Текст книги "Многогранники"

Глава 9

Я защищаюсь, а ты защищаешь.

За почти час унылого сидения в мягком кресле в кабинете ректора в ожидании выволочки Димка извелся от безделья и начал подозревать, что ректор знает о нем гораздо больше, чем Димка думал вначале. Иначе как объяснить эту пытку? Лучше бы на него наорали или отправили на какие-нибудь полезные работы, но только не сидеть на одном месте.

Димка ненавидел сидеть. В детстве он даже за обеденным столом усидеть не мог. Отправит ложку в рот – и начинает ходить и о чем-то рассказывать, и так до следующей ложки. Он не помнил, чтобы родители делали ему замечания. Точнее, делали, но только за то, что болтает с набитым ртом, а не за то, что ходит вокруг стола.

Судя по звукам из-за двери, лекция закончилась, а потом началась следующая. Где-то там Крестовский истекал кровью и наверняка злилась Машка.

Ректор попросил его не отвлекать и принялся что-то выстукивать на ноутбуке, неспешно и сосредоточенно. Спустя час Димка спросил:

– Вы про меня не забыли?

Ректор отодвинул ноутбук, словно только и ждал этого вопроса.

– Нет, Дмитрий, не забыл. Ты свободен.

Димка сдержал нецензурное слово, вертевшееся на языке, и уточнил:

– А если бы я подал голос раньше, я бы и раньше ушел?

Ректор некоторое время на него смотрел, а потом покачал головой.

Димка вновь не стал комментировать так, как ему хотелось бы. Вместо этого сказал: «До свидания» – и направился к двери, решив, что учиться он сегодня, пожалуй, не будет.

На стоянке его ждала синяя «ауди», чему Димка почти не удивился, заподозрив, что ректор где-то там в процессе стучания по клавишам явно списался с Сергеем. Оставалось надеяться, что тот просто прислал Андрея, а сам занят делами на благо процветания их скромного бизнеса. Однако стоило ему приблизиться к машине, как передняя пассажирская дверь открылась, и Димка увидел Сергея, одетого в костюм, при галстуке. Точно, у него же какое-то совещание сегодня планировалось.

Сергей без слов распахнул заднюю дверь, и Димка безропотно плюхнулся на сиденье. Пока он был у ректора, успел придумать целую оправдательную речь, в частности отметить, что Крестовский упомянул о его родителях и у Димки предсказуемо не выдержали нервы. Обычно такое прокатывало. Но потом Димка понял, что не хочет врать. Дело было не в родителях. Дело было в Крестовском, в Машке, в Ляльке, в Сергее… Да вообще во всей той фигне, что творилась в его жизни. И он ничуть не жалел, что съездил Крестовскому по морде. Жалел только, что там была куча свидетелей и что Крестовский не ответил. Хотелось подраться уже нормально. Может быть, тогда его перестало бы так подбрасывать от мысли о бывшем друге и даже удалось бы поверить Машке, что той совсем не нравится весь такой из себя аккуратненький и правильный Крестовский, который даже с разбитой мордой выглядел так, будто вся кровь сейчас впитается и он вновь будет чистеньким и идеальным.

Как же бесила эта его идеальность!

Дядя сел рядом с ним, чему Димка удивился, потому что обычно Сергей ездил на переднем сиденье.

Некоторое время в машине стояла тишина. Только по радио негромко играла какая-то нудятина. Димка хотел попросить Андрея переключить, но молчание Сергея давило, и он в итоге не стал ничего говорить. Наконец Сергей сам подал голос:

– Дима, я надеюсь, ты понимаешь, что, когда наносишь кому-либо удар по лицу, ты должен быть готов к тому, что человек может получить травму. И эта травма может реально представлять опасность.

– Ты где рос вообще?! – вскинулся Димка. – Ты ни разу не дрался? Ты прямо весь из себя такой чистенький и правильный всегда был?

Он почувствовал, что повышает голос, и постарался успокоиться, потому что Андрей, хоть и возил их недосемью больше полугода, все же оставался чужим человеком.

– Нет, Дима. И я бил, и меня били. Вот только есть разница – уличная драка за дело или ударить так, чтобы тебе не дали сдачи, когда знаешь, что на сопернике повиснут сердобольные зрители.

– Ты на что намекаешь? – прищурился Димка.

– Да я не намекаю – я прямо говорю. Мне сообщили, что у мальчика травма носа, а у тебя ни царапины.

– Да просто Крестовский – трусливая овца, которая в жизни не даст сдачи!

– Ах, Крестовский! – Сергей откинулся затылком на подголовник и покачал головой, а потом повернулся к Димке: – А бить человека, который не ответит тебе по идейным соображениям, – вообще подло.

– Да какие идейные соображения?! – заорал Димка. – Андрей, останови, я выйду.

Андрей сделал вид, что не слышит.

– Ты никуда не выйдешь, – жестко произнес Сергей. – У меня через тридцать минут совещание. И ты едешь со мной в офис.

– Чего? Ты с дуба рухнул? Что мне там делать? Ты на меня посмотри!

– Посмотрю, Дим. Обязательно. И не только я.

Димка понял, что спорить бесполезно, и, достав из кармана темные очки, нацепил их на нос. Плевать. Пусть везут куда хотят. И пусть ржут, если им так нравится.

Перед входом в бизнес-центр, где совместное детище его отца и дяди Лёвы занимало несколько этажей, Димка неожиданно оробел.

После исчезновения папы он бывал здесь несколько раз. Оформлял какие-то документы, доверенности. Однажды, уже после совершеннолетия, участвовал в заседании совета директоров. Клоунада на самом деле. Его присутствие требовалось по протоколу. Дяди Лёвы тогда не было в Москве, и они с Сергеем и еще какими-то двумя чуваками выслушивали отчеты и с умным видом смотрели на графики. Во всяком случае, у Сергея вид был вправду умный. Насчет себя Димка не стал бы утверждать.

Полина Викторовна, высокая, невероятно худая женщина без возраста, с пучком рыжих волос на макушке, при виде Димки расцвела улыбкой:

– Дмитрий Алексеевич. И вы к нам?

Она была личным помощником отца, и Димка с детства всегда ее немного побаивался, потому что она напоминала ему Снежную Королеву. И солнечный цвет ее волос положение не спасал.

– Добрый день, – отозвался Димка и, стянув очки, засунул их в карман толстовки.

Оглянувшись в поисках Сергея, он понял, что тот его бросил.

– А Сергей Евгеньевич где? – пересохшими вдруг губами уточнил Димка.

– Сейчас вернется. – Королева подмигнула и, подойдя к Димке, вытащила очки из его кармана. – Это полежит у меня в верхнем ящике. Перед уходом заберете.

Она в мгновение ока расправила капюшон Димкиной толстовки, скептически посмотрела на взрыв на его голове, но, к счастью, причесывать не стала.

– Кофе? Чаю?

– Нет, спасибо, – откликнулся Димка. – Мне бы Сергея.

Если дядя хотел показать Димке, насколько тот жалкое и ничтожное существо, то лучшего способа было не придумать. Отец поступил в универ сам, без родительских денег, потому что тех попросту не было. В универе он подружился с дядей Лёвой, и они организовали свое дело. Димка подозревал, что средствами вкладывалась семья Крестовских. Они же владели и большей частью бизнеса. Отец же вкладывал мозги и трудолюбие. И мама, тоже учившаяся с ними, во всем ему помогала.

Димка посмотрел в окно приемной и подумал, что у отца были мизерные шансы получить хорошее образование и чего-то достичь в жизни, зато у него была мечта, к которой он шел. И вот из офиса компании, у истоков которой он стоял, видно пол-Москвы, а по миру рассыпаны ее филиалы.

Лет пять назад отец признался Димке, что в студенческие годы он пообещал себе, что у Ани и их будущих детей всегда будут мандарины, в любое время года. А когда Димка рассмеялся, отец пояснил, что сам мог есть мандарины только на Новый год. И их всегда давали по счету.

У Димки была аллергия на цитрусовые. Вероятно, как побочный эффект от этого обещания отца.

– Полина Викторовна, – услышал он голос дяди и обернулся, – а папка точно эта? Я там сметы последней не вижу. Ее Настя должна была…

– Сергей Евгеньевич, – голос Снежной Королевы был безмятежен, – вдох – выдох. Папка точно эта. Смета – третий файл сверху.

Сергей послушно вдохнул, выдохнул и открыл папку в указанном месте, а потом взъерошил волосы и что-то пробубнил себе под нос, словно повторял урок.

– Лев Константинович сообщил, что успеет, – ободряюще произнесла Снежная Королева.

– Правда? – Сергей выдохнул с таким облегчением, что она улыбнулась.

– У нас есть семь минут. Я могу предложить вам кофе.

– С цианистым калием, пожалуйста, – пробормотал Сергей, вглядываясь в документы.

– Калий закончился, но я что-нибудь придумаю, – спокойно ответила Снежная Королева. – Дмитрий Алексеевич, а вам?

– Мне без калия. И можно не срочно.

– Договорились.

Сергей посмотрел на Димку и своим привычным голосом распорядился:

– Побудешь здесь до окончания совещания.

Димка видел, как сильно Сергей волнуется, поэтому не стал выпендриваться и молча кивнул.

Когда Сергей глотнул кофе и, бросив взгляд на часы, поспешил к выходу, Снежная Королева легким движением сняла нитку с его плеча, но он этого даже не заметил. А Димка вдруг вспомнил, что мама называла Полину Викторовну доброй феей.

Несколько секунд Королева-фея стояла спиной к Димке, глядя на закрывшуюся за Сергеем дверь, а потом развернулась на высоченных каблуках и улыбнулась:

– С молоком или без, Дмитрий Алексеевич?

И Димка против воли улыбнулся ей в ответ.

Следующие полтора часа он провел в приемной. Полина Викторовна предложила ему занять кабинет Сергея, то есть бывший кабинет отца, но Димка отказался. Ну куда ему – в драных джинсах и с помятой мордой – в папин кабинет? Не дорос он. Это «не дорос» так отчетливо оформилось в Димке, что он попробовал перебирать в уме то, за что отец мог бы им гордиться.

У него некогда был приличный рейтинг FIDE, и он даже занимал призовые места, но все это было до переезда в Москву. Здесь он ни разу не садился за шахматную доску, хотя по старой памяти смотрел трансляции с разных чемпионатов. Еще у него был довольно приличный средний балл, но это тоже было не здесь. ЕГЭ он сдал кое-как, хотя до этого ежегодные тесты для российской аттестации ни разу не заваливал. Еще он хорошо плавал и… И не было в нем ничего вообще. Димка неожиданно с ужасом понял, что все его достижения закончились после исчезновения родителей. Мамино «мой чемпион» осталось в прошлом не только потому, что мама больше не смогла бы это сказать. У нее бы и повода сейчас не было. Как-то так вышло, что в Москве Димка забросил все, кроме учебы, да и ту вытягивал частично потому, что свободно говорил на английском, а вторым языком выбрал французский, на котором тоже говорил до этого. Он был, по сути дела, обыкновенным читером.

Осознание собственной никчемности накрыло с головой. Ему восемнадцать, а у него нет вообще ничего, чего бы он достиг сам.

Полина Викторовна не обращала на него никакого внимания. Что-то печатала, отвечала на звонки, заказывала билеты Сергею, который, как выяснилось, вскоре должен был улететь на неделю.

Димка выпил кофе, бездумно полистал какой-то журнал и, откинувшись на спинку кожаного дивана, прикрыл глаза, думая о том, что нужно что-то менять в жизни.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела, – услышал он сквозь сон и резко выпрямился.

Напротив него стоял Сергей, уже без пиджака и в ослабленном галстуке.

– Как все прошло? – спросил Димка, стараясь подавить зевок.

– Отлично, – ответил Сергей, хотя по его лицу нельзя было сказать, что он доволен. Впрочем, возможно, дело было не в бизнесе, а в Димке. – Давай очухивайся. Лев поговорить хочет.

Димка потер лицо ладонями, с трудом отлепился от дивана, и Полина Викторовна тут же протянула ему стакан воды с лимоном. Димка, поблагодарив, подумал, что мама все же была права насчет феи.

Сергей направился к выходу из приемной, и Димке пришлось идти следом. Чуть дальше по коридору располагалась еще одна приемная, в которой их встретила красивая и длинноногая секретарша. Сергей, велев Димке подождать, скрылся за полированной дверью, на которой висела табличка с именем дяди Лёвы.

Секретарша принялась беззастенчиво рассматривать Димку, и ему это действовало на нервы, однако хамить было бы неразумно. Пусть смотрит, в конце концов, от него не убудет.

Сергей выглянул из кабинета и поманил Димку к себе.

У дяди Лёвы тоже были панорамное окно почти во всю стену, большой стол и мягкие кресла для посетителей. Сергей отошел к окну, Димке же пришлось сесть в указанное кресло. Чувствовал он себя при этом весьма неуютно. Хуже, чем у ректора. Дядя Лёва никогда его не ругал, но что ему мешало изменить своим привычкам?

– Ну рассказывай, боец, – произнес дядя Лёва, откинувшись на спинку большого кресла.

– О чем? – попытался потянуть время Димка.

– Да о себе. Как живешь, чем дышишь?

Димка прищурился:

– Дядь Лёв, так я уже позавчера на «Рене» рассказывал.

У Сергея зазвонил телефон, и он, подав какой-то знак дяде Лёве, вышел из кабинета.

Дядя Лёва развязал галстук и бросил его на край стола:

– Ну тогда про Машу мне расскажи.

– Про Машку? Зачем?

– Как вы познакомились? Как вообще у вас?

– Да обычно познакомились, нормально все у нас.

Димка принялся дергать бахрому на колене, разрывая джинсы еще сильнее.

– А дома ты у нее бываешь?

– Ну да…

Ему не нравился разговор, но дядя Лёва – не Сергей, от него не отмахнешься.

– А у нее отец есть?

– Есть.

– А расскажи про него.

Димка поднял удивленный взгляд, пытаясь понять, не шутит ли дядя Лёва.

– А зачем вам?

– Интересно. Я же в Москву совсем недавно вернулся. Сыновьям вон по восемнадцать стукнуло. Хочу о вас побольше узнать.

– А Машкин отец тут при чем? – нашел Димка слабое место в логической цепочке.

– Так, Дим, просто ответь на вопрос, а умничать мы с тобой потом будем, окей?

Только тут Димка понял, что дядя Лёва едва сдерживает раздражение. Была у него такая особенность: если ему что-то очень не нравилось, он все равно улыбался и говорил довольно спокойно, но лицо у него при этом было такое, что сразу все становилось понятно. Вот только если он злится на Димку, почему заставляет рассказывать о Машке?

– Дядь Лёва, а зачем вам Машка? – прямо спросил Димка.

– Димыч, ты в берега-то вернись. Машка мне твоя сто лет как не нужна. А вот про ее семью я бы послушал.

– Да нормальная семья, – начал Димка, гадая, где носит Сергея. С ним, оказывается, было комфортнее. – Мама ее в нашем универе преподает.

– Хорошо преподает? – спросил дядя Лёва.

– Да нормально преподает. Вон у Крестовского спросите. Он у нее тоже учится, – выпалил Димка, а когда дядя Лёва приподнял бровь, добавил: – Ну, Ромка же, в смысле, тоже у нее учится. А папа служит в оркестре.

– Служит, значит… И как служит?

– Да я-то откуда знаю? Я ни разу не слышал, как он играет.

– А что так?

– Да не знаю. Как-то случая не было.

– Дим, а что ж ты на яхте отжигал с Юлиной подружкой, если у вас с Машей все серьезно?

– Ой, давайте вы не будете меня воспитывать, а? – огрызнулся Димка, которому на самом деле было до сих пор стыдно за тот вечер.

– Ну а кто ж тебя еще воспитывать будет? Сергей, смотрю, не справляется.

– Да нормально он справляется. Я совершеннолетний уже, если что.

– И что? Что нам это дает?

– Могу вообще один жить.

– И?

– Дядь Лёв, вы ведь злитесь, что я Кресто… в смысле, Ромке по морде… ну, по лицу дал. Пообещать, что больше не буду?

Димка с честным видом посмотрел в глаза крестного.

– Не, Дим. Пообещать мало. Я хочу, чтобы ты это выполнил. Чтобы вы с Романом наконец общаться начали как совершеннолетние. Сколько можно уже?

– Да вы ничего не знаете! – повысил голос Димка.

– Да все я знаю про твою Эмму. Значит, Эмма такая была, раз так быстро направление сменила.

– Ой, все. Давайте мы тоже направление сменим? Больше я нашего ненаглядного не трону. Не волнуйтесь.

– Ну, что у нас тут? – спросил вошедший Сергей.

– Да беда, Серёженька. Оболтус у нас с тобой вырос.

– Пф, – фыркнул Димка. – У вас. Смешно. Я сам по себе вырос.

Сергей опустился в соседнее кресло, оперся локтем о стол и, подперев щеку, устало посмотрел на Димку.

– Что делать будем? – спросил он.

– Говорит, больше так не будет, – отозвался дядя Лёва и тоже подпер щеку.

На этот раз фыркнул Сергей, и Димке стало обидно. Они оба смотрели на него, и видно было, что не верят.

– Ну что мне сделать? – не выдержал Димка.

– Наверное, для начала хорошо бы извиниться перед Романом, – сказал предатель Сергей.

Димка дернулся и отвернулся к стене, ожидая, пока пройдет желание немедленно заорать.

– Да не, кишка тонка у современных деток, – подал голос дядя Лёва. – Они же храбрые только в Сети и толпой. А если в одиночку да признать, что ты неправ…

Димка понимал, что его берут на «слабо». Внутри все противилось. Хотелось встать и хлопнуть дверью, послав их всех подальше. Но он вдруг подумал об отце и о своем решении что-то менять.

– Думаете, мне слабо? – повернувшись к столу, он в упор посмотрел на дядю Лёву.

Тот в ответ пожал плечами. Сергей молчал, однако смотрел очень внимательно. Димка приподнялся в кресле и выдернул телефон из кармана джинсов. Номер Крестовского висел предпоследним набранным, искать долго не пришлось.

Слушая гудки, Димка не смотрел ни на дядю, ни на крестного. Сердце бухало в груди, а в ушах почему-то опять звенело.

– Алло, – голос у Крестовского был настороженный.

– Здравствуй, Рома! Это Волков.

– Оу. Здравствуй.

Голос у Крестовского, оказывается, был не только настороженный, но и гнусавый.

– Как твой нос? – Димка выбрался из кресла и подошел к окну, разглядывая панораму города.

– Нормально, – откликнулся Крестовский и после паузы спросил: – Тебя кто-то заставил позвонить?

Димка зажмурился и вдруг вспомнил, что они с Крестовским были не просто друзьями: они были не разлей вода с самого сопливого детства, и тот слишком хорошо знал Димку.

– Типа того.

– Оу, – Крестовский звучал совершенно по-британски.

– Я звоню извиниться.

– Понятно, – протянул Крестовский. – Ты там скажи, что не проблема, все улажено. Я подтвержу.

– Хорошо, – отозвался Димка и, услышав на заднем плане смех Юлы, зачем-то спросил: – У тебя Шилова?

– Нет, – ответил Крестовский, Шилова опять засмеялась, а Димка разозлился на Крестовского за вранье. Почему он всегда врет?

– Я у нее, – меж тем добавил тот.

– Оу, – подал голос Димка, понимая, что подстраивается под речь Крестовского.

Интересно, если бы они общались, он бы тоже начал криво строить фразы и по-дурацки произносить «р»?

– Плюшками балуетесь? – спросил он, вспомнив, что Юла вчера что-то там печь собиралась.

– Э-э-э, нет. Это как-то иначе называется.

– Это цитата из «Карлсона», придурок, – отозвался Димка.

– Оу, – снова сказал Крестовский.

– Ладно, пока. – Димка, не дожидаясь ответа, отключился и повернулся к мужчинам, которые смотрели на него с интересом.

– Ну, – Димка развел руками в стороны, – вы этого хотели?

– Почти, – отозвался дядя Лёва и почему-то заржал.

– Что? – прищурился Димка.

– Да не, ничего. – Дядя Лёва уперся локтями в стол и закрыл лицо ладонями. Его плечи мелко подрагивали.

Димка посмотрел на Сергея. Тот сидел в позе роденовского «Мыслителя» и тоже пытался не ржать. Димку начало накрывать злостью. Они специально выставили его дураком, а теперь им весело.

– Да идите вы, – буркнул он и направился к двери.

– Стой, – Сергей поймал его за запястье.

С первой попытки выдернуть руку не удалось, а продолжать дергаться было бы по-детски, поэтому Димка замер на месте, сверля взглядом футуристический пейзаж, висевший слева от двери.

– Просто на будущее: если извиняешься, не стоит говорить и так обиженному «придурок».

– А если он такой и есть? – процедил Димка, и взрослые опять заржали.

Глава 10

Я постигаю тебя как науку.

– Я запрещаю! Ты слышишь, Мария, я запрещаю тебе с ними общаться! С обоими.

Маша сидела на диване, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди. На маму она не смотрела. Потому что, во-первых, ей было стыдно за сегодняшний спектакль в универе, а во-вторых, смотреть на маму было очень неловко. Всегда идеальная прическа мамы была растрепана, а сама она раскраснелась и выглядела одновременно несчастной и испуганной.

А началось это все после того, как Лев подвез Машу до университета и сообщил, что ему нужно переговорить с ректором, потому что он не хочет, чтобы у Димки были проблемы. Маша помнила, что он – Димкин крестный, и сидела в машине тише воды, ниже травы, боясь себе даже представить, каково сейчас Льву, когда его крестник, о судьбе которого он так печется, едва не сломал нос его собственному сыну.

Выскочив из машины, Маша едва не бегом бросилась к корпусу, в уме прикидывая, сколько лекций она пропустила. Это вон Шилова с Крестовским могут себе позволить никуда не ходить, а ей нельзя потерять бюджетное место.

Маму она увидела сразу. Та спускалась с крыльца, и даже по походке Маша поняла, что ей придется несладко. Мама очень редко ее ругала, но если уж так случалось, то это было то еще светопреставление.

Вдруг мама остановилась и шагнула назад, потом нелепо метнулась в сторону скамеек, будто собиралась спрятаться за одну из них, но, одумавшись, все же пошла навстречу Маше. Хотя уже не так уверенно.

– Это ваш преподаватель? – раздался за Машиной спиной голос догнавшего ее Льва.

Маша, обескураженная маминым странным поведением, кивнула, не оборачиваясь.

– А что она ведет?

– Английский.

Лев поравнялся с Машей, и теперь они шли рядом навстречу маме.

– Это моя мама, – зачем-то добавила Маша, и Лев остановился.

Маша тоже остановилась и посмотрела на него.

– Мама? – Лев оглядел Машу так, как будто пытался отыскать этикетку, на которой было бы написано что-то вроде Made by Irina Krotova.

– Почему вы так смотрите? – поведя плечами, спросила Маша.

– Я ректору, пожалуй, позвоню, – вместо ответа сообщил Лев и, не дожидаясь приближения Машиной мамы, пошел в сторону парковки.

Мама не сказала Маше ни слова. Просто оглядела с головы до ног, как будто тоже ожидала увидеть какую-нибудь маркировку, потом посмотрела вслед ушедшему Льву Крестовскому и так же без слов направилась обратно к корпусу.

Маша потащилась за ней, понимая, что еще успевает на последнюю пару, но однозначно этому не радуясь.

Группа едва не разобрала ее на части. Пришлось объявить всем, что у нее подписка о неразглашении. Как бы смешно это ни звучало, кто-то, кажется, всерьез поверил. Во всяком случае, от Маши отстали.

А вот дома началось. Вернувшаяся позже обычного мама начала разбор полетов.

Будто это Маша затеяла безобразную драку, специально прогуляла уроки и вообще… Лучше бы вон с Волковым разбирались. Впрочем, мама разобралась. Просто запретила Маше общаться с Волковым и Крестовским разом.

– Я понимаю, что тебе чем-то не угодил Крестовский, – наконец подала голос Маша. – Вернее, не понимаю, но вижу, но с Волковым-то что?

– А то, что сегодня я наблюдала свою дочь в эпицентре драки. Я преподаю там почти двенадцать лет, Мария. И первый раз мне было так стыдно. Как я могу требовать дисциплины и уважения от других, если моя собственная дочь…

Маша потупилась, мама же продолжила:

– Я думала, Дмитрий остепенится, однако он не просто презирает нормы поведения, он еще и тебя втягивает в безобразные истории.

– Мама, ну не надо так. Димка иногда слетает с катушек, но он же нормальный. И он очень уважительно относится к тебе, и…

– А к тебе, Маша? Хоть один из них относится уважительно к тебе? Волков отшвырнул тебя с дороги, как мешающий мусор.

– Мам, ты преувеличиваешь, – пробормотала Маша, хотя на самом деле ей было очень обидно из-за этого момента. К тому же поясница до сих пор болела.

– Нет, Маша. Это ты не замечаешь очевидного. Такие, как Крестовский, никогда не свяжут жизнь с такой, как ты. Они всегда будут тянуться к ярким и обеспеченным. К девушкам своего круга.

Маша нахмурилась. Не то чтобы она считала по-другому, но почему бедный Крестовский для мамы – как красная тряпка для быка? И это при том, что он был реально правильным до занудности. И никогда не доставлял никаких проблем ни маме, ни любому другому преподавателю.

– Мам, я не собираюсь связывать свою жизнь с кем-то из них. О чем ты вообще говоришь? С Крестовским я вообще не общаюсь. А с Димкой мы дружим. Ты ведь не была против! Неужели из-за одной драки?..

Мама некоторое время молчала, глядя на Машу очень серьезно, а потом негромко произнесла:

– Машка, я очень не хочу, чтобы тебе было больно. Я же каждый день смотрю на них. Ты думаешь, учителям не слышны все эти разговоры про клубы, пати и прочее? Они живут в этом с рождения. Они просто другие. Если мы можем подарить тебе нормальный телефон только ко дню рождения, то тот же Крестовский выкинет очередной гаджет и не заметит. Ты вот мечтаешь о ноутбуке, а ему для этого не надо копить. Надо только сказать папе. Понимаешь?

– Понимаю, – спокойно ответила Маша. – А еще понимаю, что ты считаешь меня дурой. Ты мне еще расскажи, что в мире не только богатые и бедные, а еще и угнетаемые слои населения есть. Про расизм расскажи, про экологическую катастрофу, про…

– Прекрати! – повысила голос мама. – Ты передергиваешь.

– Нет, это ты передергиваешь. Хватит считать, что вы умнее нас. Я сама сюда поступила, хотя ты говорила, что у меня не получится. Я учусь сама. Да, Волков и Крестовский наверняка поступили из-за связей, но они же тоже учатся. Ты же должна видеть! Крестовскому вообще сложно, потому что он половину терминов не сразу понимает. У него русский бытовой. Он на яхте в конкурсе не узнал ни одной цитаты, он вообще языковой барьер преодолевает, но учится же! Пишет! Все в срок сдает. И никто над ним не стоит. Он живет один вообще.

Маша выдохлась, но по лицу мамы поняла, что ей так и не удалось донести до нее одну простую мысль: они пусть и не до конца взрослые, но они тоже настоящие. И их бесит, когда все вокруг делают вид, что они до сих пор…

– А говорила, что вы не общаетесь, – голос мамы прозвучал устало.

– Он подвез меня до дома, и мы поговорили. Все. А сегодня я проводила его до квартиры.

Мама снова надолго замолчала. На стене тикали часы, а Маша почему-то вспомнила, что так же тихо было в квартире Крестовского, когда она прикладывала лед к его переносице. Там тоже было слышно, как тикают часы и сопит Крестовский своим разбитым носом.

– Маша, я хочу, чтобы ты меня услышала, – наконец подала голос мама и, подойдя к дивану, присела рядом с Машей. – Жизнь очень длинная, и я понимаю, что не могу уберечь тебя от всех ошибок. Но я очень тебя прошу: выброси всю романтику из головы. Ты должна доучиться, раз уж выбрала такой путь.

– Да нет у меня в голове никакой романтики. С чего ты это взяла?

Мама внимательно посмотрела на Машу и наконец сдалась:

– Это хорошо, если нет. Но если я увижу хотя бы намек…

– Мама, мне восемнадцать!

– Я помню. Тебе всего лишь восемнадцать. И сломать сейчас жизнь нежеланной беременностью или брошенной учебой очень легко.

Маша подскочила как ужаленная и, не найдя что ответить, умчалась к себе в комнату. Какая беременность? Какая брошенная учеба?! У нее даже парня нет. У нее есть Волков, с которым никакой романтики при всем желании не склеишь.

Плюхнувшись на кровать, Маша обхватила себя за плечи. Она и в кошмарном сне не могла представить, что ее маму вдруг перемкнет на всей этой ерунде.

Телефон по-прежнему молчал. Волков за весь день так и не написал. Забравшись на постель с ногами, Маша подумала, что не может предположить, стыдно ли ему за сегодняшнее или же он до сих пор на нее злится. Некстати вспомнилось, как покраснел Крестовский, отказавшись сообщить тему их с Машей разговора. Надо же! Совсем не уметь врать…

Маша открыла список контактов и долго смотрела на номер Крестовского, потом зашла в мессенджер и увеличила его фотографию. Фотография была на редкость невнятная. Крестовский стоял на какой-то смотровой площадке, облокотившись на ограждение. За его спиной возвышались горы, и где-то внизу маленькими точками на синей глади белели то ли лодки, то ли яхты. Крестовский был в шортах цвета хаки, белой футболке и темных очках. В одной руке он сжимал телефон, в другой – путеводитель. Он был совсем непохож на того Крестовского, которого Маша видела каждый день на лекциях.

Маша закрыла мессенджер и загрузила «Фейсбук». Страничка Крестовского все так же поражала своей унылостью. Записи здесь появлялись раз в сто лет и в основном были перепостами с результатами каких-то спортивных мероприятий с англоязычных страничек. Причем зануда Крестовский тащил сюда не только футбол, но еще плавание, теннис и даже гольф. Также он изредка фотографировал виды Москвы, в основном культурный центр, и подписывал тоже на английском. Под этими постами было довольно много комментариев, по которым Маша поняла, что Стив Мэйкерс, любитель постить картинки с девушками и противник знаков препинания, – близкий друг Крестовского, Питер Стельмак – приятель по школе, а некая София, юная звезда тенниса, просто тусит на этой страничке из любви к искусству.

Маша листала фотографии и думала о том, что Крестовский на селфи выходит как идиот, потому что ни разу его лицо не попало в кадр полностью. Зато достопримечательности влезали целиком.

Вверху его страницы появился перепост со странички Шиловой о сборе средств в какой-то приют для животных. Маша задалась вопросом, перечисляли ли Крестовский и Шилова реальные деньги или ограничились тем, что типа помогли несчастным котикам перепостом.

Маша зачем-то перешла на страничку Шиловой. Вот уж где записей и фотографий было завались. Во всех позах и ракурсах. Верхним постом висели фото с дня рождения Крестовского. Маша смотрела на вынесенное заглавным фото Шиловой и Крестовского и думала о том, что они ничем не отличаются от других деток из обеспеченных семей, которых она в душе презирала. Защищенные деньгами родителей, те понятия не имели о реальной жизни. Зачем Шиловой образование, если она выйдет замуж за олигарха и будет мелькать на светских тусовках, сбросив ребенка на нянек? Ее ребенок с рождения будет кататься на дорогих автомобилях и летать частными самолетами в любую точку земного шара, а когда подрастет, будет жалостливо делать перепосты картиночек с просьбой о сборе средств для котиков и собачек. А Маша будет, как мама, работать без выходных, чтобы накопить на ноутбук дочери.

Настроение, и так неважное, испортилось окончательно. Маша вновь посмотрела на фото Крестовского. Он выглядел расслабленным и самоуверенным, улыбаясь так, будто ему принадлежал весь мир. Их беседа на палубе вдруг показалась ей сном. Крестовский не мог пригласить ее на ужин, не мог разговаривать с ней, как нормальный человек, не мог выглядеть таким искренним и заинтересованным. Она, наверное, все себе придумала от усталости и злости на Димку.

Сердясь на себя за то, что не может просто так закрыть страничку Шиловой, Маша начала листать фото, отстраненно удивляясь тому, что она там тоже была. Вечеринка, запечатленная неведомым фотографом, выглядела гораздо более веселой, чем запомнилась Маше.