Текст книги "Сиверсия"

– Столько потом всего случилось… – едва скрывая сожаление, вздохнула Дарья.

– Он с тех пор со столькими переспал…

– Лора, а почему ты одна?

– На постоянной основе я лучше заведу кота. Кот и ест меньше, и не нудит, и с поучениями не лезет. Его легче поставить на место. На него стирать не надо. Ему все равно, как ты одета и что у тебя несколько мужиков.

– Витька Чаев по тебе сохнет. Хороший мужик. Хотя… Что он может тебе дать? От Вована тебе была нужна квартира, и ты ее получила. От Лешки Лаптева – машина. Пожалуйста! Жорик и Славик тебя одевают. С Фархадом ты полмира посмотрела. Это только то, что я знаю.

Лора улыбнулась, с придыханием произнесла:

– А может, это любовь?!

– Вот у нас с Сашкой была любовь! Мой азиат до сих пор меня к Хабарову ревнует. Когда узнал, что вместе работаем, ввалил мне, что даже скорую вызывала. Урод! Достал ревностью своей. Думает, раз вместе с Хабаровым работаем, обязательно вместе спим.

– Разве нет?

– Мне не до шуток. Он Хабарова убить грозится!

– А я сегодня ужинаю с адвокатом. Он меня в дорогущий ресторан пригласил.

– Дарья, вас просят на площадку, – сказала ассистент режиссера.

– Прости, подруга. Позже поболтаем.

В конце съемочного дня к Хабарову подошли Глебов, директор картины Сорокина и какой-то посторонний, не из съемочной группы мужчина.

– Знакомьтесь, – бодро начал Глебов. – Хабаров Александр Иванович – шеф фирмы, о которой я вам говорил. А это Шипулькин Дмитрий Романович, адвокат.

Хабаров с недоумением уставился на адвоката. Его имидж облезлого кота плохо сочетался с теми скромными представлениями об адвокатах, которые имел Хабаров.

– О-очень ра-ад, – адвокат нудно тянул гласные.

– Признаюсь, я не разделяю ваших чувств.

– Ничего, стерпится – слюбится! – сказал Шипулькин и протянул Хабарову руку.

«Где Глебов откопал этого клоуна?» – подумал Хабаров, не двигаясь, не подавая руки.

– Саша, – зашептал ему на ухо Глебов, – это же племянник Алевтины Сорокиной. Будь с ним полюбезнее.

– Я ко всякому обхождению привык. К хамству тоже. Так что я вас прощаю, – великодушно объявил адвокат.

«Странно… – снова рассуждал сам с собою Хабаров. – Как быстро человек может вызвать к себе отвращение…»

– Василич, что тебе надо? Я домой собрался.

– Я попросил с вами познакомить, – пояснил Шипулькин.

– Зачем это?

Хабаров не скрывал недружелюбного тона.

Адвокат отвел глаза, не выдержав пристального, изучающего взгляда Хабарова.

– Ну-у, я ду-умаю, вам надо, именно что, заключить со мною договор на юридическое обслуживание. Я мно-о-огое могу. У меня бо-о-ольшие связи. А у вас, я знаю, своего юриста нет. В работе встречаются трудности, справиться с которыми может только умный человек. Юриспруденция – это вам не кулаками махать! Я видел ваших работничков. Тупое мужичье с лицами неандертальцев! Решайте. Если я захочу, все адвокаты будут вас саботировать. Вы все равно придете ко мне, но будет дороже.

Хабаров положил свою широкую тяжелую ладонь на хлипкое плечо адвоката и с чувством произнес:

– Если бы не такие люди, как вы, Дмитрий Романович, жизнь была бы скучна!

Он обернулся к Лисицыну и Лаврикову.

– Ну-ка, орлы, вышвырните эту шваль со съемочной площадки! Живо!

Под общий хохот и улюлюканье каскадеры просьбу исполнили.

Кажется, он ничего не забыл. Теперь, если что-то пойдет не так, это не его вина. Существует такая вещь, которую невозможно предусмотреть. Нам, смертным, это просто не дано. Это удача.

– Ты сделал то, о чем я тебя просил? – Брюс Вонг был по-деловому собран.

– Отчасти.

– Отчасти? От какой части?!

Тагир поежился от прямого колючего взгляда.

– Я нашел того, кому можно было бы поручить эту работу.

– Так в чем проблема?

– В том, что он хочет больше денег. Говорит, и раньше машины перегонял. Знает цену этой работы.

– Что за чудик?

– Виктор Чаев. Профессиональный автогонщик. Два года подряд чемпион России по автогонкам.

– Жадный – это хорошо. Дай ему сколько просит!

Неожиданно резкий телефонный звонок заставил Брюса вздрогнуть. Звонил сын Анатолия Сибирцева, просил встречи. Голос Сибирцева-младшего был мертвым, без красок, без интонаций. Брюс чувствовал, что от этого голоса у него вспотели ладошки.

Полчаса спустя серебристый «Пежо» припарковался у входа.

– Проходите в дом. Вас ждут. Приказали не обыскивать, – сказал Тагир гостю и проследовал за ним в гостиную.

Сибирцев-младший вошел в дом, и вместе с ним вошла тревога.

Андрею Анатольевичу Сибирцеву было тридцать четыре, хотя независимый и чуть надменный вид делал его старше своих лет. Это ему, как ни странно, шло. Открытое приятное лицо, серые добрые глаза располагали к общению с этим человеком, добавляя чисто мужского шарма в общий портрет. Он был хорошо сложен, хотя по фигуре вряд ли в нем возможно было угадать активного поклонника спорта.

– Брюс, нам надо поговорить. Без свидетелей.

– Это Тагир. Я ему доверяю, как себе.

С того момента, как позвонил Сибирцев, Брюс уже знал, о чем пойдет речь.

– Отец уехал на дачу к Осадчему. Намеревался вернуться вечером того же дня. У него была запланирована деловая встреча. Он ее пропустил. Его до сих пор нигде нет. Телефон молчит. Я обзвонил друзей, проверил больницы, даже морги – все впустую. Не удержался, поехал к Осадчему на дачу. Там только охрана и его жена. Жена мне ничего толком пояснить не смогла. Что скажешь?

Брюс молчал. События последних двух недель, мелькавшие в памяти беспорядочным калейдоскопом, вдруг выстроились в единственно верную, логичную цепь. Все стало совершенно понятно.

– Брюс, я никогда не прощу себе, если с отцом что-то случилось. Я не должен был отпускать его одного! Он настоял. Ты же знаешь, как он это умеет.

– Не вини себя. Так бывает, что лучшие из нас уходят.

Андрей Сибирцев замер.

– Что? – одними губами пролепетал он.

– Прости. Я не знал, как тебе это сказать.

– Сволочь! – Сибирцев с наслаждением врезал кулаком по колонне. – Сволочь! – хрипло выдохнул он и закрыл лицо руками.

Шло время, но никто из троих не проронил ни слова.

– Где Никита? Где его найти? – наконец очень твердо, решительно произнес Сибирцев-младший.

– Зачем он тебе?

– Я убью его!

– Андрей, наймешь киллера или сам нажмешь на курок?

– Если надо, я ему зубами горло перегрызу! Я ему всю кровь по капле высосу! Я ему не прощу отца!

– Остынь!

– Но… – неуверенно начал Тагир. – Мы же должны что-то сделать. Я знал Анатолия Сергеевича. Это был серьезный бизнесмен и порядочный человек.

– Серьезные бизнесмены не едут без охраны только потому, что их, видите ли, приглашает на дачу старый друг. Серьезные бизнесмены не обязательно должны быть идиотами!

– Думай, что говоришь! – урезонил Брюса Сибирцев-младший.

– А ты помолчал бы! – пошел на него Брюс. – Толяна, в отличие от меня, никто насильно к Никите не волок! Ехал он триста верст не в блевоточном багажнике. Умники! С кем воевать собрались?! Главное – вовремя!

Цепким внимательным взглядом Андрей Сибирцев скользил по их лицам.

– Когда можно было под прикрытием отца срубить неплохие бабки, вы не церемонились. Вам не было страшно. А еще, – он ткнул указательным пальцем в грудь Брюсу Вонгу, – тебе было приятно, что отец этого, якобы, не знает. Вспомни, как пару раз твою задницу Никита хотел наказать. Мол, не борзей. Ты удивленно хлопал крыльями, с чего это вдруг гроза миновала?! А сейчас вы о его память ноги вытерли!

– Щенок! – взорвался Брюс.

Тагир насильно оттащил его в дальний угол, заставил сесть.

– Спокойно, братья! Спокойно. Как вы думаете, кто будет самым счастливым человеком в нашем деле, если ты, Брюс, и вы, Андрей, перегрызете друг-другу глотки?

Слова Тагира подействовали немного отрезвляюще.

– У меня на родине говорят: «Прежде чем сделать шаг вперед, подумай, сможешь ли ты вернуться».

– Брюс, у тебя есть план?

Брюс самодовольно хмыкнул:

– Есть одна идея.

Посвящать Сибирцева-младшего в свои планы Брюс не хотел. Но это уже становилось интересным.

«Андрей Сибирцев присмотрит за водилой, и можно быть уверенным на все сто, что это человек не от Никиты, – думал Брюс. – Потом господину Виктору Чаеву – привет горячий. Сибирцев местью насладится, полагая, что убрал исполнителя убийства отца. Никакой утечки информации. Никите сам донесу. Свалю все на Сибирцева. У Сибирцева тоже связи на таможне. Мотив, опять же. Никита мне поверит, подумает, после «урока» прогнуться хочу. Что ж… – Брюс машинально барабанил пальцами по оконному стеклу. – Как же вовремя подвернулся мне под руку младший Сибирцев. Как же мне этого звена недоставало!»

– До-о-обрый вечер!

Адвокат противно тянул «о», занудно-медленно произнося слова.

– Я позволил себе, Лора Алексеевна, зайти пораньше.

Шипулькин неуклюже прошел в прихожую.

– Я у-уже п-почти го-готов-ва… – заикаясь, тщетно стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, выговорила Лора.

Она удивленно разглядывала сногсшибательного адвоката. На нем был все тот же костюм, в котором Лора видела его днем на съемочной площадке, серый в аляповатую клетку, помятый и грязный, песочного цвета рубашка, с засаленным воротом и серыми, тоскующими по стирке манжетами, черные брюки с пузырями-коленками.

Надо отдать должное Лоре, Шипулькина она встретила во всеоружии: изящные туфли на тончайшей шпильке, модные колготки, маленький черный костюмчик от Шанель, элегантно и эротично облегающий ее фигуру, высокая стильная прическа, серебряные колье и сережки ручной работы, скрупулезный макияж.

Она все-таки ждала мужчину, а появилось… «облако в штанах».

– Лора Александровна, у меня сразу же будет три просьбы.

Адвокат с надеждой смотрел на нее.

– Если только вас не смутит, что я Алексеевна.

– Учту. Во-первых, прошу меня простить, что я не успел переодеться. Клиенты, знаете ли…

«Кто в здравом уме клюнет на тебя? Это только я, вечная авантюристка, в поисках приключений…»

Лора спиной прислонилась к стене, чувствуя, что ей сейчас станет дурно.

– Во-вторых, – с невозмутимым видом продолжал перечислять адвокат, – я думаю, Лора Алексеевна не будет возражать, если мы перейдем на «ты»? Я буду Лору Алексеевну называть Лорой, а она, то есть вы, меня будете называть не Дмитрий Романович, а просто Дима. Лора Алексеевна согласна?

Лора очень хотела ответить, она даже глубоко вдохнула и открыла рот, но то, что она хотела сказать, было так откровенно бестактно, невоспитанно, грубо, что она не решилась произнести заготовленную тираду вслух, и Шипулькин воспользовался ее замешательством.

– Вот и славненько! Тем более, что мы – почти коллеги. Я на вашей картине юристом буду работать. Меня Алевтина Сорокина, тетка моя, пристроила.

– А Маришка куда?

Шипулькин склонился к уху Лоры и как бы по секрету сказал:

– Честная слишком. Работать не умеет.

Лора понимающе кивнула.

– Директриса у нас матёрая! Теперь вдвоем хабаровские денежки крутить будете?

– Ну, я не знаю… Как-то не думал об этом. Как скажут… Но я не закончил. Третье предложение у меня.

– Конечно, Дима! Я вся – внимание!

– Думаю, Лора позволит, раз уж теперь мы на «ты», отужинать у нее? Я тут, думаю, все принес.

«Ты бы лучше действительно думал, а не повторял, как попугай: думаю, думаю…» – снова мысленно сказала Лора.

Такой наглости она не встречала никогда и ни в ком. Напрочь игнорируя ее мнение, очевидно полагая, что от сделанного предложения просто невозможно отказаться, адвокат подхватил свою грязную дорожную сумку и решительно направился в кухню. К тому моменту, когда едва пришедшая в себя Лора появилась на пороге, Шипулькин уже выгрузил продукты на стол и почему-то со дна сумки достал…букет цветов.

Это были дешевые, самые, можно сказать, дешевые хризантемы, из тех, что похожи на полевые ромашки. Их было шесть на одном тонком, в нескольких местах сломанном при транспортировке стебельке. Некоторые цветки были сплющены и стыдливо опустили головы, другие осыпались, им не повезло. Необходимо отдать должное адвокату, стоило большого труда среди цветочного изобилия раздобыть эту «благодать».

– Это вам, – адвокат протянул «букет» Лоре. – Немного помялись, заразы. У вас есть вазочка?

– Вы… Вы так внимательны… – пролепетала Лора.

Ей вдруг стало интересно, чем это «чудо» может еще удивить.

Покрутившись озабоченно по кухне, адвокат так и не нашел, куда бы пристроить свой «букет», и положил его на стол, на упаковки продуктов.

– Вы что, ужинать меня уже не приглашаете? Я помню, вы мне ресторан обещали.

– А зачем?! – искренне удивился Шипулькин. – Здесь поедим. Я же все принес.

Возразить было трудно, но Лора нашлась.

– По-вашему, в ресторан только поесть идут?

– Зачем же еще? К тому же это уйму денег стоит.

– Пообщаться, отдохнуть идут. На людей посмотреть идут. Себя показать…

– Ну, тут вы правы. Вернее, ты права. Мы же на «ты». Но я очень хороший собеседник. Вам не придется скучать.

– А вы намного глупее, чем кажетесь на первый взгляд! – вульгарно подмигнув адвокату, промурлыкала Лора.

Когда Шипулькин говорил, что он очень хороший собеседник, он скромничал, потому что за весь долгий, очень долгий вечер Лоре едва ли удалось вставить пару фраз в нескончаемый монолог адвоката.

Он рассказывал Лоре, как работал в школе учителем труда, потом прорабом в ЖЭКе, потом сантехником в коммунальном хозяйстве, потом ушел в частный бизнес и «держал два магазина», потом их продал, потом взял в аренду обувную фабрику, потом и ее бросил, так как дела пошли в гору, потом ушел в юриспруденцию.

– Вы не думайте, Лора, – на «ты» он так и не перешел, – да будет вам известно, у меня все всегда получалось. Вот, было два магазина, значит, срок аренды истек. Мой друг детства, что живет в Нижнем Новгороде и занимается нефтяным бизнесом, мне четыре миллиона просто так, по дружбе, давал. Деньги сумасшедшие! Говорит, вот именно что, выкупи магазины, потом, когда-нибудь, деньги вернешь. Я отказался. Вот именно что, сказал, я не пойду кланяться чиновникам. Знаете, Лора, как, вот именно что, надоели сильные мира сего! Значить, праздник. Новый год. Только благодаря мне, да будет вам известно, эти, с позволения сказать, чинуши могли покушать достойно. Именно что, Дмитрий Романович нагружал машину подарками и вез их в администрацию города, СЭС, налоговую, милицию, вневедомственную охрану и так далее. И никто, вот именно что, не интересовался, сколько все это стоит. А сколько всего этих самых праздников? Отчет в налоговую сдавать – тоже вези подарок. Мой бухгалтер раз поехала без подарка, приезжает и говорит: «Дмитрий Романович, сказали, что, если вы подарка не пришлете, с отчетом лучше не приезжать».

– Может, нужно было сменить бухгалтера? – Лора хотела услышать свой голос, дабы убедиться, что все еще жива.

– Не-е-ет, – протянул снисходительно адвокат, – за-а-ачем… Или вот фабрика. Значит, только благодаря мне уровень производства возрос, только благодаря мне люди стали регулярно получать зарплату. Ну, явно, явно здесь у меня, значит, был успех…

Он хотел сказать что-то еще, но мужество слушателя покинула Лору.

– Сколько лет назад это было?

– Магазины? Магазины были лет пятнадцать назад, а фабрика – лет десять.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Интересно же, – спокойно ответил Шипулькин, правда, не уточнил, кому.

«Сейчас ему сорок два, – думала Лора. – Если он добрался до тридцати, то мне осталось слушать лет десять. Надо выпить!»

Она достала свою бутылку вина, налила себе большой бокал и сделала несколько крупных глотков.

– Вот именно что, я дисциплину на фабрике железную установил. Мне рабочие говорили: мы тебя убьем. Я отвечал, значит, что нет, ребята, не на того напали. Мне ничего не страшно, будет вам известно!

С этими словами Шипулькин потянулся к Лориной бутылке и налил себе вина в стоявшую на столе чашку. Отпив, как компот, до половины, Шипулькин продолжил.

– У меня была аренда с последующим выкупом. Ну, думаю, значит, зачем покупать, деньги и так есть. Говорю тогда, что, вот именно, забирайте свою фабрику. Я ее в божеский вид привел, мне она, значит, больше не нужна. Все ходил себе особнячок трехэтажный по немецкому проекту на берегу реки присматривал. Денежки в банке лежали. Потом банк обанкротился и, значит, тысяч четыреста моих тю-тю. Вот именно что жалко.

– У вас квартира? – не удержалась, спросила Лора.

– У меня в Москве, да будет вам известно, квартиры нет. Была однокомнатная квартира в Смоленске, в хрущевке. Но, вот именно что, там проживает в настоящее время моя жена. Но квартира моя. Я, вот именно что, и когда бываю, захожу, и Новый год отмечал с друзьями там.

– Вы женаты?

– Не-е-ет, – снова промурлыкал Шипулькин, – за-а-ачем? Мы разведены. Я просто сказал ей: «Квартира моя. Она мне выделена, когда я в ЖЭКе работал. Приведешь мужика в мою квартиру, я тебя вышвырну!» Я всегда говорил: женщина – это звучит глупо.

– Вам жить негде… – сочувственно произнесла Лора и подумала: «Ах ты, гусь лапчатый, ты что же решил, что тебя здесь ждут? Разлегся за моим столом, протираешь задницей мой диван…»

– Почему негде? У меня есть комната в общежитии.

– Где это?

– Там, в Смоленской области. Вот именно, где работаю.

– А-а, – Лора качнула головой, как бы смакуя услышанное. – Да. К сорока пяти годам – это круто!

– Я как-то не думаю о возрасте.

Повисло молчание.

Лора закурила. Выдохнув дым в сторону адвоката, она спросила:

– Простите мне мое любопытство, я-то вам зачем понадобилась?

Адвокат стыдливо опустил глазки. Между ним и Лорой так и лежали нетронутые свертки с продуктами.

– Я мужчина холостой. Вы – незамужняя женщина. Одинокая, значит. Нам надо получше присмотреться друг к другу.

– Зачем?

Лору начинал раздражать и этот разговор, и этот ….

– Может, мы с Лорой Алексеевной понравимся друг другу, будем жить вместе. Вы не думайте, вот именно что, я раз семь за ночь спокойно могу. На меня еще никто не жаловался!

– Как кролик, что ли? – ей хотелось говорить ему гадости.

– Ну, почему… – Шипулькин снова стыдливо опустил глазки и принялся нарезать ломтиками ветчину. – Опять же, я могу обеспечить семью. Так что, на шмотки с рынка вам хватит.

– Вы что?! – у Лоры от этой наглости перехватило дыхание. – Это мой костюм от «Дома Шанель», аксессуары от Гуччи вы называете «рынком»?! Вы – хам!

– Ну, извините, пожалуйста, Лора. Мне, вот именно, что Шинель, что Гути…

– Шанель и Гуччи.

– Мне все едино.

– Ясно. Так! – Лора решительно поднялась. – Я зачем вам нужна? Именно я.

– Вы мне понравились. У моих друзей так принято, что в браке не изменяют. Вы не вертихвостка, как я вижу. В постель сразу меня не тащите. В общем, вы мне подходите.

– Вы мне льстите!

Лора взяла дорожную сумку Шипулькина, сложила в нее все, что принес адвокат: так и не распакованный «букет», как полагается, на дно, наверх продукты и выставила сумку на лестничную площадку.

– Такого вечера у меня еще не было. Спасибо, Дима! – обворожительно улыбаясь заключила Лора. – Хватит жевать! Убирайтесь следом! – пальцем она указала на дверь.

Шипулькин нехотя встал из-за стола.

– У нас еще, вот именно что, бутылка вина осталась, вкусного. Может, допьем?

– Это мое вино! Оно вам не по карману. Но, так и быть, я вам дам его с собой. На вынос! Слушайте, вы что, умственно отсталый?!

– А зачем вы меня, Лора, вот именно что, впустили? Вы, наверное, думали, я приставать к вам стану. Я не такой. Я с первой встречной, да будет вам известно, ни-ни! Вдруг вы меня заразите чем-нибудь?!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, зная шустрый темперамент Лоры, вероятно, кровопролития было бы не миновать, но ситуацию спас звонок в дверь. Лора открыла.

– Извините, гражданочка. Это ваша сумка? – у дверей стояли трое сотрудников милиции.

В связи с нашумевшими взрывами жилых домов милиция теперь регулярно проверяла чердаки и подвалы.

Лора страдальчески заломила руки.

– Сам Бог вас послал! Это сумка того мужчины, что сидит у меня на кухне. Я открыла дверь, он вошел, попросил поесть. Я пыталась выставить его за дверь. Все безуспешно. Я не знаю, что делать! Помогите мне. Умоляю вас! Вы видите, я одета для ужина. Меня ждут. Но я не могу уйти. Выведите его!

– Разрешите пройти? – строго спросил сержант.

– Да, конечно.

– Смирнов, останься. Иванцов, за мной!

«Ты меня надолго запомнишь, Дон Жуан щипаный! Повторение Хлестакова! – злорадствовала Лора, ловко вытаскивая из потайного кармана пиджака, оставленного незадачливым адвокатом в прихожей, его документы.

– Да вы что?! Какой я бомж?! Я – адвокат! – доносилось из кухни.

– Предъявите документы! – рявкнул сержант. – Без истерик!

Удерживаемый милицией, Шипулькин прошел в прихожую.

– Вы на него, ребята, посмотрите. Ну какой он адвокат? Вы адвокатов каждый день видите. И по телевизору, и вживую. Ему помыться надо, постираться. Там, глядишь, и вспомнит, кто он на самом деле. Владелец заводов, газет, пароходов…

Не найдя документов в пиджаке, Шипулькин лихорадочно обыскивал сумку, из которой на паркет выпали дольки лимона и ломтики ветчины.

– О-о-о! – довольно произнес сержант. – Объедки собираете, а говорите – адвокат! Не обижайте профессию. Пройдемте, гражданин! А вы, гражданочка, – сержант улыбнулся Лоре, – запирайтесь. Прежде чем открыть, спрашивайте, кто там.

– Да будет вам известно, что я вас всех упрячу! Это незаконно! Именно что, надо сначала разобраться… – доносился до Лоры гнусавый голос Шипулькина. – Вы эту вертихвостку обязаны были забрать! Это она мои документы украла! Я ей, вот именно что, всё припомню! Я, вот именно что, оскорблений никому не прощаю и издеваться над собой не позволю!

– Топай-топай. Разберемся. В «обезьяннике» посидишь.

Выждав, пока процессия покинет подъезд, Лора вышла на площадку, открыла люк мусоропровода и с наслаждением швырнула в недра удостоверение и паспорт адвоката.

– Еще ни одному мужику не удалось одержать надо мною верх!

Через минуту уже из гостиной доносилось ее звонкое щебетание:

– Алло! Дашка? Я тебе сейчас такое расскажу, с ума сойти можно…

Завершив занявшую полдня волокитную процедуру отправки в Иерусалим двух контейнеров с костюмами, каскадерским снаряжением и съемочным оборудованием, Хабаров приехал на кладбище. Вот уже пятый год подряд в этот день, ближе к вечеру, он ехал сюда, к другу, в день его рождения.

Он знал, днем к Генке приходит мать, Мария Андреевна, и родственники. Хабаров не хотел мешать им. Он не любил публично обнажать то, что было очень личным. Тем более, он не мог сердобольно охать и ахать, вторя пустым словам назойливых родственниц Генки: «Ах, какой молодой! Жить да жить…» Словам, которые в подобных случаях говорят все: и близкие, и далекие.

Сюда Хабаров приходил под вечер, один. Он шел медленно, сосредоточенно глядя вдаль, слушая мерный шелест битого красного кирпича под ногами, которым была отсыпана дорожка, идущая влево от главной аллеи. Он не читал табличек на памятниках. Он и так знал, что рядом с Генкой лежат ребята, которым в их рисковом ремесле повезло меньше, чем ему, Хабарову.

Вот и низенькая, сработанная из корабельных цепей ограда. С фотографии на черном гранитном обелиске смотрит улыбающееся лицо. Он, Генка Малышев, действительно, и в жизни был таким – веселым балагуром. Умел радоваться искренне, по-детски, каждому пустяку, даже тому, что порою мы не замечаем: солнечному дню, голубому бездонному небу, инею, искрящемуся на ветках. У него был редкий дар быть преданным другом. Он умел гордиться успехами друзей. Он не был созерцателем, умел работать, реализуя свои самые смелые планы. Его карьера была стремительной, яркой. Окружающих он заражал своей энергией, умением держать удачу за хвост, каждым прожитым днем доказывая эзопову мудрость о том, что жизнь, как басня, ценится не за длину, а за содержание.

Генка погиб пять лет назад, спасая троих тонувших мальчишек, вздумавших путешествовать по хрупкому апрельскому льду. Он нырял, искал их, переправлял к берегу подоспевшим людям. Вытащил всех троих. Последнего оставил на льду, у кромки полыньи. Сил выбраться самому уже не было.

Когда Малышева не стало, никто не хотел в это верить.

Хабаров зашел в ограду, опустился на низенькую скамеечку.

– Здравствуй, – тихо выдохнул он. – Это я …

Коснувшись подбородком сомкнутых рук, он неподвижно смотрел на фотографию: все, как всегда: красивая, открытая улыбка, умный проникновенный взгляд и лучики-морщинки у внешних уголков глаз.

– Лица находятся в соответствии с мыслями, а одежда – с потребностями. Это изрек Гейне, – как-то сказал ему Генка. – Ты у меня, Сашка, великолепен! У тебя лицо гладиатора. Таких больше не делают!

Малышев был на редкость терпимым человеком, умевшим принимать людей такими, каковы они есть. Он не замечал их слабостей, но не из показной воспитанности, а из свойства людей с большим сердцем воспринимать эти слабости, как свои собственные.

Они познакомились на юношеском первенстве Союза по боксу, когда еще оба учились в школе. Решающий бой, бой за первое место, как раз состоялся между ними – Хабаровым и Малышевым. Хабаров помнил, как перед боем он снисходительно разглядывал провинциала – щупленького светловолосого паренька, с неестественно голубыми глазами – и как несколько минут спустя этот «провинциал» легко и технично уложил бравого, самонадеянного, не знавшего поражений москвича Хабарова. Хабаров тяжело переживал поражение. Не потому, что проиграл, а потому, что его завалил какой-то «дохляк», «маменькин сынок», «отличник». Он был зол, раздражен и не сразу заметил, как в раздевалку зашел победитель.

– Здравствуй, меня Геной зовут, – радушно улыбнулся он и протянул руку. – Ты здорово дрался. У тебя техника превосходная, воля железная. Хотел познакомиться с тобой.

Хабаров подумал было: «Вот наглость!» Но, увидев улыбку этого чуть, как казалось – но только казалось, – наивного парня, сдался. Потом они долго сидели в раздевалке, говорили о боксе, о соревнованиях. Хабарову сразу понравилось, что Малышев был самим собой, не изображал того, кем не был, знал себе цену. Он настоял, чтобы Генка объяснил ему его ошибки, и, выбравшись на ринг, они еще часа два провели там.

Вместе они поступили в военное училище, а потом их пути разошлись. Малышев ушел с первого курса и уехал к себе, в Ленинград. Хабаров остался. Потом была служба, Афганистан, плен, побег, долгий путь на Родину, поиск работы, грошовая зарплата сторожа. Именно тогда Хабаров стал параллельно участвовать в нелегальных «боях без правил». Года два такой жизни опустошили Хабарова, и в один прекрасный день он просто исчез. Устроился охранником к уезжавшему в Венесуэлу послом дипломату. К тому времени, как Малышев нашел его, спившийся, медлительный, разжиревший, с потухшим взглядом, Хабаров мало напоминал того Хабарова, который был другом Генки.

Хабаров усмехнулся, вспомнив, как это было тогда…

– Петрович, мне сегодня какой кусок полагается?

Хабаров сосредоточенно обматывал кисти рук.

– Втрое против прошлого раза.

– О-го! С чего? Начальство платит мне столько за то, чтобы я уложил Хлюпика?! Вообще, я против Хлюпика… Вы издеваетесь? Я же из него одним ударом дух вышибу.

Петрович хмуро глянул на Хабарова и очень медленно, делая непомерно долгие паузы между словами, безразличным тоном произнес:

– Начальство платит тебе столько за то, чтобы ты под него лег.

– Ч-то? – не веря тому, что только что слышал, переспросил Хабаров.

– Что ты с лица сменился? – Петрович снова углубился в свои подсчеты сделанных ставок. – Ставки растут. Ты день за днем всех кладешь. Результат всем известен заранее. Все ставят на тебя. Казна нищает. Ты проиграешь Хлюпику, деньги уйдут в клуб. Все ж опять на тебя поставят!

– Но… Это же … нечестно.

– Н-да? – Петрович удивленно вскинул брови. – Ну, извини, пионер!

Хабаров вульгарно сплюнул на пол.

– Ты, паря, не дури. Полгода сможешь в Сочах жариться, брюхом вверх, да сисястых баб по ресторанам водить.

– Вы что, сума все посходили?! Я Громилу с Бимбо уложил, а им равных до сих пор нет, а тут Хлюпик… Не лягу! Так и передай начальству!

Гулко хлопнув дверью, Хабаров ушел в раздевалку.

– О! О! О! Напугал ежа голой задницей…

Кряхтя и ругаясь, Петрович выволок свое грузное тело из-за стола и отправился следом.

– Ты чего концерты устраиваешь, недоумок? Тебе платят – ты работаешь.

Хабаров хищно сощурился.

– Я в цирке не работаю!

– Ты глазищами-то не вращай. Страшно, аж между ног покалывает! Один он, видите ли, чистый и честный, а все кругом… Ты, когда свое колено лечил, не спрашивал, откуда деньги и за что тебе их в простое платят. Брал! И когда «голым» к нам пришел, на «чтоб обжиться» тоже брал. А здесь не профсоюз, между прочим! Кому ты нужен кроме нас, паря? Ладно, не хочешь играть по правилам, уходи. Начальство тебя уважает, живым отпустит. Но когда ты, Саня, получишь гроши на каком-нибудь захудалом заводе или в паршивом спортклубе, назад не ходи. Не возьмем! Как ты проживешь на зарплату? Зарплаты тебе на минералку не хватит. У тебя ж ни дома, ни семьи. Только вот это, – он обвел взглядом спортзал. – Так что разогревайся. Скоро начинаем.

Бои проводились в старом здании спортклуба, лет пять или шесть назад приказавшего долго жить. Снаружи здание выглядело абсолютно ветхим и необитаемым, зато внутри оно было оснащено по последнему слову спортивной техники. На время состязаний большой зал, используемый для тренировок, превращался в спортивную арену, окруженную со всех сторон рядами зрительских кресел.

Третий звонок. Дым. Духота. Жара. Шум.

– Саша, первые минут пять работаешь на зрителя, – наставлял Хабарова Петрович. – Поаккуратнее, прошу тебя! Не забывай, сегодня Хлюпик должен победить. Ты же при первом удобном случае…

– Хватит! Понял я. Б…! Я чувствую себя проституткой!

– Ты, Санек, о деньгах лучше думай. Любопытным мы потом объясним, что ты не в форме, что сказались последствия травмы…

Они сошлись в центре зала, обменялись, как полагается, приветствиями и, едва уловив отрывистую команду «Бой!», принялись за работу.

Хлюпик оправдывал свое прозвище. Он боялся Хабарова и всячески старался избежать работы в «полный контакт». Светловолосый, краснощекий крепыш, Хлюпик порхал по ковру, как бабочка, уйдя в безнадежно глухую оборону, отдавая инициативу Хабарову, безраздельно.

«Тебя что, урода, не предупредили? – горячился Хабаров, изо всех сил стараясь не угробить Хлюпика очередным наивным ударом. – Как же лечь-то под тебя, коли ты сам того и гляди в обморок от страха свалишься?»

Стройный, подтянутый, проворный Хабаров выгодно смотрелся рядом с противником. Вот только лицо его было отрешенно-безразличным сегодня и потухшим взгляд.

Если бы Хлюпик хоть немного постарался, Хабаров ему подыграл бы, подыграл бы вплоть до симуляции последствий болевого шока. Но в том-то и беда, что Хлюпик не старался. Он совершенно не стремился к победе. Наоборот, делал все возможное, чтобы проиграть.