Текст книги "Шизофрения. Найти и потерять себя"

«Роваллан»

Джеймс принес присягу Ее Величеству королеве и подписал официальный договор о неразглашении. В восемнадцать лет, выпустившись из колледжа, он стал рядовым британской армии. Больше того, он стал кадетом Королевской военной академии в Сандхерсте, по окончании этого заведения он должен был получить звание второго лейтенанта.

На дворе была середина 80-х, и академию можно было окончить двумя путями: пройдя курс общей военной подготовки или обучение по программе «Роваллан». «Все знали про “Роваллан”, – рассказывает Джеймс, – в основном всякие страшные истории». Задача этой программы состояла в том, чтобы тренировать рекрутов, которых отборочная комиссия сочла имеющими хороший потенциал, но еще не до конца готовыми проходить общий курс. По сути, это была трехмесячная предподготовка с жестким отбором.

В официальных документах того времени значится следующее:

«Программа “Роваллан” ставит перед собой ясную цель – развить лидерские качества. Прошедшие программу немедленно переходят к курсу общей военной подготовки. […] Методы тренировок, разработанные лордом Ровалланом, постоянно пересматривались и улучшались – так на свет появилась несколько нестандартная программа военной подготовки. Главная наша задача – помочь юноше осознать свой потенциал. По окончании программы его самооценка, стойкость, целеустремленность, инициативность, находчивость и способность к адаптации развиваются так, что при прохождении общего курса у него появляется преимущество […] Программа “Роваллан” требует от рекрута полной физической и моральной отдачи, не все юноши отвечают нашим высоким стандартам. Но радость достижения, значительное развитие характера и братство с товарищами по курсу гарантируют, что наши выпускники будут оглядываться на этот опыт с чувством гордости и благодарности».

Если же посетить онлайн-форум британской армии, то типичные воспоминания рекрута, прошедшего программу «Роваллан», будут выглядеть примерно так:

«В мое время это был ****** ад, абсолютная, беспросветная пытка для тела и ума (особенно ума). Усугублялось все тем, что мы были очень юны».

А вот впечатления со стороны от солдата, проходившего курс общей воинской подготовки:

«Да, мне приходилось несладко, но когда я смотрел из окна на тех ребят в нарядных красных костюмчиках… я видел, как их гоняют, и понимал, что моя жизнь могла быть гораздо, гораздо хуже».

Джеймс записался на программу «Роваллан». Он вспоминает, что частью вступительных испытаний были дебаты о проблеме употребления наркотиков. Джеймс негромко предположил, что предотвращение лучше лечения, но его перекричали задиристые выпускники публичных школ и его аргумент затерялся в общем шуме.

Он не особенно расстроился. На самом деле он был твердо уверен в себе и своих силах. Эта самоуверенность еще не достигла пика, но Джеймс уже мог чувствовать ее где-то под ложечкой. Он шел по направлению к казармам Роваллана, таща на спине, в большом армейском рюкзаке, все свои пожитки. На земле лежал снег. Свежевыбритый затылок остро ощущал порывы холодного ветра.

Он посмотрел на широкую аллею, ведущую к старому зданию академии. По этой дороге проезжает адъютант на коне, обозначая конец военного парада – церемонии в честь выпуска нового курса офицеров из Сандхерста. Также во время церемонии самого выдающегося выпускника награждают «Мечом чести» (Sword of Honour).

Джеймс видит все как наяву. Он представляет, что уже стоит там, среди выпускников. На нем парадная синяя форма, белые перчатки, фуражка.

Мама и папа смотрят на него с трибун. Сегодня они не ругаются. Они держатся за руки в момент, когда их сын – отличившийся, особенный, важный – салютует Ее Величеству и со скромным поклоном принимает меч чести.

Джеймс не просто окончит академию Сандхерст, о нет. Он будет лучшим выпускником.

Затем начинается обучение.

Побудка в 5:30 утра. Некоторые парни спят под своими кроватями в спальных мешках, чтобы не смять простыни, которые должны быть идеально сложены для первой утренней проверки.

Облажаешься – будешь наказан.

Никакой передышки. Никакой пощады. С той секунды, когда они открывают глаза, и до вечера, когда они, выдохшиеся, падают в постель.

Джеймс уже на ногах. Он умыт. Кровать заправлена безупречно. Одежда сложена в тумбочке за кроватью, уголок к уголку. Даже носки отутюжены и свернуты в идеальные квадраты.

Рюкзак собран, Джеймс готов ко всему. Это может случится в любой момент: собирай барахло и будь в машине через пять минут. Они трясутся в кузове, никто не знает, куда их везут. Ему нужно быть наготове. Он готов.

Утренняя строевая подготовка. Он первый стоит на замерзшем плацу. Он может видеть пар от своего дыхания. Джеймсу нужно быть первым, чтобы занять место направляющего – солдата, который на параде стоит спереди и справа. Все будут сообразовывать свои движения с ним. Нельзя останавливаться. Нельзя взять паузу. Завтрак съедается как можно быстрее, как можно больше. Еда – это топливо. Тарелка за тарелкой. Загрузиться калориями. Первый в столовой ест дольше всех. Всегда первый. Переодевайся в камуфляж – время тренировки на выносливость в холодной вересковой пустоши. Лямки рюкзака врезаются в плечи. Он ищет ведра с краской – ведра с краской! – в какой-то богом забытой глуши. Не найдешь – и сегодня ты спишь на улице. Это сводит Джеймса с ума. Так и задумано. У них параллельные пути, они не видят друг друга. Свериться с картой. На экзамене по ориентированию он набрал максимум баллов. Результаты вывесили на стене казармы. Он сделал это. Он лучше всех. Нельзя останавливаться. Никакой пощады. Обратно в казарму бегом: легкие в огне, глаза слезятся. Нужно быть первым. Нужно быть лучшим. Дни и недели сливаются в одно. Этому нет конца. Никакой передышки. Слово «рутина» приобретает новые значения. Происходит что-то прекрасное и необъяснимое. Джеймс начищает медные трубы у писсуара. Колени болят из-за твердого пола. Он чистит трубы зубной щеткой. У него есть банка полироли для металла. Приходит инструктор. Он показывает, как надо. Он окунает пальцы в полироль, затем берет спрей с полки, пшикает на руку. Он вытирает руку тряпкой, рука чиста. Армейский секрет, новая разработка. Джеймс моргает, глаза наполняются слезами радости. Он смотрит на других кадетов и широко улыбается. Они видели? Он один знает секрет? Он хочет смеяться, и плакать, и кричать: вот вы скоты! Почему вы не показали нам раньше? Дни и недели сливаются в одно. В казарме есть часовня, Джеймс сидит на скамье. Холодный свет проникает через витраж, через два ряда от него стоят его товарищи из Уэлбека и поют гимн «Вперед, солдаты-христиане». Это самое прекрасное что Джеймс когда-либо слышал слезы льются из глаз и по щекам и он чувствует дыхание Господа и он в учебной аудитории и дни и недели сливаются в одно и Джеймс стоит перед классом и говорит и говорит и говорит и как так получилось офицер учил их как быть офицерами а Джеймс поднял руку и спросил Как вы хотите вырастить из нас офицеров если все хотят быть офицерами все хотят быть главными? и офицер сказал Интересное замечание, почему бы тебе не поделиться мыслями с классом? и может Джеймс должен был говорить с места но он сделал по-другому – он сам не заметил как оказался за учительским столом потому что важно установить границу между собой и аудиторией и он говорил но потерял нить и больше не понимает о чем речь и он рассказывает о своем колене потому что перед Сандхерстом он повредил колено когда играл в регби и кадеты ерзают на стульях и переглядываются а Джеймс объясняет что у него болит колено и чувствует крепкую руку офицера на плече офицер говорит Пожалуй надо дать твоему колену отдохнуть. Да, сэр! Дни и недели сливаются в одно. Уже поздно и все кадеты в казармах полируют сапоги моют пол но один кадет сидит на кровати и слушает плеер и посмотрите на него он качает головой как идиот и опять отлынивает и Джеймс достает из рюкзака мачете и идет через казарму к кадету а тот слушает плеер и не замечает какая вокруг наступила тишина.

Джеймс вынимает мачете из ножен и приставляет к подбородку кадета.

Они смотрят друг на друга.

Не останавливаться. Не отдыхать. Сейчас ночь, и Джеймс не спит на своей кровати: он слушает храп, сопение и звуки выходящих газов других кадетов. Но он не спит, потому что он готов ко всему и он получит меч чести. Сирена срабатывает в 5:30, и нужно выходить на парад, но Джеймс убрал парадную форму, которую сержант велит надеть. Она слишком глубоко в рюкзаке. Он упаковал все, он готов. Но сейчас он не готов и другие кадеты одеваются быстрее его. Он бежит к выходу и толкает их. Ему нужно быть первым, быть звеньевым. Он стоит на холодном плацу. Он первый. Еще темно. Он смотрит на пар: пар выходит изо рта. Он в эйфории, у него кружится голова. Сержант велит уйти с плаца, и он марширует в казарму и держит голову прямо.

Все смотрят на него. Они видят, какой он особенный, какой важный. Он марширует через плац, на нем пижама.

Он продержался пять недель.

Психологическое оружие

Нужно было собраться с мыслями. Это что-то вроде теста, ему нужно спланировать побег. Имеет смысл. Также вполне имела смысл непривычная пустота в Сандхерсте этим утром, когда Джеймса, одетого в гражданское, капрал препроводил для сдачи униформы. В офисе командования Джеймс подписал документы, их тут же убрали в серый металлический шкаф.

Он понятия не имел, что подписывает собственное увольнение. Все в Сандхерсте постоянно что-то подписывали. Ничего необычного. К тому же, у Джеймса не было ни единой причины думать, что его выгоняют.

Он был самым лучшим кадетом.

Коридоры и плац были пустынны, потому что здесь начиналась секретная миссия, другие солдаты не должны были ничего знать.

Теперь он сидел в караульном помещении, вглядываясь в карты на стенах. Панель управления полнилась огоньками, кнопками и мониторами. Ему нужно было собраться с мыслями и контролировать дыхание.

Он не мог. Почему так сложно дышать? Глаза наполнились слезами, он глотал воздух, но тот не попадал в легкие. Гипервентиляция. Он порвал на себе рубашку.

Дверь резко открылась, грохнулась о стену. В нее ворвался здоровенный полицейский сержант, он обвил рукой шею Джеймса, пригвоздил его к стене. «Какого хрена ты делаешь?» – возопил он.

«Ничего. Ничего. Ничего», – ответил Джеймс.

Джеймса держали в караульном помещении Сандхерста восемь часов. Все это время ему не предлагали ни еды, ни воды.

На время его поместили в примыкающее общежитие и сказали отдыхать, но в голове крутилось слишком много мыслей, и в любом случае он не смог бы заснуть из-за голода. Разные люди приходили и уходили. Джеймс вспоминает, что в какой-то период делил общежитие с группой гуркхов[18]18
  Гуркхи – британские добровольческие войска, набирающиеся из непальцев. – Прим. перев.


[Закрыть]. «Четверо или пятеро зашли, – рассказывает он. – Они говорили на другом языке. Я пытался подражать им, в моей голове мы вели настоящую беседу».

Джеймс не говорит на непальском. Хотя, когда он оглядывается назад, ему кажется, что они сочувствовали его состоянию. Эти люди были ему глубоко и искренне симпатичны, в их присутствии он чувствовал себя спокойнее.

После этого воспоминания приходят в лучшем случае отрывками. В какой-то момент ему сказали, что приехала мать. Его проводили к машине. Она была внутри вместе со старшим братом. Им отдали все вещи Джеймса. Он вспоминает, что, когда открыл дверь машины, оттуда пахнуло говядиной и горчичным соусом. Он начал неистово рыться в вещах, чтобы найти еду. Он работал только на выживание, был неспособен на коммуникацию.

Позднее его мать скажет, что он выглядел как животное, а не как человек. Взгляд пустой, лицо осунулось, ни единой мысли в глазах.

Джеймс не помнит, о чем говорил с матерью и братом по дороге домой. Но он помнит включенное радио. По BBC Radio 4 шли какие-то дебаты. «Я стал частью программы, – объясняет Джеймс. – Я как бы перенесся разумом в говорящего человека. Так что говорил, получается, я. И сначала у этого человека получалось не очень хорошо, его перекрикивали, он делал ошибки, а я старался все исправить. Я все еще был на занятии по риторике, я очень старался завоевать расположение аудитории. А через какое-то время началась музыка. Классическая музыка. Но опять же я был тем, кто сочинял, дирижировал, исполнял. Это было такое облегчение, потому что я смог раствориться в музыке, и это была моя награда за хорошо проведенные дебаты».

Во время поездки Джеймс постоянно смотрел в окно на машины, едущие навстречу. Он читал номерные знаки. Вот проехал сержант, вот старший офицер, вот его товарищи-кадеты. Они следили за ним, смотрели, чтобы он все делал правильно.

На следующий день Джеймса увезли в больницу – глубоко на вражеской территории. Он не должен был позволить этому произойти.

В машине скорой помощи он позволил себя обмануть, запутать. Он верил, что его везут на праздник. Вся его семья будет там. Отец приедет из Саудовской Аравии. И Луиза тоже придет. И офицеры с кадетами из Уэлбека и Сандхерста.

Он так хорошо со всем справился, что ему даже не нужно заканчивать академию. Ему дадут звание прямо сейчас.

Но когда машина прибыла в районную больницу Норт-Девона, никто не ждал Джеймса. Что-то было нечисто. Так не должно быть. Впервые за все время Джеймс испугался. Он выскользнул из машины и побежал так быстро, как только мог, петляя через парковку и внутрь здания больницы, по коридору прямо, через дверь, еще через дверь, по лестнице. За ним гналась охрана и полдюжины психиатрических сестер. Его приперли к стенке только рядом с моргом.

На короткий момент реальность изменилась, и Джеймс оказался в компьютерной игре. За закрытыми дверями морга находилась большая красная кнопка. Это была Умная Бомба – с ее помощью можно взорвать все и переместиться в другое место.

Джеймс потянулся к кнопке, но почувствовал крепкие руки на своем запястье.

Его оттащили в палату, пристегнули к кровати. Его ноги и руки крепко держали, кто-то не давал ему повернуть голову. Он не мог пошевелиться. Он был в ужасе. Он почувствовал, как игла вошла под кожу.

Первые дни и недели Джеймс боролся со сном. Ему нужно было быть настороже, следить за обстановкой. Место было небезопасным. Сон – это непозволительный риск. Но из-за лекарства, которое ему давали – густой оранжевый сироп в маленьком пластиковом стаканчике, – Джеймс чувствовал такую усталость, какой не знал никогда в жизни.

Энергии не хватало даже на то, чтобы поднимать ноги. Руки тряслись так, что он не мог удержать нож и вилку. Когда он ходил в туалет, его внутренности превращались в воду, а иногда у него случались такие запоры, что он старался только не выть от боли.

Джеймсу надо было понять, что происходит. У него были теории на этот счет. Скорее всего, в армии разработали новое психологическое оружие и решили опробовать на нем, потому что он самый сильный, самый смышленый кадет.

Наверное, еще в Сандхерсте ему дали что-то, чтобы свести его с ума, чтобы он мог преодолеть это – пройти по грани и вернуться – внедриться в больницу. Солдат под маской пациента, его задание – узнать, соответствует ли это место требованиям военного командования.

Джеймс провел в больнице несколько месяцев. В худшие моменты он не знал даже, жив он или погиб, не знал, что (если вообще хоть что-то) реально.

Руки, если держать их под холодной водой, казались реальными. Десять, может двадцать раз на дню он прятался от сестер и стоял у раковины в своей палате, включив воду, смывая плохую энергию. Он как-то наполнил бутылку своей мочой и выпил, он сжимал кулаки так, что на ладонях оставались раны от ногтей, он кидался на двери и стены с кулаками, крича и завывая.

Некоторые из этих действий были нужны, чтобы проверить, жив ли он еще. Другие – чтобы выяснить предел своих физических способностей, продолжить военные тренировки.

«В определенном смысле, когда рассказываешь такие вещи – переживаешь их заново, – сказал мне Джеймс при первом нашем разговоре, когда он оправлялся после обострения. – С некоторыми вещами, которые я творил в тяжелые моменты, я пытаюсь примириться до сих пор».

Сегодняшний наш разговор скачет вперед-назад по жизни Джеймса. Он несколько раз бывал в больнице. Он вспоминает, что в первый визит, когда он был еще подростком, мать навещала его каждый день. Она приносила ему молоко – любимый напиток – и сидела с ним часами, разделяя его волнение.

Он велел ей проваливать. Он хотел не ее.

Джеймс до сих пор сожалеет об этом. Ему тяжело думать о том, как больно ей было слышать эти слова. «Поймите правильно, я всем сердцем люблю маму. Но в тот момент…»

«Вам нужен был отец?» – заканчиваю за Джеймса я.

«Мне нужен был отец. Очень нужен. Я плакал о том, чтобы он пришел и спас меня. Но он не пришел».

Джеймс помнит ночь, когда силы окончательно покинули его. «Я полностью исчерпал физические, психологические и душевные ресурсы. Было поздно, везде темнота. Со мной не было никого из семейных, сестры, наверное, заперлись в своей каморке, но для меня они просто не существовали. Я лежал на кровати. Вокруг было так темно, что я поверил. Я твердо знал, что я – последний оставшийся в мире человек».

Он ощутил, что находится на краю пропасти, что один шаг отделяет его от бездны.

Той ночью он молился. «Это было что-то вроде примирения с моим биологическим отцом и Отцом Небесным», – объясняет Джеймс. Это был поворотный момент, потому что Джеймс почувствовал, что его молитва услышана. «Не было никакого удара грома или гигантской руки с неба. Но я почувствовал, как внутри меня голос сказал: хуже уже не будет».

Джеймс держал Библию в своей палате. Она всегда лежала на прикроватной тумбочке. Он перечитывал ее снова и снова. Часто он выходил с ней на улицу, чтобы ветер переворачивал страницы, выбирая за него место в книге. Ветер был дыханием господа, открывшиеся страницы обращены лично к Джеймсу. В отделении была пациентка, старушка, расхаживающая в ночнушке и кричащая что-то про агнца Божия. Джеймс знал, что она говорит о нем. Все складывалось: он был в Сандхерсте, был солдатом. Его тренировали отнимать жизни, но и спасать тоже. Он должен был стать судией над живыми и мертвыми. Он был вторым пришествием, мессианской фигурой, самым важным человеком на земле.

Шизоаффективное расстройство

Лекарство, которое давали Джеймсу – тот густой оранжевый сироп, – называется хлорпромазин. Это первый в своем роде антипсихотический препарат, известный своими суровыми побочными эффектами не меньше, чем своей эффективностью.

Джеймс быстро понял, что персоналу больницы нужна его покорность и что если он ее не проявлял, то приходилось принимать хлорпромазин. Он до сих пор не думает, что лекарство особенно помогло ему. «Его было достаточно, чтобы меня в конце концов выписали. Но если тебя выписывают, это не значит, что все плохие мысли остаются в больнице, – рассуждает Джеймс, – в целом, мне кажется, побочные эффекты перевешивали положительные». Проведя в клинике около месяца, он просто начал говорить сестрам и психиатрам то, что они хотели слышать. «Так ты и выбираешься из больницы. Не потому что тебе лучше, или ты излечен, или не думаешь о плохом. Ты просто говоришь то, что позволит им выпустить тебя на волю».

В конце концов Джеймса отправили жить к матери с диагнозом «параноидальная шизофрения». В последующие визиты диагноз будет пересмотрен и изменен на «шизоаффективное расстройство»: сочетание симптомов шизофрении и расстройства настроения (вроде мании и депрессии). Недавно диагноз Джеймса снова поменялся – теперь это «биполярное расстройство».

Джеймс, со своей стороны, не особенно обращает внимание на такие ярлыки. «У меня синдром Джеймса», – пожимает он плечами.

Твердо стоять на ногах

Ты понимаешь, что все это неправда.

Тебя заставили поверить в то, что ты очень важен, что ты нужен этому миру. А затем ты видишь, что это был обман. Твой мозг сыграл с тобой злую шутку. Ты чувствуешь себя преданным.

Со временем симптомы Джеймса свелись к тому, что профессионал назвал бы бредом величия. По выходе из клиники он значительное время провел, свернувшись перед телевизором на диване в доме у матери, пытаясь понять, в какой же момент все пошло не так.

Каждые две недели к нему заходила медсестра, чтобы сделать очередной укол. Ампулы хранились в мамином холодильнике. Перед приходом медсестры Джеймс стаскивал себя с дивана и шаркал на кухню, чтобы вынуть ампулу из холодильника и положить на стол – теплую жидкость было не так больно вводить.

Сегодня Джеймс сидит на своем диване, он тянется за табаком, делает самокрутку. Он прочищает горло.

«Мне очень сложно было смириться с тем, что я провалил армейскую подготовку. Наверное, даже сложнее, чем со своими психическими проблемами. Я так старался, так хотел быть лучшим, думаю, из-за этого было еще тяжелее, когда меня уволили. Если вкладываешься во что-то целиком, чертовски больно, когда все летит в тартарары. От меня избавились, как от обузы, посадили в караульную и велели ждать мамочку. Мне кажется, какая-то часть меня не могла пережить это предательство, то, что меня снова отвергли. Так что вместо этого мозг сконструировал другую реальность, в которой я все еще был важен для них».

Джеймсу нелегко было подняться с маминого дивана и начать строить жизнь заново, и первые несколько попыток не привели ни к чему хорошему.

Больше страданий. Больше госпитализаций.

Джеймсу сказали, что не стоит рассчитывать на то, что он сможет когда-то устроиться на работу, вступить в отношения или жить отдельно. Он воспринял эти слова как вызов. Он считает, что в конечном итоге ему нужно благодарить за это армию. Что если он добился хоть чего-то в жизни, то во многом это случилось потому, что в армии его научили самодисциплине и привили веру в собственные силы.

Джеймсу было 25 лет, когда он попытался устроиться на работу в пожарно-спасательную службу. Физическую подготовку он сдал с первого раза, но, поскольку он не стал скрывать историю своей болезни, врач из департамента охраны здоровья предложил ему подождать месяц, посмотреть, как пойдут дела, и затем прийти еще раз. Джеймс не удивился, но и сдаваться он не думал. Еще четырежды его просили «прийти через какое-то время». Он приходил. Птичка напела, что разрешение на работу ему стоит просить в министерстве внутренних дел, – так Джеймс стал первым в Британии пожарным с диагнозом «шизофрения».

Джеймс так и не заполучил Меч чести, но за восемь лет, что он провел с пожарной бригадой, он заслужил благодарность начальника за участие в сложных спасательных операциях.

Мотивационные речи Джеймса теперь пользуются популярностью. Он рассказывает о своем опыте, чтобы бороться с дискриминацией и улучшать качество услуг, оказываемых психиатрическими службами. Мне легко это представить, Джеймс – прирожденный рассказчик. Он также помогает консультациями и тренингами в сфере восстановления после обострений психических расстройств. Джеймс признается, что он поведал мне только половину истории: когда он получал награду от пожарной службы, из толпы на него смотрела Лесли, жена.

Они встретились вскоре после первой госпитализации Джеймса. С тех пор прошло 28 лет, но Лесли так же неизменно поддерживает мужа. Несколько лет назад, вспоминает Джеймс, они были вместе в Дублине – Джеймс должен был читать лекцию по случаю Всемирного дня психического здоровья. Он говорил о важности заботы и семьи. После окончания лекции множество людей захотели поговорить с женой Джеймса. Ее пригласили было на сцену, чтобы она сама сказала несколько слов, но я не удивился, когда услышал, что Лесли отказалась. Пока я находился в их доме, Лесли тоже в основном давала говорить Джеймсу. Для него же самое важное – знать, что она рядом. «Люди говорят о независимости, – поясняет Джеймс, – неудивительно, что ребята в больнице так боятся выписки, если им только и говорят, что о независимости. Я не думаю, что нужно учить людей полной самостоятельности. Взаимная зависимость, сосуществование – вот что важно».

Во время нашего разговора собака Джеймса – новошотландский ретривер по имени Элла – лежит, свернувшись, на диване рядом с ним. Он чешет ей живот: «Я тебя люблю, Элла. Ты зависишь от нас, а мы зависим от тебя».

Рецидивы болезни для Джеймса – часть жизни. Каждый раз, когда случается обострение, он снова особенный, важный, незаменимый. Он король, солдат, мессия. Падать с этого высокого пьедестала больно, но неизменная поддержка Лесли, нескольких близких друзей и любимой собаки смягчают падение.