Текст книги "В сердце моря. Трагедия китобойного судна «Эссекс»"

Глава шестая
План

Всю ночь ветер дул с юго-востока. Волны бились о пробитый корпус судна, ломая перегородки и перекатывая бочки, кроша дерево. В любой момент зазубренные обломки могли вонзиться в борта утлых суденышек, следующих за разбитым кораблем, и командиры на каждом вельботе поставили на нос вахтенного, который должен был следить за плывущими обломками и отпихивать их в сторону прежде, чем они могли бы повредить шлюпку. Это была нелегкая задача – в постоянном напряжении ждать из непроглядной тьмы возможную угрозу. Когда солнце осветило горизонт, матросы, моргая, поднялись на ноги. Почти никто из них не выспался. «Все мы думали, что надо что-то делать, – вспоминал Чейз, – но никто не знал, что».

Все три вельбота вернулись к останкам судна, и большую часть утра матросы блуждали по вымытой волнами палубе «в своего рода свободном безделье». Командиры приказали им собрать все, что поднялось за ночь с нижних палуб и могло пригодиться им в дальнейшем. Но, за исключением еще нескольких черепах, которых у них уже было столько, сколько вообще можно было погрузить в вельботы, матросы не нашли ничего, годного для использования. Очевидно, что теперь они должны были подготовиться к тому, чтобы отчалить от обломков корабля. Но, несмотря на то что корпус судна уже не мог им ничего предложить, никто не хотел даже думать об этом. «Наши мысли вертелись вокруг корабля, – вспоминал Чейз, – и, несмотря на его состояние, мы все еще думали о том, как его спасти».

В конце концов, матросы начали снимать оставшуюся парусину, чтобы сделать паруса для трех вельботов. К счастью, в сундуке у Чейза нашлись нужные иглы и бечева. Матросы принялись за работу. Другим было приказано сделать мачты, использовав оставшиеся на корабле реи. Как только команде поставили четкую цель, ее моральный дух сразу же укрепился. Никерсон отметил «более радостные лица, чем можно было бы ожидать». Пока матросы делали для каждого вельбота по две короткие мачты, по два косых четырехугольных паруса и маленькие паруса, называемые кливерами, на обрубок фок-мачты «Эссекса» отправили впередсмотрящего, чтобы не пропустить проходящий мимо корабль. В полдень место впередсмотрящего занял Чейз. Он вычислил, что сильный юго-восточный ветер и западное течение могли отнести «Эссекс» и его экипаж на пятьдесят миль к северо-западу от той точки, где они потерпели крушение. От побережья Южной Америки их отнесло еще дальше. Первый помощник понял, «им нельзя больше тратить время и силы, надо пользоваться тем, что послал Господь».

За день ветер окреп, и работать на вельботах стало сложней. Особенно когда волны перекатывались через борт, обливая людей с ног до головы. Капитан и его помощники поняли, что шлюпкам необходимы некоторые усовершенствования. Используя жесткие кедровые доски, обломки крушения, матросы приподняли борта больше чем на полфута. Эта простая надстройка – сделанная по наитию – оказалась очень важной. «Без нее в шлюпку лилось бы столько воды, – писал Чейз, – что даже рвения двадцати изморенных голодом человек не хватило бы, чтобы вычерпать ее всю и не дать вельботам уйти на дно».

Стало понятно, что им нужно как-то защитить хлеб от соленой морской воды. На каждом конце вельбота находился небольшой закрытый отсек вроде шкафчика, называемый кабинкой. Обернув хлеб в несколько слоев парусины, матросы, с трудом преодолевая качку, запихнули его в кабинку на кормовой части вельбота. Расположив хлеб там, они могли быть уверены, что распределение хлеба теперь контролируется сидящим на руле командиром. Когда начало темнеть, матросы неохотно отложили в сторону свои молотки и гвозди, иглы и бечеву и вновь выстроились в цепочку за останками судна, держась вместе на одном лине. Ветер все еще был силен, и, по словам Чейза, двадцать человек боялись «ужасов еще одной бурной ночи». В крошечной, непрестанно раскачивающейся лодке практически невозможно было заснуть, но еще сильнее отгонял сон подступающий страх.

Те же люди, что так бодро работали над переделкой вельботов, теперь были придавлены отчаянием. «Бедствие навалилось на них с новой силой, – вспоминал Чейз. – Временами накатывающая слабость была похожа на обморок». И хотя они не ели уже два дня, кусок не лез им в горло. Губы их пересохли от страха, и матросы часто прикладывались к флягам с пресной водой.

Чейз лег на дно шлюпа и начал молиться. Но молитва едва ли утешила его: «Иногда появлялся призрак надежды, но я понимал, как ничтожны шансы на спасение, и от надежды не оставалось и следа». Вместо того чтобы думать над тем, что делать дальше, Чейз вновь и вновь вспоминал все, что им пришлось пережить, и особенно – «таинственное и смертоносное нападение кита».

К семи часам утра палубу судна почти оторвало от корпуса. Словно кит, затихающий в предсмертной агонии, «Эссекс» распадался – мрачное и тревожное зрелище, – казалось, его ребра яростно вздымались в волнах. Корпус кровоточил треснувшими бочками. В океан сочился, затягивая все пленкой, резко пахнущий китовый жир – желтоватая слизь, плескавшаяся о борта лодок и волнами перекатывавшаяся через планшир. Лодки стали такими скользкими, что в них стало опасно передвигаться. Жидкость, которая всего несколько дней до этого была богатством китобоев, их навязчивой идеей, теперь лишь умножала их страдания.

Чейз решил, что нужно что-то делать. Он подгреб к Полларду и сказал, что пришла пора «взять курс к ближайшей земле». Капитан настаивал на том, чтоб они еще раз проверили обломки в поисках провианта, который мог быть недоступен, пока корабль еще оставался целым. Только после этого, заявил он, они проведут еще одно полуденное измерение и обсудят, что делать дальше.

Измерения, сделанные Поллардом в полдень, показали, что потерпевшие крушение отдрейфовали на девятнадцать миль к северу и ночью пересекли экватор. Теперь, когда у них были паруса, а Поллард завершил свои вычисления, настало время для «совета», как назвал его Чейз. Поллард и два его помощника собрались на одном вельботе. Поллард раскрыл обе копии «Навигатора» Боудича и его список координат «гостеприимных и прочих островов Тихого океана», и началось обсуждение дальнейших действий.

Поскольку их парусное снаряжение не позволяло маневрировать, выбор возможных вариантов был не велик. Возвращаться к Галапагосам или побережью Южной Америки значило свыше двух тысяч миль идти против юго-восточных ветров и сильного западного течения. Поллард считал, что это невозможно. Другое дело – западное направление. Маркизские острова были здесь ближе прочих, до них было около тысячи двухсот миль. К сожалению, экипаж «Эссекса» слышал что-то о каннибализме островитян. Несколько путешественников, включая Дэвида Портера, капитана британского фрегата «Эссекс», побывали на этих островах во время войны 1812 года и опубликовали отчеты о частых столкновениях среди местных жителей. «В голодные времена, – утверждал один из путешественников, – мужчины убивают своих жен, детей и пожилых родителей». Георг фон Лангсдорфф, судно которого заходило на Маркизские острова в 1804-м, утверждал, что местные жители считали человечину настолько вкусной, что, «попробовав ее, уже едва ли кто-либо мог удержаться от каннибализма». Лангсдорфф, как и некоторые другие исследователи, отмечал крупные размеры и большую физическую силу островитян. Ходили слухи и о ритуальном гомосексуализме среди местных жителей, что, в отличие от слухов о людоедстве, нашло подтверждение в исследованиях современных антропологов. Капитан и его помощники сошлись на том, что от Маркизских островов стоит держаться подальше. Западнее, в двух тысячах миль лежали Острова Общества. И хотя у Полларда не было никаких достоверных данных, он верил, что эти острова будут безопаснее Маркизских. Если бы им сопутствовала удача, они могли бы добраться туда меньше чем за месяц. Были еще и Гавайские острова, расположенные в двух с половиной тысячах миль к северо-западу, но Поллард боялся штормов, часто случавшихся там в конце осени. Он огласил свое решение: им нужно двигаться к Островам Общества.

Чейз и Джой не согласились. Они указывали на то, что, помимо неопределенных слухов, никакой информации об этих островах у них нет. «Если острова эти были обитаемы, – писал первый помощник капитана, – то, скорее всего, населяли их дикари, и мы боялись их так же, как боялись стихии и даже смерти». Природа уже изменила им однажды – когда они были атакованы своей законной добычей, обычно безобидным кашалотом. И поскольку не было никаких убедительных доказательств обратного, Чейз и Джой были убеждены, что люди с Островов Общества, так же как и обитатели Маркизских островов, творят ужасающие преступления против природы и пожирают себе подобных. Чейз и Джой предложили оптимальный, как им казалось, вариант.

Хотя восточное направление здешних ветров помешало бы им направиться прямиком к побережью Южной Америки, существовал другой вариант. Если бы они направились на юг и прошли примерно полторы тысячи миль, к двадцать шестому градусу южной широты, то они вошли бы в полосу переменных бризов. Те могли бы доставить их к берегам Чили или Перу. Чейз и Джой считали, что вельботы смогут делать по шестьдесят морских миль в день. Весь переход занял бы от двадцати шести до тридцати дней, и они достигли бы побережья Южной Америки. У них было достаточно хлеба и воды, чтобы продержаться, по крайней мере, два месяца, и Джой с Чейзом считали свой план вполне осуществимым. Кроме того, где-нибудь по пути они могли наткнуться на другое китобойное судно.

Оба помощника описали свое предложение всего парой строк. И точно так же, как и после шквала в Гольфстриме, Поллард уступил им. «Не желая противостоять сразу двоим, – вспоминал Никерсон, – капитан Поллард неохотно уступил их доводам». Позже, размышляя об этой фатальной ошибке, юнга «Эссекса» спрашивал: «Сколько добрых сердец остановилось из-за нее?»

Сегодня невежество нантакетцев, бороздивших Тихий океан десятилетиями, но так ничего и не узнавших о нем, кажется невероятным. На рубеже веков китайские торговцы из близлежащих портов Нью-Йорка, Бостона и Салема на пути в Кантон часто останавливались не только на Маркизских островах, но и на Гавайях. И хотя слухи о каннибализме на Маркизах не прекращались, было множество свидетельств, опровергающих их.

В 1819 году, за несколько месяцев до отплытия «Эссекса» из Нантакета, когда и Поллард, и Чейз еще были на острове, в номере нью-бедфордского «Меркурия» от двадцать восьмого апреля появилась статья, сообщавшая последние вести о Маркизских островах. По словам Таусенда, капитана судна «Лайон», только что возвратившегося из Кантона и привезшего трех уроженцев острова Нукахива, там было тихо с тех пор, как капитан Дэвид Портер посетил эти острова во время войны 1812 года. «Память о капитане все еще жива среди местных жителей, которые сосуществуют в большом согласии и мире». «Меркурий» писал: «Враждующие племена прекратили войны, и типи, ранее известные своим людоедством, не раз бывали на борту “Лайона”, пока он стоял у тех островов». К сожалению, ни Поллард, ни его помощники, по всей вероятности, не читали этой статьи.

Их неосведомленность об Островах Общества и особенно об острове Таити кажется еще более странной. Еще с 1797 года на этом острове размещалась большая британская миссия. Огромная королевская часовня этой миссии достигала семисот двенадцати футов в длину и пятидесяти четырех футов в ширину. Она была больше любого квакерского дома на Нантакете. Мелвилл сделал пометку на полях своей копии воспоминаний Чейза: «Всех страданий этих несчастных людей с “Эссекса” можно было бы избежать, если б сразу после крушения они взяли курс на Таити, который в тот момент был к ним ближе всего и в сторону которого дули попутные ветры. Но они боялись каннибалов, и странно, что они не знали, Таити был абсолютно безопасен для моряков. Однако они приняли решение идти навстречу ветру и пройти окольным путем в несколько тысяч миль, чтобы найти цивилизованную гавань у побережья Южной Америки».

Экипаж «Эссекса» стал жертвой особого момента в истории китобойного промысла. Всего год прошел с тех пор, как обнаружили Дальние китовые пастбища. А через несколько лет китобойные суда уже заходили в Тихий океан так далеко, что и Маркизские острова, и Острова Общества были скоро исследованы ими. Но в ноябре 1820 года эти острова все еще оставались за границами познанного.

Нантакетцы с подозрением относились ко всему, что не изведали сами. Их потрясающий успех в китовой охоте был основан не на смелых инженерных решениях и не на рискованных авантюрах. В его основе лежал консерватизм. Опираясь на достижения предшествующих поколений, они целенаправленно и кропотливо расширяли свою империю. Любая информация считалась непроверенной, если только исходила не из уст нантакетца.

Отвергнув Острова Общества и направившись к Южной Америке, командиры «Эссекса» приняли решение бросить вызов стихии, которую они действительно хорошо знали, – морю. «Китобойный промысел – это жизнь в океане, – писал Овид Мейси. – Море для моряка – обычно просто дорога, по которой он следует на чужеземные рынки. Но для китобоев это их мастерская, это их дом». Или, как писал Мелвилл в «Моби Дике», в главе «Нантакет»: «Моряк с Нантакета, он один живет и кормится морем; он один, как сказано в Библии, на кораблях своих спускается по морю, бороздит его вдоль и поперек, точно собственную пашню. Здесь его дом, здесь его дело, которому и Ноев потоп не помешал бы, даже если б и затопил в Китае всех бесчисленных китайцев».

Для этих нантакетцев перспектива длительного путешествия в шлюпах длиною в двадцать пять футов была, конечно, пугающей, но это было дело, к которому они были подготовлены. В конце концов, это были не обычные тяжелые спасательные шлюпы, это были вельботы – высококлассные лодки, специально спроектированные для работы в океане. Сделанный из легких, шириной всего в полдюйма, кедровых досок, вельбот был достаточно плавучим, чтобы скользить по волнам, а не пробиваться через них. «Я не обменял бы свой шлюп, такой старый и разбитый, – вспоминал Чейз, – даже на баркас», крепкую лодку, на которой тремя десятилетиями ранее капитан Блай после мятежа на «Баунти» совершил переход в четыре тысячи миль.

Постоянные лишения китового промысла приучили нантакетцев стойко сносить опасность и страдания. Киты подбрасывали их в воздух ударом хвоста, китобои часами цеплялись за остатки своего разбитого шлюпа посреди открытого океана. «Мы так часто попадаем в подобные переделки, – писал Чейз, – что привыкаем к ним и всегда в момент опасности чувствуем уверенность и не теряем самообладания. Такого рода испытания воспитывают веру и закаляют тело и ум, приручая их терпеть усталость и преодолевать страх». Только нантакетцы образца 1820 года могли быть настолько высокомерны и невежественны, чтобы отказаться от острова, пусть даже и незнакомого, и выбрать открытый океан и путь в тысячи миль.

Решение Полларда было лучшим, но вместо того, чтобы воспользоваться своим положением и настоять на том, чтобы держать курс к Островам Общества, он выбрал более демократичный стиль командования. Современные психологи, изучающие вопросы выживания, сходятся во мнении, что это «следование воле большинства», в отличие от «жесткого руководства», мало подходит для принятия решений во время катастроф, когда должны приниматься быстрые волевые решения. Лишь потом, когда долгие испытания подтачивают моральный дух, командир может позволить себе прислушаться к мнению своих людей, чтобы поддержать их. Китобои девятнадцатого века вполне понимали разницу между этими двумя подходами. Все ждали, что капитан будет требовать выполнения своих приказов, проявит себя волевым человеком. Таким, который любит убивать китов и не занимается самокопанием. Ничто не должно было мешать ему принимать быстрые, четкие решения. «Жесткий» – это была лучшая характеристика, какую мог получить нантакетец. С такой характеристикой он просто обязан был стать капитаном, если только он уже не был им.

От помощников ожидался более гибкий подход. После того как в начале похода они задавали жару «зеленоруким» и получали репутацию скорых на расправу людей, они начинали медленно выстраивать партнерские отношения между членами команды. Для этого требовалось, чтоб они знали все нужды команды и оставались открыты для общения. Нантакетцы признавали разные роли капитана и его помощников, разный стиль их поведения. Не все помощники обладали качествами, необходимыми капитану. И многие потенциальные капитаны не выдерживали работы помощником. На острове говаривали: «Лучше сохранить хорошего помощника, чем делать из него плохого капитана».

Поведение Полларда и после шквала в Гольфстриме, и после атаки кита ясно показывало: ему не хватало решимости противостоять воле своих младших и менее опытных помощников. Проявляя к ним уважение, он действовал не как капитан, а как старый помощник, описанный нантакетцем Уильямом Мейси: «У него не было сил гнуть свою линию, и порой он сомневался в себе, хотя обычно блестяще проявлял себя в любой критической ситуации. Это стремление к абсолютной уверенности иногда заставляло его колебаться там, где другой действовал бы, не раздумывая. За всю свою карьеру он не раз видел, как “сомнительные” молодые люди поднимаются выше на его плечах».

Владельцы судна рассчитывали, что жесткий, властный капитан будет работать с гибким, легко соглашающимся помощником. Но в 1819 году в Нантакете страшно не хватало рабочих рук, и «Эссекс» получил капитана с характером помощника и помощника с амбициями капитана. Вместо того чтобы принять решение и отдать приказ, Поллард, как это свойственно помощникам, прислушивался к мнению большинства. Это позволило Чейзу – тот всегда был уверен в себе – навязать капитану свою волю. Экипаж «Эссекса» шел навстречу судьбе, которая была предопределена ему не капитаном, а его волевым помощником.

Теперь, когда у них был план, пришло время команде разделиться между вельботами. Так как шлюп Чейза был в самом плачевном состоянии, на нем осталось всего шестеро. Теперь на других лодках было по семь человек в каждой. В начале рейса главным критерием при отборе моряка в экипаж вельбота было его происхождение. После крушения родственные связи приобрели еще большее значение. Нантакетцы стремились держаться своих, друзья хотели оказаться в одной шлюпке. Некоторую роль играл и ранг матросов. Из двадцати потерпевших крушение девятеро были с Нантакета, еще пятеро белых происходили с других островов или с Большой земли, остальные шестеро были чернокожими матросами. Капитан Поллард забрал большую часть нантакетцев – пятеро из семи в его лодке были уроженцами острова. Еще два нантакетца и двое белых с мыса Кейп пошли в лодку к Чейзу. К ним присоединился один черный матрос. Второму помощнику, самому младшему из командиров «Эссекса», Мэтью Джою не досталось ни одного нантакетца. Зато ему отдали четверых черных матросов.

Чувствуя личную ответственность за судьбу юных нантакетцев, попавших на борт «Эссекса», Поллард забрал на свой вельбот и своего восемнадцатилетнего кузена Оуэна Коффина и двух его друзей – Чарльза Рэмсделла и Барзилая Рея. Никерсон, будучи кормовым гребцом на шлюпке Чейза, так и остался на самом утлом из всех суденышек. И все-таки, с точки зрения нантакетца, вельбот Чейза был лучше, чем заполненный чернокожими вельбот Джоя.

Хотя семья Джоя происходила из Нантакета, незадолго до рейса они перебрались в большой китобойный порт на Гудзоне, в Нью-Йорке. Чейз упоминал, что еще задолго до крушения Джой страдал от какой-то неизвестной болезни. Возможно, это был туберкулез. Тяжелобольному и «неполноценному» нантакетцу Джою достались одни «придурки». И если выживание в критической ситуации зависело от сильного, решительного руководства, то экипаж Джоя был сразу же поставлен в самые невыгодные условия. Нантакетцы же сделали все возможное, чтобы в первую очередь позаботиться о своих.

Все двадцать человек все еще оставались под командой капитана Полларда, но каждый понимал, что экипаж отдельной лодки может рассчитывать только на себя и в любой момент они могут остаться в полном одиночестве. На каждую лодку выделили по двести фунтов галет, по шестьдесят пять галлонов воды и по две галапагосских черепахи. Поллард дал каждому офицеру пистолет и немного пороха, а мушкет оставил себе.

В двенадцать тридцать – меньше чем через полчаса после того, как командиры решили устроить совет, – потерпевшие крушение тронулись в путь, воспользовавшись попутным бризом. Их вельботы, оснащенные мачтами и парусами, по словам Никерсона, «поначалу выглядели довольно впечатляюще». Но дух экипажа упал окончательно. Глядя на остающийся позади «Эссекс», они едва не впервые оценили «тонкую нить, на которой подвешены наши жизни».

Всех глубоко тронуло расставание с судном. Даже хладнокровный Чейз не без удивления отметил, «с какой нежностью и сожалением мы смотрели на наш затонувший корабль. Казалось, будто, прощаясь с ним, мы прощались с надеждой». Когда обломки стали почти неразличимы, люди посмотрели друг на друга со страхом, «как будто, – писал Никерсон, – корабль мог защитить нас от ждущей впереди участи».

К четырем часам пополудни «Эссекс» окончательно скрылся из виду. И почти мгновенно улучшилось настроение матросов. Никерсон сам почувствовал, что видение затонувшего судна больше не преследует его. «Мы освободились от прошлого, с которым нас связывал корабль. Приготовившись к худшему, мы уже одержали небольшую победу». Когда все концы были обрублены, им не оставалось ничего другого, кроме как придерживаться принятого плана.