Текст книги "Девушка индиго"

13

– Элиза! – с веселым удивлением встретил меня мистер Пинкни, когда я вежливо постучала в приоткрытую дверь библиотеки. – Входите, входите же.

На сердце у меня сразу потеплело, я ответила на его улыбку и переступила порог.

Мистер Пинкни стоял, прислонившись плечом к книжным полкам, занимавшим всю стену до потолка. Его темные волосы были небрежно зачесаны назад и слегка припудрены. Право слово, он был весьма пригожим мужчиной. «Миссис Пинкни – счастливица», – снова подумалось мне.

У него в руках была раскрытая книга, и он слегка склонился к окну, чтобы на страницы падал свет. Под расстегнутым домашним кафтаном виднелись белая сорочка и темный камзол. Как только я вошла, он выпрямился и закрыл книгу.

– Я всего лишь зашла поздороваться, – сказала я, – не отвлекайтесь из-за меня от чтения.

После несвоевременных мыслей об их с миссис Пинкни любовном союзе я неожиданно поймала себя на том, что присматриваюсь более внимательно к его персоне. Какие у него добрые глаза… Это я, конечно же, замечала и раньше. Они цвета штормового моря. А еще у него сильные широкие плечи. Он высок, но не долговяз. И еще эта дерзкая ямочка на подбородке… Она словно напоминает миру, что у ее владельца веселый нрав, даже когда он в напудренном парике и в мундире выступает перед судьями, трактуя законы.

Чарльз Пинкни всегда относился ко мне с уважением, а не снисходительно, как к маленькой девочке, поставленной отцом защищать свои интересы. Поэтому в обществе этого джентльмена мне всегда было вольготно, как будто он член нашей семьи.

– Как поживаете, Элиза? Как ваши опыты в земледелии?

– Увы, опыт весьма разочаровывающий, – призналась я, слегка поморщившись. – Кажется, я поторопилась с поездкой в город. На участке, засеянном индигоферой, показались первый ростки, и я так обрадовалась этому… Но, к сожалению, на прошлой неделе ударили заморозки, и все пошло насмарку. В следующем году нужно будет высадить семена позже.

– Стало быть, все не так лучезарно? Неужто вы приуныли? – ласково покачал он головой. – Ну-ка присядьте и расскажите мне поподробнее. Я рад, что вы все же решили погостить у нас, хотя ваши намерения изменились.

Я опустилась на кресло рядом с открытой дверью.

– Я вовсе не приуныла. Мы посадили не все семена. Попробуем еще раз.

– «Мы»?

– О, мне удалось увлечь своей идеей наших негров, – рассмеялась я. – Не знаю, как так вышло, но, по-моему, они теперь не меньше, чем я, хотят, чтобы все получилось!

– Вы умны и усердны, – похвалил меня мистер Пинкни. – И у вас наверняка есть план на тот случай, если все-таки удастся вырастить индигоферу. Я в этом не сомневаюсь.

– Я написала отцу с просьбой прислать из Вест-Индии консультанта, сведущего в изготовлении красителя. Если мы все же дождемся урожая, тогда будет вдвойне важно оградить себя от ошибок, чтобы не упустить шанс на производство индиго высокого качества.

Мистер Пинкни задумчиво подошел к окну.

– Есть весточки от отца? – спросил он.

– Да. Судя по всему, обстановка становится все напряженнее. Как вы думаете, дойдет до войны?

– Наверняка сказать не могу. Но полагаю, дойдет. Если уже не дошло.

Я похолодела от страха за отца.

– Мы десятилетиями то воюем, то заключаем перемирие с испанцами, – продолжал Чарльз Пинкни. – Если будут введены новые эмбарго, это скажется на всей торговле. Я бы посоветовал всем плантаторам расширить ассортимент товаров. Но вы взялись за дело и без моего совета. – Он улыбнулся. – Отныне буду называть вас юной визионеркой.

Я вскинула брови – его похвала меня позабавила, но вместе с тем и польстила.

Мистер Пинкни развел руками, словно отметая дальнейшие рассуждения на тему войны. И тогда я решила, что, раз уж у нас завязалась беседа, надо этим воспользоваться и спросить его о том, что не давало мне покоя со дня мятежа. Мне в руки попалась копия спешно изданного «Закона о неграх»[4]4
  Так называемый «Закон о неграх» был принят в 1740 г. после восстания рабов на реке Стоно (Стоно-Ривер) 9 сентября 1739 г.


[Закрыть], и я хотела в нем получше разобраться.

– Я рада была прочесть в «Законе о неграх» настоятельную рекомендацию воздерживаться от жестокого обращения с рабами и не применять к ним телесные наказания, – сказала я. – Некоторое время назад я попросила нашего приказчика Старрата убрать позорный столб в Уаккамо, но, по словам Квоша, Старрат отнесся к моей просьбе с откровенным небрежением.

– Я вас поддерживаю. Жестоким обращением ничего хорошего от рабов не добьешься, глупо ожидать от них взамен верности и преданности. Однако, боюсь, многие с нами не согласны и продолжают управлять своими плантациями по собственному разумению. Нам остается лишь установить у себя те порядки, каковые мы считаем справедливыми.

– Могу ли я попросить вас об услуге? Я оказалась в затруднительном положении. Мне не нравится один человек. Речь о Старрате, разумеется. Рискну предположить, что и он обо мне невысокого мнения как о заместительнице отца в деле управления плантациями. При этом мне надобно нанести ему визит, и мысль о встрече с ним меня… – Я замолчала, потому что стыдно было признаться, что я боюсь Старрата, и задумалась, как по-иному высказать просьбу к мистеру Пинкни.

Он словно почувствовал мое затруднение и пришел на помощь:

– Возможно, в ближайшие месяцы у меня возникнет необходимость наведаться с супругой в Джорджтаун. Мы могли бы вместе проделать часть пути, если вам нужна компания и ваша матушка не будет против.

Вероятно, на моем лице отразилось удивление, потому что он вскинул бровь и добавил:

– Если, конечно, вы не собирались попросить меня съездить с вами в Уаккамо и постоять рядом, пока вы будете давать указания своему приказчику.

Я крепко стиснула зубы, чувствуя, как запылали щеки.

Мистер Пинкни заулыбался:

– Прошу прощения. Мне следовало дождаться, когда вы сами об этом попросите. Вам уже кто-нибудь говорил, что все мысли у вас на лбу написаны? Ни в коем случае не играйте в азартные игры – спустите целое состояние.

Я с трудом сглотнула. Не приходилось сомневаться, что он просто поддразнивает меня. Тем не менее я вдруг почувствовала себя ужасно глупо. И хихикнула. А потом рассмеялась:

– Вы очень прямолинейны.

– И вы обычно тоже. Пообещайте, что, если вам когда-нибудь еще понадобится моя помощь, вы скажете об этом без обиняков.

– Обещаю. А сейчас просьба у меня такая: дозвольте мне сопровождать вас и миссис Пинкни, когда вы поедете в Джорджтаун. Мне необходимо лично встретиться со Старратом и проверить, как дела на наших землях в Уаккамо. Но мне совсем не хочется говорить с этим приказчиком наедине.

Мистер Пинкни нахмурился:

– Он вел себя неподобающим образом в общении с вами?

Я покачала головой:

– Просто мне этот человек не нравится. И я доверяю своей интуиции.

– Ясно, – кивнул он. – Как я сказал, визит в Джорджтаун мне предстоит в ближайшее время. Я пришлю записку или сам заеду за вами в Уаппу.

– Благодарю вас, полковник Пинкни. Если вас не затруднит.

– Можете называть меня Чарльз.

– Чарльз, – вымолвила я, и такое обращение по имени показалось мне слишком интимным. Вряд ли я позволю себе еще раз его произнести. Слабо улыбнувшись, я встала с кресла. – Пойду немного отдохну после дороги. С нетерпением жду знакомства с вашей племянницей. А моя маменька и ваша супруга, должно быть, сейчас обсуждают планы по поводу званого ужина, на котором ее представят местному обществу. Боюсь, они строят козни, как бы заманить в сети потенциальных женихов для нас обеих.

– Неужели? – Мистер Пинкни резко повернул голову ко мне. – И кого же они поймают для вас?

Я пожала плечами:

– Никого, если мне удастся помешать им.

Он рассмеялся, и в уголках его глаз собрались веселые морщинки:

– Бедные женихи!

Я вышла, прислушиваясь к странному чувству, возникшему где-то глубоко внутри.

Мисс Бартлетт, племянница Пинкни, оказалась невысокой и пышненькой с хорошеньким личиком. У нее была такая же ямочка на подбородке, как у родного дяди. А пышненькой я ее назвала потому, что рядом со мной ее фигурка выглядела налитой, почти женской, хоть эта девочка и была почти на два года младше меня. Еще у нее были такие же темные волосы, как у дяди, и глаза того же штормового цвета – как будто в их лазурных глубинах плескался свинцово-серый зимний океан.

На следующий день после знакомства мы пили чай в гостиной Пинкни с хозяйкой дома и с миссис Клеланд, обсуждая планы на званый ужин. Говорили о рецептах блюд, о музыке и о последних городских новостях, о том, кто из местных девушек достиг брачного возраста, и какие плантаторские семейства стоит пригласить. Разумеется, у меня мало что нашлось сказать на эти темы. Уильям Миддлтон собирался жениться, и все играли в догадки, кому достанется его фамилия. Я была знакома с этим молодым джентльменом, и даже успела отбить у него интерес к своей персоне разговором о зерновых культурах и сельхозпродукции, но о многих других господах, упомянутых миссис Пинкни, ничего не ведала, ибо большую часть времени проводила за городом, все внимание уделяя делам на плантациях.

Наши добрые подруги, миссис Вудворд и Мэри Шардон, приехали на следующий день, и в доме сразу установилась восхитительно праздничная атмосфера. Я и не замечала раньше, насколько порой скучна уединенная жизнь на плантации, пока не оказалась в окружении этих очаровательных леди. Но несмотря на эту мимолетную усладу, я знала, что сердце мое всегда будет стремиться к тишине и безмятежности плантации в заливе Уаппу и к красотам наших земель.

– Как же приятно снова вас видеть, Мэри! – Я обняла миссис Шардон за худенькие плечи и повела ее в гостиную, где представила мисс Бартлетт, племяннице Пинкни.

– Я так рада, что вы наконец-то начали называть меня просто Мэри, – сказала гостья, усаживаясь в удобное кресло. – При всем уважении к моему покойному мужу Исааку, носить его фамилию для меня теперь тяжкое бремя. По-моему, она меня старит. Порой мне кажется, я чувствую себя не на свои двадцать шесть, а на все сорок.

– О, было бы неплохо иметь возможность вернуть после смерти супруга свою девичью фамилию. Но тогда никто не смог бы догадаться, кому мы принадлежали раньше! – рассмеялась я, доставая из своей рукодельной корзинки маленькие круглые пяльцы – вышиванием я пыталась себя занимать, когда у меня не было настоящей работы или людей поблизости, которым надо было помочь.

– Вас послушать, так замужество не такое уж привлекательное дело, – хихикнула мисс Бартлетт. – Элиза, вы разве не подумываете о том, чтобы обзавестись женихом?

– Боже мой, нет! Откуда у меня на это время? Я слишком занята на плантациях, чтобы думать о таких вещах. – Тут я, конечно, покривила душой – страх замужества всегда присутствовал на окраине моего сознания, и не было в мире таких дел, которые могли бы меня от этого отвлечь. Да и маменька неустанно напоминала всем окружающим, что их главная миссия – найти мне достойного супруга. – Я вам уже говорила, что мы посадили индигоферу, Мэри? – резко сменила я тему, пресекая дальнейшую дискуссию о мужьях.

Мэри рассмеялась, тоже взявшись за рукоделие:

– Говорили, но всего лишь раз десять или около того! Я рада, что дела позволяют вам приезжать к нам в гости хотя бы по вторникам. Матушка волнуется из-за того, что на вас лежит такая большая ответственность. Она сказала, вы попросили дозволить вам взглянуть, как у нас на плантации собирают урожай риса. Это правда?

– Конечно. – Я принялась рыться в корзинке. – Как же я буду надзирать за сбором урожая, если не знаю доподлинно, каким образом он должен осуществляться и что в нем можно усовершенствовать? Мне надо во всем хорошенько разобраться.

– Ох, до чего же вы умная, Элиза. – Мэри покачала головой, будто не понимала моей склонности к участию в делах плантации. – Расскажите, какие еще научные опыты вы у себя затеяла.

Я вздохнула и пожала плечами:

– Вы мне льстите. Наверное, я кажусь вам очень экстравагантной особой, но поверьте, я всего лишь следую папенькиным указаниям по поводу того, как вести дела в его владениях. Он прислал мне семена люцерны, которая считается полезной для крупного рогатого скота. Я дам знать вашим родителям, если мне удастся это подтвердить на практике.

– Заранее благодарна. О, а вы слышали о бедной миссис Дэниэлс? – Мэри назвала фамилию женщины, которая жила в нашей части церковного прихода. – Ее муж скоропостижно умер от лихорадки, не оставив завещания, и теперь она оказалась одна с двумя недорослями. – Иголка в ловких пальчиках Мэри изящно порхала над пяльцами.

За те несколько месяцев, что мы наведывались в гости к Вудвордам, она вышила множество чудесных наволочек для подушек. С миссис Дэниэлс я не была знакома, но ее участь меня опечалила. Какая безответственность со стороны ее супруга!

Миссис Пинкни и наши матушки тем временем в салоне на втором этаже, должно быть, плели матримониальные козни на наш счет – нарочно удалились наверх, подальше от чужих ушей, чтобы все обсудить.

– Многие сельские жители даже не ведают о том, что можно обратиться к юристу для составления описи имущества и прочих бумаг. – Мэри нахмурилась. – Теперь ее выгонят из дому, полагаю, и ей ничего не останется, как искать себе нового мужа. Но она ведь уже вышла из детородного возраста. Кто пожелает взять ее в жены?

Осмыслив эту нехитрую трагедию, я похолодела и невольно поежилась.

– Вы замерзли, Элиза? – заботливо спросила мисс Бартлетт, взяв на себя роль хозяйки дома в отсутствие тетушки. – Позову слуг, пусть разожгут камин.

– О нет, не надо, спасибо. – Я вонзила иголку в ткань, на которой вышивала незамысловатый узорчик, вспомнила, сколько книг по юриспруденции хранится в библиотеке Чарльза Пинкни, и решила, что надо будет научиться самой составлять хотя бы самую простую форму завещания на случай, если это потребуется кому-то из наших ближайших местных жителей. Должно быть, это не так уж и трудно. Тем не менее мне надо будет проштудировать специальные книги, потребуются также образцы документов и, возможно, некоторые наставления от мистера Пинкни…

Мэри рассматривала меня с легкой улыбкой.

– Вы сейчас до смерти заколете иголкой этот несчастный кусочек ткани, Элиза. О чем задумались? – поинтересовалась она.

– О мертвых мужьях, – ответила я, по-театральному зловеще понизив голос, и обе мои подруги рассмеялись.

Поначалу я боялась, что на фоне мисс Бартлетт мы с Мэри Шардон будем выглядеть тощими как палки, но за ужином сочла это преимуществом, ибо мы оказались за одним столом с другими гостями супругов Пинкни – вдовым мистером Лоуренсом и его сыном. Они заглянули к Пинкни после полудня и после многочисленных толстых намеков моей маменьки получили приглашение остаться на ужин.

Маменька, позаимствовавшая у миссис Пинкни шелковый шарф, дабы повысить общий уровень элегантности своего наряда, пребывала в экстазе от возможности свести знакомство с двумя представителями мужского пола, очевидно нуждающимися в невестах, если не сейчас, то в ближайшем будущем. Я приготовилась стойко пережить предстоящий вечер, который грозил затянуться до бесконечности.

Генри, младший из Лоуренсов, оказался худосочным парнишкой на год или на два младше меня. Волосы у него были гладко зачесаны назад, а изгиб рта – губы как будто кривились в усмешке – придавал ему вид бесенка, который только и думает, как бы подпалить кошке хвост, и находит эту идею ужасно забавной. В остальном же казалось, что маленький мальчик пытается играть роль взрослого мужчины, и хотя он был весьма учтив при нашем знакомстве, я не могла отделаться от подозрения, что за этой учтивостью скрывается чувство превосходства.

Я обменялась взглядами с мисс Бартлетт, и она тайком высунула кончик языка в универсальной гримаске отвращения. Мне было очень трудно в этот момент сохранить бесстрастное выражение лица.

Одеты отец и сын Лоуренсы были безупречно; сукна такого высокого качества я не видела даже в Лондоне.

– Что ж, мистер Лоуренс… – начала маменька, едва все мы в торжественной обстановке уселись за стол.

– Называйте меня, пожалуйста, Джон, мадам.

Лоуренс-старший был упитанным джентльменом с водянисто-голубыми глазами и лоснящимся носом. В его внешности как будто сошлись черты людей разных возрастов – волосы могли бы принадлежать человеку старше моего отца, равно как глаза и зубы, а цвет лица и состояние кожи – кому-нибудь помоложе. Возможно, дело было в излишнем жирке, который не давал глубоко залечь морщинам. Щеки его казались идеально гладкими, словно на них не пробивалась щетина, как у других мужчин. Я поискала тонкие морщинки в уголках глаз, которые могли бы указывать на остроумие и веселый нрав, – недавно я заприметила таковые у мистера Пинкни и отметила для себя, что это неплохой способ определить характер незнакомого человека при первой встрече. У мистера Лоуренса искомые морщинки отсутствовали.

Маменька хихикнула:

– Джон, да, конечно.

Я отвернулась и поймала веселый блеск в глазах мистера Пинкни – от него явно не укрылось мое недовольство маменькиными комичными заигрываниями.

– Джон, – повторила она, – как вам нравится в гостях у наших любезных друзей? Вы живете где-то поблизости?

Я подумала, что было бы куда честнее спросить его о финансовом положении и роде занятий напрямую. Этикет, разумеется, таких вольностей не допускал, но и без того было очевидно, куда клонит маменька.

– О, у нашего мистера Лоуренса лучшая шорная мастерская в двух Каролинах, а может, и в целом свете, – вмешался в разговор мистер Пинкни. – Он сделался большим человеком среди дельцов Чарльз-Тауна.

– Вы мне льстите, Пинкни, – проворчал мистер Лоуренс, но при этом раздулся от гордости.

Я представила себе, как маменька сейчас мысленно подсчитывает, сколько денег зарабатывают шорники, и прикидывает, готова ли она снизойти до того, чтобы внести сына Джона, Генри Лоуренса, в список претендентов на мою руку. Мне с трудом удалось сдержать дрожь.

Тот факт, что моя мать всерьез обдумывает возможность породниться с людьми, которых в прежние годы она сочла бы недостойными нас по статусу, независимо от их благосостояния, свидетельствовал о ее категорическом неприятии нынешнего положения дел, устроенного волей моего отца.

– Миссис Лукас, – повернулся к ней мистер Лоуренс, – ваш супруг, я слышал, вернулся на Антигуа. Поговаривают, он претендует на пост губернатора. Правда ли это?

Маменька заулыбалась и слегка расправила плечи:

– Что ж, да, полагаю, скоро наша Элиза станет дочерью губернатора Антигуа. Как занятно… с политической точки зрения.

Таким образом я получила недвусмысленное уведомление о том, что она твердо намерена выдать меня замуж, независимо от планов папеньки. Вместе с тем я поняла, что теперь мне придется не только вести дела на трех плантациях, но и противостоять маменькиным козням.

Я изобразила улыбку, одновременно стиснув зубы так, что голова разболелась.

– До чего же мне повезло сидеть рядом с вами, мисс Лукас, – раздался тихий голос справа от меня.

Я повернулась и взглянула в мальчишеское лицо сына Джона Лоуренса. Зачесанные назад и густо напомаженные темно-рыжие волосы открывали бледный высокий лоб.

– Мастер Лоуренс, – склонила я голову.

– Зовите меня Генри, пожалуйста.

– А вы не слишком малы, чтобы здесь сидеть, Генри? – поддразнила я его, ожидая такого же ироничного ответа.

Вопреки моим ожиданиям, губы мальчика не растянулись в улыбке, а сурово сжались, но это продолжалось лишь мгновение, затем он горестно усмехнулся:

– Знаю, вы не хотели меня обидеть, но мне столь часто напоминают о моем юном возрасте, что это весьма огорчительно. И более всего мне приходится терпеть это от отца.

Я закусила губу, мгновенно устыдившись своей оплошности.

– Вы правы, я не хотела вас обидеть. Это была шутка. Тем не менее я должна извиниться.

– Должно быть, вам такие огорчения неведомы, раз уж отец доверил вам управление своими делами на плантациях. Вероятно, он считает вас достаточно взрослой.

Я не услышала злости в тоне Генри, но в его словах был какой-то подвох.

– О… Честно признаться, у отца не было выбора. Мои братья Джордж и Томми учатся в Англии, а у маменьки слишком слабое здоровье, потому-то вся ответственность и легла на меня, – смиренно сообщила я и в попытке найти что-то общее между нами, чтобы продолжить разговор, добавила: – Но мне тоже все время приходится доказывать, что меня можно принимать всерьез и вопреки возрасту, и, увы, вопреки полу. А вы, по крайней мере, у отца единственный сын и наследник.

– Это верно, – самодовольно ухмыльнулся Генри Лоуренс, а затем вдруг закашлялся и покраснел. – Я… я так восхищаюсь вами… и мне, вероятно, не удается это скрыть. Что, если мы с отцом… навестим вас в Уаппу в ближайшее время?

– О… – Последний вопрос застал меня врасплох. Нельзя же было вот так взять и отказать. – Конечно, – ответила я, но предлагать им ночлег вовсе не собиралась. Когда Чарльз Пинкни приезжал проведать нас после восстания рабов, я попросила его остаться не задумываясь. А мысль о том, что Генри и его отец проведут ночь под нашей крышей, мне отчего-то претила.

Генри смотрел на меня и ухмылялся.

– Самый короткий путь к нам – на лодке, – быстро сообщила я. – Можно приплыть и уплыть в тот же день, на закате. Весьма приятственное путешествие. У нас великолепные закаты в ясную погоду.

– Да что вы? – покивал Генри. – Непременно скажу об этом отцу.

Тут мистер Пинкни предложил мужчинам удалиться в его кабинет, и Генри встал из-за стола. Он перевел взгляд на Мэри Шардон, сидевшую по другую руку от меня, поклонился со словом: «Леди…» – и вышел вслед за взрослыми.

– До чего странный мальчишка, – шепнула мне Мэри. – Ведет себя, как взрослый, и отец таскает его по званым ужинам, хотя ему нет и шестнадцати. Если верить слухам, всего пятнадцать. Все-таки жуть берет, когда ребенок вот так разыгрывает из себя мужчину.

– Все еще хуже, – шепнула я в ответ, стараясь, чтобы, кроме Мэри, меня никто не услышал. – По-моему, он набивается ко мне в женихи.

Мэри ахнула и недоверчиво округлила глаза:

– Быть не может…

– Очень похоже на то. – Я поморщилась. – Он с отцом напросился к нам в гости в Уаппу.

– И что вы теперь будете делать?

– Прежде всего буду надеяться на то, что я ошиблась. Хотя маменька уже обрабатывает почву со своей стороны, вы заметили? И это очень странно. Потому что я думала, мистер Лоуренс собирается отправить сына на учебу в Лондон. Зачем ему сейчас жена?

– А что, если… – начала Мэри и осеклась.

– Что? – Я осторожно окинула взглядом женщин за столом – они, замужние дамы, достигшие надежного положения в обществе, были поглощены оживленной беседой.

– Что, если жена нужна не мальчику, – шепнула Мэри, – а его отцу?