Текст книги "Второй курс: Жезл Наполеона. Курс для отличницы по шпионажу"

Вы когда-нибудь слышали про «толстые» и «тонкие» вопросы? Сейчас объясню! Знак вопроса похож на рыболовный крючок. Если вопрос по сути тоненький, простой, и ответ на него лежит на поверхности, то можно поймать мелкую рыбешку. Но крупная сорвется. Для крупной нужен «толстый» вопрос, вопрос-философ или вопрос-якорь. Глупым вопросом можно испортить все будущие отношения. Но иногда нужна именно маленькая рыбешка! Поэтому уметь задать вопрос к месту это целая наука. Я задала вопросы правильно, они были нужными, рыбешку-водителя я поймала!

Восхитившись на прощание знаниями Вадима, я царственно покидаю шикарный Майбах. Водитель дружески кивает мне, прежде чем уехать. Если в будущем мы с ним встретимся, то мимо он не проедет, это точно! Умение заводить друзей, это наша главная добродетель. Только про друга Вадима, который возит ректора Института, я не скажу никому. Это мой секретный запас! А то ректор может неправильно понять.

Я с разочарованием оглядела пустой двор Института. Вы заметили? Если вы одна после метро идете на учебу или возвращаетесь домой, то свидетелей этому будет предостаточно! Все подруги и неподруги вас увидят, обсмотрят и обсудят. А если при этом еще приседаете на сломанный каблук, то аншлаг вам точно обеспечен. Каждый мой приход в Институт отмечает дядя Гена, например. Машет метлой, а сам зорко фиксирует, кто, с кем и во сколько пришел. Или Илья с третьего курса, симпатичный такой высокий спортсмен, рядом со мной паркует свою машину. Но именно сегодня, когда я, может единственный раз в жизни, приехала на Майбахе, площадка перед Институтом была пуста. Даже дворник дядя Гена куда-то скрылся. Вздохнув, я пошла искать куратора.

Наш Институт секретный с головы до пят, то есть от макушки спутниковых антенн, до последнего гвоздя в дворницкой у дяди Гены. У всех, кто здесь работает и учится, есть допуск в разные отделы Института. На всех дверях стоят кодовые замки, висят камеры и даже живые охранники берегут наши учебные секреты. С начала этого учебного года ректор ввел еще и магнитные карты разных цветов. У моего куратора карта красного цвета, дает самый широкий доступ практически во все секции Института. Выше этого только у ректора, у него магнитная карта белого цвета. У меня карта синяя, допуск минимальный. По моей карте доступны только несколько аудиторий, библиотека, спорткомплекс и лингафонный кабинет. У преподавателей карты от желтого до зеленого цветов. Ну, еще и черные карты у местной инквизиции – службы собственной безопасности. И при всей этой системе тайн есть совсем закрытые помещения. Там не работают сотовые, нет Интернета. Это совещательные комнаты. По периметру комнат проложен кабель, и подается электромагнитный импульс. Он и глушит все возможные сигналы.

Баба Нюра невозмутимо мыла пол в коридоре первого этажа. Она на секунду подняла голову, кивнула мне и опять ушла в нирвану чистых полов. Несколько аудиторий были заняты, там должники сдавали свои хвосты. Я заглянула на кафедру истории, флегматичный профессор Коровин, которого все называют Кекс, проводил отработку неудов по Истории развития капитала. Кекс поднял голову, я быстро закрыла дверь. Мой зачет у Коровина висел на ниточке. Если до конца следующей недели я не сдам ему анализ рынка сахара в Южной Америке, то зачета мне не видать. Зачем будущему спецагенту сахар в Америке, еще и Южной? Еще была слышна речь в библиотеке на первом этаже. Я поднялась на второй этаж, Куратор стоял около совещательной комнаты, а дверь в нее была открыта. Я не поверила своим глазам! Первое, о чем нас предупреждают, это о правилах поведения в совещательной комнате. И там есть пункт «закрытого пространства». Да что здесь происходит? Институт захватили дикие гунны? Или всю систему спецслужб упразднили?

– Кузнецова! – обрадовался полковник, но радость у него получилась какая-то агрессивная, – Что так долго? Ты на лыжах добиралась?

– Нет! – с достоинством отвечаю я, – За мной Майбах прислали!

– Знаю, – очень серьезно говорит шеф, – Сам команду давал. Заходи, – посторонившись, приглашает меня в совещательную комнату. В комнате было тихо, чисто и пусто, если не считать прозрачного стола на одной центральной ножке, четырех таких же стульев и пары прозрачных скамеек по периметру. Куратор закрыл дверь, и мы остались одни.

Спрашивать о том, по какому поводу меня пригласили, не принято. Если надо сказать, то и так скажет, а если нет, то спрашивать бесполезно. Поэтому я сижу молча, рассматривая с интересом гладкую поверхность стола.

– Как день провела, спрашивать не буду, – почему-то угрожающе начал куратор, – И о вчерашнем вечере тоже не спрошу, если не заставят обстоятельства.

Он явно нервничал, и это пугает меня больше, чем неожиданный Майбах. Я подняла на него глаза, показывая всем видом, что к разговору готова.

– Ты вчера рассказывала, что на занятии по графологии работала с интересным письмом? Так? – глядя мне в глаза, задал «тонкий» вопрос куратор. Из вопроса ясно, что за время, пока меня не было в Институте, к письму стали относиться по-иному! Мне хотелось сказать куратору: «Ага-а! Теперь и вам стал интересен рассказ пенсионерки Потворской!» Но этот торжествующий возглас прозвучал только у меня внутри. А снаружи я утвердительно кивнула.

– А письмо это ты потом куда дела, солнце? – приблизил он ко мне свое лицо. Я немного отпрянула назад, но стул мешал это сделать. Сглотнув, я проблеяла:

– Там оставила.

– Где там?

– В аудитории.

– Ты не могла оставить его просто в аудитории. Ты его сдала Григорию Ильичу?

От неожиданности я даже не поняла, что он говорит про Пастора.

– Сосредоточься. Теперь каждый твой ответ должен быть как можно более точен. Поняла? – жестко спросил он. Его слова были похожи на камни, такие же тяжелые и твердые.

– Поняла? – чуть повысив голос, повторил куратор. И добавил, – Если поняла, то кивни!

Я послушно кивнула. Куратор изменился до неузнаваемости. Вопросы-камни, глаза ничуть не легче. Он что, владеет техникой гипноза?!

– Значит, поняла! Расслабься. Мне нужны ответы, а не жесты, – ослабил хватку полковник.

– Спрашивайте, – удалось мне выдавить из себя.

– Еще раз о письме, – откинулся он назад, – Ты его отдала Пастору?

– Нет, – понимая, что теперь меня могут даже из Института отчислить, признаюсь я.

– Так, – бесцветным голосом констатирует полковник, – И что ты с ним сделала? Унесла с собой?

– Я его оставила Люське. Извините, то есть студентке Куликовой Людмиле.

– Что? – он явно не ожидал такой версии развития событий, – Какой…? Почему Люське?

– Она таблицу заполнить не могла. Просила меня оставить ей работу, а потом она должна была сдать и свою, и мою.

– Детский сад, – зло говорит куратор, – Письма нет! Работа сдана, а письма в кейсе нет. Все есть – таблица, образцы, сама работа. Все есть – нет письма.

Я молчу. Выходит, что письмо утащила Люська? Зачем Люське письмо, не понимаю. Она что, почитать его домой взяла? Нет! Это полная чушь! Она знает, что за вынос материалов из Института ее могут не просто выгнать, но даже в тюрьму посадить! Хотя, тетрадку свою она же выносила! Но письмо, не тетрадка! Ничего не понимаю.

– Ничего не понимаю, – вслух вторит мне куратор, – Люське-то оно зачем? Вы с ней обсуждали содержимое этого письма?

– Нет. У нее свое было. Она с ним-то не могла справиться! Зачем ей еще и мое письмо! Алексей Валерьевич, что произошло? – негромко, но внятно спрашиваю я.

– Письмо пропало.

Это я и сама поняла. Но почему такая движуха66
  Движуха (молод. сленг.) – движение, суета.


[Закрыть] поднялась? Это же не карта наступления генерального штаба!

– Его могла Люська взять случайно. Или положила в свой конверт. Кому оно нужно? – в недоумении почти кричу я.

– Это, строго говоря, собственность Института! – раздался громкий голос от двери. Мы с куратором синхронно повернули головы, в комнату для беседы входил господин ректор. Как он открыл дверь? А, забыла, у него же белая карта! От неожиданности я даже вздрогнула!

Ректор у нас фигура почти мифическая. Он редко появляется в Институте, у младших курсов ни какие предметы не ведет. Старшекурсники рассказывают о нем страшные истории. Профессор, доктор политический наук, член многих академий, его никто не называет просто по имени и отчеству. Только профессор Давыдов, а между собой мы называем ректора Дед. По слухам он очень успешный в прошлом агент, ник77
  Ник (из словаря общения в Интернете) – кличка, псевдоним, второе имя.


[Закрыть] остался у него еще с тех, спецагентовских времен лихой молодости! Кто его дедом назначил там, в лихой молодости?

Лично я встречалась с ним всего два раза, и даже встречами это назвать нельзя! На начало каждого учебного года он выступал на общей линейке студентов. И вот сейчас он сам заходит в совещательную комнату. За ним следом останавливается в дверях тот самый человек-шкаф, с которым я уже встречалась вчера в учебной части. Маня сказала, что это новый зам начальника службы собственной безопасности. Даже имя его я запомнила. Грибков Борис Эрастович, ник Грибус. А ему здесь что надо?

– Это Кузнецова, насколько я понимаю? – обращаясь, почему-то, не ко мне или куратору, а к Грибусу, спросил ректор.

– Да, – с растяжкой отвечает квадратный Эрастович, – Это она.

По его липкому взгляду я вижу, что если меня сегодня же не сожгут на костре, значит, я родилась под счастливой звездой.

– Добрый день, Наталья, – обратился Дед ко мне, присаживаясь на свободный стул. Умные, холодные глаза ректора быстро ощупали мое лицо. Его взгляд был похож на взгляд инквизитора. А Грибус даже не посмотрел на стулья, так и остался стоять.

– Здравствуйте, Глеб Евгеньевич, – под взглядом инквизитора отвечаю я. Грибус делает вид, что меня нет, тогда я тоже с ним здороваться не буду.

– Я ректор этой конторы, а этот дяденька, – он, не оборачиваясь, кивнул на Грибуса, – зам начальника отдела собственной безопасности. Понимаешь, к чему все идет?

Я кивнула, хотя совершенно не понимала!

– Не будем делать выводы поспешно, – отозвался неспешно куратор. По его тону я понимаю, что этой инквизиции он не боится, – Мы здесь выяснили интересную деталь. Письмо могла унести Людмила Куликова.

– Это твоя одногруппница? – уточнил Дед.

– Да.

– А зачем ты ей отдала его?

Но прежде, чем я открыла рот, ректор кивнул Грибусу, и тот без слов вышел из комнаты.

– Она сама его взяла, – не зная с чего начать каяться, прошептала я.

– Я не буду говорить прописные истины о том, что все материалы в Институте секретные, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, начал Дед, – Сейчас главная задача – это найти письмо. Вспоминай каждую деталь, каждую мелочь. Что могло с ним случиться? Почему ты решила, что его взяла Людмила?

– Когда я уходила, то оставила всю свою работу ей, – грустно ответила я.

– Н-да, – только и сказал Дед, – Дисциплинка у вас, я скажу! – Но больше не сказал ничего. И эта тишина была для меня хуже любых слов. Но ее нарушил куратор.

– Письмо для Куликовой ценности не представляет, и если оно у нее, то мы его быстро найдем. А Кузнецовой сейчас надо вспомнить содержание письма как можно ближе к оригиналу, – он положил перед собой свой знаменитый блокнот, достал ручку и включил диктофон.

– Мы слушаем, – подбодрил меня ректор.

– Я плохо помню дословно, – растерялась я.

– Я помогу, – успокоил меня Дед, – Смотри на меня. Как оно начиналось? Здравствуйте?

– Точно! – моментально вспомнила я, – Здравствуйте, дорогая редакция! Пишет вам пенсионерка Потворская. Она жила в районе старого Арбата, а звали ее Павлина Аркадьевна, – добавила я.

– Хорошо, – кивает ректор, а куратор быстро водит ручкой в блокноте.

– Дальше она пишет, как прочитала статью в журнале про Наполеона Бонапарта, и это напомнило ей, что у них в семье существует интересная история.

Дальше слова лились из меня без задержки, я вспомнила все. И то, как Наполеон спас от солдат юную Ольгу, и то, как она увидела ночью, в свете пожара, пишущего императора, и то, как стащила у него жезл. Только на месте, где старушка описывает жезл, ректор сказал:

– Ты точно помнишь это место в письме? Не торопись, вспоминай!

– Точно. Черная небольшая палка, золотой жук. Все это хранилось в золотом пенале.

– В изложнице, – чуть слышно поправил меня Дед, – Этот пенал, как ты его называешь, изложница.

– Это не я, а старушка Потворская так писала.

– Странно все это.

В дверь просунулась голова Грибуса. Выражение лица совершенно не изменилось, но ректор и по такому непроницаемому лицу, вероятно, умел читать. Поэтому он поднялся, бросил:

– Вот и новости про Люську пришли, а вы пишите здесь, не торопитесь, – и вышел. Видно было, что голова Грибуса сразу же наклонилась к уху ректора. Но что между ними случилось дальше, я не видела. Дверь закрылась, мы опять остались с шефом одни. Куратор приблизился ко мне через стол и как заговорщик прошептал:

– Когда ты вчера мне рассказала, что этом письме нашла откровения бабушки о неком артефакте, я сначала не понял, о чем там идет речь. Только потом до меня дошло, что это она пишет о жезле Дария. Понимаешь?

– Нет. А что это?

– Очень древний и сильный артефакт.

– Вы же говорили, что все известные артефакты давно учтены и описаны. А что это за жезл?

– О нем мало что известно. Есть его описание в записях римского историка Курция, – начал полковник, но видя непонимание у меня на лице, решил немного разбавить свою академическую лекцию.

– Это первый век нашей эры. Древнегреческий историк Иосиф Флавий тоже пишет о могучем жезле, который Александр Великий получил от персидского царя Дария. Ты про Дария-то знаешь? А про Александра Македонского?

Я на всякий случай кивнула, хотя мои знания об этом отрезке истории были самые поверхностные. О завоевателе Александре Македонском я, безусловно, слышала! Даже фильм смотрела, но фильм это немного не то. Мелькнули где-то на окраинах памяти воспоминания о школе, лицо исторички Энгельсины Кимовны, и на этом все мои познания заканчивались. Куратор вздохнул, но решил, что без этих сведений я не проникнусь важностью миссии, поэтому продолжил:

– Александр Македонский долго не мог победить Дария и завоевать Персию. И только предательство среди приближенных царя персов принесло победу Александру. В результате заговора военачальники убили Дария, и пришли на поклон к Александру.

Куратор, рассказывая о Персии, царях и войнах, по привычке выводил на листе блокнота какие-то узоры. Это называется неосознанные символы. Говорят, что это ищет контакт с внешним миром наше темное подсознание! Я пригляделась. Пастор уверяет, что если научиться разбираться в неосознанном письме, то о человеке можно узнать практически все. Я не хочу знать все про куратора. Поэтому отвожу взгляд.

– Иосиф Флавий писал, что вместе с головой персидского царя они принесли Великому Александру много даров, среди которых был необычный жезл, спрятанный в золотой изложнице.

Часть 5

– Артефакт, названный с легкой руки Александра жезлом Дария, известен очень давно. Известен-то он, известен, но это самый загадочный артефакт. Его следы потерялись, и сейчас он считается утраченным.

Полковник закрыл блокнот и положил на него ручку. Подсознание моего куратора оставило все попытки пробиться во внешний мир.

– А это точно тот жезл, о котором писала Потворская? В письме о Дарии ничего не было.

– В том то и странность! Между временем, когда жезл пропал и временем Наполеона лежит огромная пропасть! Откуда этот артефакт появился у Бонапарта? – задал мне вопрос куратор.

– Я не знаю, – активно запротестовала я, – Честно, не знаю.

– История у него непростая. По легенде жезл вырезал из корня столетней ели кельтский друид, – начал издалека куратор. Я в душе усмехнулась, друиды, кельты и вся эта мифическая публика представлялась мне обитателями мира сказок. Но полковник был строг и серьезен. Он опять раскрыл блокнот и сверялся с ним для точности.

– И ель эта росла на месте старого святилища бога Дагда, – читает по блокноту полковник, – Как потом жезл попал к царю Дарию, достоверно не известно. У кельтов есть сказание о богине, дочери самой Морриганы, которая, уходя в дом жениха, попросила себе в дорогу посох, и унесла жезл с собой. Но куда?

На этот вопрос я не стала отвечать. Откуда мне знать, куда странная дочь неизвестной мне Морриганы могла унести жезл. Сказано же, в дом жениха! Хотя полковник так увлекся своим рассказом, что ему ответы не требовались.

– Следующее его появление происходит как раз тогда, когда Македонский начал свой путь к завоеванию Персии. Ты помнишь, как это было? – подозрительно смотрит на меня полковник. Я быстро киваю в ответ, хотя с этим событием у меня связаны только воспоминания о красавчике Колине Фарреле, сыгравшем роль Александра в экшене про Македонского. Помните, в голливудском фильме был худой, с черной бородой и вытянутым лицом мужик на колеснице? А на голове у него смешная свернутая шапка? Это и есть Дарий! Но полковник, конечно, не об этом Дарии, а о настоящем царе персов.

– Хорошо, – хвалит меня куратор, – Во времена Македонского Персия была самой могучей державой в мире, и план по захвату Персии был просто утопическим! Но после битвы при Гавгамелах стало понятно, что Александр рано или поздно одержит победу. Близкие друзья Дария предали своего царя, убили и обезглавили. Они вошли к нему в покои на рассвете. «Как спали, господин?» – спросили они. «Хейли хуб аст, мотшекерам!» – ответил Дарий. Это на языке фарси означает: «Спасибо, очень хорошо!», – пояснил куратор и продолжил, – И они набросились на него.

– Шеф! – восхитилась я, – А вы и на фарси говорите?

– Не перебивай! – строго говорит шеф, – В мешке, который принесли военачальники к ногам Александра, была голова непобедимого Дария, а рядом в шкатулке лежали его перстни, некоторые вместе с пальцами царя.

Я так ясно представила себе эту картину, что мне стало плохо. Дикие нравы царили тогда в Персии.

– Кстати, среди подношений был изумруд «Собх», это на фарси значит «утро». Ты что-то хочешь спросить?

– Зачем принимать дары от предателей?

– Ты права! Александру это тоже не понравилось, и он устроил пышные похороны Дарию, а военачальников, предавших его, казнил.

– Да. Интересно, – Александр был немного реабилитирован в моих глазах, – А жезл?

– И жезл тоже Александру преподнесли. А изумруд потом всплыл у Моргана, главного пирата Карибов! – смеется куратор, – Смешно история закручивается иногда.

– А жезл? – упорно возвращаю я полковника в русло разговора. Я его хорошо знаю, он может, увлекшись какой-то историей, совсем забыть о главном. Вот сейчас пиратов вспомнил.

– Жезл Александр всегда носил с собой и даже сделал для него золотой, как ты выразилась, пенал! Это изложница, инкрустированная драгоценными камнями. Иосиф Флавий описал один случай с Александром. Он, по мнению наших исследователей, прямо подпадает по описанию под действие жезла. Слушай, – перевернул страницу в своем легендарном блокноте куратор.

Про этот блокнот ходят легенды, слухи и анекдоты! Говорят, что однажды нерадивому студенту, который не подготовился к семинару, полковник сказал: «Если у тебя нет памяти, то заведи себе блокнот! Или два, как я». Но на самом деле память у полковника просто выдающаяся.

– Александр был ранен отравленной стрелой. Это произошло в Индии, когда он с небольшим отрядом пересекал реку. Неожиданно появилось племя, не покорившееся Великому Александру. Отряд был засыпан стрелами. Одна из них досталась Македонскому. Это исторический факт. А дальше начинается мистика! – восторженно произнес куратор, – Полководца принесли умирающего в палатку. Рана была настолько тяжелая, что Александр потерял сознание. Все были в растерянности, завтра бой, а Александр лежит беспомощный. Может надо отступить и переждать? Но придя в себя, он даже обсуждать вариант отступления не стал. «Мы не будем отступать, они уйдут сами» – сказал Александр. А утром начался страшный ливень. Небольшая низина, где стояли войска неприятеля, быстро заполнялась водой. Через несколько часов там плескалось море воды, а отряды, с которыми Александру предстояло биться, отступили. Вот тогда и пошел слух, что Александр равен богам.

Мой шеф так увлекся рассказом о великом полководце древности, что встал и стал расхаживать по небольшим метрам комнаты туда и обратно.

– А жезл мог попасть в Египет? – спрашиваю я, подумав, что если этот жезл был потом у Наполеона, то найти он его мог только в Египте.

– Мог и попал! Жезл Дария описан среди подарков от Александра на свадьбу другу Птолемею. Они дружили с юности, Птолемей всегда был около Александра. Македонский ему подарил титул царя Египта, – таинственно сказал куратор.

– А он мог подарить титул царя Египта? Или это фигуральное выражение?

– Александр мог все, – серьезно сказал куратор, – Он завоевал Египет, был признан египетскими жрецами как сын бога Амона. А кто, по-твоему, основал город Александрию?!

– А жезл?

– Да. Но жезл он подарил скорее не Птолемею, а его жене Таис Афинской. Она была любимой гетерой Александра.

Я хмыкнула. Знаем мы этих гетер! По-французски гетера – это куртизанка. Но вслух сказала:

– Я фильм недавно смотрела, там Александр больше с приближенным своим дружит… э-э… близко! – нашла подходящее слово, – Его Гефестион, кажется, звали!

– Такая большая девочка, а веришь голливудским сказкам, – усмехнулся куратор, – У Александра было все, как полагается, были гетеры, были любовницы. У него было три жены! – привел главный аргумент шеф.

– Забавно! И как он с ними справлялся?

– Если ты сейчас мне скажешь, что не знаешь историю Птолемея и Таис Афинской, я в тебе навсегда разочаруюсь, – вполне серьезно сказал полковник. Вот этого я не хотела, но и историю неведомой мне гетеры Таис я не знала. Поэтому использовала то, чему нас учит сам полковник.

Мой куратор ведет у второго курса интересный предмет. Называется Психология лжи. Мы смеялись с девчонками, когда на первой лекции он сказал: «Вы не умеете врать! Ложь – это наука. А ложь в смеси с лестью – это оружие. И им надо уметь пользоваться».

– Алексей Валерьевич, вы так интересно рассказываете! Просто неформальная история получается! Вам надо книжку о них написать! А Таис любила Александра?

Лесть – это оружие! И основой для нее служит полная искренность. Этому нас учил куратор: «Будьте искренними в своих словах. Верьте в то, что вы говорите. Постойте картинку у себя в голове, раскрасьте ее привлекательными цветами лести, тогда вам поверят все». И этот выстрел мне удался! Полковник попался на мою лесть. Подозрительность сменилась заинтересованностью. Куратор начал объяснять хитросплетения привязанностей Александра и его друзей.

– А ты знаешь, что Птолемей впервые увидел Таис, когда ему было всего восемнадцать лет! Увидел и влюбился. Но гордая и капризная красавица не захотела ответить на чувства прыщавого юнца. «Что должно произойти, чтобы ты стала моей?» – спросил ее Птолемей. «Я буду принадлежать только царю!» – ответила гетера, больше глядя на Александра. Но эти ее слова Птолемей запомнил, он добился у своего великого друга титула царя Египта и взял Таис в жены.

– А она его любила? – меня эта история тоже увлекла.

– Любила или нет, не знаю. Но жезл попал к ней в сокровищницу. Теперь Египет владел им. И даже золотого скарабея на него посадил. В письме скарабея Потворская назвала жуком.

– А что может жезл? Ну, какие он имеет возможности?

– Понимаешь, здесь все не так просто. Мы можем опираться только на древние источники, а там не писали в столбик свойства и методы использования. Но некоторые сведения позволяют предполагать, – куратор сделал паузу, как бы взвешивая слова, – что жезл мог управлять погодой.

От неожиданности я даже немного расстроилась. Погодой и всего лишь?

– Только погодой и все?

– В каком смысле – все? – изумился шеф, – Это не все, это ВСЁ! Погода определяет на нашей планете жизнь! – он даже руками развел от удивления того, что я не понимаю значение погоды.

– Ты хоть что-нибудь о климатическом оружии читала?

От неожиданного поворота из древнего Египта в наши секретные разработки я даже растерялась!

– А…., в этом смысле, – стараюсь вернуть полковника в прежнее расположение духа, но у меня это плохо получается, – Да, о таких исследованиях я знаю. Их еще Никола Тесла начинал, – вдруг вспомнила я обрывок из лекции по Актуальным проблемам безопасности. Нас знакомят со всем направлениями в разработках нового оружия, в том числе и климатического.

– Так вот почему Потворская в письме описала, как прекратился пожар! Это все с помощью жезла сделано было?

– Не исключено. Я, когда вспоминал твой рассказ вчера о письме, сначала сомневался. Ты пойми, про жезл Дария точно было известно только одно – он утрачен давно и основательно. Это как…, – полковник в поисках сравнения покрутил пальцами, – ты бы книгу из библиотеки Ивана Грозного принесла. Понимаешь? Но именно факт ливня во время московского пожара меня озарил. Ты представь, Москва полыхает не один день. Пожар выжег большую территорию города. Но вот неожиданно, а по воспоминаниям историков это произошло в одну ночь, ветер переменился, прибежали тучи, и начался невиданный ливень! Тебе это не напоминает рассказ про Александра?

– Точно! – озарило меня.

– По схожести обстоятельств я жезл и идентифицировал. Не могла твоя Потворская просто взять и придумать всю эту историю. Три составляющие: первое – это черная палка, второе – это золотой жук, и третье – это ливень и окончание пожара. Все вместе это и есть жезл Дария.

– Не могла, – соглашаюсь я, – Там все написано искренне, с полной верой в то, о чем написано. Только в одном месте Потворская сомневалась или написала неправду. Там, где речь идет о передачи жезла мадам Бовари.

– И в чем она соврала?

– Я не могу сказать. Может она передала жезл, но не мадам этой, а может, не передала вообще.

– Мадам Бовари – это одна из сторонниц Наполеона. Она с ним была на острове Эльба. Туда Бонапарта отправили в первый раз. Но потом что-то заставило императора совершить безумный побег с острова! На что он рассчитывал? Может как раз на этот жезл? И по времени как раз все сходится.

– Но если так, то почему у Наполеона все закончилось так печально? – вспоминаю я про второй остров императора, остров Святой Елены.

– Здесь много версий может быть. Не успела привезти жезл, не довезла вообще, да мало ли чего? Это же послевоенная Европа! Сюрпризы на каждом шагу. Наполеоновские солдаты бродят в поисках убежища и еды.

Куратор неожиданно рассмеялся:

– Ты знаешь, откуда взялось слово шаромыжник? Нет?! Солдаты Наполеона, оборванные и голодные, когда по деревням хлеб у крестьян просили, все по-французски повторяли «Шер ами! Шер ами!». Что это значит? А? Отвечай, завсегдатай парижских кафе-шантанов!

Это он меня спрашивает. Это я в его глазах завсегдатай парижских кафе-шантанов. И сколько ему не объясняй, что езжу я во Францию исключительно к маме, он не верит!

– Это значит, дорогой друг! – отвечаю я.

– Во-во! А наши стали так попрошаек этих называть – шаромыжники.

– Странная история. Огромная армия, а Наполеон ее бросил. Потом этот невразумительный побег с острова. Что-то должно за этим стоять.

– Если принять за факт то, что у Бонапарта был жезл, а потом он его потерял, то многое можно объяснить.

– Мадам Бовари эта. Она действительно могла ему жезл привезти? Ну, теоретически?

– Могла. Я думаю, что император и бежал с острова святой Елены в расчете на это. Но что-то там не сложилось. Кстати, я узнал, что Бовари жила в Париже на улице Аустерлиц.

– Аустерлиц? – вспомнила я адрес из письма Потворской, – А это где?

– Это где-то в районе Лионского вокзала. Но судьба жезла неизвестна. Мы даже до вчерашнего дня не знали, что он появился в современной истории.

– А откуда все эти артефакты берутся?

– Артефакты – это куски, осколки какого-то неизвестного нам мира, – начал полковник, но в это время открылась дверь, и вернулся ректор.

Лицо начальника всего Института было холодно и решительно.

– Продолжайте-продолжайте, – скомандовал он.

– Да мы уже закончили, осталось некоторые детали прояснить, – ответил куратор.

– Детали – это хорошо, это то, что надо. Проясните, например, такую деталь, куда письмо могло уйти! – весело, но зло сказал ректор.

– Людмила о письме вспомнила? – не обращая внимания на злую иронию ректора, интересуется куратор.

– Она не помнит, ее больше сломанная машина вчера волновала. Но письмо она не сдавала, это точно. Мы проверили. Его нет ни в конверте Кузнецовой, ни у Людмилы. Что делать будем? – задал мне вопрос ректор. Неожиданно за спиной возник Грибус. Как он зашел незаметно?

– Надо Кузнецову под охрану взять, – серым голосом сказал он.

– Какую еще охрану? – возмутилась я, – Меня охранять не надо!

– Это не тебя будут охранять, а тот секрет, носителем которого ты теперь являешься. Ферштейн? – перешел на немецкий язык Грибус.

– Ферштейн, – машинально соглашаюсь я.

– Кузнецову в изоляторы поместить, пока не вспомнит, где письмо искать, – говорит Грибусу ректор так, словно меня и нет рядом!

Изоляторами у нас зовут закрытые зоны в цоколе здания. Там можно убежище сделать в случае нападения, а можно и человека закрыть. Где искать письмо, я не знаю, значит сидеть мне в изоляторах до старости. Я представила себе, как через много-много лет я, седая и беззубая, прошу воды у постаревшего, сгорбленного Грибуса! Стены изолятора пожелтели, местами облупились, а я все сижу! Грибус воду мне не дает, он у меня письмо требует.

– Меня искать будут! – возмущаюсь я, – Папа через два дня из Владивостока вернется, будет искать! И мама начнет беспокоиться!

– Кузнецова, ты где учишься? – неожиданно спросил ректор.

– В Институте, – не понимая, к чему он клонит, отвечаю я.

– В Институте Глобальной политики, – вполне серьезно дополняет Дед, – а это значит, ты какая-никакая, но будущий спецагент. Вот и придумай, как сделать так, чтобы тебя ни мама, ни папа, ни бабушка, ни прабабушка не искали. Придумала? Вот и мы придумали. Давно.

И я его поняла. Меня могут «отправить» на практику на Кавказ или на Чукотку, или на острова Зеленого мыса, хотя я даже не знаю, где они, эти острова.

– Все, – ректор поднимается с места, – Мой совет, вспомни, где письмо. Нам эти сложности тоже не нужны.

Дед как-то по-особому посмотрел на куратора, тот в знак согласия прикрыл глаза. Они уже все решили! И меня сейчас закроют в одном из бронированных помещений, где ни телефон, ни Интернет не берет. Ректор кивает Грибусу и уходит, а тот медленно подходит ко мне. Я слегка подвинулась на стуле, стараясь хоть немного увеличить расстояние, но стул как в пол врос.

– Ты будешь хорошо себя вести, и с тобой проблем не будет. Так? – спрашивает меня Грибус, – Мы спокойно пройдем до лестницы и спустимся вниз. Ферштейн?