Текст книги "Когда я стану бабочкой"

– Девочки, я знаю! Видели во дворе у нас пасется такой замызганный, кудлатый, цвета беж большой болонк?

– Почему «болонк», мама? Это болонка!

– Это мужик! – возразила Вера Андреевна. – Так вот, именно он больше всего и крутился вокруг нас. И в щеночках его масть усматривается. Видите, на белом – бежевенькое?!

– Ну, если он отец, то куда ни шло! Скажешь тем, кто щенков будет брать, что они породистые, папа – тоже спаниэль, только без родословной. Вот хорошо бы им еще хвосты купировать! Тогда совсем были бы похожи на породистых… – Настя задумчиво посмотрела на щенков. – Но это дорого. Шесть хвостов… Нет, не потянем!

На дворе тогда тоже стоял кризис (что это они зачастили-то???), и каждая копеечка у мамы-пенсионерки была на учете. И у самой Насти – тоже.

И тут Ритулька открыла рот и всех удивила:

– А давайте сами!

– Что сами? – в один голос спросили у нее Настя и ее мама.

– Сами купируем! Делов-то: отсчитываешь два позвонка на хвосте от попы, отрезаешь хвост, йодом мажешь – все готово!

– А обезболить?

– Ну, знаете ли, Вера Андреевна, не до обезболивания тут – кризис на дворе! Да им, по-моему, и так ни фига не обезболивают, там же еще не косточки, а хрящики.

– Косточки или хрящики – мне все едино. Резать некому!

И тут Ритуля снова всех удивила:

– Я отрежу!

– Ты??? – снова в голос спросили у нее Настя с мамой.

– Ну, да, я. А что такого-то? Я, конечно, не ветеринар, но не думаю, что в этом вопросе есть какие-то премудрости.

В общем, делать было нечего, а щенкам надо было придать товарный вид, а то Вера Андреевна еще рисковала остаться матерью-одиночкой с выводком малолетних четвероногих детей на руках, и умереть голодной смертью.

Операцию решили провести немедленно. Вера Андреевна отказалась присутствовать при самом процессе. Но поинтересовалась робко у Ритки:

– Ты рюмочку для храбрости примешь?

– Хорошее предложение – приму!

Вера Андреевна выволокла из кухонного стола запылившуюся бутылку с жидкостью цвета бледного чая и плавающими на дне ее сморщившимися апельсиновыми шкурками.

– Вот! Это самогонка, но очень хорошая. Ну-ка, девки, понюхайте – не выветрилась?

Настя и Ритка по очереди понюхали содержимое бутылки. Ритка отшатнулась, до того угарно тянуло из горлышка, а Настя плеснула в чашку:

– На, Ритка, пробуй!

Маргарита зажала пальцами нос, выдохнула и на выдохе влила в себя напиток, и тут же зажмурила глаза и открыла широко рот. Настя и ее мама замахали ладошками, нагнетая воздух. Наконец, барышня передохнула, и открыла глаза, из которых полились слезы.

– Теть Вер, эт какая ключница делала вам настоечку, а? – прохрипела Маргарита. – Насть, ты не представляешь – чистая отрава.

– Но чувствуешь-то, чувствуешь-то себя как? – Вера Андреевна поспешно покромсала туповатым ножом хлеб, отрезала кусок колбасы и выудила из банки тощенький пупырчатый огурчик. – На, закусывай скорее.

Через минуту Ритка порозовела, заулыбалась:

– Хороший напиток, Вера Андреевна, только больше не надо, а то руки будет не поднять, а мне еще оперировать.

Ритка быстренько съела бутерброд, и принялась командовать:

– Настя, ты мне тут будешь помогать, а вы, Вера Андреевна, будете щенков приносить и принимать после операции.

Настина мама всплакнула по поводу предстоящей ей миссии, но делать нечего – отступать некуда.

На кухонном столе приготовили все, что нужно было для операции: разделочную досочку накрыли чистым полотенцем, в блюдечко плеснули немножко йода, в другое – самогонки, одно для хвостов, другое – для стерилизации ножниц. Рита немного поломала голову, чем лучше рубать хвосты, и решила, что все-таки ножницы сподручней: чик – и все готово. А тупым ножом – кто его знает, как оно будет пилиться…

К первому малышу, которого ей принесла Вера Андреевна, Рита долго присматривалась, трогала хвостик. Прощупывала, где там кончается один позвонок и начинается другой. Вера Андреевна шустро скрылась за дверью своей комнаты. А Настя отвернулась к окну и закрыла руками уши.

Но щеночек только пискнул тихонько, когда Рита решительно стриганула по хвосту острыми ножницами, продезинфицированными самогонкой. Потыкав малыша обрубком в блюдечко с йодом, она весело сказала:

– Есть один! Несите другого!

Настя обернулась и увидела целого и невредимого слепого щена, с обрубком хвоста, испачканным йодом, и огрызок хвостика на полу.

– Ой, все?!!! Мама-мама! Готов! – она завопила радостно, схватила щенка и понеслась с ним в спальню.

– Второго несите! – повторила осмелевшая Ритка, и тут же в руки ей упал второй черно-белый с бежевым комочек, который завозился, тихонько поскуливая, будто чуял, что ему предстоит испытать.

Вот так ловко Ритуля отсобачила щенкам хвостики, и на радостях потребовала еще рюмку самогонки, только разбавленной соком.

Довольная и счастливая Настина мама выбралась из своего укрытия, сообщила, что щенки не пищат, спят, а Рушка зализывает им раны.

Ритусе налили еще рюмочку, и она в ожидании обеда, разглагольствовала не очень трезво, чувствуя всеобщее внимание и восторг по поводу совершенного ею доброго дела.

– Нет, Насть, ну, скажи мне, как биолог не биологу, ну, на фига собакам этот рудиментарный отросток – хвост?! Или, погоди, разве у собак он рудиментарный? Погоди! Я забыла. А-а, это у нас хвост – отросток рудиментарный, а у них он все-таки вещь организму нужная! Ну, там, радуются когда, так вилять же чем-то надо! Наши будут вилять тем, что осталось!

– Руки мой, отросток рудиментарный! – передразнила подругу Настя.

Ритка вылезла из-за стола, подошла к мойке и включила горячую воду. И вдруг…

Она издала какой-то писк, как придавленная в мышеловке полевка, и начала заваливаться вдоль стенки. Если бы Настя не удержала ее, то шишку об угол стиральной машинки она бы набила непременно.

Ритке побрызгали в лицо холодной водой. Она открыла глаза, и села у стены.

– Ритусь! Что с тобой? Сердце? Врача? – Настя с мамой бегали вокруг сидящей на полу Ритки и вопили на весь дом.

– Не, врача не надо, – простонала Ритка. – Сейчас пройдет. Замутило меня…

– Это самогонка! – со слезами в голосе воскликнула Вера Андреевна. – Испортилась! Я так и знала. Она сто лет у меня стоит. Испортилась!

Не понятно было, что больше расстроило Веру Андреевну: то, что Ритка в обморок хлопнулась, или то, что самогонка испортилась.

– Не, теть Вер! Самогонка у вас что надо – глаза из орбит вылезают. Это не от нее.

– А от чего??? – в один голос – вот что значит мать и дочь, как одно целое! – воскликнули Настя и Вера Андреевна.

– Вы ж хвостики-то не выкинули… – простонала Ритка.

Хвостики – все шесть: черненькие, аккуратные, как червячки – лежали на разделочной доске у мойки. Смелая Ритуська легко обрезала их щенкам, а увидела плоды своего труда, и рухнула в обморок. Барышня тонкая и чувствительная, что с нее взять!

Вот такая история. Нет, кастрировать котика – это не хвосты беспомощным собачатам резать между хрящиков. Филимон ведь не дурак: он Ритку с ножницами к себе на пушечный выстрел не подпустит. «Стало быть, пусть живет полноценным до лучших времен», – решила Настя.

Вместе с историей про купирование хвостов у Рушкиных детей, Настя вспомнила то самое время. Тогда все происходящее, кажется, кризисом не называли. Или Настя уже запамятовала. Но то, что было лихо – это она помнила хорошо.

Она тогда была замужем за Антоном Сибирцевым, и Сережке – их сыну, было лет шесть, как сегодня Ваське Волкову. Настя же была всегда Савельева, хоть и дважды замуж выходила. Савельевым был у нее папа, Аркадий Казимирович, известный ученый, биолог. Настя была его единственным ребенком. И папа частенько говорил, что, вот, вырастет Наська, замуж выйдет, фамилию поменяет, и пропадут Савельевы, как род на земле.

Настина мама при этом смеялась:

– Вы Аркадий Казимирович, так сокрушаетесь, будто фамилия ваша редкая-прередкая!

– Нет, Веруся. Не редкая, но она – наша! Моя и моего отца. А мы, между прочим, в мире биологии люди известные. Вот, говорил я тебе, Верочка, надо было б мальчика родить еще, продолжателя, так сказать, рода… А ты ни в какую! Мальчика б… – Аркадий Казимирович замолчал на полуслове, хотел сказать что-то, да не решился, и закончил разговор про девочек-мальчиков в роду Савельевых.

Так случилось, что папа умер ровно в тот день, когда Настя выходила замуж за Антона Сибирцева. Умер скоропостижно, от сердечного приступа, собираясь во Дворец на бракосочетание единственной и любимой дочери. И свадьба не состоялась. Они с Антоном потом, конечно, зарегистрировались, но фамилию свою Настя менять не стала.

Антон был замечательным отцом и мужем. И человеком. Но был он таким не практичным и не приспособленным в жизни, что Настя просто за голову хваталась. И руки у него росли, естественно, совсем не из того места, из которого по логике вещей должны бы были расти. Поэтому, когда грянули друг за другом дефолт под ручку с денежной реформой в конце девяностых, Настя хлебнула с ним горького до слез.

Антон был личностью творческой, тонкой до безобразия. Он был историком. Ну, и классно, казалось бы: копай себе курганы, или детишкам в школе ври про справедливость Октябрьского переворота в России. Так нет же! Антон еще студентом усомнился в том, в чем не сомневается ни один школьник: было ли на самом деле татаро-монгольское иго?!! Вот так вот! Не больше и не меньше. И не один он носился с этой теорией, выискивая доказательства того, что все это вымысел, а историческая правда такова: не было! Все враки!

Тема эта Насте казалась какой-то левой, а все исследования – лишенными смысла. И казалось ей, что наиграется ее любимый в эту игрушку и успокоится. Но время шло, а Антон все больше погружался в свои изыскания, зарывался в библиотеке в книжки, привозил домой потрепанные фолианты, и, читая их, терял ориентацию во времени и в пространстве. Достучаться до него в такие моменты было невозможно. Но самое страшное началось тогда, когда на кафедре у Антона стали задерживать зарплату.

В силу своей отрешенности от мира сего, Антон Сибирцев не очень понимал, откуда в холодильнике появляются продукты. Скорее всего, он думал, что этот аппарат волшебным образом наполняется сам по себе колбасой, сардельками, сыром и яблоками. Кормить Антона и так-то было проблематично. Он практически никогда не видел в холодильнике кастрюлю с супом, хоть она была большая и с цветочками, и кормился в отсутствие Насти тем, что лежало с краю. Причем, то, что «с краю», он мог есть просто, стоя у открытого холодильника. И при этом думал он явно не о колбасе, а о чем-то своем, высоком, другим не доступном. А поскольку обладал он здоровым организмом, а думал серьезно и глубоко, то съесть в один заход батончик колбасы было для него плевым делом. Бороться с этим было бесполезно.

И вот наступили времена, когда холодильник стал Антона удивлять своей пустотой. Белый холодный шкаф, хранивший еще недавно ветчину и сыр, теперь таращился на любопытных домочадцев мелкими куриными яйцами, съесть которые без приготовления было не реально. Антон до прихода Насти щипал хлеб и иногда уничтожал целый каравай незаметно для себя.

А Настя не давила на своего ученого мужа, понимая, что голод – не тетка, и наступит день, когда он сам, наконец, заметит, что бюджет семьи трещит по швам.

И это произошло. Настя пришла домой позже обычного – отвозила в пятницу Сережку к бабушке на два выходных. Муж встретил ее у порога. Уже это было необычно. Обычно Антон сидел за своим столом, на котором громоздились пирамиды книг и журналов.

– Настя?!

– Я. Не узнаешь?

– Узнаю. У нас что, проблемы с деньгами?

– Заметил?

– Заметил… Надо что-то делать…

– Для начала позвони Туркину. Ты тут сидишь дома. А там, может, зарплату дают…

Гена Туркин, друг Антона, с теми же татаро-монгольскими журавлями в голове, но более приземленный, благодаря суровой супруге Галине, которая совсем не разделяла научных страстей своего благоверного. Он давно уже устроился на вторую работу, и благополучно писал кандидатскую по ночам, охраняя смешную контору под названием «Фонд защитников ушастых тюленей». Днем в конторе собирались какие-то сумасшедшие товарищи, которые орали до хрипоты по телефонам, готовили митинги в защиту ластоногих с ушами, выбивали разрешение на мирную демонстрацию по Невскому проспекту и у Смольного. И так каждый день. Как будто ушастые тюлени составляли более половины населения Санкт-Петербурга, и проблема их защиты была наиважнейшим социальным проектом.

Слушая, как защитники кроют матом власть, не понимающую важности того, что они делают, Гена Туркин умирал от хохота. Потом вспомнил свою татаро-монгольскую шизу, и язык прикусил. И пописывая по ночам свой труд, Туркин все больше и больше сомневался по-ленински, той ли дорогой он идет. Как-то вся эта татаро-монгольская галиматья очень смахивала на защиту ушастых тюленей.

Однако, смех смехом, а Фонд защитников ушастых тюленей давал Туркину реальную зарплату, в то время как жизнь на его родной кафедре едва теплилась, и это не предвещало ничего хорошего.

– Генаша, привет!

– Привет! – Туркин радостно хрюкнул в трубку, узнав голос Антона. – Зарплата? Брат, не смеши меня! И ищи работу.

Работа нашлась совершенно случайно. О том, что рыбколхоз «Шепиловский» разводил карпов и продавал их всем желающим, Настя знала – по работе приходилось общаться с сотрудниками рыбного хозяйства.

– Смотри, Антон! Еда – вот то, что нужно человеку во все времена, хоть кризис на дворе, хоть нет его, кушать хочется всем! А тут такая изюминка – живая рыба!

– А откуда она живая-то будет? Ты что, в аквариуме ее держать собираешься? – Антон далек был от мира природы, он все больше с давным-давно почившими в, бозе татаро-монгольскими ханами дело имел, да и то усомнился в том, а были ли ханы, или все древние историки развлекухи ради придумали.

– Карп, Антоша, как Ленин, в том смысле, что живее всех живых! – Настя с жаром ринулась объяснять мужу рыбью природу. – Он может долго пролежать без воды, и даже сделает вид, что уснул, но стоит его в воду бросить, как он оживет и поплывет. Даже, говорят, после глубокой заморозки в себя приходит и оживает. Теперь прикинь: мы покупаем карпа, и привозим его на рынок. Да за живой рыбой к нам очередь будет стоять!

Настя быстро изобразила бизнес-план, согласно которому концессионерам нужно было не так уж много. Автомобиль у них имелся в наличии. Причем, хоть и не новый, но вполне боевой «каблук», специально предназначенный для перевозки грузов. Надо было обзавестись пластиковыми ящиками для рыбы. Ну, и решить вопрос с начальным капиталом.

С первым разобрались легко. Нашли врага в местном продовольственном магазине, который за небольшую денежку разрешил им незаметно украсть два десятка ящиков из-под селедки, что и было провернуто под покровом ночи.

С начальным капиталом было сложнее. Народ уже успел дойти до ручки – сотенную взять в долг до получки и то было сложно, а потребительских кредитов банки в то время не давали. Выручила Настина мама. Всплакнув, Вера Андреевна, принесла завернутые в десяток газет «гробовые».

Когда денежки пересчитали, сильно удивились: пенсионерка умудрилась каким-то непостижимым образом накопить сумму, которой с лихвой хватило бы на скромные похороны всех жителей их микрорайона.

Антон почесал макушку и с удивлением спросил:

– Как же это вы, мама, так исхитрились-то?

– А все просто, дорогой зятек, – ответила ему Вера Андреевна. – Я к другой жизни привыкла. Направо-налево денежки не кидаю, лишнего не покупаю, и рубль за рубль держу, а не за мелочь какую. Вот и прирастал капитал малым рублем. Вы вот сейчас растрындите его, а потом хоронить меня не на что будет…

Вера Андреевна горько хлюпнула носом.

– Не растрындим, мама! Нам на дело, а вернем с процентами! Да и вы пока помирать не спешите! – Антон за те несколько дней, пока у них с Настей вызрела идея этого малого бизнеса, как-то даже изменился, чем весьма порадовал тещу. Нет, его татаро-монголы, конечно, были где-то рядом, но он уже перестал впадать в ступор, ломая голову над вопросом было оно или не было, это иго.

Оставалось решить один вопрос. Рыбколхоз находился неподалеку от атомной станции, и проехать за шлагбаум в запретную зону можно было только по пропускам. В принципе, и это было решаемо – друзья помогли бы. Но на это ушло бы еще недели две, а есть, как известно, хочется каждый день. Да еще и несколько раз в день. И не абы чего, а повкуснее!

На помощь пришел Гена Туркин, который хмыкнул на слово «пропуск» и сказал – «Всего и делов-то!», – и вечером привез Насте и Антону два бланка командировочных удостоверений с печатями Фонда защитников ушастых тюленей.

– Вот, аккуратно заполните, можно от руки, и пропустят вас, как миленьких! Я точно знаю! Наши специалисты в тех краях бывают, проезжают по таким вот командировочным.

Вечером Настя ровным, как у прилежной пионерки, почерком вписала в готовые бланки фамилии, имена и отчества – свои и Антона. Далее следовало, что оба они являются сотрудниками Фонда и командируются в рыбколхоз «Шепиловский».

– Антон! Тут стоит «цель поездки». Что писать?

– Пиши: «Закупка корма для ушастых тюленей». И отмазка хорошая будет, если на обратном пути наши ящики потрясут.

– А ты уверен, что ушастых тюленей кормят пресноводным карпом?

– Уверен – не уверен, а пиши именно так. Вот увидишь – прокатит! И вообще, коль уж я ввязался в это дело, то буду прикалываться по полной программе!

«Юморист! – с удовольствием подумала про мужа Настя, радуясь переменам в нем. – Пусть лучше прикалывается, чем татаро-монгольскую тему гоняет туда-сюда без практической пользы!»

В первом рейсе Настю слегка колотил мандраж – боялась пограничников. Молоденькие мальчишки дежурили на посту вместе с таким же юным лейтенантом, который для пущей важности отпустил жидкие усики.

– Ваши документы! – козырнул лейтенант, когда машина Насти и Антона глубокой ночью остановилась возле полосатого шлагбаума.

Он долго изучал липовые командировки, посветил в паспорта, в лица, ухмыльнулся:

– Это где ж такие, тюлени-то ушастые? В зоопарке что ли?

– Нет, – важно ответил ему Антон. – В экспериментальной лаборатории нашего Фонда. Раньше им семгу с форелью возили, а сейчас вот в связи с ухудшающимся материальным положением, хотим перевести их на карпа. Лишь бы жрать стали. Тогда будем тут у вас частенько бывать…

– Ну-ну, бывайте! – лейтенант улыбнулся и козырнул компаньонам.

– Ну, вот! А ты боялась! – хохотнул Антон, когда Настя вырулила за шлагбаум.

Они первый раз долго плутали в темноте, пока нашли этот самый рыбколхоз. На свет фар «каблука» из будки вылез сторож. Узнав, что они приехали за рыбой, пропустил машину на территорию. Потом протопал обратно в будку, покрутил ручку допотопного телефона и позвонил кому-то. И когда «сотрудники Фонда» подъехали к причалу, там их уже поджидал мужик в телогрейке и с сачком.

– Саня! – сунул он Антону свою не очень чистую лапу. На Настю внимания не обратил. – Ящики на весы станови, я грузить буду…

Карпы шуршали чешуей, ссыпаясь из сачка в ящики. Насте было их жалко. Большие, словно плоские разделочные доски, попав в ящик, они яростно боролись за свою водяную жизнь, протестуя против сухопутного существования, били хвостами и беспомощно разевали рты. А Саня орал «Поберегись!» и насыпал наверх новых. Антон прижимал карпов крышками и ставил ящики аккуратно в машину. Потом Саня высчитал общий вес рыбы, умножил количество килограммов на стоимость одного, сделал небольшую скидку – «оптовикам мы рады!», – принял деньги, не пересчитывая, положил их в карман, и махнул рукой – «Ехайте!»

А когда Настя завела двигатель, он вдруг постучал в стекло.

– Вы….эта… Если вы еще раз приехать захочите, вы мне порнушки какой-нибудь привезите, ладно? А то грустно мне тут…

– Не поняла… Какой порнушки? – Настя чуть не подавилась.

– Да какой-нибудь! Журналец там какой, или книжку. Уважьте, лады?

– Уважим-уважим! – весело сказал Сане Антон. – А ты нам за это скидку побольше сделаешь, правда?

– А че не сделать? Сделаю! Тута рыбы знаешь сколько? Хреновая туча – вот сколько! И мне не жалко за порнушку скидку. К тому ж рыба не моя, и перевешивать никто не будет.

Антон вспомнил разговор про порнушку, когда они через день снова собрались с Настей ехать за карпом. Никаких журналов подобного сорта у них никогда не было. Была у Антона упрятанная на антресоли видеокассета «про это», но он бы ни за что не отдал ее Сане, ни за какую самую большую скидку. Обойдется! Самим пригодится.

– Во, Насть, я придумал. Отвезем ему «Лолиту». У нас две. Пусть одна послужит бизнесу.

Настя усомнилась в том, что набоковская девчушка как-то удовлетворит интимные запросы Сани из рыбколхоза, но согласие дала: «Лолита» у них была в двух экземплярах.

– Ты возьми для него ту, что «на коленке» сделана, – сказала она Антону, имея в виду книжку с полуслепым шрифтом, из первых репринтных изданий, что появились после перестройки. И всю дорогу переживала, что Саня окажется каким-нибудь сильно продвинутым в вопросах литературы, и тогда дар их не прокатит за порнушку.

Но Саня, полистав книжку, посветил в нее фонариком, и спросил:

– Тут …эта… есть такое, чтоб забирало?

– А то как?! – со знанием дела подтвердил Антон. – Забирает. И еще как!

– Ну, тогда лады, как уговаривались – скидка будет сурьезная.

Он, и правда, долго высчитывал, чтоб Антону «была выгода», и ушел в свой вагончик еще до того, как Настя и Антон отъехали от причала, буркнув им «Пока!» на прощание. В вагончике вспыхнул свет.

– Смотри-ка, видать и в самом деле заколбасило Саню, даже ворота не закрыл!

– Посмотрим, как он нас в следующий раз встретит… – задумчиво сказала Настя, выруливая на дорогу.

Саня через день был каким-то загадочно молчаливым. Быстро накидал рыбы в ящики, обсчитал вес, привычно скинул цену, как для оптовиков, и пошел в вагончик.

– Сань! – окликнул его Антон.

– Чавой-то?

– Ты про книжку молчишь… Как тебе?

Саня вернулся с половины пути, подошел к Антону близко-близко, нарушив его личное пространство, дыхнул чесночно-луково прямо в лицо, взял его за пуговицу на куртке, и вдруг сказал:

– Убить мало гада!

– Ты о ком? – отшатнулся Антон.

– О мужике этом, об… ну… в общем, который это… пацанку который…

– Понял. Короче, с порнушкой мы тебе не угодили?

– Нет! Ты что! Тут ведь какое дело… Бывает как бы просто порнушко. Так, чисто порнушко! А тут… Тут с душой!

И Саня удалился в вагончик, где уже несколько дней подряд вдумчиво читал «Лолиту».

А Антон сел в машину, тупо уставился на Настю.

– Ну, что? Как ему «Лолита»? – спросила она.

– Обалдеть! Настя, он проникся…

Сказать, что рыбный бизнес приносил концессионерам какую-то ощутимую прибавку в семейный бюджет, было нельзя. Рыбка была почти «золотой». Через месяц Настя и Антон осунулись и похудели. Сказывалось хроническое недосыпание. За карпами ездили в ночь, чтобы с утра продать его на рынке. Да и Сережка в это время крепко спал.

Не смотря на все скидки и трепетное отношение Сани к Лолите, цену рыбколхоз на своего карпа держал высокую, поэтому после всех расчетов в кошельке у Насти оседала лишь малая копеечка. Правда, муж ее изменился до неузнаваемости, как будто и не было у него в характере вечной созерцательности и мечтательности. Он научился разговаривать с Омаром – заведующим рыбных рядов на рынке. И Омар стал уважать Антона именно тогда, когда он стал грамотно торговаться.

Иногда Омар шлепал себя по жирным ляжкам, вращал глазами, и орал, что «завернет этого карпа, к чертовой маме!»

– Заворачивай! – говорил ему спокойно Антон, и отваливал из торгового зала.

– Эй! Э, слышишь, да? Вернись, да! Ну, прости, слышишь, да?! – Омар догонял Антона, и вцеплялся ему в рукав. – Все! Я понял – все! Я беру твой карп! Беру! Но ты… Ты должна помнить: это я, добрый дядя Омар тебе такой поблажка делаю! Вот!

Антон скрывал за своей невозмутимостью усмешку. Он уже раскусил этого хитрожопого товарища. Тут просто срабатывал закон востока: товар надо показать лицом и торговаться до хрипоты!

В один из дней Омар с рынка исчез. Просто растворился. Кто что говорил про это, сотня версий таинственного исчезновения человека гуляла по рынку. Работники рыбного ряда были выбиты из колеи, и готовились к смене хозяина. А к чему еще было готовиться? К обеду испарились и близкие и дальние родственники Омара, почуяв неладное. И у Насти с Антоном, которые привезли карпа, никто не хотел принимать товар. Помыкавшись пару часов в темном, пропахшем рыбой коридоре у запертой двери в кабинет Омара, за которой надрывался телефон, Настя и Антон решили двигать к дому. В «каблуке» у них было под сотню килограммов карпа, и никакого запасного аэродрома.

– Что делать будем? – спросил задумчиво Антон.

– Что-что… Продавать как-то надо. – Настя задумчиво смотрела вдаль.

В этот день ее загребли милиционеры. За незаконную торговлю. Антон оставил ее у железнодорожной платформы и помчался на работу – еще накануне Гена Туркин позвонил ему и сказал, что привезут деньги, но на всех не хватит, и если Антон хочет хоть что-то получить…

– Тош, елки-зеленые! Ну, как я продавать буду?! Я не умею! – ныла Настя, устраивая ящики у обочины дороги.

– Не умеешь – научим, а не хочешь – заставим! – муштровал ее муж, и отдавал последние наставления. – Пакеты я тебе купил, безмен, перчатки. Настюнь, не капризничай! Торгуй! А я за денюжками – туда и обратно! Да, пару-тройку рыбок оставь на ужин! Я пожарю!

В общем, Настя, которая совершенно не умела считать, – если вес был не ровно килограмм, а килограмм «с копейками», то умножить одно на другое «в уме» она толком не могла, – взялась за торговлю. Сначала ей было жутко стыдно, когда у нее спрашивали, что за товар в ящике. Но никто не смотрел на нее. Всем интересно было понюхать карпа, выбрать рыбинку покрупнее. И Настя скоро перестала краснеть и стесняться, и, округляя в пользу покупателя, радуя его ценой, охотно принялась рассказывать, откуда рыба, и расписывать ее вкус.

О вкусе, кстати. Настя даже не знала его, этого карпового вкуса! Она просто не любила рыбу. Никакую. Всегда справедливо считала, что самая вкусная рыба – это колбаса.

В разгар торговли к Насте подошли два милиционера.

– Нарушаем? – строго спросили они. – Разрешение на торговлю есть?

– Нет… – Настя не то чтобы испугалась, но растерялась. Впервые услышала, что нужно какое-то разрешение.

– Откуда рыбка? Сами ловили?

– Сами. Нет-нет, сами возим. Ловим не сами! Покупаем!

– Ага! Покупаем и перепродаем?! Спекуляция!

Настя пустилась в объяснения. Она чуть не рыдала. Документов на товар и в самом деле – никаких. Предъявить милиционерам командировочные удостоверения, в которых значилось, что они с мужем приобретали рыбу для прокорма ушастым тюленям, Настя побоялась – а вдруг менты отнимут документы?! Она на словах и на пальцах кинулась объяснять им про Фонд, про тюленей, которых надо спасать.

Менты переглянулись.

– Это кто ушастые? Вот, они что ли? – милиционер ткнул пальцем в прохожих. – Или, может, я?

– А что, Витёк, ты очень даже на ушастого тюленя похож! – заржал второй милиционер. – В общем так, барышня, груз свой собирайте – и в отделение.

– Мальчики! Не надо в отделение, а? Давайте я вам рыбки дам, свеженькой, и уеду отсюда к чертовой матери! У меня сын в детском саду, если не заберу вовремя, плакать будет. А? Давайте я вам рыбы…

– Ну, вот что, – решительно перебил ее первый. Видать, он из двоих был старшим. – Рыбка это хорошо, но кроме рыбки будет еще и штраф. Сколько ты тут наторговала-то? Вот давай, выгребай. А мы пока тебе квитанцию выпишем. Или не выписывать? Не выписывать! Не будем! Так и быть. И даже забудем, что тут тебя видели.

Платой за этот неудачный день стал ящик рыбы. Эти оглоеды и два бы забрали, да им в лом переть было тяжеленные ящики. Всю выручку они тоже забрали. Настя ехала домой и глотала слезы от обиды, матеря в полголоса нашу доблестную милицию.

– Уроды, вашу мать! Хуже разбойников! Нет, подумать только, а?! Тут горб гнешь, ночей не спишь, а эти суки подошли и за пять минут заработали. Чтоб вы подавились этим карпом, паразиты! Чтоб его хребет вам поперек встал в одном месте!

Настя забрала в детском саду Сережку, и помчалась к дому. Там она с трудом разгрузила из машины ящики с рыбой – чуть не надорвалась! Карпа было еще очень много, и что делать с ним, по крайней мере, до приезда Антона, Настя совсем не знала. Карпы не били хвостами и не разевали рты. Настя понюхала рыбу. Пахли они не хуже и не лучше, чем утром. Но это ведь рыба, и ее надо было как-то сохранить.

– Йес! – Настю озарило. Она заткнула ванну пробкой и открыла кран с холодной водой.

Через час в ванне плюхались ожившие карпы, а маленький Сережка стоял на табурете и визжал от восторга.

– Папа-папа!!! – радостно закричал он, когда услышал, как открывается входная дверь. – Папочка! У меня аквариум! Огромный! Пойдем скорее!

Сережка потащил Антона в ванную. От увиденной картины, специалисту по откорму ушастых тюленей стало плохо:

– Настя! Настя! Это что???

– Ох, Антоха! Я попала сегодня.

И Настя рассказала мужу, как лишилась и рабочего места, и выручки, и живности.

– Ну, ладно это все, а карпов-то зачем в воду пустила?

– А куда мне было их пустить?

– Никуда!!! В ящиках надо было оставить! Они ж теперь живые! Мало того, что пожарить нельзя, так еще и помыться негде!

Антон, чертыхаясь, кинулся ловить рыбу. Карпы выпрыгивали у него из рук. Кто-то плюхался назад в ванну, а кто-то ускользал под нее, где долго колотился в эпилептическом припадке, громыхая маленькими стеклянными баночками из-под майонеза, которые Настя собирала для мелких бытовых нужд типа сдачи анализов в лабораторию поликлиники.

На ужин у них в этот день не было ничего. Даже хлеба. Ужин плавал в ванне, жизнерадостно шевеля плавниками. Всю дорогу Антон мечтал о жареных карпах, и на тебе!

– Настена! Как жарить-то живых?

– Не знаю… – Настя расстроено пискнула.

– Ладно, иди в комнату и двери закрой. Я их убивать буду, вдруг они кричать начнут! – грустно пошутил муж.

Настя ушла в комнату, увела Сережку, двери плотно закрыла и зажала уши ладошками.

– Мамочка! Папа будет убивать рыбку? – хныкал сын. – Мамочка! Я не хочу кушать! Скажи папе, что я не голодный. И ты тоже. Ты ведь не хочешь кушать, правда?!

Настя уже хотела сорваться и остановить мужа, но тут распахнулась дверь, и она увидела на пороге Антона в ее кухонном переднике с топориком для разделки мяса в руке.

– Насть, к черту ужин! Я не могу! Ну, не убийца я! Не Чикатило какое-то! Я понимаю, что моя семья умрет от голода, но до утра никакой кулинарии!

Настя с Сережкой кинулись в ванну. Все, что смог сделать глава семейства, ярый защитник ушастых тюленей – это выпустить воду из ванны.