Текст книги "Стоявший за дверью"

Натиг Расулзаде
Стоявший за дверью

Заур М. сидел дома за столом, перед маленьким зеркалом и брился в последний раз в жизни, рассеянно и неряшливо, стараясь вспомнить вчерашнего прохожего, который показался ему очень странным. Он и ночью во сне его видел точно так же как и на улице накануне, отчетливо, будто наяву. Что-то было в облике случайного прохожего, наталкивающее на мысль об опасности, притаившейся, зорко следящей, готовой обрушиться на вас, о неадекватности поведения, если б пришлось с ним пообщаться. Заур М., кое-как окончив бритье, стер полотенцем оставшуюся мыльную пену с лица, и вновь задумался, стараясь изо всех сил вспомнить лицо вчерашнего незнакомца. Время ползло быстро, как юркая змея, уползавшая от преследователя. В комнату вплывали сумерки, было пасмурно на улице и в помещение через маленькое, давно не мытое оконце не проникало достаточно света, но это не мешало думать и вспоминать. Тем не менее, Заур М. поднялся со стула, на котором уже достаточно долго сидел, так что ощутимо отекла спина, и подошел к выключателю. Свет одинокой лампы под низким потолком вспыхнул, осветив небольшую комнату, и Заур М., будто впервые увидев её, хотя мог, закрыв глаза, сказать, что и где лежит, оглядел своё жилище и в который раз увидел свой стол, за которым с давних пор хорошо думалось и за которым он привык записывать свои воспоминания, размышления, видения и сны, увидел зеркало на столе, перед которым каждое утро брился, и маленькую двурогую вешалку, прибитую к двери изнутри, торшер с покосившимся абажуром, продавленный диван, камин, где плясали язычки огня; словом – комната далеко не блистала роскошным убранством, не было ни компьютера, ни даже телевизора, и вещи здесь были самые необходимые, вполне обыденные и старые. Теперь он постарался вспомнить выражение лица вчерашнего прохожего, что подошел к нему на улице и молча, удивленно уставился на него, причем не в глаза смотрел, а куда-то повыше, в лоб, что ли, будто нашел на нем что-то интересное, так что Заур невольно потянулся рукой ко лбу и потер его слегка, думая, что ненароком испачкался. Поглядев так довольно навязчиво, что уже начинало нервировать и раздражать Заура, прохожий, слегка покачав головой, будто чего-то не понимал, медленно удалился, так же медленно оторвав свой взгляд ото лба Заура…

…«Сегодня шел по улице и в подворотне старого дома, мимо которого тысячу раз проходил, но так и не запомнил, встретил кошку. Я нагнулся, посмотрел ей в глаза. Она испуганно отступила, но потом, кажется, поняла, что я не причиню ей вреда, и не убежала. Я нагнулся поближе к ней и снова заглянул ей в глаза, и увидел свое отражение. Она доверчиво смотрела на меня. В глазах животных более правдивое отражение, чем в глазах людей. Лето, июль, было очень жарко, и кошка, обессилев от зноя, беззвучно открывала маленькую пасть, не в силах мяукнуть. Я вошел в ближайший магазин и купил молока, но когда вышел, её уже не было в подворотне. Я стал звать её: «Кис-кис-кис!» Пожилая толстая женщина, выходившая на улицу в эту минуту, улыбнулась и сказала мне: «У нас не русские кошки, их надо подзывать так: пиш-пиш-пиш!». Когда она удалилась, я так и стал подзывать кошку – пиш-пиш-пиш! – но она не отозвалась, не появилась, видно ушла по своим кошачьим делам, или кто-нибудь забрал её, чтобы напоить. Надеюсь…»

…Некоторое время Заур глядел вслед прохожему, потом невольно, будто кто-то приказал ему, пошел за ним следом, стараясь не выпускать его из виду. Тот шел неторопливо и его легко можно было бы догнать, но Заур просто не мог понять, зачем он идет за этим прохожим, что ему нужно от незнакомца и что если тот остановится и спросит, зачем его преследуют; он шел бездумно, будто лишенный воли, выполняя чей-то приказ, и вдруг увидел что прохожий вошел в мужской салон. Заур вслед за ним тоже вошел в парикмахерскую, но мужчины там не обнаружил. Это был маленький салон, где работали всего два мастера, и одним из них – видимо, была его очередь принимать посетителя – был приветствован с вежливым воодушевлением.

– Садитесь, прошу вас, – сказал парикмахер, без нужды обмахивая полотенцем чистое кресло, и окинул Заура профессиональным взглядом. – Побрить, постричь? – С сомнением спросил он, внимательно оглядывая свежевыбритого и постриженного посетителя.

– Нет, – сказал Заур, будто очнувшись от беспамятства. – Я так… Сюда сейчас мужчина заходил…

– Мужчина? – пожал плечами парикмахер. – Какой мужчина?..

Заур, утратив статус клиента, явно становился ему неинтересен.

– Никто кроме вас не заходил, – подтвердил и его товарищ.

Заур извинился и вышел из парикмахерской совершенно растерянный под насмешливыми взглядами двух мужчин – ведь он своими глазами видел, как странный прохожий не спеша входил в салон…

…«Сейчас октябрь, накрапывает дождь, осень. И мне все такие хорошие сны снятся. Про любовь. Меня любит молодая нежная девушка, так хорошо, что не хочется просыпаться, но я просыпаюсь, с досадой и сожалением вспоминаю свой возраст. Так хочется влюбиться, но ведь я ни с кем почти не общаюсь, и в последнее время редко выхожу из дома…»

… Теперь он, сидя за столом при свете, разогнавшем сгущающиеся сумерки в комнате, старался вспомнить лицо, выражение лица, странный взгляд вытаращенных глаз молчаливого прохожего, но все вставало перед глазами расплывчато, и даже то, что он встал и включил свет, надеясь на эту маленькую встряску, когда любое движение или резкий жест, вдруг помогает вспомнить слово, имя, внешность, не помогло; даже во сне он видел незнакомца отчетливо, как наяву, а теперь не мог вспомнить; и он повертел головой, словно отряхивая ненужные, бесполезные усилия, не приносящие никакой пользы, бесцельные, пустые…

«Зачем это мне? – подумал он. – Зачем это навязчивое желание вспомнить?..»

Постучали в дверь. Стук был робкий, как бы извиняющийся, будто стучавший не хотел беспокоить хозяина комнаты, но в то же время вынужден был стучать. Заур подошел к двери, стараясь приглушить звук шагов, и стал прислушиваться. Он услышал тихое, хриплое дыхание с той стороны. Глазка на двери не было, и он мог только спросить, чтобы узнать, кто там стоит за дверью, но он не хотел обнаруживать себя и ждал, какая последует реакция у стучавшего с той стороны. Заур приложил ухо к двери и ему показалось, что стоявший за дверью затаил дыхание. Или может он тихо ушел? Надо было открыть дверь, чтобы убедиться в этом. Заур протянул руку к замку, но тут же отдернул, раздумав. Какое мне дело до того кто там, за дверью? – подумал он. – Мне он не нужен. Это я ему нужен, раз он пришел.

Он уже хотел отойти от двери и усесться на свой стул, когда за дверью послышался голос такой же робкий и тихий, как и недавний стук.

– Может, вы откроете? – спросил стаявший за дверью. – Я знаю, вы там. Здесь очень холодно, а я простужен.

Заур ответил не сразу, раздумывая, стоит ли вообще отвечать, но после паузы тоже тихо, но довольно жестко сказал:

– Я не знаю, кто вы.

– Вы будете удивлены, – тут же последовал ответ, будто заранее заготовленный, и в голосе стоявшего за дверью человека почувствовалась улыбка, словно он приготовил приятный сюрприз и ему не терпится преподнести его.

Дальнейший диалог с двух сторон запертой двери выглядел бы смешным, и Заур осторожно отворил дверь. На пороге стоял вчерашний прохожий, и Заур сразу признал его, вчерашний странный прохожий, долго разглядывавший его на улице и потом непостижимым образом пропавший в мужском салоне. И плащ, и волосы гостя были мокрые.

– Можно войти? – спросил пришедший.

Заур молча посторонился, пропуская незнакомца в комнату. Тот вошел и тут же устремился к камину, единственному предмету, придававшему уют этой убогой комнате, протянул к огню руки, потирая их с видимым удовольствием, потом, уже не спрашивая разрешения, снял с себя мокрый плащ и повесил его на пустую вешалку на входной двери.

– Какой у вас странный дом, – сказал гость.

– У меня здесь всего лишь одна комната, – сказал хозяин, теперь внимательно приглядываясь к гостю: тот был примерно одного возраста с ним, суровое лицо, длинные волосы и бородка, придававшие гостю артистический вид, яркие, черные, вытаращенные глаза большой интенсивности, – А вы собственно…

– Да, – не дал ему договорить гость. – И в нее попадаешь сразу с улицы. Не боитесь воров?

– Тут нечего воровать, – сказал Заур. – Сами видите…

– Да, пока нечего воровать, – таинственно произнес гость и повторил многозначительно. – Пока…

– А вы, собственно… – повторил попытку Заур, но гость опять бесцеремонно перебил его.

– На вас указал жребий, – непонятно произнес он. – Вам повезло.

Заур молчал, ожидая объяснений. Гость с каждой минутой становился все нахальнее, будто не он только что так робко, тихо стучал в дверь.

– Не говорите загадками, – сказал Заур. – Что вам нужно?

Тогда гость, не спуская взгляда с хозяина, полез в карман и вытащил небольшую коробку, напоминавшую табакерку – вещь, которой давно уже никто не пользуется.

– Что мне нужно? – усмехаясь, повторил незнакомец, явно стараясь дать понять, что это он нужен хозяину дома, а не наоборот. – Дело в том, что я хочу… нет, не так… Я должен… просто обязан вручить вам подарок. Это такой подарок, о котором вы и мечтать не смели. Но прежде мне надо знать ваше имя, – вдруг резко поменяв тон, чуть ли не приказным голосом, заявил незнакомец, и вдруг на глазах у хозяина дома лицо гостя стало неузнаваемо меняться, будто он корчил фантастические рожи и лицо его стало неожиданно гибким и мягким как глина, из которой можно было вылепить тысячи подобных лиц, так что невольно хотелось потрогать его странную, кривлявшуюся физиономию. Это продолжалось несколько мгновений, после чего облик незнакомца вновь принял свои прежние очертания. И он продолжил резким тоном, совершенно далеким от первоначального, заискивающего, чуть ли не умоляющего тона, когда он стоял за дверью под дождем и просил впустить его в комнату.

– Итак, ваше имя! – чуть ли не выкрикнул он.

Хозяин дома выдержал паузу, что, по его мнению, должна была подчеркнуть, что он абсолютно не намерен подчиняться беспочвенным приказам незнакомца, но, тем не менее, помолчав, сказал свое имя.

– Заур.

– Что это за имя такое? – недовольным тоном проворчал незнакомец.

– А что? – не понял хозяин. – Имя как имя. Очень даже популярное.

– Не подходит вам, – возразил незнакомец, пряча усмешку, – Вашим годам. Возрасту. Слишком какое-то молодежное.

– Вот уж не знал, – пожал плечами хозяин, ехидно усмехаясь. – Ношу это имя уже больше семидесяти лет.

– Возраст ваш я знаю, но не интересовался именем, – было заметно, что незнакомец забавляется, ёрничает, и имя Заура ему было известно так же, как все остальные сведения о хозяине дома.

– А почему вообще вы мной интересуетесь? – грубовато спросил Заур, ему уже начинало надоедать давление со стороны незнакомого человека, он не выносил чужой напористости, и потому счел должным предупредить незнакомца. – Отвечайте, не то я, не то я…

…«В жизни я много раз поступал гадко, нечестно, люто ненавидел людей, доставивших мне неприятности, не умел прощать, это даже не приходило мне в голову – прощать. Люди такие разные, совсем не похожи на тебя, хотя ты наделяешь их свойствами присущими тебе, но они – не ты, они как инопланетяне. С недавних пор меня тяготит общение с ними. Что мне делать? Я хочу их любить, но не потому, чтобы когда меня не станет, они бы говорили: какой был хороший, добрый малый. Нет, это нужно мне, и если я научусь любить – я чувствую это, я знаю – что-то откроется в моей душе, ранее неведомое, хлынет свет из моей души, как в яркое солнечное утро свет вдруг заливает мою комнату, когда утром я отдергиваю занавески перед окном. А пока… Может, я слишком хорошо знаю людей, и это не позволяет мне…»…

… – О-о-о! Угрожаете? Впечатляет… Не то я, не то я?.. Но не горячитесь, – сбавив тон, миролюбиво сказал незнакомец. – Вы благодарить меня будете, когда узнаете цель моего визита.

И неожиданно высунув язык незнакомец стал доставать им кончик носа, поглядывая на Заура, будто желая убедиться: нравится это хозяину, или нет. Заур удивленно наблюдал за странным поведением гостя.

– Ну? – строго спросил он. – Долго мне ждать?

– Дело в том, что мне поручено вручить вам необычный и очень ценный подарок, – сообщил незнакомец почти шепотом, словно в комнате был еще кто-то, кому нельзя было слышать его слова. – Необычный и очень ценный, – повторил он, указывая на коробочку, что выложил на стол перед собой.

– Что это? Кем поручено?

– Всевидящее Око, что следит за всеми, выбрало почему-то вас, – загадочно произнес незнакомец, понизив голос до еле слышимого шепота, так что хозяину дома пришлось приблизить ухо к его губам, чтобы расслышать и не переспрашивать. – Лично мне вы не нравитесь, потому я вчера на улице и разглядывал вас долго и неодобрительно покачал головой, если вы заметили, – с детской откровенностью заявил он, – но не мне выбирать.

– Ладно, ладно, – проговорил Заур и ворчливо с плохо скрываемой угрозой в голосе добавил. – Раз подарок мне, давайте и побыстрее выметайтесь, у меня дела…

– Никаких дел у вас нет, – категорически заявил гость, будто знал все о хозяине. – Вы только делаете вид, что над чем-то работаете. А вот подарок… Подойдите поближе… Видите кнопку на этой коробочке? Нет, нет! Не нажимайте! – испуганно вскрикнул он, хотя рука хозяина вовсе и не тянулась к принесенной им вещи, – Заур! – громко произнес он имя хозяина и захихикал. – Ладно. Дело вот в чем. Слушайте внимательно… – но тут взгляд незнакомца упал на толстую раскрытую тетрадь на столе с дешевенькой ручкой на тетрадном листе.

– Что это вы пишете? – спросил гость.

– Это вас не касается, – недружелюбно ответил Заур. Он все больше убеждался, что гость просто разыгрывает его: какой-то нежданный подарок, кнопка на коробочке, которой вовсе и не было, если приглядеться, обсуждение его имени, перескакивает с одного на другое: нет, нет, это было похоже на розыгрыш, да и кому придет в голову присылать ему подарок, а тем более очень ценный, – Вы мне надоели. Уходите.

– Не гоните меня, – сказал незнакомец умоляюще, вновь впадая в шутовской тон, – Если вы узнаете, зачем я к вам пришел, вы меня очень даже полюбите. У вас что, даже компьютера нет?

– Он мне не нужен, – сказал Заур.

– Скажите, пожалуйста, какие мы!.. – покачал головой незнакомец и нагнулся, посмотрел под стол: на полу лежали в беспорядке десятка два таких же толстых тетрадей, что на столе. – И вы все их исписали? Что это? Стихи?

– Нет, – ответил Заур, но на этот раз тон его был более мягким и доброжелательным, в нем вдруг проснулось желание поделиться своими планами, рассказать об очень личном, о своем творчестве, как у всех пишущих, честолюбивых людей, в нем долго таилось и теперь проснулось тщеславие, и захотелось поговорить о том, что он писал и продолжает писать уже много лет, раз уж попался добровольный слушатель, первый на протяжении долгих лет, поделиться с незнакомым человеком, что было, как он думал, гораздо лучше и интереснее, чем делиться сокровенным с близкими, которые могли бы поднять на смех; как в поезде в дальней дороге вдруг невольно разговоришься с незнакомым пассажиром, соседом по купе, расскажешь ему о самом заветном, что не каждому другу можешь рассказать, зная, что через несколько часов твой попутчик покинет тебя и больше никогда вы не встретитесь, но сейчас, когда поделишься с ним, тебе станет гораздо легче, будто переложил груз своих забот на плечи чужого человека, которому, кстати, плевать на твои заботы и проблемы.

– Нет, – повторил Заур уже гораздо мягче. – Это… это описание моей жизни.

Лицо гостя вновь исказилось, как смятая маска из мягкого пластилина, но опять почти тут же пришло в обычное состояние, так что можно было подумать, что жуткая, нечеловеческая гримаса привиделась на миг.

– Что с вашим лицом? – спросил Заур прямо без обиняков, будто стараясь убедиться, что не привиделось, что невозможные искривления физиономии гостя были на самом деле, в реальности.

– И что вы описываете? – спросил гость, проигнорировав вопрос Заура. – Печатаете в прессе? Хотите стать писателем и прославиться?

– Нет, я пишу для себя, – сказал Заур. – И никому не показываю.

– Для чего?

Заур ответил не сразу, задумавшись.

– Чтобы знать в дальнейшем как прожил этот день, этот год, эту жизнь. И как жить дальше. Сколько ошибок наделал, сколько подлостей, плохих поступков, и сколько добрых дел, сколько добрых мыслей передумал за день, и сколько недоброжелательных, скольким людям хотел бы отомстить за обиды, хотел бы убить, уничтожить, стереть с лица земли, а скольким хотел бы пожелать добра и сделать хорошее, изменить их жизнь к лучшему, спасти их от нищеты, от тяжелых болезней, если б был в силах…

– Вот! – обрадовано воскликнул гость, с таким видом, будто поймал хозяина на слове и бесцеремонно тыча ему в грудь пальцем, – Вот именно поэтому я и здесь. Я принес вам эту возможность – осчастливить себя и других, но очень малое количество людей, а конкретно – всего лишь одного… Кроме себя, разумеется. Но тоже ведь неплохо, а… Не у каждого может появиться такая возможность. Но Всевидящее Око выбрало именно вас. Не знаю, почему… Может из-за вашего дневника, где вы каетесь в грехах и хотели бы стать лучше… Но ведь нет людей без изъянов, без злости, просыпающейся в душе, без черной зависти, без желания уничтожить своих врагов, без тщеславия и без задней, далеко в сознание запрятанной мысли… хи-хи… мыслишки – опубликовать когда-нибудь такие вот тетрадки и прославиться…

– Нет, я…

– Я не хотел вас обидеть, – не дал договорить Зауру гость. – Я просто говорю, что нет людей, абсолютно похожих на ангелов, безгрешных, как годовалое дитя… Разве что – пророки… Да и то… Кто их знает, какие мысли копошились в их невинных с виду черепушках… Все-таки, что ни говори – мужики, мужчины… Читали Толстого «Отец Сергий»?.. Вот то-то…

– Кто вы? – внимательно приглядываясь к гостю, спросил Заур, безуспешно стараясь заглянуть ему в глаза, поймать его взгляд, который тот умело прятал, то высматривая что-то в раскрытой тетради на столе, то снова и снова заглядывая под стол, будто желая пересчитать толстые исписанные тетради на полу, то поглядывая на свой высохший уже плащ, готовый принять его.

Кстати, и плащ, висевший на сиротливой вешалке на двери, как и лицо незнакомца давеча, неизвестно когда и как поменял свою форму и теперь был похож на старинные плащи, в которые кутались испанские бандиты и отщепенцы в назидательных рассказах Сервантеса.

Почувствовав испуг хозяина дома, незнакомец придвинул к себе коробку, которую называл бесценным подарком и сказал, обращаясь к Зауру:

– Что ж, приступим к делу. Я и так отнял у вас немало времени, – захихикал издевательски он, – Придвинтесь поближе. Смотрите.

Незнакомец раскрыл шкатулку, которая при ближайшем рассмотрение оказалась ничего общего не имевшей с табакерой, и вытащил из деревянной, отполированной коробки маленький пожелтевший листочек бумаги.

– Сюда впишете свое имя, – произнес он тоном не терпящим возражений и так уверенно, будто уже получил согласие Заура. – И будете вечно жить. Вечная жизнь! А!? Как вам такой подарочек? Здорово я вас ошарашил, а!? Ха-ха-ха! – вдруг залился незнакомец идиотским смехом.

– Кажется, пришла пора вам убраться, – сказал Заур, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить, – Вы для того отняли у меня столько времени, чтобы поиздеваться?

– Ну, насчет времени вы мне не вешайте лапшу, не втирайте, как сейчас принято говорить, не такое уж оно у вас дорогое, вы же законченный бездельник, особенно в последние лет десять, если не считать, конечно, этих ваших довольно странных занятий – исписывания тетрадок непонятно чем и непонятно зачем. Вы поняли, что я вам только что сообщил? Вы станете обладателем вечной жизни, будете жить вечно, бесконечно, оставаясь в таком же виде и в таком возрасте, как в эту минуту, что я с вами разговариваю. Все вокруг вас будут постепенно стареть и умирать, все ваши знакомые, товарищи, друзья, родные, взрослые и дети, кто от преклонного возраста, кто от болезни… а вы будете жить, заведете новых знакомых, может – новых родных, и будете продолжать жить, жить, жить вечно!

…«Я сидел на подоконнике и смотрел на пустынную улицу, залитую солнцем. Напротив окна нашей квартиры росло огромное раскидистое дерево, возле которого мы, мальчишки обычно играли. Мне было четыре года, и я был наказан за какую-то очередную провинность, и потому не мог выйти на улицу, был заперт дома. Но сейчас и на улице никого не было из детей, потому мне было не очень обидно, что меня заперли, а сами ушли. Я сидел и не знал, чем заняться, фигурки из пластилина, что я лепил, мне надоели, картинки из новой книги я давно уже пересмотрел, мамины драгоценности, дорогие кольца, серьги, ожерелья, которыми я любил играть, когда её не было дома, тоже не вызывали уже интереса, вот я и сидел, скучал… По улице проезжал грузовик с открытым кузовом, я услышал шум мотора, потом появился и сам грузовик, а в открытом кузове его стояла большая, огромная железная клетка, и рядом стоял мужчина, держась за край этой клетки, и курил папиросу. Грузовик проезжая зацепил верх клетки за ветку дерева и опрокинул её. Каким-то образом человек куривший папиросу, упал вместе с этой огромной клеткой, и оказался под ней. Ему размозжило голову. Я вскрикнул. Это произошло в нескольких шагах от меня, от нашего окна, и я видел, как расплющило голову человека, который только что стоял в кузове грузовика и беззаботно курил папиросу. Ночью я не мог спать, все вставало перед глазами, как упал мужчина и на него свалилась огромная железная клетка, размозжив ему голову, и я не мог понять: как это может быть – вот живой человек, курит папиросу, смотрит по сторонам, видно, что ему доставляет удовольствие, что он едет в кузове грузовика, смотрит на все сверху вниз, чешет щетину на лице, и вдруг, через секунду – лежит весь в крови, не дышит, не движется, мертвый, мертвый, не человек уже, неподвижное тело… Это потрясло меня. Потом когда вернулись мои родители и выпустили меня, запертого в квартире, я выбежал на улицу и видел, как дворничиха подметала то место, где раздавило мужчину и смывала кровь из ведра. Уже давно уехал грузовик, приехали и уехали милиционеры, что-то сделав, записав, поговорив, убрали труп с улицы, а следы крови подметала дворничиха, вытирая жалостливые слезы. Но тут мама, узнавшая от соседей, что произошло у нас на улице в её отсутствие, крикнула мне в окно, чтобы я немедленно шел домой…»…

… И тут вдруг будто что-то необъяснимое произошло с Зауром, что-то постороннее вторглось, внедрилось в его сознание, он словно вмиг лишился воли, способности думать; он безоговорочно поверил словам незнакомца, и эти слова уже не казались ему нелепостью, не казались бредом как в начале разговора, он поверил, что такое может быть, что гость говорит правду, и такое случилось именно с ним, Зауром; и это подарок, бесценный подарок судьбы, подарок Всевидящего Ока, как утверждает незнакомец, и он должен принять его, этот великий дар, потому что из всего человечества, что населяет Землю, оно, Всевидящее Око выбрало только одного человека – Заура, только его отметило и посчитало достойным такого подарка, и таким образом он, Заур – избранный. И не его ума дело, почему выбор пал именно на него. Может из-за его исповедей в тетрадях, где он каялся, каялся и признавал свои ошибки, жалел о подлых своих мыслях, признавал неправедную свою жизнь, хоть жизнь его ненамного отличалась, наверное, от жизней многих миллионов людей, населявших планету. Но он в отличие от них, от многих и многих миллионов, что, наверное, не задумывались ни на миг о правильности своих жизней, он задумывался и сожалел о многом, о многих своих делах, поступках и мыслях, что теперь не вернешь. И если б была возможность повторить, он бы все исправил, потому что в отличие от массы людей, которые с фальшивой гордостью произносят избитую фразу: «Если б мне пришлось начать все сначала, я бы поступал так же, я бы прожил точно так же, потому что я ни о чем не жалею в своей жизни», он не поступал бы так же, потому что сожалеет о многом, и многое изменил бы, если б представилась такая возможность. И вот возможность представилась. Ему дарят бессмертие. Дарят вечную жизнь, чтобы он прожил её иначе, чем жил до сих пор, чтобы мог без ложной, фальшивой гордости сказать – да, я живу правильно, и я исправлю все свои ошибки, что совершал до сих пор, буду помогать всем, кто нуждается в моей помощи, протягивать руку слабым и не склонять головы перед сильными. Он думал так и теперь всем существом своим, всей душой, всем сердцем и кровью поверил, что слова незнакомца – чистая правда, и ему, Зауру надлежит жить вечно и многое еще увидеть на земле такого, что не смогут увидеть живущие рядом с ним люди.

– Вот здесь, на этом листочке распишитесь, – сказал незнакомец, будто услышав мысли Заура. – Это будет наш с вами контракт.

Внезапно свет в комнате погас, а кто-то, проходя под окном, оглушительно чихнул, но ни гость, ни хозяин даже не обратили внимания на отключение электричества, такое нередко случалось в этой части города.

Заур посмотрел на листок, что незнакомец положил перед ним на стол и бездумно, словно кто-то руководил его действиями, но в то же время с глубочайшей верой в сердце, как-то вдруг сильно забившимся, громко застучавшим в груди, и казалось стук этот был слышен и незнакомцу, с улыбкой следящему за каждым движением руки Заура, шарившего в поисках ручки на столе…

– Нет, ручка не понадобится, – опережая его жест, сказал незнакомец. – Вы пальцем…

– Пальцем? – как сквозь сон спросил Заур, почему-то вовсе не удивившись, как будто это было для него обычным делом – расписываться пальцем.

– Да, – подтвердил гость.

И Заур стал водить пальцем по клочку бумаги, машинально выводя свою подпись. И она появилась, и светилась в темноте комнаты алая, как кровь. Это и была кровь. Заур стал разглядывать свой палец и никаких следов пореза или укола не разглядел. Тут вспыхнул свет, незнакомец ловко смахнул контракт, подписанный Зауром обратно в коробку, спрятал коробку в карман и сказал, широко и доброжелательно улыбаясь:

– Поздравляю! С этой минуты вы вступили в бессмертие… Кстати, одна маленькая формальность. Я забыл это сказать.

– А ч…что? – с тревогой спросил Заур, уже беспокоясь о том, что договор только что подписанный о – теперь уже страстно, нетерпеливо, всем существом своим ожидаемом – бессмертии, может быть расторгнут из-за какой-то мелочи, ерунды…

…«Я последние несколько дней вспоминаю своего погибшего друга детства. Он уехал из родного города в большой, огромный мегаполис и там в короткое время стал богатым и известным человеком. Он, уезжая, признавался мне: я не вмещаюсь в этот город, он меня сковывает, мне нужен размах, большие дела, а большие дела делаются в больших городах. Он был очень энергичным, импульсивным, авантюристом высшей пробы, рискованным игроком, играл по крупному, лез в драки, одним словом – был полной противоположностью мне, но это не мешало нам дружить, по-настоящему дружить и крепкая мужская дружба связывала нас с самого детства до его кончины. Он в детстве часто защищал меня, лез в драку и учил меня драться, злясь на мое неумение постоять за себя. Но кое-что я все-таки от него перенял, и порой во мне просыпается совершенно необоснованная задиристость, и мне кажется, я в такие минуты произвожу впечатление человека, который все-таки может достойно ответить обидчику… Он зарабатывал большие деньги, точнее – делал большие деньги, и его отец, и я, мы были рады за него, за его успехи. Но потом оказалось, что он нажил состояние на темных, опасных махинациях и связался с подозрительными личностями. Его убили люди, с которыми он сотрудничал, которые давно хотели прибрать к рукам его бизнес. Мы с его отцом ездили в тот огромный город за его телом, привезли, и его отец похоронил моего друга даже не в нашем городе, а в маленьком селе, где он родился. Позже его отец поставил на могиле памятник. Я поначалу порой ездил навестить его могилу, хотя село находилось в горах далеко от города и дороги к нему вели ужасные, и редко какой шофер соглашался ехать туда. Но мне было грустно без моего давнего друга. Я стоял на маленьком сельском кладбище, на солнцепеке и смотрел на памятник. Он был очень похож на моего погибшего друга – такой же порывистый, неугомонный, вечно куда-то рвущийся, вслепую, напролом. Я стоял у памятника и вспоминал наше детство, мне было очень одиноко, может потому что я редко так близко, как с ним сходился с людьми, и я думал: вот человек, который ворочал большими делами и большими деньгами в огромном городе, в одном из мировых центров, и вот его конец – он лежит на маленьком кладбище маленького села, о котором даже мало кто слышал. Потом – это несколько раз повторялось – меня вдруг охватывала острая тоска, и ужасно хотелось сорваться посреди рабочего дня, взять такси и поехать к нему на кладбище, но думал, размышлял: чувство внезапно охватившее меня, так же внезапно могло исчезнуть, испариться, и, поехав, я бы стоял как пень у его памятника, ничего не ощущая, с застывшей душой. Но ведь, думал я, с другой стороны – вспомнить и захотеть это ведь все равно, что поехать…»…

… – Да, и в самом деле мелочь, – подтвердил незнакомец мысли Заура и неожиданно вытащил из кармана маленький револьвер и положил его на стол перед хозяином.

– Что это? – невольно отшатнулся Заур, увидев оружие, и только сейчас догадался спросить. – Кто вы?.. Кто вы такой?

– Это неважно. Скажем так: я тот, кто послан, чтобы передать вам такой редкий подарок – бессмертие.

– И чего вы хотите? – с нарастающим беспокойством в голосе спросил Заур. – Какая еще мелочь… осталась. Зачем этот револьвер?

– Ах, ерунда… – отмахнулся незнакомец, улыбнулся и с улыбкой продолжил. – Этот пункт обговорен в нашем контракте: можете убедиться.

И он снова полез в карман за коробкой, в которую уложил лист, вытащил его, но теперь маленький кусочек бумажки, на чем расписался кровью Заур превратился в огромный лист папируса, который незнакомец все разворачивал, разворачивал, пока не добрался до красной светящейся подписи хозяина дома, венчавшей многие пункты, перечислявшиеся в контракте.

– Вот, сами убедитесь, – повторил незнакомец. – Я от себя ничего не добавляю. Не имею права. Мое дело – доставка. Читайте.

Заур склонился над огромным листом желтого пергамента и увидел красиво каллиграфически выписанные незнакомые знаки, множество невиданных доселе иероглифов.