Текст книги "Путешествие по спирали времени"

И выглядеть она стала по-другому. Глаза стали ярче, кожа просвечивала румянцем, исчезли тесные стены каморки, перестала давить на плечи темнота. Консуэло оказалась выше ростом и стройнее. Она полюбила яркую одежду из ласкающего тело шелка. А вот украшений не носила. Они разочаровывали ее своим искусственным блеском, неправдошным светом. И только один браслет она не снимала никогда. Тоненькая серебряная цепочка на правом запястье с прикрепленным к ней ключиком появилась на руке давно, Консуэло не помнила когда и откуда.

И Любовь мужчины, что всегда был рядом, проникла в ее сердце. Он оказался удивительно родным и понимающим. Не обещал звезд с неба, просто каждый вечер зажигал их на ее небосклоне. Не носил ее на руках, но делал ее путь легким и радостным. Не говорил звенящих слов, а только пел ей мягким, бархатным своим баритоном тихие песни о вечности. И становилось Консуэло тепло и спокойно. Сила его Любви вливалась в нее, сливалась с таким же светящимся потоком в ее сердце и окутывала их прозрачным, но не проницаемым для зла, облаком. И называлось то облако Счастьем.

Любопытство – верный спутник женственности. Консуэло, несмотря на крайнюю занятость, все искала в своем новом жилище дверь, замкнутую тем ключом, что она носила на запястье. Все двери в ее освещенном солнцем дворце были открыты, свет проникал беспрепятственно сквозь чистые окна в комнаты и через открытые двери в просторный коридор. Но Консуэло не успокаивалась, даже друзей просила помочь в поисках. Вот однажды Старый Друг и нашел под лестницей запертую дверь. Показал на нее Консуэло, пожелал интересных исследований и ушел.

А Консуэло, ни на минуту не сомневаясь, вставила ключ в замочную скважину. Дверь зло скрипнула, и из глубины комнаты хлынула на Консуэло давно забытая тьма. Страх перехватил холодными пальцами горло, холод сковал руки и ноги. Стены дворца дрогнули, и Консуэло увидела себя внутри темной комнаты, дверь захлопнулась у нее за спиной. Невидимые голоса заговорили с ней. Первым зазвучал голос бывшей подруги: «Все знают, что ты хуже всех! Тебя никто не любит, все отвернулись от тебя, ты никому не нужна!». Потом голос из далекого, еще до детского, прошлого: «Это лишний ребенок, он никому не нужен, избавься от него, пока не поздно». За ним голос того, с темным взглядом, которого пыталась спасти, да наткнувшись на его любовь к боли и нищете, не справилась: «Ты не способна мне помочь! Ты вообще ни на что не способна, самозванка!». Сирена, возвещающая беду, разорвала сознание, и раньше, чем Консуэло поняла, что это она кричит, Мир покинул ее сознание.

Ее нашли через несколько часов, лежащей на полу у входа в маленькую комнатку под лестницей. Если бы кто-то из присутствующих вспомнил детские фотографии Консуэло, то они узнали бы эту комнату. Ее детскую. Розовые обои, легкие занавески, шкаф с любимыми книгами и криво прибитая детскими руками защелка на двери.

Она дышала ровно, сердце билось, спокойно отсчитывая удары, но никто не мог привести ее в чувство. Слезы катились из-под век, но глаза оставались закрытыми.

Приходила Эриана, она любящим сердцем друга почувствовала беду. Держала Консуэло за руку, говорила ей о Любви Мира, о неоконченном Пути, о том, что верит в нее и ждет ее здесь, в живом Мире.

Приходила и бывшая подруга, пнула безжизненное тело, рассмеялась сухо и ушла с победной улыбкой.

Гладили по мокрым щекам дети, звали: «Мамочка, милая мамочка, возвращайся к нам, мы любим тебя, ты так нужна нам».

И Недобрый Друг навестил. Присел на край кровати, проговорил проникновенно: «Ты и не могла с этим справиться, это сильнее тебя, не стоило тебе выходить из тьмы».

И добрый Старый Друг, укоряющий себя в том, что не остался тогда с нею рядом, позволил открыть дверь в одиночестве. «Возвращайся девочка, Мир полон Любви, тебя здесь не хватает».

Но Консуэло не слышала добрых слов и не реагировала на змеиное шипение злых.

А ее Мужчина всегда был рядом. Продолжал зажигать звезды, которых она не видела, петь ей песни, которых она не слышала. И в какой-то момент ему показалось, что он потерял ее навсегда. Он закрыл лицо руками и заплакал. Силы оставили его, и вдруг пришла такая нестерпимая боль, что Мужчина подумал, что умирает. Это боль раздирала его сердце, в ушах звенела сирена, шипели не слышанные никогда в жизни злые слова: «не нужна, никто не любит, избавиться, не справишься». Единственный способ избавления от боли знал он. Единственное лекарство. Мужчина взял гитару и заиграл. Он играл боль и страх, тьму и непроницаемые стены. Музыка звучала, затопляя своими волнами шипящие злые слова. Она вливалась в душу Консуэло, неся веру в Любовь Мира, в его защиту, в его преданность. «Ты нужна Миру, он доверяет тебе страдающие души, никто, кроме тебя, не в состоянии помочь им! Мир любит тебя, ты часть Его, совершенная и прекрасная. Ты можешь справиться с любой задачей, ведь твой Мир поддерживает тебя». Музыка, наполнив душу, потекла в сознание, оно откликнулось Знанием Любви, чувства ожили, затрепетали, принимая Любовь. Консуэло проснулась.

Увидев себя в той самой комнате, что напугала ее, вздрогнула, и в следующую минуту узнала розовые обои и легкие занавески.

– Моя детская… – пробормотала она растерянно.

Эмоции захлестнули ее. Сначала пришел страх и обида, а потом… Она вспомнила длинные, спокойные вечера наедине со своими книгами. Вспомнила, как радовалась новым обоям в мелкую розочку… Как весной, впервые после долгих холодов, мама распахнула окно и повесила новые розовые занавески. Выглянула из окна и увидела свой старый сад. Ее детство вдруг вернулось к ней, окрашенное совсем другими красками. Не было в нем темной, тесной кельи. Солнце сверкало и смеялось на стенах детской. Был там смех и разбитые коленки. Пятерка за сочинение и ощущение радостной гордости. Были пионерские костры и дрожь первого поцелуя. И мама там была, любящая и понимающая. И папа играл с Консуэло в шахматы в старом саду. И Любовь была безоценочной и безусловной всегда, изначально, с момента сотворения Мира. И Консуэло знала это всегда. Никогда не сомневалась. А боль… Конечно, была и боль. Боль любящего сердца, способного воспринимать чужие чувства. Боль, помогающая исцелять. Но это уже совсем другая история. О том, как…

Жила-была счастливая женщина с поющим именем Консуэло…

Прощение

Сердце заныло, потянуло сладкой болью, стукнулось тревожно… и затихло. Странно умирать вот так. Всю жизнь бояться смерти, представлять себе ужасы умирания, холод небытия. А на самом деле все так просто… Только что жила-была Жанна, вдруг легкое, даже приятное недомогание – и нет больше мира по имени Жанна Курагина, женского пола, разведена, бездетна, шатенка с карими глазами, любительница домашних цветов и семейных комедий.

Горестного ощущения расставания с телом, как писали в женском журнале, не произошло. Бестелесное существование показалось нормальным и естественным, будто иначе и не бывало. Полет в заполненном мягким золотым светом туннеле был, как знакомая до скуки дорога с работы домой. Не вызывал – ни восторга, ни ужаса.

А вот место, в котором полет закончился, удивило. Самая обыкновенная комната ожидания у двери в кабинет начальства. Народу собралось много, их бестелесность не очень бросалась в глаза, так как они все еще сохраняли форму тела и даже какое-то подобие одежды, бесплотное, полупрозрачное подобие.

А вот секретарша в этой комнате была действительно необыкновенной. Высокая, почти совсем прозрачная, со струящимися облаками вместо волос, с лучистыми глазами неопределенного цвета. Казалось, они одновременно небесно-голубые, золотые и бездонно-черные. И уловить момент их изменения не удается, как не старайся.

Секретарша глубоким грудным, немного низким, но при этом совершенно бесспорно женским голосом вызывала тех, кто, услышав свое имя, суетливо вскакивал и направлялся к тяжелой кожаной двери. Через некоторое время они выходили обратно, растерянные, подавленные, рыдающие или улыбающиеся, с горящим над головой приговором.

Жанна присела в уголке и стала наблюдать. Вот вышел мужчина, его лицо выглядело напуганным, глаза беспокойно метались, а над головой кровавым светом горело слово «виновен».

Женщина с заплаканным лицом и умоляющим взглядом вжимала в плечи голову, над которой короной горело слово «прощена».

В какой-то момент секретарша вошла в комнату и вынесла оттуда бесформенный шевелящийся сверток, над которым светилось «очищен».

Жанна задумалась о своей жизни, пытаясь спрогнозировать возможный приговор.

На миг в мозгу возникло грустное лицо матери. Так и не собралась Жанна зайти к ней. Мать звонила, жаловалась на одиночество, а Жанна все время оказывалась занятой. Привычка находить себе оправдание не подвела и теперь. В ответ маминым просящим глазам прозвучал в уме ответ: «Ты всю жизнь жила для себя. Ты все сделала, чтобы остаться одной на старости лет! В моем детстве ты думала о том, как устроить собственную жизнь, когда я выросла, всегда осуждала меня и никогда не понимала. Меня нельзя осуждать в невнимании к тебе. Это только твоя вина».

Жанна вспомнила, сколько слез было пролито, когда мама в ответ на жалобу, что не ладится у дочери семейная жизнь, ответила: «Ты сама во всем виновата. Вышла замуж за быдло, я тебе говорила! Ты же не хотела слушать, а теперь вот разводишься, меня перед людьми позоришь». Жанне так была нужна поддержка, тепло, уверенность в том, что не останется она одна в своем горе, а она…

Тогда ее бывший муж, главная ошибка ее жизни, жестоко избил ее. Причина для ссоры была глупая, детская, они кричали друг на друга, размахивали руками, оскорбляли, и вдруг Виктор схватил ее за волосы и стал бить головой об стенку. Когда Жанна была почти без сознания, он вдруг опомнился, закрыл руками лицо и выбежал из комнаты. Потом он долго умолял о прощении, но вернуть ничего было невозможно. Уже больше никогда Жанна не смогла довериться мужчине. Сколько было впоследствии ухажеров, друзей, поклонников, но память об озверевшем лице Виктора не позволяла ей даже задуматься о новом браке. Вся ее личная жизнь свелась к переживанию за подруг, обсуждению, а иногда и осуждению их личной жизни.

Когда Яна поделилась с ней своим счастьем, она очень расстроилась. На глазах рушилось две семьи. Валерка бросал двух дочек, Яна оставляла двух сыновей без отца. «На чужом несчастье своего счастья не построишь», – шипела Жанна на кухне. Высказать свое мнение подруге не решилась, да и дружба сошла на нет потихоньку. Но с другими товарками, под чаек, Жанна еще долго обсуждала горькую историю разбитых семей.

Жанна почти успокоилась, ясно увидев, что на протяжении всей своей многострадальной жизни столько раз оказывалась жертвой чужого непонимания, злобы, развращенности, что если и были в той жизни ошибки, то искупила она их с лихвой. И когда Жанна уже совсем настроилась на благоприятный исход последнего суда, из открывшейся двери вышла ее мать.

– Мама… как? Разве ты тоже… – бросилась женщина к матери, но секретарь мягким жестом отстранила ее и прижала к губам палец.

И тут Жанна увидела над головой у матери горящее слово «ссылка».

Она повернулась к секретарше с немым вопросом в глазах, но та только улыбнулась и кивнула на открывающуюся вновь дверь. Из нее выходил бывший муж. С опущенными в пол, измученными, воспаленными, заплаканными глазами и приговором «прощен».

Жанна, потрясенная, снова обратилась взглядом к невозмутимой полупрозрачной женщине, но та, и теперь приложив палец к губам, указала ей глазами на дверь… из которой со счастливой улыбкой на спокойном лице выходила Яна. Приговор над ее рыжими кудрями выглядел короной. Он гласил «чиста».

И в тот момент, когда Жанна была уже готова взорваться потоком вопросов, несогласия и возмущения, серебристая секретарша жестом позвала ее в сторону и своим удивительным низким голосом начала объяснения:

– Твоя мама находится в реанимации. Ее душа вызвана на последний суд. Ее время уже пришло, но она за свои 75 лет не поняла одной очень важной вещи. Мама – это дом. А дом – это место, где тебя примут любой: правой и неправой, чистой и грязной, счастливой и в горе. Она не научилась принимать и сослана обратно в свое тело на два дополнительных года, чтобы, приняв вынужденную заботу, осознать, как важна поддержка близких.

Твой муж был тяжело виноват перед тобой. Но помнишь, он просил у тебя прощение трижды. В первый раз – просто испугавшись собственной ярости. Во второй раз – осознав, что теряет тебя. А в третий раз он просил у тебя прощение, когда вернуть было уже ничего нельзя. Просил, окончательно раскаявшись: прости, дорогая. Но духовный закон гласит: если виновный попросил прощение искренне три раза и не прощен, то его вина переходит на непростившего.

Твоя подруга совершила страшную ошибку, разрушив две семьи. Но семьи, где партнеры готовы строить свое счастье, не распадаются. Оба партнера в тех семьях были не готовы. Из вновь созданной семьи Яна смогла построить настоящий Дом, полный любви и понимания, тепла и счастливых детских голосов. За это ей не только прощены ее ошибки, но и присвоено высокое звание «чистой». А ее бывшему мужу и бывшей сопернице дан дополнительный шанс на счастье. И это тоже заслуга ее любви и терпения. А вся тяжесть ее проступка не пропала зря, она перешла на тех, кто осуждал ее и злословил, умноженная на количество людей, кому была рассказана эта история.

Жанна ошеломленно молчала. Вся картина ее жизни, в которой она отвела себе роль жертвы, потерпевшей от несправедливости окружающих, рушилась на глазах. Уже совсем по-другому видела она свое отношение к старухе-матери, к бывшему мужу и ко всем мужчинам, безвинно расплачивавшимся за его грех… или ее непрощение… к легкомысленной подруге, создавшей на ее глазах счастливую семью, пока она упивалась своими страданиями.

Голос секретарши прозвучал как набат.

– Жанна! Жанна! Жааажаааажаааажаааа, – выплывая из морока полуденного сна, услышала она жужжание будильника на телефоне.

Первая мысль обожгла счастьем: «Сон, сон! Жива!», но сон запомнился как никогда явно, до подробностей, до ощущений. Горло все еще сжимал ужас перед звуком открывающейся кожаной двери. В глазах еще жил золотистый луч света, зазывающий войти внутрь таинственного кабинета. Было страшно подойти к зеркалу, казалось, у отражения нимбом над головой засветится приговор.

Телефонный звонок вывел ее из состояния недояви.

– Жанна Курагина? Здравствуйте, не волнуйтесь, пожалуйста. Вас беспокоят из областной больницы. Мы только сейчас нашли Ваш телефон. Ваша мама поступила сегодня к нам в тяжелом состоянии. Она перенесла инсульт. Несколько часов была без сознания. И только теперь пришла в себя.

– Я выезжаю, – крикнула Жанна и, положив трубку, бросилась к двери.

По дороге в больницу она уже точно знала что сделает. Она заберет маму домой, будет ухаживать за ней, даст ей всю свою любовь, все тепло, на которое способна. Она взрастит любовь из заботы и прощения.

Уход за парализованной женщиной – нелегкий труд. Но каждый раз, когда становилось невмоготу, Жанна вспоминала слова чудесной секретарши: «Дом – это место, где тебя примут любой: правой и неправой, чистой и грязной, счастливой и в горе». Она старалась создать для своей старой и больной матери Дом. И любовь возвращалась к ней. Покаянными слезами мамы, долгими вечерними разговорами, ласковыми прикосновениями к руке.

Однажды вечером Жанна решилась на звонок Виктору. Он почему-то сразу узнал ее голос. Будто не прошло долгих 20 лет, будто лишь вчера был окончен последний разговор.

– Жанна, я слушаю тебя. Что-то случилось? С тобой? С Зинаидой Григорьевной?

– Нет, Витя, все в порядке. Я только хотела сказать… та история… В общем, я простила тебя. Прости меня и ты…

– Жанна, милая, я жить не мог все эти годы… Спасибо тебе! Ты меня счастливым сделала! Спасибо!

Виктор пытался сказать еще что-то, но Жанна положила трубку. Слезы облегчения текли из ее глаз. На душе было легко и празднично. И тогда она решилась еще на один звонок.

– Яна, привет… Это Жанна, ты помнишь меня? Подожди, Яна, подожди, я, конечно, все расскажу тебе, но я должна признаться…

– Жанка, подружка моя дорогая, не надо ни в чем признаваться. Я знаю, ты не понимала, осуждала, все знаю. Но ведь ты же позвонила! Значит все хорошо. Я знала, что ты вернешься. Жанка, у нас завтра двойной праздник: День рождения нашего младшенького и обручение старшей дочки Валеры, мы устраиваем грандиозный пикник. Приходи! Будет Иван. Помнишь? Он еще 15 лет назад к тебе был неравнодушен. Правда, ты отшила его тогда, но он все еще свободен.

– Я приду, Яночка, приду. Обязательно, – захлебываясь безудержной веселостью рыжей подруги, засмеялась Жанна.

Мама смотрела на нее со своего дивана с гордостью и пониманием.

– Какая ты сильная девочка у меня, Жанна. Я вот тоже хочу признаться. Я мало хвалила тебя. Всю жизнь жила под гнетом чужих мнений. Думала, главное, чтобы все было, как у людей. А ведь не так бы надо было. Главное-то – совсем другое. Подойди ко мне поближе, доченька, я скажу тебе что – главное в жизни.

Жанна подошла, мама обняла ее за плечи, прижала к себе и покачивая как младенца:

– Ты моя любимая девочка, что бы ни случилось, какой бы стороной не повернулась к нам жизнь, я всегда буду с тобой.

Жанна, как ребенок, всхлипывая, уткнулась в мамино плечо. Всю жизнь она мечтала об этом: плакать у мамы на плече, ощущая эту надежную защищенность, это мягкое единение.

Проплакавшись, она пошла на кухню, чтобы сделать себе чаю, и задумалась. А что же делать с теми, кто недоступен. Телефон потерян, неизвестно, где находится человек, умер, в конце концов. Как передать им свое прощение, как примириться? Неужели безнадежно снять этот груз со своей души? Взгляд ее упал на прошлогоднюю газету, постеленную на подоконник. «Прошлое также реально, как настоящее и будущее. Связь времен». Под объявлением стоял телефон и имя Анжела. Абсолютно не понимая смысла написанного, Жанна все же решилась на этот странный звонок.

– Бюро удивительных событий «Анжела» слушает Вас, – прозвучал в трубке знакомый глубокий грудной голос, слишком низкий для женского, но все же несомненно женский.

Жанна, ободренная «совпадением», изложила суть своих сомнений.

– Твоя проблема решаема, Жанночка, – в голосе прозвучала мягкая улыбка. – Я запишу твою историю. Ее прочтут миллионы людей. Каждый из них услышит из нее что-то свое, глубоко личное. Каждый скажет «прости» и «прощаю» хотя бы одному своему знакомому. И так твоя любовь, твое тепло, твоя просьба о прощении доберется до всех, кому ты хотела бы ее направить, а если их уже нет на этом свете, то до их детей и внуков.

А пикник прошел замечательно. Иван оказался очень милым, мягким и легким. Провожая Жанну домой, он выпросил ее телефон. Кто знает, чем кончится эта история…

До 120…

Прожив достойную и полную добродетели жизнь, Старик пришел к последней черте. Там, в светлой комнате, похожей на приемную большого начальника, его попросили подождать. Ожидание не было скучным, по стенам были развешаны плакаты, графики и схемы, которые не могли не вызвать интереса у человека, только что покинувшего земную обитель. Здесь было все о жизни. Схема зачатия в мозгу отца первой капли сущности будущего человека, график рождения в душе матери мечты о ребенке, алгоритм формирования характера и картография спуска души в зародыш будущего тела. Но самым интересным оказался плакат, который сообщал, что человеческое тело рассчитано в среднем на 120 лет жизни. Семидесятидвухлетний старик не помнил никого, кто дожил бы до такого возраста…

– Вы озадачены? – раздался мягкий голос рядом. Старик повернул голову и увидел молодого парня, одетого в стильный белый плащ до пола.

– Да… несколько…

– Позвольте Вам объяснить. Человеческий организм, действительно рассчитан на 120 лет, но по умолчанию в программу закладывается минимум – 70. А остальное зависит лично от человека.

– Каким же образом? – спросил ошеломленно Старик.

– За каждую минуту радости прибавляется дополнительная минута жизни. Примерно треть жизни человек спит. Вот и получается, если все время бодрствования он радуется каждой минуте своей жизни, – 120 лет.

– Но не может же быть, что за свою долгую жизнь я радовался только 2 года…

– Вы забываете о горе, злобе, зависти и злословии, каждая минута, заполненная этими чувствами, уносит минуту жизни…

– А как же праведники, умирающие молодыми? Разве их жизни съедены этими ужасными качествами?

– О!!! Эти высокие души чувствуют любую боль в мире и отдают свою жизнь по капле тем, кто сам не в силах радоваться.