Текст книги "Зоя. Часть 2: Америка"

– Да, всё нормально, мы просто обсуждали поездку во Францию, – нашлась девочка.

Яша хмыкнул.

– Давайте обсуждать поездку все вместе, – предложил месье Ндоку. – На кружке французского, а не так, в коридоре?

Не дожидаясь ответа, он удалился в сторону класса и закрыл за собой дверь. Зое показалось, что учитель хлопнул дверью, но это совсем не походило на спокойного месье Ндоку, и она решила, что ей это померещилось. Тем временем Яша поднял портфель, аккуратно отряхнул и засунул себе под мышку. Потом отёр пот со лба платочком, который был у него в кармане рубашки, и удалился вглубь школы.

До Яшиных слов Зоя не задумывалась о том, что поездка во Францию является чем-то экстраординарным. Родители никак не показывали ей, что не смогут оплатить билеты. Теперь же она поняла, что не учитывала всех тонкостей поездки. «Надо обязательно поговорить с мамой. Может быть, мне и правда не надо туда ехать? Может быть, Яша прав? – думала Зоя. – И денег у нас нет, да и вообще. Кому этот Париж нужен? И Андрей не пишет, и какая кому разница?»

Домой в тот день Зоя вернулась в отвратительном расположении духа. «Если папа смотрит телевизор, как обычно, я просто быстренько спрячусь, и всё», – думала Зоя. Девочка уже приготовилась проскользнуть в свою комнату, но, зайдя в квартиру, обнаружила, что на диване сидел Саул. Папа же стоял напротив и усиленно и учтиво кивал головой. Увидев Зою, папа бросился к ней и попросил:

– Зоечка, быстренько скажи ему, что я очень и очень благодарю его, – но тут же, не дожидаясь Зои, на своём ужасном английском заскрежетал: – Я тэнк ю, я тэнк ю вери мач э лот1111
  Большое спасибо (иск. англ.).


[Закрыть].

– Папа, в чём дело? Что происходит? – от неожиданности Зое показалось, что у неё кружится голова.

– Саул привёз нам свою библиотеку.

Папа показал в угол комнаты, и только тут Зоя поняла, что в комнате пахло гнилью. Вдоль целой стенки были аккуратно выставлены стопки книг на английском языке, от которых и исходил тлетворный запах.

– Папа, зачем нам это?

– Как? Это ведь литература, я буду читать и учить язык.

– Но ты же и так умеешь читать на английском! Тебе же надо устный английский учить, а не читать! Ты же сам говорил!

– Зоечка, надо быть благодарным Саулу, он так старается. А ещё Саул нашёл мне работу! – папа восторженно улыбнулся.

– Работу? Ура!

Зоя представила, как завтра подойдёт к Яше Сидельникову и скажет ему о том, что её папа теперь будет работать инженером. И ходить в костюме на работу, и получать зарплату в шестьдесят тысяч долларов в год. Именно такая сумма представлялась Зое достойной – и она даже несколько раз слышала, как родители обсуждали, как кто-то из знакомых устроился на работу именно на такую зарплату.

– Да, Зоенька, Саул помог мне оформить анкету, и теперь я буду работать в «Джайнт Игл».

– Где? – Зоя сначала не поняла, о чём идёт речь. «Джайнт Игл» был их супермаркетом, который располагался между школой и домом, и именно туда они ходили за покупками. – Как «Джайнт Игл»?

– Да, вот тут, рядом с домом. Я там буду работать три раза в неделю, иногда по ночам, расписание пока не составили.

– Зачем?

– Ну, Зоенька, нельзя же вечно сидеть без дела. Мне надо работать. Саул говорит, что я не смогу устроиться по специальности, мне надо начинать с другой работы. А потом, может быть, я смогу и химиком пойти.

– Папа, зачем тебе в супермаркет? Ты же инженер! У тебя же изобретения!

– Ну, Зоенька, ведь я уже два года стараюсь, и ничего не получается. А нам нужны деньги. Вот и ты в Париж скоро полетишь, – папа с гордостью посмотрел на Зою, и у неё защемило сердце. – Саул говорит, что все новые иммигранты должны пройти через трудности. А потом всё у них складывается. Его родители, если я правильно понял, мыли полы, а потом уже он и его брат выучились.

– Но, пап, ты же уже выучился. А его-то родители были безграмотными идиотами, вот и мыли полы!

В Зое кипела ярость. Почему этот мерзкий, отвратительный старик считал, что её отец не способен ни на что большее, чем работа в супермаркете? Почему он решил, что её папа, любимый папа, который столько уже изобрёл, и запатентовал, и бредил химией, обожал эту науку, и пытался передать эти знания ей, должен был работать в магазине, вместо того чтобы воплощать свои знания и опыт в жизнь?

Слушая их разговор, Саул оживлённо вертел головой. На лице у него застыло выражение вежливого внимания. Зое ещё никогда так сильно не хотелось дать ему кулаком в глаз. Она представила себе, как от её удара треснут его стариковские очки, как Саулов глаз заплывёт и сделается фиолетовым, как когда-то глаз Егора Власова, и ей сделалось весело от этой мысли. Она улыбнулась и поняла, что Саул уже целую минуту обращается к ней:

– Девочка, – он никогда не называл её по имени, и Зоя подозревала, что Саул не удостоился запомнить, как её зовут, – ты должна уважать своего отца. Ты должна ему помочь. Твоя обязанность – переводить твоему отцу.

Зоя недоуменно посмотрела на старика. Тот вскинул брови, ожидая ответа. Зоя заметила, что прожилки на его носу побагровели. Вместо ответа Зоя отвернулась и вышмыгнула из гостиной.

Оказавшись у себя в комнате, Зоя бросилась на кровать и зарыдала. Она чувствовала ужасное, всепоглощающее одиночество. О том, что сказал ей Яша, теперь она не могла рассказать родителям.

«Неужели папа действительно пойдёт работать в супермаркет? – с ужасом думала Зоя. – Ведь он потом уже никогда не устроится химиком. Так и будет всю жизнь в магазине работать. А ему уже 43 года, это возраст, и что потом? Потом только старость. Но как мне теперь ему рассказать про Яшу? И про Париж? Что же делать?»

Зоя лежала на кровати в раздумьях. Белые стены наводили на неё тоску. Зое ужасно захотелось снова видеть над собой тихих коричневых оленей, жующих тёмно-зелёную траву. А ещё больше ей хотелось оказаться снова у себя дома, на Второй Брестской, в той самой квартире, где был чёрный ход и где в кухонное окно был виден колодец двора и серый барельеф напротив. А ещё там были Власов, и Куликов, и друзья, и Наталья Анатольевна. И добрая, умная соседка Инна Львовна, которая так помогала Зое и кормила вкусным печеньем. Вспомнив об Инне Львовне, Зоя вскочила. Ведь Инна Львовна рассказывала ей о временных ветках, о квантовой запутанности, объясняла столько всего интересного. Но с момента переезда в Питтсбург Зоя ни разу не открывала свой московский дневник. Зоя даже не знала, сможет ли его найти. Девочка бросилась к письменному столу, который был завален многочисленными бумагами и книгами, – она готовилась к контрольной по алгебре – и начала рыться в ящиках.

Она смутно помнила, что сразу после переезда в Питтсбург, когда она с родителями распаковывала чемоданы, то запихала в ящики стола несколько тетрадей, включая дневниковую. В верхнем ящике Зоя обнаружила калькулятор, карандаши и набор фломастеров, который она выпросила у мамы в прошлом году. В наборе было 48 цветов, и Зоя собиралась ими рисовать в свободное время, но почему-то совсем про них забыла и однажды при уборке положила в ящик и совсем перестала ими пользоваться. Девочка вытащила фломастеры и аккуратно положила на стол. Но сваленные бумаги стали её раздражать, и она принялась их разбирать, складывая в стопки. Затем скомкала старые и ненужные заметки и отнесла в мусор.

В гостиной уже никого не было, и Зоя обрадовалась, что Саул ушёл к себе домой. Она покосилась на груду замшелых книг в углу. От книг исходил всё тот же запах плесени, и Зою замутило. Сверху лежала книга Стивена Кинга, на чёрной обложке кровавыми буквами было выведено женское имя – Кэрри. Зоя открыла книгу – страницы пожелтели и слиплись, а запах был тлетворный. «Фу, гадость какая. Скажу маме, что эти книги надо выбросить», – подумала Зоя и вернулась к себе в комнату.

Поверхность письменного стола была уже совсем чистой и радовала глаз, а красочные фломастеры сверкали ярким пятном. Зоя проверила средний ящик, но он оказался совсем пустым. Зоя удивилась и сразу же полезла в нижний ящик. Открыла она его с трудом – ящик был забит. Зое пришлось полностью его выдернуть, и тогда она увидела все свои тетради ученицы восьмого класса и тот самый дневник, который вела в 1989 году. Зоя также обнаружила несколько пустых тетрадей в клеточку и вспомнила, как Инна Львовна советовала ей взять несколько тетрадей для ведения дневника «на новом месте».

– Зоечка, тебе ведь надо будет всё записывать, лучше заранее подготовиться. Никогда не знаешь, как дела сложатся в самом начале. Ты возьми с собой тетрадки, к которым привыкла.

Зоя чётко представила себе, как Инна Львовна сидит на своей кухне и наливает ей чай, пододвигая тарелку со свежеиспечённым курабье, и девочке захотелось плакать. «Зачем я в этой дурацкой Америке живу? Зачем? Только одни страдания и вонючий Саул с его книгами!» Тут Зоя вспомнила про папу и его новую работу, и ей сделалось ещё хуже. «А папа? Как я теперь буду в магазин ходить? Мы же будем посмешищем всего города. А если Яша узнает про папину работу?»

Зоя живо представила, как Сидельников подходит к ней, тряся жирным животом, и насмехается: «А ты, милая, на что рассчитывала? Вот моя мама врач, а твой папаша кто? Никто! Вы никто! И что ты в Париже забыла?»

И только тут Зоя вспомнила про Париж! Ведь она собралась туда ехать, и там был Андрей. У неё был настоящий французский друг. И даже не друг, а, может быть, бойфренд, ведь так это называлось. Ведь Андрей подарил ей маленького тигра из Гжели, который стоял теперь в серванте из комиссионного. И Зоя иногда вытаскивала маленького тигра и вспоминала, как они с Андреем гуляли по Москве, держались за руки и как им было хорошо вместе. Зоя тут же бросилась к серванту и проверила, на месте ли крошечный тигр. Она вытащила его, протёрла и погладила. Тигр смотрел на неё, покосившись, как и всегда, и Зое показалось, что он над ней насмехается.

«А ведь Андрей обещал, что мы всегда будем вместе, – подумала она. – А сам не отвечает. Как же так? Неужели он не хочет увидеться?»

И тогда Зоя решила написать Андрею ещё раз. «Возможно, что моё письмо просто не дошло. Наверное, оно потерялось, – решила она, поглаживая тигра. – Ведь если он узнает о моём приезде, он не сможет не ответить? И почему я раньше не догадалась? Ведь надо было ещё раньше ему написать второе письмо».

Она села писать второе письмо Андрею, теперь уже без фотографии.

«Только по делу, только по делу, – думала Зоя. – И фотографию не надо вкладывать, наверное, с фотографией не дойдёт».

Зоя села за чистый письменный стол, на котором лежали яркие, почти новые фломастеры, и вдруг решила, что нарисует что-нибудь красивое для Андрея.

«Надеюсь, что у тебя всё в порядке. Поздравляю с поступлением в ENA. А ещё я буду в Париже с нашей школой в начале апреля. Давай увидимся? Я очень по тебе соскучилась».

Зоя подписала письмо и нарисовала красивое сердечко под своей подписью. Сначала ей показалось, что это уж слишком, ведь они с Андреем никогда не признавались друг другу в любви, но потом решила, что сердечко смотрится очень даже красиво на странице, и оставила его. Затем она принялась рисовать цветочные узоры по контуру листа. Рука двигалась сама собой. Рисунок получался красивый, на бумаге стали появляться листья, лепестки роз, бутоны, и письмо наполнилось красочными и разноцветными узорами. Зоя чередовала то оранжевые, то розовые, то красные и фиолетовые фломастеры, а листки закрасила разными оттенками зелёного и даже нежно-голубого. Затем, не раздумывая, Зоя нарисовала маленькую змейку, которая свилась внизу страницы, у ног тигра. «Он поймёт, ведь он знает, что это мы – тигр и змея, ведь Андрей знает про китайский гороскоп».

Зоя посмотрела на красивую страничку, и ей стало радостно на душе. «И почему я не рисовала столько времени? – подумала она. – Надо будет во втором семестре записаться на рисование. И дома тоже рисовать».

В их школе был учитель рисования, доктор Кларк, которого все ученики очень боялись. Его кабинет находился на четвёртом этаже, в самом углу школы, и добраться туда было непросто. Доктор Кларк никогда не улыбался, был очень строг и редко показывался на людях. Но Зоя решила, что обязательно запишется к нему на занятия. «Ведь рисовать – это так здорово. И почему я всё это время ничего не рисовала? Творить – это чудесно!» – подумала она.

Тут хлопнула входная дверь, и Зоя услышала приглушённые голоса родителей. Они, как всё чаще делали в последнее время, вяло бранились. Зоя уже привыкла к тому, что их разговоры были небольшими перепалками.

– Петя, ну почему ты такой нелюдимый? Нельзя же всё время прятаться от людей. Ведь это наши хорошие друзья. И Зое важно поддерживать отношения со сверстниками. С приличными людьми. А то она совсем одна.

Зоя возмущённо нахмурилась. Она не считала, что была «совсем одна». Но тут девочка услышала папин ответ:

– Элла… – папа называл маму Эллой, а не Лёлей, когда был не в духе, и Зоя насторожилась. – Какие это друзья? Мы их почти не знаем. И у нас нет места! Где они будут ночевать?

– Ну мы найдём место. Зоя может поспать в гостиной, у неё в комнате переночуют. Ничего страшного. Разберёмся.

– Ну уж нет, Зое надо отдыхать, я не хочу, чтобы она спала в коридоре. Пусть они в гостиной ночуют, а нашу девочку трогать не надо.

Зое стало интересно, кого это имел в виду папа и ради каких знакомых мама собиралась заставить её ночевать на диване в гостиной.

– Петя, это невежливо.

– Так это они придумали к нам в гости приехать. Не мы же их пригласили?

– Петя, как ты можешь? Ведь Лидочке уже за пятьдесят. Она Женю очень поздно родила.

– Мама, папа! К нам что, Женька приедет? Куликов? – выпалила Зоя, выбежав из комнаты.

Родители переглянулись. Первой нашлась мама:

– Зоечка, я не знала, что ты дома. Мы тут с папой как раз обсуждаем. Лидия Семёновна мне на днях позвонила, она предложила вместе отметить Новый год с ней и с Женей. Ты помнишь Женю? Ведь вы же дружили…

Зоя возмущённо перебила маму:

– Мам, ты что? Конечно, мы с Женей дружили. Ещё до того, как ты с его мамой стала общаться. Ты что? Мы с Женей вместе французским занимались, и вообще.

– Зоечка, ты всё напутала. Это я тебя с Женей познакомила. Мы с его мамой, Лидией Семёновной, на родительском собрании вместе сидели.

Зоина мама рассказывала Зое альтернативную версию своего знакомства с Жениной мамой и делала это с таким напором и убеждением, что если бы Зоя не была уверена в том, что её мама ну никак не могла быть на родительском собрании вместе с Жениной мамой, то точно бы ей поверила. Но Зоя была убеждена в обратном:

– Мам, ты не могла с ней быть на родительском собрании. Женя в классе «Б» всю жизнь учился.

– Ах да? Наверное, ты что-то напутала, Зоенька, я точно помню, мы с Лидочкой вместе сидели, ты была в первом классе. Может быть, Женю перевели?

– Мам, он всю жизнь в классе «Б» учился. Это ты что-то путаешь. Мы с Женей на французском стали общаться, а потом уже и в Оружейную палату ездили.

– Ах! Теперь я припоминаю, ведь это Лидочка поездку организовала. И пропуска. Ну не важно, – мама округлила глаза, и это означало, что она осознала свою ошибку, но вслух ни за что в этом не признается.

– Так, мам, они что, к нам приедут? Когда?

– Да вот уже на следующей неделе. Лида отпуск берёт и сказала, что они могут 28 декабря к нам, а обратно уже первого числа поедут. Ей на работу надо, она не может много дней брать.

– А как же они доедут? На автобусе?

Зоя совсем забыла о том, что папа не хотел принимать гостей. Она загорелась идеей увидеть Женю! Ведь с момента их последней встречи прошло уже почти два года. И всё это время они жили в Америке в соседних штатах, но совсем не общались.

– Зоечка, нет, Женя сдал на права. Ему шестнадцать исполнилось в начале декабря, он же тебя старше, 1976 года, и вот он уже права получил, и они приедут.

– Он что, за рулём будет? И машина у них есть?

– Да, и машина есть. Лидочка водит машину, она такая молодец, – мама покосилась на папу, но тот никак не отреагировал.

Зоина мама наотрез отказалась учиться водить машину, и её папа «был вынужден», как он выражался, сдать на права. Их первой американской машиной стал разбитый «Шевроле Каприз Классик». Зое машина сразу не понравилась. Девочку раздражала уродливая полоска «под дерево», которая перечёркивала дверцы, и то, что машина была неприятного блёклого цвета беж. Однако «Каприз» был вместительным, с огромным кузовом и куплен был для того, чтобы папа мог подрабатывать грузчиком. Но вскоре после покупки машина начала ломаться, а у папы стала сильно болеть спина, и подработку грузчиком он был вынужден отложить до лучших времён, а потом эта идея и вовсе забылась. Машина же осталась.

– А как же Женя поедет? Он не боится? – спросила Зоя.

– Зоенька, я не знаю, но я им уже сказала, чтобы они приезжали и что мы их ждём.

Зоина мама с вызовом посмотрела на мужа. Тот возмущённо пожал плечами.

– Ну, значит, моё мнение никого не интересует? А я, между прочим, на новую работу выхожу.

– Петя, ты же будешь в магазине работать.

– И что? Это что, не работа, что ли? Тебе важнее какая-то Лида, а не я и моё здоровье? Я тут, между прочим, стараюсь, чтобы Зоенька могла в Париж поехать, – обычно спокойный папа вдруг стал суров и непреклонен.

– Петя, ну мы что, всю жизнь так и будем? Надо уметь дружить! К нам хотят приехать люди, они наши хорошие знакомые, и Зое интересно будет пообщаться со сверстником.

– Я в Москве умел дружить, а здесь нет настоящих людей. Здесь вообще непонятно что! И если бы не ты, мы бы вообще тут не жили. И не страдали бы среди этого зверья.

– Какого зверья? У нас есть знакомые. Раиса и Гриша, например, – заметила мама.

В ответ на упоминание этой пары папа возмущённо хмыкнул.

Знакомство

Раиса и Григорий вошли в их жизнь летом 1991-го, примерно через полгода после переезда в Питтсбург. Мама познакомилась с Раисой на работе, в Еврейском центре, куда её взяли оформлять документы для новоприбывших. Мама очень радовалась своей работе, ходила туда с удовольствием, хотя папа постоянно пытался помочь ей устроиться по специальности. Но мама заявила, что устала напрягаться, что инженеры её профиля в Америке не пользуются спросом и что её всё устраивает.

– Петя, это ты у нас химик, тебе надо искать работу. Мы же специально приехали в Питтсбург ради тебя, ведь здесь есть несколько заводов – говорят, тебя туда могут взять.

– Элла, перестань, ты же знаешь, мне нужно подтянуть язык, – неизменно отвечал папа.

В первые же дни после приезда родителей отвели в специальный центр, где проверили их уровень английского и распределили по группам. Мама оказалась в более продвинутой, а папу определили в группу для начинающих. Он был очень недоволен таким раскладом:

– Язык я знаю, только говорить не умею. Я ведь прекрасно понимаю технические тексты, – возмущался папа.

Он действительно читал и переводил с английского, но разговорный язык ему не давался.

– Они как будто кашу жуют, я ничего не понимаю, – жаловался он.

Особенно тяжело давались ему телефонные разговоры. Если Зоя была рядом, он сразу же давал ей трубку и просил перевести, и Зоя старалась как могла. Но папины «скажи ему», которые перебивались его мычанием или, если папа всё же вспоминал какую-то фразу, выдиранием трубки из рук и попыткой выразиться на английском, значительно усложняли задачу.

На курсы английского папа ходил с самого приезда, но прогресс был незаметен. В их квартире теперь постоянно работал телевизор, который папа смотрел для улучшения разговорного английского. Так ему посоветовали несколько бывалых эмигрантов. Зоя еле переносила нескончаемое бубнение, которое доносилось из «гостиной» – точнее, странного перегороженного помещения между кухней и коридором, в котором стояли диван и телевизор. В первое время папа смотрел всё подряд, без разбора. Особенно ему нравились мыльные оперы, где герои разговаривали медленно и чётко проговаривали слова. Но потом – и Зоя упустила момент, когда это произошло, – папа начал смотреть проповеди. Они шли по специальному христианскому каналу, который папа случайно для себя открыл. Там выступал один и тот же мужчина, седой, в синем балахоне с белыми полосками. Мужчина говорил не переставая и проникновенно смотрел вперёд. В руках он держал Библию, которой время от времени размахивал. За спиной у него был прибит огромный деревянный крест. До Зои доносились только слова «Jesus» и «Savior» – «Иисус» и «Спаситель». Зое очень хотелось тоже посмотреть телевизор. С недавнего времени она открыла для себя магазин «Фар-Мор», где продавались батончики «Сникерс» и «Маунд Джой», и Зоя их всегда покупала, если ей удавалось туда заглянуть. А ещё в «Фар-Мор» можно было взять в аренду кассету с интересными фильмами. Но её время перед телевизором было ограничено папиным изучением английского.

– Дочка, мне нужно учить язык. Ведь ты пойми, это так важно! – говорил папа, когда Зоя пыталась посмотреть очередную кассету из «Фар-Мора». – Проповеди мне очень помогают. Я всё понимаю! Всё! – и папа снова отворачивался к экрану и продолжал напряжённо слушать настырного пастора.

Как-то раз, вернувшись с работы, мама объявила, что их позвали в гости. В квартире было невероятно жарко – оказалось, что питтсбургское лето ещё хуже питтсбургской зимы. И если зимой можно было тепло одеться, то летом спасения не было. На кондиционер у них денег не хватало, и родители купили один-единственный вентилятор, который стоял в гостиной и гонял тёплый воздух по комнате. Зоя старалась подставить голову под вентилятор, но мама её оттаскивала и кричала, что Зоя «простудится». Зое же было всё равно, головная простуда казалась не такой уж и страшной по сравнению с истомляющей, тягучей жарой питтсбургского лета. Стараясь перекричать вентилятор, мама заявила:

– Петя, и не отбивайся, это Раиса, она очень приятная, милая женщина. Ты её видел, она в «Джей-Си-Си»1212
  JCC – Jewish Community Center – Еврейский центр.


[Закрыть] работает.

Элла Леонардовна легко заводила новые знакомства в Америке, и Зоя не обратила особого внимания на это замечание. Однако то, что их звали в гости, было непривычным. С момента их приезда в Питтсбург в гостях они были всего один раз – у богатой семьи, которая была их «волонтёрами». Так назывались семьи из еврейской общины, которые записывались оказывать помощь новоприбывшим еврейским эмигрантам из бывшего СССР. У некоторых новоприбывших устанавливались крепкие связи с волонтёрами, заводилась дружба, волонтёры помогали в устройстве на работу, содействовали своим подопечным. Однако в их случае произошло противоположное. Семья волонтёров не очень старалась помочь им, а Зоин папа, который ненавидел любого рода благотворительность в свой адрес, сразу же объявил, что он не еврей, а россиянин. Потом он пытался объяснить им на своём ломаном английском семантику слов «россиянин» и «русский», чем полностью всех запутал. Пару раз он привлекал к дискуссии Зою, командуя: «Зоя, переведи!» – но для Зои, даже после семи лет обучения в английской школе, такого рода перевод был слишком труден. И то ли она не смогла передать нюансы слова «россиянин» на английском языке, то ли семья волонтёров не хотела вдаваться в подробности, то ли они были шокированы тем, что им надо помогать не евреям, а людям непонятно какой национальности, но после этого визита общение с ними сошло на нет.

Зоина мама болезненно переживала события того вечера:

– Петя, это ведь приятные люди. Зачем ты им сказал, что мы не евреи?

– А зачем врать? Мы не евреи! Мы – россияне, – папа с удовольствием смаковал это слово.

– Петя, это я русская. А ты – еврей. Мы же сто раз с тобой это обсуждали.

– Я – россиянин. Я – советский человек. Мне их подачки не нужны.

– Но, Петя, ведь они могли бы тебе помочь с интервью. Ты бы уже давно работал, если бы не болтал, что не нужно.

– Ты же знаешь, Лёлик, мне английский нужно подтянуть, – папа сел на любимого конька. – Я скоро начну подавать на новые вакансии, ты увидишь, я найду работу. Не переживай.

Зое стало казаться, что папа не только свыкся с тем, что у него якобы был плохой английский, но и использовал это в оправдание того, что до сих пор не нашёл работу по специальности.

Этот разговор повторялся каждые два дня. Зоя обычно не слушала родительские перепалки и, как только папа произносил слово «россиянин», выходила из комнаты. Но на этот раз в мамином тоне почувствовались стальные нотки.

– Раиса зовёт нас в гости. Мы с ними будем дружить, – объявила мама с присущим ей оптимизмом.

– Они ведь тоже евреи, так ведь? Они не будут с нами дружить, ведь мы – россияне. Мы не евреи. И опять эта скукота, – занудил папа.

– Они как раз тоже не евреи. Раиса – русская. Она мне по секрету поведала, – радостно сказала мама.

Папа остолбенел.

– Как так?

– Вот так. Она мне недавно об этом рассказала. Говорит, что за всю свою жизнь в Америке, с тех пор как начала работать в Еврейском центре десять лет назад, ни разу никому не говорила. А теперь вот мне открылась.

– А муж её – это он еврей, так, что ли?

– Да, его зовут Григорий. Он еврей.

– Понятно, – с грустью в голосе произнёс папа. – И когда мы к ним поедем?

– На днях. Они нас отвезут к себе.

И действительно, уже на следующих выходных за ними заехала Раиса. Она была очень маленького роста – на голову ниже Зоиных родителей. Новая знакомая была одета в джинсовые шорты и красную маечку на бретельках, чем поразила Зою. Она ещё ни разу не видела, чтобы её бывшие соотечественницы так одевались. У Раисы были длинные тёмные волосы с проседью, которые она носила в пышном хвосте. Зое и это показалось очень странным. Причёска была не похожа на стрижки других иммигранток.

Раиса немного картавила и по-русски говорила с небольшим акцентом. Говорила она быстро, слова в её произношении наезжали друг на друга, и речь звучала странно. Зое Раисин выговор напомнил воркование горлинки. Однако на фоне всеобщей какофонии и смешения украинских, бессарабских и сибирских выговоров среди питтсбургских иммигрантов и их детей, многие из которых почти сразу переходили на английский, Раисин русский язык был Зое приятен. Неприятна ей была сама Раиса. Зое не понравились её маленькие бегающие глазки и то, как от неё пахло чем-то сладко-приторным. Смесью ванили и жасмина. Как только Зоя села в Раисину машину, у неё закружилась голова. А ещё Зое очень не понравилось то, что у Раисы была дочь, которую тоже звали Зоей. Зоя привыкла, что среди её сверстниц нет других девочек с таким именем. Она, Зоя, была одна-единственная с таким уникальным именем. И тут вдруг на горизонте появилась ещё одна Зоя.

Зоя Шапиро была на целых восемь лет старше Зои и заканчивала Гарвард. Раиса сразу дала им понять, что таких успехов её дочь добилась благодаря своей исключительности:

– Наша Зоечка – единственная из всего их класса в Аллдердайсе, кому удалось поступить в Гарвард. Она у нас такая умничка. Вы с ней сегодня познакомитесь, – пообещала Раиса. – Она здесь на каникулах, времени у неё совсем нет, так что вам очень повезло, что вы её поймаете в городе!

Зоя насупилась. Ей ужасно не хотелось знакомиться с гениальной девушкой. Но никто Зоиного плохого настроения не заметил. Мама почтительно молчала, слушая Раису, а Зоин папа смотрел в окно.

Ехали они, как показалось Зое, очень долго. Она ещё ни разу не была в других районах Питтсбурга – с момента приезда в город вся их жизнь крутилась в Сквиррел-Хилле1313
  Squirrel Hill ― Беличий холм, район в Питтсбурге.


[Закрыть], где находились их дом и Еврейский центр. Теперь же они выехали за пределы их района и колесили по незнакомым улицам. В Сквиррел-Хилле стояли особняки, построенные в конце XIX века, – трёхэтажные, с высокими потолками и массивным дверями. Здесь же, на окраине Питтсбурга, дома были крошечными, узенькими и плоскими. Они были будто прижаты к земле.

– Этот стиль домов называется «ранчо», – будто прочитав её мысли, заметила Раиса. – Это такой популярный стиль архитектуры в 50-е годы. У нас как раз именно такой дом. Очень удобно, всё на одном этаже. И когда откажут ноги, в старости, очень хорошо, что не надо будет по лестнице бегать.

Зое показалось странным, что Раиса, ещё вполне себе молодая женщина, уже думала о том, как у неё откажут ноги в старости, а Раиса продолжила:

– Эти дома стали такими строить ещё и из-за ядерного взрыва. Гриша построил бункер в нашем доме – очень удобно. Если что, то мы сразу сможем спрятаться. У нас там запас еды на несколько лет.

Зоя подумала, что, случись ядерный взрыв, они с родителями погибнут в ту же минуту. У них не было подвала, где они могли бы спрятаться, да и запасов еды у них не было.

– Какой ядерный взрыв? – услышала Зоя папин голос. Оказывается, он не просто смотрел в окно, а всё же внимательно слушал разговор.

– Ну, если СССР бросит бомбу на нас, – сказала Раиса, – ведь это же реальная опасность. У нашей Зоечки, – Раиса теперь называла свою дочь «нашей Зоечкой», дабы отличить её от Зои, – в школе были специальные учения. Им показывали, как прятаться под парту, если будет ядерная атака.

– Какая чушь! – воскликнул папа.

– Почему это чушь? Мы здесь живём с 1979 года, и я прекрасно знаю, что не чушь. Мы готовы к ядерной атаке, если она произойдёт, – Раиса пожала плечами. – Вам Гриша расскажет подробнее. Может быть, даже наш бункер покажет, когда сделает вам тур по дому.

Зоя не знала, что такое «тур по дому», но промолчала. Папа тоже не стал уточнять. В машине воцарилось молчание. Раиса же, умело ведя машину, отметила:

– Но вообще Гриша у меня так устаёт на работе, и ему так тяжело приходится. Трупы – это ведь огромная ответственность.

Зоин папа поперхнулся. Реакцию своей мамы Зоя не видела, но ей показалось, что мамина спина напряглась.

– Грише иногда приходится работать в ночную смену. Он такой молодец у меня. И мы так рады, что он получил эту работу. Он был врачом раньше, но здесь очень трудно подтвердить врачебный диплом. А потом оказалось, что для работы патологоанатомом врачебный диплом и вовсе не нужен. Гриша прошёл специальные курсы, и ему очень повезло с работой. Он работает на главный суд в Питтсбурге. А когда нет трупов – такое тоже бывает, – Гриша у меня пишет стихи. Прямо на работе, пишет такие красивые стихи. Про осень, про водопады. Он очень, очень талантливый. Он вам даже, может быть, прочитает свои произведения. А тут у него просто отличная работа – стабильный заработок, и не нужно иметь дело с пациентами. Ведь врачи тут так рискуют, им приходится иметь дело со страховыми компаниями, их могут засудить… А, вот мы и приехали! – воскликнула Раиса и резко свернула к одному из плоских домов. Он стоял на небольшом холмике.

Парковка около дома была заставлена автомобилями. Зоя обратила внимание на один из них – красный кабриолет.