Текст книги "Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты"

«Фитиль»

Широта творческого диапазона Михалкова не может не поражать. Детский поэт, баснописец, он стал еще и драматургом, работающим как для детского, так и для взрослого театра. Всего им написано 36 пьес, которые критики называют особым явлением – театром Сергея Михалкова и считают, что явление это уникальное. Уникальное, потому что пьесы Михалкова для детей и взрослых полны неожиданных поворотов сюжета, искрометного юмора, отличаются высокими художественными достоинствами. Главное отличительное свойство всех их без исключения – в умении точно, психологически выверенно определить социальную и нравственную позицию персонажа в конкретных обстоятельствах. В качестве драматурга Михалков «родился» в детском театре: первая пьеса «Том Кенти» (по мотивам повести Марка Твена «Принц и нищий») была написана еще в 1938 году и тогда же поставлена на сцене московского ТЮЗа. А в 1980 году, спустя 42 года после премьеры, она в новой редакции вошла в репертуар МХАТа. Несколько изменив сюжетные акценты Марка Твена, драматург делает главным героем пьесы нищего мальчишку Тома Кенти, легко меняющего свои лохмотья на королевские одежды, а затем так же просто – наоборот, потому что при нем всегда остаются главные его достоинства, которые нельзя купить, – великодушие, благородство помыслов и человечность.

Наиболее значительными и актуальными до сих пор остаются пьесы Сергея Михалкова для детей «Я хочу домой» (1949, отмечена Сталинской премией за тот же год), «Зайка-зазнайка» (1951), «Сомбреро» (1957), «Трусохвостик» (1966), «Товарищи дети» (1980), «Сон с продолжением» (1983). Обойдя сцены многих театров в стране и за рубежом, впервые они увидели свет рампы в Центральном детском театре.

«Веселый спектакль» – вовсе не означает, что он только развлекательный. Нет детей, которые бы не любили играть. Но в процессе игры, будь то игра в «дочки-матери», в космонавтов или «войнушку», ребенок решает совсем не детские, а вполне серьезные проблемы, моделируя «взрослое» поведение или подражая тому, что наблюдает в отношениях взрослых. Таким образом, драматургия Михалкова для детей – не только эстетический, но и очень важный нравственный инструмент воздействия на личность ребенка. Среди пьес, созданных для взрослых, сам он считает наиболее удачными «Раки» (1953), «Памятник себе…» (1959), «Балалайкин и К°» (1973), «Пощечина» (1974), «Пена» (1975), «Всё могут короли» (1982), «Что написано пером» (1984). Все они по жанру – сатирические комедии, в которых действуют начетчики, очковтиратели, мошенники, ротозеи, карьеристы и просто дураки. Последователь русской сатирической традиции, Михалков ставит перед собой высокие гражданские цели, обходя стороной сиюминутное мелкотемье.

Надо сказать, не всегда это находило понимание зрительской аудитории – нет, не рядовых зрителей, конечно, а людей, облеченных властью и боящихся ее потерять. В этом смысле очень показательна история постановки пьесы «Балалайкин и К°», написанной по мотивам романа М.Е. Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» (1973). За этой блестящей работой стояли два Героя Социалистического Труда – писатель Сергей Михалков и режиссер Георгий Товстоногов, поставивший спектакль на сцене московского «Современника». После генерального прогона, на котором присутствовали власть предержащие и сотрудники компетентных органов, от администрации театра потребовали в программке написать: «Действие происходит в Петербурге 100 лет назад», – чтобы не подумали, будто случилось это сегодня. Однако через несколько лет пьесу с репертуара все-таки сняли за излишнюю актуальность… Тем более удивительно, что в 2001 году «Балалайкин и К°» вновь увидел свет рампы. А поразительное художественное и социальное чутье Михалкова-драматурга, никогда его не подводившее, одержало еще одну блестящую победу: герои пьесы – по-прежнему наши современники. Драматургия Сергея Михалкова как нельзя более полно отражает феноменальную сторону его писательского таланта – восприятие жизненных коллизий сквозь призму смеха, то добродушного и по-детски заразительного, то беспощадного, бьющего наотмашь.

…Почему дети любят сказки? Конечно же, потому, что ребенок не может не фантазировать, его безудержно влекут чудеса и неведомые страны, волшебные превращения и магические предметы. А еще потому, что дети инстинктивно тянутся к добру и справедливости, которые в любой сказке обязательно побеждают, а значит, в ней всегда счастливый конец, что тоже соответствует представлениям ребенка о гармонии в мире: что бы ни случилось, все будет хорошо, все должно быть хорошо!

Великолепно чувствуя детскую психологию (недаром Маршак говорил, что Михалкову вечно 12 лет), Сергей Владимирович в течение нескольких лет вынашивал мечту сочинить такую сказку, которая была бы интересна и понятна всем детям на Земле, независимо от того, на каком континенте они живут. И сочинил-таки! Сначала родилось название будущей сказки – «Праздник непослушания», затем возникла первая фраза: «Этого никогда не было, хотя могло бы и быть, но если бы это на самом деле было, то…» Сюжет сложился сам собой: родители, измученные детскими капризами, упрямством и грубостью, покинули город, оставив его во власти собственных чад. Поначалу это было воспринято детьми как неслыханное счастье: долой школу, да здравствует мороженое в любых количествах, газировка и прочие радости жизни! Однако последствия этого «счастья» оказались таковы, что через три дня малышня запросила у родителей пощады, да и те уже поняли, что без забот, пусть и тяжких, о своих непослушных, но любимых чадах жизнь бессмысленна… Вот такое взаимовоспитание отцов и детей.

Эта замечательная интернациональная сказка «на все времена» переведена уже на многие языки и стала, наравне со сказками Андерсена, хрестоматийным примером того, как произведение, написанное для детей, раздвигает возрастные рамки потенциальных читателей, даря свою мудрость и лукавый юмор всем, кто к нему прикоснется.

А до «Праздника непослушания» (1983) были у Михалкова другие сказки и повести, в том числе знаменитые «Три поросенка» из английского фольклора, отлично прижившиеся на русской почве с его легкой руки, и смешной «Упрямый козленок», и маленькая «Мошка» с большой «Ссорой!».

Но это все было понятно, все это оставалось в рамках творчества высокоодаренного писателя, который, обращаясь к разным жанрам, в любом из них умел добиваться успеха и радовать своих поклонников неизменным юмором, временами переходившим в острую сатиру, точным попаданием в болевые точки общественной жизни.

Однако Михалков сумел удивить своих почитателей еще раз, обратившись к новой, казалось бы, далекой от писательского творчества сфере деятельности – обратившись к кино и создав поистине всенародно любимый сатирический киножурнал «Фитиль». В течение почти сорока лет зрители бурно радовались, когда перед сеансом на экране начинал скручиваться, сгорая, пропитанный горючим шнур, воспроизводя автограф организатора и бессменного главного редактора киножурнала «Фитиль» Сергея Михалкова. «Фитиль», между прочим, жив и до сих пор, только теперь в начале выпуска вместо фамилии Михалкова он сгорает сам, в смысле – его название.

Идея создания киножурнала воплотилась в жизнь в 1962 году. «Фитиль стал популярным, получил всенародное признание. И в данном случае скальпель хирурга оказался в руках первоклассного мастера».

Мздоимство, очковтирательство, бесхозяйственность, местничество, подхалимаж – вот далеко не полный перечень тем, которые находились в поле зрения киножурнала. Общественное осуждение, которому, по итогам репортажей «Фитиля», подвергались те или иные пороки нашей действительности и отдельных лиц, порой доходило и до судебных разбирательств, потому что главный принцип работы команды – следование только фактам, исключающее собственные домыслы и догадки.

Киножурнал «Фитиль» был сродни газетному фельетону – с той только разницей, что на экране мы видим лица реальных виновников злоупотреблений или преступлений не в зале суда, а на рабочем месте, обычно в представительских кабинетах, откуда они «руководят» вверенным им делом. На фоне их зажигательных речей идут документальные кадры, иллюстрирующие полную противоположность слов делам. Комментарии, как правило, не требуются. В игровых сюжетах «Фитиля» не стеснялись сниматься известные артисты театра и кино Евгений Леонов, Леонид Куравлев, Георгий Бурков, Евгений Лебедев, Евгения Ханаева и другие, его сюжеты ставили знаменитые режиссеры, такие, как Александр Митта, Леонид Гайдай… Немало сюжетов вышло и в мультипликации. Сергей Владимирович Михалков вспоминает, что после ошеломительного успеха первых выпусков «Фитиля» его пригласили в ЦК КПСС и спросили, чем можно журналу помочь. «Главное – не мешать!» – ответил главный редактор. – Если не справлюсь, меня можно будет заменить». И, как ни странно, ему не мешали. К 1997 году на экраны страны вышло 400 «Фитилей»! В 1978 году журнал получил Государственную премию СССР, в 1982 году, к двадцатилетию со дня основания, орден «Знак Почета»…

«Пиджак с ногами»

«Он много добра сделал людям – вытаскивал из тюрем, лагерей (не всегда получалось, но, бывало, и получалось), устраивал в больницы, «пробивал» квартиры, пенсии, награды, – порой вовсе не тем, кто помнит добро. Последнее, кстати, отца никак не переменило. Его жизненным принципом как было, так и осталось: «Если можешь, помоги», – писал о своем отце Андрон, весьма критически относящийся и к себе, и к своим близким.

«Древние – кажется, Эсхил – говорили: надо стараться добывать мирские блага, чтобы помогать людям в нужде. Какая глубокая человеческая мудрость заключена в этих словах!» – Эти слова Сергея Михалкова очень точно определяют его жизненное кредо, его отношение к жизни и людям.

«Нет, не могу сказать, что я за всю свою долгую-долгую жизнь успел надорваться, помогая другим, но вспомнить, сколько просьб выслушал и кому помог, тоже не могу», – пишет Сергей Владимирович в своей книге воспоминаний. Разумеется, помнить он и не может – доброе дело только тогда и бывает добрым, когда делается не для счета или показа. Михалков делал не для показа. За свою долгую жизнь он помог очень-очень многим и как секретарь Союза писателей, и как депутат Верховного Совета СССР, считая себя, счастливчика, обязанным это делать, помня наказ своих родителей, о котором упомянул его сын:

– Сережа, если можешь помочь человеку – помоги. В жизни много трудного… Сегодня ты кому-то поможешь, завтра – тебе…

Этот наказ Сергей Михалков старался выполнять всю свою жизнь. Не все были благодарны. Нередко, в глаза истово благодаря после исполненной просьбы, выполнение которой давалось не всегда легко и просто даже орденоносцу и лауреату, за глаза говорили:

– Ну и что! Подумаешь, помог мне Михалков… Что ему стоило снять телефонную трубку.

Мало того, несколько таких просителей потом, спустя годы, уже в смутное время перестройки, не постеснялись поставить свою подпись под гнусным письмом, обвиняющим Михалкова в преклонении перед властью (советской, разумеется) и симпатии к тирану Сталину. Приурочив его, между прочим, к юбилею писателя. Были, к сожалению, среди них и известные в стране люди, фамилии которых упоминать просто не хочется. Бог им судья.

К счастью, все же больше осталось людей, которые были искренне благодарны и навсегда сохранили теплое чувство и симпатию к Сергею Владимировичу. А о том, что «Михалков всем помогает», знали все, говоря, что «у Михалкова есть пиджак с ногами».

В самом деле, был. «…Я в тех случаях, когда понимал, что телефонные звонки не помогут добиться необходимого результата для того, кто обратился ко мне с просьбой, – действительно «звал на помощь» свой пиджак, на котором блестит Золотая Звезда Героя Социалистического Труда и присутствуют другие награды… на многих чиновников мое появление при полном параде производило необходимое впечатление… А в иных случаях я еще дарил начальству свои книги «с уважением… признательностью…».

Пиджак помогал. Михалкову шли навстречу. Так, он добился в свое время прописки в Москве для Ильи Глазунова, сумел вытащить из тюремной камеры художника-графика Михаила Каневского, добился присвоения звания Героя Советского Союза за подвиги во время войны писателю Юрию Колесникову… когда тому уже стукнуло 73 года! То есть спустя много лет после окончания войны. Наконец, это Сергей Владимирович сумел убедить правительство передать Православной церкви Свято-Данилов монастырь!

А сколько было оказано помощи в делах не столь крупных и значимых!

Его секретарь, которая вела учет делам в то время, когда Михалков был депутатом Верховного Совета СССР, каждый год, подведя итоги, сообщала:

– Сергей Владимирович, а ведь половина просьб выполнена!

И это было радостью, это был прекрасный результат!

Вообще, как считает Михалков, «добро делать приятно».

И добро, безусловно, вернется, так или иначе. Хотя бы доброй памятью…

Сегодня Сергею Владимировичу почти 95 лет. Он вторично женат и снова счастлив в браке. Его жена, Юлия Субботина, много моложе своего мужа и является главной опорой в его делах, которые и сегодня не кончаются.

В одном из интервью перед предыдущим юбилеем у Сергея Владимировича спросили:

– Вы довольны своей писательской судьбой?

– Не могу пожаловаться. Я не потерял своего читателя. Мои книги, сборники стихов, написанные много лет назад, издаются повсеместно, их покупают родители, которые в детстве были моими читателями. Сегодня все зависит от рынка. Печатают то, что пользуется спросом и раскупается. Очевидно, покупают те книги, которые хотят читать…

А покупают по-прежнему книги Михалкова. И будут покупать, в этом нет никаких сомнений.

Наталья Петровна

«По стране красавица идет»

 
…Прогуляться ль выйдешь, дорогая,
Все в тебе ценя и прославляя,
Смотрит долго умный наш народ,
Называет «прелестью» и «павой»
И шумит вослед за величавой:
«По стране красавица идет».
Так идет, что ветви зеленеют,
Так идет, что соловьи чумеют,
Так идет, что облака стоят.
Так идет, пшеничная от света,
Больше всех любовью разогрета,
В солнце вся от макушки до пят.
 

Эти стихи посвятил Наталье Петровне Кончаловской прекрасный русский поэт с трагической судьбой Павел Васильев. Они так и называются: «Стихи в честь Натальи».

Какой же надо быть необыкновенной женщиной, чтобы в честь тебя были сочинены такие стихи! Но она и была необыкновенной – внучка великого Сурикова, дочь талантливейшего Петра Кончаловского, сама талантливая и одаренная, всю жизнь привлекавшая к себе, как магнит, множество людей, всю жизнь окруженная ими, всем помогавшая, всем дарившая свою теплоту, жизнелюбие и жизнерадостность. Судя по фотографиям, по многочисленным портретам, на которых ее запечатлел отец, Наталья Петровна не была красавицей в классическом смысле, но ее необыкновенное обаяние, исходящая от нее жизненная сила, величавая стать, унаследованная, видимо, от сибирских, суриковских корней, делали ее неотразимой.

«У мужчин мама вызывала очень активный интерес, она нравилась…» – напишет потом ее сын, Андрон Михалков-Кончаловский, в своей книге «Низкие истины». Мама (правда, в то время она еще не была мамой Андрона, его еще и на свете не было), как видим, не просто нравилась. От нее мужчины сходили с ума, так она была хороша. Тот же Павел Васильев посвящал ей такие стихи, читая которые можно подумать о страстном романе между ними. Между тем романа, по словам Андрона Кончаловского, и не было.

«Маму это очень расстраивало, между ними никогда не было тех отношений, какие по этим стихам можно представить, – пишет далее Андрон. – Потом он опубликовал свое стихотворение «Горожанка», чего там только не написал! Они оказались вместе в какой-то компании в общежитии Литературного института, и мама при всех ему сказала:

– Павел, какое ты имеешь право такие стихи посвящать мне?

Все уже хорошо выпили, было много грузинского вина, Васильев растерялся и от растерянности дал маме пощечину. Не придумаешь, какая реакция! Все мужики на него кинулись, он бросился бежать, его с улюлюканьем гнали по Тверскому бульвару, швыряли вслед камни. Мама была в истерике, ее отвезли домой.

В двенадцать ночи кто-то позвонил в дверь, все уже были раздеты, ложились спать. Открыла бабушка.

– Наташа, тебя молодой человек спрашивает. Она вышла, стоит Васильев:

– Наташа, прости!

– Не хочу с тобой разговаривать! Убирайся вон, подлец!

– Прости! Не уйду, пока не простишь!

– Уходи, умоляю! Ненавижу тебя! Он падает на колени.

– Не уйду! Буду стоять на коленях, пока не простишь!

Утром домработница пошла на рынок, Павел Васильев стоит на коленях. Позвали маму, она вышла. «Наташа, неудобно! – ей уже все шепчут. – Стоит же человек!»

– Ну хорошо. Прощаю».

А что, собственно, еще она могла ему сказать? Что могла сделать в такой ситуации, принимая во внимание неуемный, бесшабашный характер Васильева, его умение осложнять жизнь всем, с кем она его сводила, но в первую очередь самому себе. Читая его прекрасные, образные, яркие «Стихи в честь Натальи», «Горожанку», можно и позавидовать женщине, которой он их посвящал, и посочувствовать ей, потому что, прочитав их, безусловно, можно, повторяя его, «смекнуть» слишком многое – все, что угодно:

 
Горожанка, маков цвет Наталья,
Я в тебя, прекрасная, влюблен.
Ты не бойся, чтоб нас увидали,
Ты отвесь знакомым на вокзале
Пригородном вежливый поклон.
Пусть смекнут про остальное сами.
Нечего скрывать тебе – почто ж! –
С кем теперь гуляешь вечерами,
Рядом с кем московскими садами
На высоких каблуках идешь…
 

«Сколько мифов, слухов, сплетен и страхов связано с этим именем, – пишет о Васильеве Владимир Берязев в журнале «Сибирские огни». – Сколько разных людей из всех областей советской действительности 20–30-х годов он успел за 27 лет жизни втянуть в орбиту своей судьбы, взвихрить, завертеть, увлечь и, часто, также подобно смерчу, оставить в смятении, улетев по непредсказуемой траектории дальше. Пока не погиб».

Павел Васильев был репрессирован в 1936 году, через год застрелен конвоиром в лагере вроде бы за то, что вышел без позволения из строя.

Сергей Куняев, который написал о судьбе и творчестве Васильева книгу «Русский беркут», в ответ на вопрос корреспондента «Парламентской газеты» о том, могла ли жизнь Павла Васильева сложиться иначе, сказал:

– Убежден, что нет. Жил он настолько ярко, размашисто и своевольно, что затрудняешься провести параллели. Это была натура необузданная во всех проявлениях.

…Впоследствии все его природное своевольство, которое выразилось в органическом неумении сочетаться с литературной средой, в которую он попал в Москве, принесло горькие плоды. Испытывая жгучее желание «подать себя», он постоянно демонстрировал безразличие к мнению окружающих, и трудно представить, сколько врагов собрал за свою короткую жизнь».

Но прекрасные стихи, посвященные прекрасной женщине, с которой его ненадолго свела судьба и которая так взволновала его душу, остались…

«Мы были удобными детьми»

Наталья Петровна родилась в 1903 году. В пятилетнем возрасте вместе с родителями она впервые попала за границу.

«А было это так, – писала потом Наталья Петровна. – Мои родители, будучи молодыми, решили поехать в Париж. Отцу-художнику хотелось поучиться в Парижской академии, и вот, захватив нас, меня и моего трехлетнего брата Мишу, родители поехали во Францию на целый год. Мне было шесть лет, и меня отдали в школу, так что первая моя школа была в Париже, в Латинском квартале… Петр Петрович тогда поклонялся Ван Гогу и Сезанну, общался с Матиссом и Пикассо…». Неудивительно, что Наталья Петровна прекрасно знала французский и потом, во взрослой жизни, много занималась переводами с французского. Не раз бывали дети с родителями и в Италии. И этим языком Наталья Петровна тоже свободно владела. «В Италии были много раз и отлично знали все сокровища итальянских музеев, по которым еще до революции таскали нас маленькими, и мы с младенчества привыкли шаркать по каменным плитам соборов и резным паркетам знаменитых галерей, и многое из того, что мы видели, вживалось в память навсегда», – вспоминала позднее об этом времени Кончаловская в книге «Волшебство и трудолюбие».

Дело в том, что ее родители, Петр Петрович Кончаловский и Ольга Васильевна Сурикова, решив связать свои судьбы по взаимной глубокой любви, дали перед этим друг другу удивительную клятву: никогда не превращать свою жизнь в «обыкновенную супружескую», никогда не жаловаться и не сетовать, что бы ни случилось, никогда ни в чем не упрекать друг друга. Главное – творчество, и потому ничто не должно этой творческой жизни мешать, и никакие житейские условности не могут быть выше этого главного. И второе, что они твердо решили: никогда не расставаться с детьми, которые у них, конечно же, будут, брать их с собой, куда бы их ни закинула судьба, делить с ними все, чем одарит жизнь их самих. О том, на какие средства они будут жить, они не обсуждали, это их не волновало.

Клятву свою они свято исполняли всю жизнь. Петр Петрович творил, Ольга Васильевна была ему верной помощницей, первым советником и ценителем, на чей суд он представлял все свои картины. И куда бы ни направлялись родители, они всюду брали с собой детей. «Мы с моим братом Мишей, – напишет позднее Наталья Петровна, – были удивительно удобными детьми. Вроде складных перочинных ножей, – никаких капризов и требований, где бы мы ни спали, что бы ни ели, как бы ни ездили… Но деньги у родителей были небольшие, и потому путешествия совершались очень экономно».

С этими своими «удобными», как складные ножики, детишками молодые родители и путешествовали по Европе, жили в крохотных живописных итальянских городишках, иногда на ферме в сарае или в хижине в оливковой роще, чтобы как можно меньше расходовать на удобства, но как можно больше увидеть. Наталья Петровна вспоминает, как однажды рано утром, на какой-то остановке Ольга Васильевна открыла окно и увидела надпись над вокзалом: «Арль». Собрать детей было делом одной минуты. В Арле родители осмотрели все вангоговские места – посидели в «Ночном кафе», которое он писал, были в «Бильярдной», нашли дом, в котором жил великий художник, а однажды зашли в лавчонку, где Ван Гог покупал краски. Хозяин был все тот же, и он прекрасно помнил знаменитого голландского импрессиониста. У него даже сохранился портрет девочки, который Ван Гог оставил ему в залог за купленные краски. Но портрет был испорчен – прямо на щеке девочки холст был прорван насквозь. Петр Петрович долго смотрел на картину, потом попросил одолжить ее на один вечер. Хозяин решил, что молодой русский художник решил портрет скопировать. В местной гостинице, где они остановились, Ольга Васильевна умело заштуковала дырку, а Петр Петрович отреставрировал так точно, что от повреждения не осталось никаких следов.

– Вот, месье, – сказал он, возвращая портрет хозяину, – теперь вы сможете продать его за десять тысяч франков!

Хозяин был потрясен, а семейство Кончаловских, как ни в чем не бывало, продолжило путешествие… Не взяв за работу ни копейки.

Их семья умела довольствоваться малым, питаясь в деревенских харчевнях, где за гроши можно было получить вкусные национальные блюда. Дети проводили целые дни на свежем воздухе, среди виноградников и олив, играя с итальянскими ребятишками, на ходу осваивая язык и запоминая чудесные итальянские песни. А Петр Петрович работал, работал и работал…

В том году, когда маленькая Наташенька Кончаловская пошла в свою первую школу, к ним во Францию вместе с сестрой Ольги Васильевны, Еленой Васильевной, приехал дедушка, Василий Иванович Суриков. Они сняли квартирку в том же доме, что и Кончаловские. Василий Иванович очень любил своего зятя, ценил его творчество. Петр же Петрович Сурикова боготворил. «Их дружба была удивительной – они понимали друг друга с полуслова, – вспоминала Наталья Петровна. – Несмотря на разницу в возрасте, разницу в живописных задачах… несмотря на различие в характерах, они многое в жизни воспринимали одинаково. Одно и то же их смешило, возмущало или радовало…»

Так, летом того года два художника решили поехать в Испанию. Они взяли билеты в вагон первого класса и с комфортом проехали Францию до границ Испании. Пейзаж резко изменился. Изменились и люди. И Суриков с Кончаловским, недолго думая, сменили свои комфортабельные места на вагон третьего класса – для простонародья, где все чувствовали себя свободно как дома, пили вино из одной бутыли, передавая ее по кругу, и с восторгом приняли в свою компанию двух русских художников, которые с неменьшим восторгом в нее влились…