Текст книги "В никуда"

– Нет проблем, – отозвался я.

– Наоборот, проблемы как раз есть. Во Вьетнаме не разрешается брать напрокат машины. Но вы можете нанять госавтомобиль с шофером в специальном прокатном агентстве "Видотур". Однако для секретной части вашей поездки это не годится.

– Надо думать.

– Можно обратиться в частные туристические бюро. Там тоже есть машины с водителями. Но правительство их не всегда признает, и они не везде существуют.

– Может быть, взять напрокат велосипед?

– Попробуйте. Страна управляется местными партийными лидерами, как в былые времена военачальниками. Они устанавливают правила, а центральное правительство в Ханое добавляет запреты для иностранцев. Настоящий кошмар. Но обычно можно обойти запреты, давая взятки нужным людям. Когда я там был, пять баксов творили настоящее чудо. О'кей?

– О'кей.

– Между населенными пунктами ходят междугородние автобусы – пыточные автобусы, как их называют. Поймете почему, если придется ехать. И разумеется, старая французская железная дорога вдоль побережья. Ее восстановили, и она действует. Билеты во время Тета не достать, но пятерка даст вам доступ на все, что движется, кроме самолетов. Тем более что местных самолетов следует избегать – слишком сильный за ними присмотр.

– Я не упоминал, что собирался в Арубу?

– Этот маршрут более содержательный, и погода будет не хуже.

– Тогда продолжайте.

– Спасибо. – Конуэй кивнул головой. – По поводу транспорта, подкупа и прочего вы можете советоваться с сайгонским связным. Он знает, где и за какой кончик потянуть. Но не особенно вдавайтесь в подробности.

– Хорошо.

– К тому времени, когда вы доберетесь до Хюэ, мы, если повезет, будем располагать сведениями, где расположена деревня Тран Ван Вина Тамки. И поскольку будет праздник Нового года, много шансов за то, что вы там застанете родственников нашего клиента. Идет?

Я посмотрел на него.

– Сдается мне, мистер Конуэй, что информация об убийстве поступила не несколько дней, а несколько недель или даже несколько месяцев назад. А вы ждали Тета, чтобы послать меня во Вьетнам, потому что в Тет, как вы справедливо заметили, все вьетнамцы съезжаются в родные деревни, а полиция и служба безопасности сбиваются с ног.

Мой собеседник улыбнулся:

– Я не в курсе, когда поступила эта информация. И не в курсе, что знают ваши боссы, чего не знаете вы и, возможно, не знаю я. Но очень удачно, что вы были во Вьетнаме во время праздника. Во время Тета шестьдесят восьмого года коммунисты ловили вас со спущенными штанами. У вас есть возможность их отблагодарить.

– Интересная мысль. Восстановление симметрии – что-то вроде весов правосудия. Но пошла эта месть в крысиную задницу! У меня нет никаких личных мотивов. Я просто выполняю свою работу. Ясно?

Конуэй не ответил.

– Таким образом, ваш контакт в Хюэ в воскресенье. Но если по каким-либо причинам он не состоится, запасной день – понедельник. С вами свяжутся в гостинице. Однако если не произойдет и этого, значит, пора быстро сматываться из страны. Уяснили?

Я кивнул.

– Тогда продолжим. Предположим, что все сложилось хорошо, в этом случае во вторник вы покидаете Хюэ. Это самая трудная часть вашей поездки: вам любыми доступными средствами необходимо добраться до Тамки и сделать это за два, максимум за три дня. Почему? Потому что праздник Тет продолжается четыре дня после Нового года и все, кто съехался в родные пенаты, остаются там именно столько времени, а уже потом возвращаются по домам. Возможно, Тран Ван Вин постоянно проживает в Тамки, но нам это неизвестно. Лучше быть в деревне, когда и он будет там. Согласны?

Я снова кивнул.

– В любом случае, – продолжал Конуэй, – удачи, неудачи, провокации, вам следует возвратиться в Ханой не позднее следующей субботы, то есть на пятнадцатый день поездки. Там вам заказан "Софитель-Метрополь". У меня для вас ваучер на одну ночь. – Он щелкнул пальцем по пластиковой папке. – В Ханое с вами могут выйти или не выйти на связь – не это главное. Главное, чтобы на следующий день вы уехали из страны – шестнадцатый, задолго до окончания традиционного двадцатиоднодневного тура.

– Я бы хотел осмотреть достопримечательности Ханоя.

– Ничего подобного: вы хотите убраться оттуда как можно быстрее.

– Что ж, это, пожалуй, даже лучше.

– У вас билет на воскресенье на "Китай-Пасифик" из Ханоя до Бангкока. А в Бангкоке вас встретят и выслушают отчет.

– А если попаду в тюрьму, визу придется продлять?

Конуэй улыбнулся, но ничего не ответил.

– Теперь о деньгах. В этой сумке тысяча американских баксов – десятками, пятерками и долларами, – все неподотчетные. Можете официально расплачиваться "зеленью" в Социалистической Республике Вьетнам. Там даже предпочитают американскую валюту. В этой же сумке миллион донгов – полтора бакса. Шучу – сотня, вам на развод. Но учитывая, что средний вьетнамец получает в год триста – четыреста долларов, вы вполне богатый человек. И еще тысяча долларов в дорожных чеках "Американ экспресс". Их принимают лучшие гостиницы и рестораны и иногда, по настроению, обменивают на донги некоторые банки. Представительства "Американ экспресс" есть в Ханое, Сайгоне и Хюэ. Это все сказано в вашем путеводителе. Где возможно, используйте собственную кредитную карточку. Деньги вам возместят. Армия назначила вам временную зарплату на период задания – пять сотен в день. Так что по возвращении получите кругленькую сумму. – Конуэй улыбнулся и добавил: – За время в тюрьме двойная такса.

Я посмотрел на него и понял, что он не шутил.

– За сколько дней? – спросил я.

– Не знаю. Не спрашивал. Но если хотите, выясню.

– Не стоит. Что еще?

– Как вас вытащить из страны. Я упомянул "Китай-Пасифик" из Ханоя. Но еще я сказал, что обстоятельства могут сложиться таким образом, что вам потребуется быстро смываться из другого места. На этот счет нами разработано несколько планов эвакуации. Хотите послушать?

– Я весь внимание.

Конуэй описал другие способы отъезда из Вьетнама: через Камбоджу, Лаос, Китай, на судне и даже на грузовом самолете из Дананга. Ни один мне особенно не понравился и не вызвал доверия, но я ничего не сказал.

– Теперь о Тамки, – продолжал Конуэй. – Это ваша цель до того, как вы вернетесь в Ханой. Так или иначе мы установим местонахождение деревни и, самое позднее, сообщим вам в Хюэ. Там, как я сказал, вы, вероятно, обнаружите много людей по фамилии Тран. Вам придется обзавестись переводчиком – вьетнамцы не сильны в английском. О'кей?

– О'кей.

– Вы немного говорите по-французски?

– Вот уж точно – немного.

– Люди старшего поколения и католические священники знают французский. Однако постарайтесь найти англоговорящего гида или переводчика. И вот еще что – не стоит говорить, что американец, который спрашивает всех и каждого о некоем парне из маленькой деревушки, не может не приковать к себе внимания. Так что подумайте, как с этим быть. Вы коп, вам приходилось с этим сталкиваться...

– Ясно. Давайте дальше.

– Мое личное мнение, – продолжал Конуэй, – Тран Ван Вин мертв. Скорее всего. Война, возраст и прочее. Если он убит в бою, то его тело где-нибудь в другом месте, как тело его брата в долине Ашау. Но в деревне в его честь наверняка сооружен семейный алтарь. Необходимо, чтобы вы точно удостоверились в его смерти. Сержант Тран Ван Вин, возраст между пятьюдесятью и шестьюдесятью, служил в Народной армии, участвовал в бою при Куангчи, брат погибшего Тран Кван Ли.

– Принято.

– Хорошо. Но с другой стороны, он, может быть, жив и находится в Тамки или где угодно.

– Согласен. И эта часть, как и цель моей миссии, мне не совсем понятна. Что мне делать с господином Тран Ван Вином, если я обнаружу его живым?

Конуэй посмотрел мне в глаза.

– А что вы скажете, если я прикажу его убить?

Мы не сводили друг с друга глаз.

– Скажу вот что: я его найду, а убивайте сами. Но для этого должна быть веская причина.

– Полагаю, вы ее обнаружите, если с ним поговорите.

– А потом кокнут меня.

– Не драматизируйте.

– Я думал, мы здесь только этим и занимаемся.

– Нет. Мы реалисты. И вот вам задание – четко и ясно: прежде всего необходимо установить, жив этот тип или нет. Если мертв, нужны доказательства. Если жив, выяснить, проживает ли он в Тамки или где-то еще. Затем поговорить с ним о том случае в феврале шестьдесят восьмого года и установить, что он помнит; предъявить набор фотографий, который мы вам передадим, и попросить идентифицировать убийцу. И еще: как вы узнаете из письма, Тран Ван Вин взял у жертвы кое-какие вещи. Мы забирали сувениры у мертвых, они тоже. Возможно, эти вещи по-прежнему у него или, если он умер, у его родных – персональный медальон, бумажник или что-нибудь еще. Это поможет установить личность убитого лейтенанта и свяжет Тран Ван Вина с реальным местом преступления, а если он жив, превратит в заслуживающего доверие свидетеля.

– Но нам не нужен живой, заслуживающий доверия свидетель, – заметил я.

Конуэй промолчал.

Я допил кофе.

– Итак, если я обнаружу Тран Ван Вина живым, я предъявлю ему набор фотографий, который вы, возможно, передадите мне, пока я езжу по стране, и выясню, сможет ли он узнать снятого на них человека. Затем узнаю, хранятся ли у него военные сувениры, и попытаюсь выкупить у него или, если он умер, у его родных. Может быть, вывезу его из Вьетнама или сниму на видеопленку. Или сообщу господину Игану из нашего посольства в Ханое его адрес, и будь что будет. А если Тран Ван Вин умер, вам нужны доказательства его смерти.

– Примерно так, – кивнул Конуэй. – Будем действовать по обстоятельствам. Свяжемся с вами в Сайгоне или, самое позднее, в Хюэ. Здесь еще спорят, как лучше поступить.

– Вы уж, пожалуйста, дайте мне знать, что решили.

– Непременно. Есть еще вопросы?

– Нет.

– Мистер Бреннер, – Конуэй перешел на официальный тон, – вы все поняли из того, что я вам сказал?

– И даже то, что вы мне не сказали.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

– Поняли все мои устные инструкции?

– Да.

– Есть еще ко мне вопросы?

– Могу я вас спросить, почему вы хотите укокошить этого парня?

– Этого вопроса я не понимаю. Что-нибудь еще?

– Нет.

Дуг Конуэй встал, и я поднялся следом за ним.

– Ваш рейс через час. Вы летите бизнес-классом, что вполне нормально для вашего положения. В визе в графе "Профессия" указано: "В отставке". Цель приезда – "туризм". Учтите, человека вашего возраста могут задержать в аэропорту Таншоннят и допросить. Я сам там провел полчаса в комнате для допросов лицом к лицу с ненормальным джентльменчиком. Держитесь холодно, не проявляйте враждебности и не отступайте от своей версии, а если зайдет разговор о войне, плетите, как это было ужасно для его страны. Понятно?

– То есть мне не следует упоминать, что я убивал вьетнамских солдат?

– Я бы не стал. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но будьте откровенны и не отрицайте, что вы – ветеран и приехали навестить места, где когда-то служили молодым солдатом. Скажите, что были кашеваром на кухне или ротным писарем. Только не строевым пехотинцем. Как я понял, они этого не любят. Понятно?

– Принято.

– Из гостиниц с нами не связывайтесь. В гостиницах иногда делают копии отправляемых факсов, а потом их просматривает местная полиция. То же самое с телефоном. Набираемые номера, как во всем мире, регистрируются для оформления счетов, но их может потребовать полиция. К тому же не исключено, что телефоны прослушиваются.

Я все это знал, но в голове у Конуэя находился список вопросов, который он должен был со мной проговорить.

– После вашего прибытия в Сайгон, – продолжал он, – связной проверит, действительно ли вы поселились в отеле "Рекс". Местный звонок не вызовет никаких подозрений. Затем он отправит факс или электронное сообщение из безопасного места – американского делового офиса. Так что если вас не окажется в "Рексе", мы будем об этом знать.

– И что из этого?

– Наведем справки.

– Благодарю.

– В этом пластиковом пакете противомалярийные таблетки на двадцать один день. Их следовало начать принимать четыре дня назад. Однако не тревожьтесь: три дня вы проведете в Сайгоне, а там малярийных комаров немного. Еще есть антибиотики, но надеюсь, что они вам не потребуются. Не пейте некипяченую воду и остерегайтесь приготовленной не на огне еды. Вы можете заразиться гепатитом А, но пока проявятся симптомы, вы успеете вернуться домой. Если бы мы знали заранее, что поедете вы, вам бы сделали прививку против гепатита...

– Вы-то знали – я не знал.

– Тем не менее. В дороге почитайте путеводитель. Там же, в папке, перевод письма. Прочитайте, но во время пересадки в Сеуле избавьтесь.

– Нет, потащу с собой на контроль в аэропорт.

– Извините, мистер Бреннер, если во время инструктажа я вас обидел или задел профессиональное самолюбие. Я только следовал приказу. – Конуэй посмотрел на меня. – Карл сказал, что вы мне можете не понравиться. Но вы мне понравились. Вот вам дружеский совет: во время расследования вы можете обнаружить то, что вам не следует знать. И от того, как поступите со своими открытиями, будет зависеть то, как поступят с вами.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Здравомыслящий человек на моем месте тут же бы все бросил и отвалил. Но Дуг Конуэй рассчитал правильно: мистер Пол Бреннер был не из тех, кого могла испугать угроза. Мистера Пола Бреннера одолело любопытство: ему приспичило узнать, в чем тут дело. Потому что Пол Бреннер был полным придурком.

Конуэй прочистил горло.

– Во время пересадки в Сеуле вам придется долго ждать. Оставайтесь в зоне отдыха компании "Азиана". С вами могут связаться или передать информацию. А если задание отменят, это тот пункт, откуда вас вернут.

– Понятно.

– Могу я для вас что-нибудь сделать? – спросил Конуэй. – Что-нибудь сообщить, передать поручение? Личные дела?

– Пожалуй, да. – Я вытащил из кармана конверт. – Купите мне билет из Бангкока до Гонолулу. И закажите гостиницы: на несколько дней в Гонолулу, а затем на Мауи. По дням вот так. А это номер моей карточки "Американ экспресс".

Конуэй взял конверт, но при этом сказал:

– Боюсь, что вас захотят видеть в Вашингтоне.

– Мне плевать, чего там захотят. Я желаю провести две недели в раю. Обсудим все в Бангкоке.

– Хорошо. – Он положил конверт в карман. – Что-нибудь еще?

– Ничего.

– Тогда удачи. Берегите себя.

Я не ответил.

– Знаете что... поверьте мне на этот раз... если не считать задания, эта поездка принесет вам больше пользы, чем вреда.

– Первые две тоже были что надо, если не считать войны.

Конуэй не улыбнулся.

– Надеюсь, я хорошо вас проинструктировал. Меня это всегда тревожит.

– Вы отлично поработали, мистер Конуэй. Спите спокойно.

– Спасибо.

Он протянул мне руку, но я не спешил ее пожимать.

– Чуть не забыл... – Я полез в сумку и достал роман Даниэлы Стил. Он с любопытством посмотрел на книгу, словно увидел в ней какой-то особый смысл. – Не хочу, чтобы это нашли у меня дома, если я не вернусь. Отдайте кому-нибудь. Вы ведь сами читать не будете?

Он сочувственно на меня посмотрел и опять протянул руку. На этот раз мы обменялись рукопожатиями. А потом Конуэй повернулся и, не поблагодарив за книгу, ушел.

А я открыл оставленный на столе пластиковый пакет. Деньги, билеты, гостиничные ваучеры, письмо и визу положил в нагрудный карман. А противомалярийные таблетки, антибиотики и путеводитель "Лоунли плэнет" – в сумку.

Но в пакете осталось что-то еще – маленький предмет, завернутый в ткань. Я развернул обертку. Оказалось, что это один из тех идиотских шариков с падающим внутри снегом. В этом снег падал на фоне модели Стены.

Глава 4

747-й «Азианы эйр» начал снижение в корейском международном аэропорту Кимпо в Сеуле. После пятнадцати часов полета я не сумел бы определить местное время и даже число. Солнце стояло в сорока пяти градусах над горизонтом, следовательно, была либо середина утра, либо середина вечера – в зависимости от того, где тут запад, а где восток. Когда облетаешь вокруг Земли, это не имеет никакого значения, разве только для пилота.

Я заметил, что внизу под крыльями снег. И, когда самолет пошел на последний заход, услышал внутри машины звуки работающей гидравлики.

Кресло рядом со мной пустовало, и я надеялся, что и на последнем отрезке пути мне тоже повезет.

Хотя, может быть, не будет никакого последнего отрезка, если меня вернут из Сеула. Шансы этого равны нулю, но вам всегда внушают, что существует вероятность счастливого исхода. Во время первых двух поездок во Вьетнам было то же самое. Командиры говорили: "Отправляемся в Юго-Восточную Азию", – а слово "Вьетнам" не упоминали, словно мы ехали на экскурсию в Бангкок или в Бали. Вот так.

Пора было прочитать письмо, из-за которого заварилась вся каша. Я достал из кармана ненадписанный конверт и извлек из него несколько сложенных листочков. На первом была ксерокопия оригинала конверта, адресованного Тран Кван Ли. За именем стояла какая-то аббревиатура, скорее всего звание погибшего, а дальше – цифры и буквы – его полевая почта в северовьетнамской армии.

Обратный адрес: Тран Ван Вин, звание и часть. Ни в том ни в другом адресе, естественно, не было никаких географических названий – армии перемещаются, и письма догоняют солдат.

Я отложил конверт и посмотрел на само письмо. Оно было напечатано на машинке: три страницы, – но ксерокопия оригинала на вьетнамском отсутствовала, и это снова навело меня на мысль, что в тексте что-то изменили или пропустили.

В связи с письмом я постарался представить себе полевую почту Вьетнама времен войны, примитивную, как почтовая система девятнадцатого столетия: письма передавались из рук в руки, рассылались с курьерами – от гражданских военным, от солдат родным и от солдата солдату – и шли так медленно, что часто не успевали попасть к адресату – он, а порой и тот, кто отправил письмо, были уже убиты.

Проходили месяцы, прежде чем письма попадали к получателям, если вообще попадали. Я вспомнил о трехстах тысячах пропавших без вести и еще о миллионе официально погибших, многие из которых испарились на дорогах после взрыва сброшенной с "Б-52" тысячефунтовой бомбы.

Чудо, что это письмо сумели вынести из осажденного Куангчи. Другое чудо, что оно нашло своего адресата Тран Кван Ли в долине Ашау в сотне километрах. Новое чудо, что на теле убитого его нашел американский солдат. И последнее чудо, что этот Виктор Орт хранил письмо почти тридцать лет, а затем попытался передать в Ханой через организацию "Американские ветераны войны во Вьетнаме".

Но письмо завернули в штаб-квартиру Управления уголовных расследований в Фоллз-Черч, потому что какой-то остроглазый из организации ветеранов углядел в нем определенный интерес и инстинкт повел его к армейским следователям, а не в ФБР. Если бы письмо попало в ФБР, управление понятия бы не имело о его существования. А следовательно, и я.

Однако случилось так, что дело расследовала армия, а ФБР помогало, – положение, которое не устраивало ни ту ни другую сторону. В том числе и меня.

Я опять посмотрел на печатный текст – неготовый читать, пока вполне не пойму, как эти бумажки оказались у меня на коленях.

И вот вопрос: зачем я этим занялся? Кроме Синтии, были еще долг, честь, страна, не говоря уже о скуке, любопытстве и доле мужского самоутверждения. Мое устранение от дел не завершилось на должной ноте, и это задание – та самая нота, высокая или низкая.

Письмо было датировано 8 февраля 1968 года. Я читал слова Тран Ван Вина почти уже мертвому брату.

Дорогой мой брат Ли!

Надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здравии и в хорошем настроении. Я с несколькими товаришами лежу, раненный, в Куангчи. Не тревожься. Раны не серьезные: получил несколько шрапнелей в спину и ногу. Уверен, что поправлюсь. За нами ухаживают пленный врач из католического госпиталя и медики из нашей Народной армии.

Вокруг кипит сражение за город: американские бомбардировщики летают днем и ночью, и нас постоянно обстреливает их артиллерия. Но мы в безопасности – в глубоком подвале буддийской школы вне стен Цитадели. У нас есть вода и пища, и я надеюсь вскоре вернуться в строй.

Я оторвался от письма и вспомнил те дни в окрестностях Куангчи. Мой батальон занимал позицию к северу от города, и мы не видели уличных боев. Зато видели прорывавшихся из Куангчи северовьетнамцев. Но это продолжалось всего неделю, пока южновьетнамская армия не выкурила их из города. Противник просачивался мелкими группами, стараясь укрыться на расположенных к западу от Куангчи холмах и в джунглях. И перед нашим батальоном поставили задачу перехватывать неприятеля. Кого-то мы убили, кого-то взяли в плен, но далеко не всех. Статистически шансы Тран Ван Вина выбраться из города были невелики. А уцелеть в течение семи последующих лет войны – еще меньше. Но если он даже и остался жив, то дожил ли до сегодняшнего дня – ведь прошло почти тридцать лет. Вряд ли. Но в уравнении этого дела уже было несколько чудес.

Я вернулся к чтению письма.

Расскажу тебе об интересном и странном случае, который наблюдал вчера. Я лежал на втором этаже правительственного здания в Цитадели. Меня ранило осколками снаряда, который убил двух моих товарищей. В полу была дыра, и я в нее заглянул, надеясь увидеть своих однополчан. И в этот момент увидел, как в дом вошли два американца. Я схватился за автомат, но, не зная, сколько с ними еще человек, решил не стрелять.

Эти два американца не стали обыскивать полуразрушенное здание, а заговорили друг с другом. По знакам различия на касках я понял, что один из них капитан, а другой лейтенант. Два офицера! Какая добыча! Но я сдержался. По нашивкам понял, что это вертолетная кавалерия – таких здесь много, хотя в городе я ни разу их не видел.

Я глядел на них, готовый убить, если американцы меня заметят, но они стали спорить между собой. Лейтенант без уважения обращался с вышестоящим офицером, и тот на него разозлился. Они ругались две-три минуты, потом лейтенант повернулся к капитану спиной и направился к пролому, через который они вошли.

Тогда капитан выхватил пистолет и что-то крикнул лейтенанту. Тот обернулся. Не говоря ни слова, капитан выстрелил лейтенанту в лоб. Каска отлетела в сторону, и лейтенант замертво рухнул в развалины.

Я был так удивлен, что никак не поступил, когда капитан выбежал из здания. Я боялся, как бы враги не сбежались на пистолетный выстрел, но кругом все и без того грохотало, и на выстрел не обратили внимания.

Так я и лежал и смотрел сквозь дыру, пока не наступила ночь. Тогда я спустился по лестнице и подошел к трупу убитого американца. Взял у него фляжку с водой, несколько консервных банок, винтовку, пистолет и кое-что еще. У него были прекрасные часы; я их взял, но, как тебе известно, если бы меня с ними схватили или еще с чем-то американским, то сразу бы расстреляли. Так что пришлось решать, что делать со всеми этими вещами.

Я подумал, что тебя заинтересует этот случай, хотя сам я не вижу в нем никакого смысла.

Что ты знаешь о наших родителях и сестре? У меня от них уже два месяца ничего из Тамки. А кузен Льем писал, что видел грузовики с ранеными и колонны наших солдат, которые шли на юг освобождать родину от американцев и их сайгонских марионеток. Льем говорит, что американские бомбардировщики усилили в том районе активность, и я, естественно, беспокоюсь о нашей семье. Он сообщает, что еды в Тамки достаточно, но не много. Апрельский урожай риса будет хорошим и должен обеспечить деревню пищей.

Май мне тоже не писала, но я знаю, что она уехала в Ханой ухаживать за больными и ранеными. Надеюсь, что ей там не грозят американские бомбы. Я бы предпочел, чтобы она осталась в Тамки, но Май очень патриотична и спешит туда, где в ней есть нужда.

Брат мой, оставайся целым и здоровым, и пусть это мое письмо доберется до тебя, а потом – до наших родных. И если его будут читать наши мать, отец и сестра, шлю им свои поздравления и любовь. Я верю, что через день-другой выберусь из Куангчи в безопасное место и там окончательно поправлюсь. А потом вернусь в строй и буду продолжать освобождать страну. Напиши мне, как дела у тебя и у твоих товарищей.

Любящий тебя брат Вин.

Я сложил листки и задумался. Письмо человеку, который вскоре умрет, заставило меня по-иному взглянуть на войну. Несмотря на корявый перевод и патриотические перепевы, я чувствовал, что точно такое письмо мог написать американский рядовой; между строк – одиночество, усталость, страх, тревога за родных и едва скрываемая озабоченность по поводу Май, которая, как я понял, была подружкой автора. В военных госпиталях по всему миру раненые заигрывали с девчонками. Я улыбнулся.

Мне казалось, что я могу кое-что рассказать о Тран Ван Вине. Мы воевали в одном и том же месте в одно и то же время. И если бы я его встретил, не исключено, что он бы мне понравился. Но если бы я встретил его в 68-м, то, конечно, убил бы.

И с Ли наши дорожки могли пересечься. После февральской операции под Куангчи наш батальон Первой воздушно-кавалерийской дивизии был в апреле переброшен по воздуху в осажденный Кесанг, а затем, в мае, в долину Ашау. Мы были мобильным подразделением; это означало, что, если где-то заваривалось очередное дерьмо, мы неслись туда на вертолетах. Вот такое везение у этого Ли.

Я перечитал письмо и стал размышлять о деталях и обстоятельствах предполагаемого убийства. Во-первых, все в самом деле выглядело как убийство, хотя многое зависело от того, о чем шел спор. Во-вторых, случай был в самом деле странный и интересный, как выразился сержант Тран Ван Вин.

Я вернулся к началу письма. Правительственное здание внутри Цитадели. Многие вьетнамские города имеют крепости, которые построили главным образом французы. Цитадель – это укрепленный и обнесенный стенами центр города, где находятся правительственные службы, школы, больницы, военные штабы и даже жилые кварталы. Я знал крепость Куангчи, потому что в июле был командирован на церемонию награждения и прошел парадом по тому месту, где вьетнамское правительство раздавало американским солдатам медали за участие в боях. Цитадель была полуразрушена, и теперь я понял, что стоял неподалеку от того места, где за шесть месяцев до этого произошел описанный в письме эпизод. Сам я заработал вьетнамский крест "За отвагу". На мою беду, пришпиливавший мне орден сайгонский полковник был воспитан французами и расцеловал меня в обе щеки. Я чуть было не предложил ему поцеловать меня в зад, но вовремя вспомнил: не его вина, что меня сюда загнали.

Таким образом, я мог представить, где все произошло. И попытался вообразить двух американских офицеров, которые вошли в полуразрушенное здание в крепости, а вокруг продолжал бушевать бой. В это время Тран Ван Вин лежал наверху, держал зудящий палец на спусковом крючке "АК-47" и исходил кровью после взрыва американского снаряда.

Офицеры были явно не с передовой, иначе при них находились бы подчиненные. Вероятно, из каких-то тыловых служб – скорее всего военные советники, штаб которых, как я помнил, располагался где-то в крепости. Но где же часть, к которой они были прикомандированы? Потерялись сами или вьетнамцы, как это случалось, рванули с позиций? Догадки, догадки... Но они давали логическое объяснение, почему два американских офицера оказались одни, без солдат, в городе, где стояли только вьетнамцы. Они попали в клинч между частями северных и южных вьетнамцев и, оказавшись в смертельной зоне, нашли время затеять ругань, в результате чего один из них ухлопал другого. Странно. Я был полностью согласен с Тран Ван Вином. Ни малейшего смысла. Но у меня возникло ощущение, что все дело в предмете их спора. Я снова заглянул в письмо: капитан выбежал из здания. А Тран Ван Вин всеми силами старался выжить и без движения лежал дотемна. А потом спустился вниз и забрал у мертвого лейтенанта воду – самое насущное. Затем сухой паек, винтовку, пистолет – наверное, «кольт-45», – бумажник и «кое-что еще». Что за «кое-что еще»? Наверняка личный жетон. Жетон – желанная добыча для противника, доказательство, что удалось убить американца, за это полагалась награда: кусок рыбы или что-нибудь другое. Но, как заметил сержант Тран Ван Вин, попадись он с принадлежавшими американцу вещами, его непременно бы расстреляли и никакая бы Женевская конвенция не помогла. Так что ему пришлось решать, что делать с вещами лейтенанта – его военными трофеями.

Возможно, он их оставил и, возможно, если только жив, до сих пор с гордостью демонстрирует в своей крохотной семейной хижине неизвестно где. Возможно.

Что же в таком случае пропущено в переводе письма? Скорее всего слова "кое-что еще" вставлены вместо других, настоящих.

Однако я слишком много вижу между строк. Наверное, стал подозрительнее, чем нужно. Немного подозрительности и толкований – это хорошо. Но когда хватаешь через край, можешь перехитрить самого себя.

Я заметил, что мы почти приземлились. Через несколько секунд 747-й коснулся колесами бетонки, пробежал по полосе и подрулил к терминалу.

* * *

Я быстро прошел паспортный и таможенный контроль в одном из двух терминалов сеульского аэропорта Кимпо.

Двадцать лет назад я провел в Сеуле шесть месяцев. Хорошее задание: корейцам, пожалуй, нравились их американские союзники, и американцы отвечали тем, что вели себя вполне прилично. За весь мой срок всего одно убийство корейца, три изнасилования, а в основном – пьянство и дебоширство. Недурно, если учесть, что пятьдесят тысяч наших парней находились там, где им вовсе не хотелось находиться.

Я вошел в основной терминал – обширный, со многими ответвлениями и с балконом, который тянулся по всему периметру.

До моего рейса оставалось четыре часа, а багаж адресовали прямо в Хошимин, так по крайней мере меня заверили в аэропорту Даллеса.

Повсюду были ларьки со съестным и маленькие закусочные, и весь аэропорт пропах рыбой и капустой. От этого у меня всплыли воспоминания двадцатилетней давности.

Я заметил большие цифровые часы и день недели на табло по-английски – пятница. Здесь все имело подзаголовки на английском, и, следуя указателю, я направился в зону клубов авиакомпаний.

"Клуб спокойного утра" располагался на уровне балкона. Войдя, я подал билет стоявшей за конторкой девушке.

– Добро пожаловать, – пригласила она. – Пожалуйста, распишитесь в книге.

Я поставил подпись и заметил, что она разглядывает мой билет. Девушка подняла глаза и сказала именно то, что я ожидал:

– Мистер Бреннер, для вас сообщение. – Она порылась в столе и подала мне запечатанный конверт с моей фамилией.

– Спасибо. – Я взял конверт, прошел в просторную и хорошо обустроенную зону отдыха, взял кофе, сел в кресло и приготовился читать сообщение. Это был телекс от Карла: "Ничего не отменяется. Инструкции мистера К. в силе. Сужаем круг имен. Возможно, увидимся в Бангкоке. Гонолулу – возможно. Счастливого и успешного путешествия. К.".