Текст книги "Дарю тебе сердце"

Кэтлин улыбнулась:

– Знаете что, Корт?

– Что?

– Вы очень милый. – Она встала, поцеловала его в щеку и сказала: – Но вы, наверное, очень устали, Ханна уже постелила вам постель в комнате Хантера.

Корт тоже встал.

– Пойдемте наверх вместе.

На следующее утро Корт проснулся рано, оделся и спустился вниз, рассчитывая уйти еще до того, как обитатели дома проснутся. Но оказалось, что Скотт уже ждал его, мальчик выбежал ему навстречу.

– Сюда, дядя Корт, – окликнул он, – завтрак уже готов.

Корт расхохотался, его зычный баритон прогремел по всему дому:

– Честное слово, вы, миссисипцы, совсем меня избалуете, этак я разучусь сам о себе заботиться.

Скотт проводил Корта в гостиную, где его уже ждал обильный завтрак с ветчиной и яйцами. Кэтлин встретила его приветливой улыбкой и налила ему кофе. Она выглядела посвежевшей и казалась еще красивее, чем вчера.

На протяжении всего завтрака Скотт не отходил от Корта и продолжал засыпать его вопросами об отце. Корт охотно рассказывал ему то, что вспоминалось, некоторые истории были веселыми, другие грустными, и Кэтлин со Скоттом ловили каждое слово.

– Мне пора в школу. Дядя Корт, как жалко, что у нас было мало времени поговорить. А может, вы задержитесь у нас еще на день? – с надеждой спросил мальчик, вставая из-за стола и подходя к полковнику.

– Я бы рад, сынок, но мне действительно пора двигаться в путь. Я не был дома больше четырех лет и попаду туда еще не скоро, до Техаса путь неблизкий.

Скотт повесил нос и насупился.

– Подумаешь, всего один день…

Корт взял его за подбородок и повернул к себе лицом.

– Послушай, Скотт, у тебя, наверное, есть определенные обязанности как у мужчины в доме, правда? Вот и у меня есть, мне нужно возвращаться к своим обязанностям. Давай договоримся так: если ты не приедешь ко мне в гости в Техас, то я сам приеду в Натчез повидаться с тобой, даю слово. – Корт обнял мальчика, поцеловал в щеку и заговорщически прошептал на ухо: – Я рассчитываю, что ты будешь как следует заботиться о своей маме и постараешься, чтобы ей жилось как можно лучше.

Скотт отстранился, серьезно кивнул и наконец улыбнулся. Затем подошел к матери.

– До свидания, мама, я пошел. Счастливого пути, дядя Корт, еще увидимся.

– Обязательно, Скотт. – С улыбкой проводив мальчика взглядом, Корт повернулся к Кэтлин. – Хороший у вас парнишка, Кэтлин, вы, наверное, им гордитесь?

Кэтлин улыбнулась:

– Очень.

– Ну что ж. – Корт встал из-за стола. – Я больше не могу задерживаться, пора в дорогу.

Кэтлин встала, чтобы проводить Корта до двери.

Выйдя в коридор, он повернулся в сторону кухни и крикнул:

– До свидания, Ханна!

Из двери кухни выглянула улыбающаяся негритянка.

– Всего хорошего, полковник Митчелл, берегите себя и приезжайте к нам в гости.

– Обязательно сделаю и то и другое, Ханна.

Он улыбнулся, взял Кэтлин за руку, и они пошли к выходу. Выйдя на широкую веранду, они некоторое время стояли молча, глядя на расстилающуюся перед домом лужайку, некогда ухоженную, а сейчас заросшую сорняками.

– Жаль, полковник, что вы не видели Сан-Суси в лучшие времена, раньше поместье было таким красивым.

– Оно снова станет таким, Кэтлин, все будет хорошо.

Корт повернулся к ней лицом, Кэтлин посмотрела в добрые серые глаза, и чувства захлестнули ее, на глазах выступили слезы. Повинуясь безотчетному порыву, она вдруг бросилась к Корту и обняла его за шею. Корт Митчелл мягко прижал ее к себе и погладил по спине.

– Ну, ну, успокойтесь, Кэтлин, – говорил он с тихими, успокаивающими интонациями, – все устроится, так всегда бывает. Вы молоды, красивы, у вас вся жизнь впереди. Все будет хорошо. – Он отпустил ее и стал спускаться по ступеням.

Корт быстро оседлал коня, надел на рано поседевшую голову шляпу и отсалютовал Кэтлин. Она долго стояла на веранде и смотрела ему вслед, чувствуя, как обрывается еще одна ниточка, связывавшая ее с покойным мужем.

Глава 35

– Мама, мамочка, скорее, Ханне плохо! – закричал Скотт.

Кэтлин уронила на пол шитье и выбежала из библиотеки, чувствуя, как сердце сжимается от страха.

– Скотт, ты где?

– На кухне. Мама, скорее! – снова закричал Скотт.

Кэтлин бросилась через просторную гостиную, выбежала в коридор и распахнула дверь в кухню. Ханна неподвижно лежала на полу, глаза ее были закрыты.

– Скотт, что случилось? – Кэтлин опустилась на колени рядом с сыном. – Ханна, Ханна, очнись!

– Она готовила для меня ленч и вдруг схватилась за сердце и упала на пол. Мама, что с ней?

– Не знаю, Скотт. О Господи! Беги за доктором Питтом, только быстрее, Скотт, быстрее!

Мальчик вскочил и бросился выполнять распоряжение матери. Выбежав из дома, он со всех ног помчался в Натчез за Рембертом Питтом.

– Ханна, дорогая, очнись! – прошептала Кэтлин. Потом она быстро встала, подбежала к двери черного хода и, открыв ее, закричала: – Уиллард, Минни, быстрее идите сюда!

Уиллард и Минни, последние двое рабов, оставшиеся на плантации, работали в поле за особняком и были слишком далеко, чтобы услышать ее крик. Тогда Кэтлин выбежала из дома и побежала через сад – некогда красивый, а теперь запущенный, мимо конюшен, мимо опустевших бараков рабов. Приблизившись к ним, она закричала:

– Уиллард, Минни, идите скорее сюда!

Наконец старый негр услышал ее. Он сказал что-то Минни, оба бросили мотыги и поспешили к хозяйке, передвигаясь так быстро, как только позволяли их старые натруженные ноги. Уиллард бежал впереди, за ним поспешала Минни.

– Что случилось, мисс Кэтлин? – спросил Уиллард, переводя дух.

– Ах, Уиллард, Ханне плохо, ее надо перенести на кровать, мне понадобится ваша помощь.

Старый негр энергично закивал седой головой:

– Конечно, мисс Кэтлин, мы вам подсобим.

Все трое с трудом перенесли Ханну в ее комнату и уложили на кровать. Вскоре вернулся Скотт с доктором Питтом.

Тяжело дыша и отдуваясь, старый врач с порога распорядился:

– Попрошу всех выйти из комнаты.

Поставив черный саквояж на стол возле кровати, он склонился над все еще не пришедшей в сознание женщиной. За дверью Кэтлин нервно расхаживала взад-вперед по коридору. Скотт беспомощно наблюдал за матерью.

– Мама, сядь, пожалуйста, побереги силы.

– Ах, Скотти, как я могу сидеть? Что мы будем делать без Ханны? Я не смогу без нее обойтись, понимаешь, не смогу!

Скотт подошел к взволнованной матери и обнял ее за талию, поневоле вынуждая остановиться.

– Не волнуйся, мама, у тебя есть я, я о тебе позабочусь.

Растроганная Кэтлин обняла сына за худенькие плечи.

– О, Скотт, я знаю, что позаботишься, спасибо.

– Мама, я смогу, я ведь уже почти взрослый мужчина.

– Конечно, сынок, ты у меня сильный и храбрый, это я такая трусиха.

– Мама, вовсе ты не трусиха, просто ты женщина, и тебе нужен мужчина, чтобы он тебя защищал и заботился о тебе. Теперь, когда папы нет, таким мужчиной буду я.

– Спасибо, дорогой.

Кэтлин поцеловала сына в щеку и села на стул, к которому он ее подвел. Скотт, как взрослый, скрестил руки на груди и прислонился к стене.

– Если я тебе понадоблюсь, я буду рядом, – важно сказал мальчик.

Дверь приоткрылась, и в коридор выглянул доктор Питт.

– Кэтлин, вы можете войти.

Кэтлин вскочила.

– Доктор Питт, Ханна, она… она поправится?

Врач покачал головой:

– Мне очень жаль, Кэтлин.

Кэтлин повернулась к сыну.

– Скотт, я пойду к Ханне, а ты пока приготовь дяде Ремберту кофе или налей ему выпить.

– Конечно, мама. – Скотт вежливо предложил врачу спуститься вниз.

– Ханна, дорогая, ты меня слышишь? – прошептала Кэтлин, склоняясь над кроватью старой няньки.

Ханна медленно приоткрыла глаза. Увидев Кэтлин, она попыталась улыбнуться.

– Простите, мисс Кэтлин, мне надо вставать, я должна приготовить молодому хозяину ленч. – Ханна попыталась встать, но Кэтлин мягко удержала ее, положив руку на плечо.

– Нет, Ханна, тебе нельзя вставать, лежи спокойно.

– Спасибо, золотко. Посидите со мной, ладно?

– Конечно, посижу, Ханна. – Кэтлин пододвинула к кровати стул и села. – Может, тебе что-нибудь принести?

– Ничего мне не нужно, мисс Кэтлин. Скоро я отправлюсь к нашему небесному отцу, но прежде, чем я с ним встречусь, мне надо снять тяжесть с души.

– Ханна, не смей так говорить! Ты поправишься, обязательно поправишься, я не могу…

– Нет, золотко, я не поправлюсь. Но я готова в путь, мне пора, я устала жить.

– Ханна, не надо, пожалуйста, – прошептала Кэтлин, всхлипывая.

– Мисс Кэтлин, не плачьте по старой Ханне. Я должна вам что-то рассказать, боюсь, как бы вы не стали меня после этого ненавидеть. – На лице старой негритянки появилось встревоженное выражение.

– Господи, Ханна, что ты такое говоришь! Я же тебя люблю, как же я могу тебя возненавидеть? Это невозможно.

– Я в этом не уверена, детка, – вздохнула Ханна.

Чувствуя, что старая нянька колеблется, Кэтлин взяла ее пухлую руку.

– Ты можешь рассказать мне все, Ханна.

– Это насчет мистера Доусона и вашего отца…

– Что, Ханна? Расскажи, – тихо попросила Кэтлин.

Некоторое время Ханна молчала, а потом вдруг заговорила взахлеб, словно боясь не успеть, и по ее щекам потекли слезы.

– Ах, мисс Кэтлин, это я во всем виновата, это я испортила вам жизнь. Мистер Доусон… он вас крепко любил… Помните, он обещал, что придет к мистеру Борегару просить вашей руки? Он и приходил тогда, как обещал. А ваш отец, он стал кричать, что никогда не отдаст вас за него, и прогнал его.

Глядя на няньку со смешанным выражением ужаса и недоверия, Кэтлин слушала рассказ о том, как ее отец безжалостно прогнал Доусона Блейкли, в то время как тот мечтал только о том, чтобы жениться на ней и сделать ее счастливой.

– Я сразу хотела вам рассказать, но если бы хозяин узнал, он меня убил бы. Это я во всем виновата, простите меня, старую, мисс Кэтлин, если можете.

– Ханна, дорогая, ты поступила правильно. Мне очень жаль, что тебе пришлось столько лет жить с этой тяжестью на душе. Но ты напрасно переживаешь, потому что сейчас все это уже не важно. Я на тебя не в обиде, так что не думай об этом. – Кэтлин улыбнулась старой няньке, в глазах которой все еще читалось беспокойство.

– Мисс Кэтлин, я бы и сейчас вам не стала рассказывать, кабы доктор Хантер был жив. Нет, если бы он был с вами, если бы он мог о вас позаботиться, я бы унесла эту тайну с собой в могилу. Хороший он был человек. Но его нет, а мистер Доусон жив и любит вас по-прежнему. Он вам не рассказал, как все было, потому что не хотел причинить вам боль. Он тоже хороший, как доктор Хантер. Может, еще не поздно, золотко? Если бы я знала, что мистер Доусон позаботится о моей девочке и о Скотти, я бы умерла спокойно.

– Молчи, Ханна, побереги силы. И прошу тебя, за нас не беспокойся. Может быть, я схожу к Доусону… я пока не решила.

– Мисс Кэтлин, поговорите с ним! Он страсть как вас любит, он сможет позаботиться о вас и о Скотте.

– Посмотрим. А сейчас спи, Ханна, и пообещай, что не будешь ни о чем волноваться.

– Хорошо, мисс Кэтлин, не буду. Спасибо вам. Мне уже лучше, я, пожалуй, посплю. – Старая негритянка умиротворенно закрыла глаза.

Ханна умерла на закате. На третий день ее похоронили на семейном кладбище позади беседки, рядом с могилами, в которых покоился прах Луи и Абигайль. Сан-Суси был ее единственным домом, Ханна родилась в негритянском бараке в 1790 году, когда обширное поместье принадлежало еще деду Луи, с тех пор она успела вырастить три поколения Борегаров.

Солнце клонилось к горизонту, закатные лучи, проникая в высокие окна, заливали комнату розовым светом. Кэтлин в черном платье сидела в библиотеке одна. После похорон Ханны она отправила Скотта в гости к Джонни Джексону и пришла сюда, чтобы посидеть в одиночестве.

– Но, мама, я хочу остаться с тобой, – попытался возразить Скотт, – я тебе нужен.

– Дорогой, конечно, ты мне нужен, но мне бы хотелось немного побыть одной. Пообедай у Джексонов, со мной все будет в порядке.

– Хорошо, мама, но ровно в девять я вернусь. Пока меня не будет, отдохни хоть немного. – Мальчик поцеловал мать в щеку, в его темных глазах светились любовь и участие.

Кэтлин взъерошила его густые темные волосы.

– Обещаю, дорогой. А теперь беги.

Сейчас, оставшись одна, Кэтлин уже пожалела, что отослала сына. Ей было одиноко, она чувствовала себя потерянной. Большой старый дом, в котором некогда кипела жизнь, затих и непривычно опустел, о прежних счастливых временах остались лишь воспоминания. Там, где на плодородных полях когда-то трудились сотни рабов, теперь копошились только Уиллард и Минни. Пожилая пара терпеливо возделывала оскудевшую землю, чтобы вырастить хоть что-нибудь. Война наложила свой трагический отпечаток и на внутреннее убранство особняка. Просторные комнаты с высокими потолками, где когда-то шумели балы и собирался весь цвет натчезского общества, где когда-то по полированным мраморным полам порхали нарядные пары, где на званых обедах лились рекой лучшие вина, теперь стояли опустевшие. Часть мебели и хрустальных канделябров пришлось продать, чтобы заплатить огромные и постоянно растущие налоги.

Немногочисленные обитатели поместья Сан-Суси были далеко не единственными, кто переживал трудные времена. Бекки Джексон, которую война сделала вдовой, приходилось еще тяжелее. Чтобы прокормить двоих детей, она стала сдавать комнаты в фамильном особняке и сама готовила для постояльцев еду. Джулия Бейтс и ее любимый Калеб по-прежнему любили друг друга и были вместе, но Калеб, лишившийся на войне обеих рук, стал лишь тенью себя прежнего. Он сделался угрюмым, молчаливым. Джулия с грустью наблюдала перемены, произошедшие с ее мужем, но была не в силах ему помочь. Инфляция довела до грани нищеты даже самых богатых в прошлом плантаторов. Деньги Конфедерации превратились в никчемные бумажки, пригодные разве что на растопку камина.

Во всем штате Миссисипи было трудно найти семью, которая не потеряла бы на войне одного, а то и нескольких своих членов, – таков был трагический итог одной из самых жестоких войн.

Былое великолепие Юга отошло в прошлое, и Кэтлин осознавала это особенно остро. Она потеряла почти всех, кого любила. Родители, Хантер, Дэниел, Ханна – все умерли, никого не осталось. Никого, кроме Доусона.

Думая о том, что рассказала ей Ханна, Кэтлин покачала головой, у нее на глазах выступили слезы. Бедный, хороший Доусон, он ни разу ни словом не обмолвился о том, что сказал тогда Луи Борегар. Он ушел от нее потому, что слишком сильно ее любил. Как мог отец поступить так жестоко? Отец не желал ей зла, наоборот, он ее любил и думал, что делает то, что для нее лучше. «Ах, папа, папа, ты совершил ошибку, – думала она, – но кто из нас их не совершал? Я тоже причиняла людям боль и по-прежнему продолжаю причинять». Она думала о себе и Хантере, о том, как годами заставляла его страдать. Затем ее мысли вернулись к Доусону. Он все еще ее любит.

– Ах, Доусон, Доусон! – произнесла Кэтлин вслух, вставая. Она достала носовой платок, вытерла слезы и решительно сказала: – Хватит слез, их и так уже пролито слишком много.

Кэтлин поднялась в свою комнату, сняла траурное платье и бросила его на кровать. Затем нагрела воды и наполнила ванну. «Пусть теплая вода залечит мои раны», – думала она, погружаясь в ванну. Кэтлин закрыла глаза и несколько минут просто лежала в воде, наслаждаясь ее успокаивающим действием. Закончив мыться, она с улыбкой вылезла из воды, быстро вытерлась, подошла к гардеробу и выбрала самое красивое из своих платьев. С крошечными пуговичками пришлось повозиться – Кэтлин впервые в жизни сама застегивала на себе платье, – но улыбка не сходила с ее губ.

По ее просьбе Уиллард подал к парадному входу одноконную коляску.

– Давайте я вас отвезу, мисс Кэтлин, – предложил старый слуга.

Кэтлин улыбнулась:

– Спасибо, Уиллард, но я сама справлюсь. – Помахав ему рукой, она села в коляску и взяла поводья. – До свидания.

Глава 36

Доусон Блейкли в одиночестве сидел в библиотеке в своем большом особняке, расположенном на самом краю обрыва. На коленях у Доусона лежала раскрытая книга, но он не читал: он сидел с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник кресла, и лениво раздумывал над вопросом, стоит или не стоит идти обедать. Решив наконец, что не стоит, он улыбнулся и задремал, подумав, перед тем как заснуть: «Кажется, я старею».

Кэтлин постучалась в парадную дверь. Ей открыл Джим, самый старый и преданный слуга Доусона. Увидев, кто пожаловал, слуга расплылся в улыбке.

– Мисс Кэтлин! – радостно воскликнул он и почтительно поклонился. – Входите. Вот уж мистер Доусон удивится! Но уж поди и обрадуется.

– Спасибо, Джим. Значит, твой хозяин дома?

– Да, мэм, он в библиотеке. Сейчас я его позову.

– Не стоит, Джим, не трудись, я сама к нему пойду.

– Хорошо, мисс Кэтлин. Вам принести чего-нибудь? Может, кофе или вина?

– Спасибо, Джим, ничего не нужно.

Кэтлин направилась к библиотеке. Последние лучи заходящего солнца окрасили комнату в красноватый цвет. Подойдя к креслу, Кэтлин присела на скамеечку рядом. Некоторое время она просто сидела и смотрела на красивое лицо спящего. Он казался таким спокойным, умиротворенным, что Кэтлин было даже жаль его будить. Наконец она встала, с улыбкой дотронулась до его щеки и негромко позвала:

– Доусон!

Длинные темные ресницы дрогнули, веки медленно приоткрылись. Увидев Кэтлин, он широко улыбнулся, большая смуглая рука накрыла ее пальцы, касающиеся его щеки.

– Я умер и попал в рай, или ты в самом деле здесь? – медленно произнес Доусон.

Кэтлин рассмеялась:

– Я в самом деле здесь. – Он сделал движение, собираясь встать, но Кэтлин жестом остановила его. – Не вставай, пожалуйста, сиди как сидишь, у тебя такой уютный вид, что мне даже не хотелось тебя будить.

Доусон снова откинулся на спинку кресла, взял руку Кэтлин и поднес ее к губам.

– Если бы ты меня не разбудила, я бы тебя никогда не простил. – Доусон сонно зевнул и тут же извинился: – Прошу прощения. Могу я чем-нибудь помочь, дорогая? У тебя что-то случилось? Давай говори, что от меня требуется, я все сделаю.

– Что требуется? А вот что, Доусон: помолчи немного и дай мне рассказать.

– Извини, дорогая, просто я так рад тебя видеть, что…

– Тс-с. – Кэтлин приложила палец к его губам. – Я говорю серьезно. Доусон, мне нужно сказать тебе кое-что важное, и я хочу, чтобы ты пообещал, что помолчишь и не будешь меня перебивать. Обещаешь? – Доусон кивнул. Кэтлин сложила руки на коленях, вздохнула и продолжила: – Даже не знаю, как начать. Доусон, Ханна, упокой Господи ее душу, перед самой смертью рассказала мне нечто такое, о чем я и не догадывалась. Она пересказала мне содержание разговора, который произошел у тебя с моим отцом в тот день, когда ты приехал в Сан-Суси просить моей руки. – Вглядевшись в лицо Доусона, Кэтлин поняла, что он удивлен. – Видишь ли, в тот день Ханна должна была поехать со мной и с мамой в Натчез, но плохо себя почувствовала и осталась дома. Когда ты пришел, она была у себя. Ханна услышала громкие голоса, встревожилась и спустилась вниз. Представь себе, Доусон, она подслушивала у двери библиотеки и слышала весь ваш разговор, но молчала о нем до последнего дня. Когда Ханна перед самой смертью мне все рассказала, я сначала даже не поверила. Понимаешь, когда ты ушел, я убедила себя, что ты меня не любишь, что я тебе надоела.

– О, Кэтлин, я…

– Прошу тебя, Доусон, дай мне закончить. Ты уехал, ничего не объяснив, и я все эти годы пребывала в уверенности, что ты так и не приходил к отцу просить моей руки. Доусон, я хочу попросить у тебя прощения за все страдания, что мой отец тебе… то есть нам причинил. Сейчас я знаю, что ты любил меня так же сильно, как я тебя, и отец своим отношением оскорбил и глубоко ранил тебя. Но тебе известно, что я очень любила отца, и я могу его простить. Он поступил так, как, ему казалось, будет лучше для меня. Доусон, я хочу, чтобы ты знал: меня не заботит то, что твоя мать носила фамилию Харп, или то, что ты провел первые двадцать лет жизни в Нижнем Натчезе. Я считаю – и хочу, чтобы ты это знал, – что кровь Блейкли и Харпов, которая течет в венах Скотта, для меня ничуть не хуже крови Ховардов и Борегаров. Скотт замечательный ребенок, он очень похож на тебя, и я счастлива, что отцом моего ребенка стал такой красивый, умный и благородный человек, как ты. Вот, пожалуй, почти все, что я собиралась тебе сказать. У меня остался только один вопрос: почему ты не сказал мне правду еще тогда? Почему ты уехал так внезапно, ничего не объяснив? Почему не взял меня с собой? – Кэтлин замолчала и выжидательно посмотрела на него.

Лицо Доусона смягчилось, взгляд потеплел, он усмехнулся.

– Радость моя, это не один вопрос, а целых три.

– Доусон Блейкли, извольте говорить серьезно! – возмущенно воскликнула Кэтлин, но она улыбалась.

– Кэтлин, это же так просто! Я не мог сказать тебе правду, и ты сама поймешь, если задумаешься. Твой отец меня переиграл, у меня не оставалось выбора, Луи Борегар был очень умным человеком. Ты была тогда шестнадцатилетней девочкой и безгранично доверяла отцу. Если бы я обвинил твоего отца во лжи, кому бы ты поверила, мне или ему? А если бы я убил его на дуэли, ты по-прежнему хотела бы стать моей женой? Подумай, Кэтлин, и ты поймешь, что у меня не было выхода. Когда ты была на борту «Моей Дайаны», мне страшно хотелось рассказать тебе все, но я промолчал и занялся с тобой любовью. Ты хотя бы представляешь, чего мне стоило отпустить тебя, какую боль мне причиняла мысль, что ты считаешь меня беспринципным мерзавцем? Мое сердце было разбито, как и твое. – Вспоминая то время, Доусон помрачнел и покачал головой.

– Ты прав. – Кэтлин снова погладила его по щеке. – Бедненький ты мой.

– И вот теперь ты все знаешь, – мягко сказал Доусон. – Но, насколько я понимаю, ты еще не закончила. Минуту назад ты сказала, что это почти все, что ты хотела сказать.

Кэтлин улыбнулась.

– Надеюсь, оставшаяся часть будут приятнее. Доусон, ты все еще меня хочешь? Ты согласен на мне жениться?

– Господи, Кэтлин, и ты еще спрашиваешь? Да я хотел тебя каждую минуту все эти годы! Я мечтаю на тебе жениться с того самого мгновения, когда увидел, как ты проезжаешь по улице в коляске вместе с родителями.

– Доусон, я не хочу тебя обманывать. Я уже говорила, что полюбила Хантера, это правда. Но его больше нет, а у нас с тобой есть общий сын. Признаюсь честно, я не уверена, что смогу испытывать к тебе те же чувства, какие испытывала в шестнадцать лет. Слишком много всего произошло с тех пор. Но если я тебе все еще нужна, я выйду за тебя замуж.

– Кэтлин, дорогая, – с улыбкой сказал Доусон, – если ты выйдешь за меня замуж, тебе даже не обязательно меня любить, моей любви хватит на двоих. – Его улыбка сменилась озорной усмешкой. – Кроме того, радость моя, может, у меня и появилась седина на висках, но кое-какие силенки во мне еще остались. Ставлю восемь против пяти, что мне понадобится всего несколько недель, чтобы ты снова в меня влюбилась.

– Какая самоуверенность! – Кэтлин рассмеялась и погладила пальцами его бакенбарды. – Мне нравится твоя седина. Ты стал еще красивее, чем был в тот вечер, когда я впервые увидела тебя в Сан-Суси, – если, конечно, такое вообще возможно.

– Благодарю. – Доусон встал и помог встать Кэтлин. – А теперь, девочка моя, если ты поднимешься со мной наверх, я прямо сейчас приступлю к осуществлению плана по возвращению твоей любви.

Кэтлин смущенно хихикнула:

– Доусон, ты неисправим!

– Знаю. – Он подмигнул. – Но ведь тебе это нравится, не так ли?

Обнявшись, они медленно поднялись по лестнице. Солнце уже совсем село.

– А знаешь что, – прошептал Доусон, касаясь губами ее волос, – кажется, впервые нам можно не торопиться. В кои-то веки мы можем заниматься любовью медленно, обстоятельно, не спеша, не так, как бывало раньше, когда мы бросались друг на друга с неистовством обреченных. Любовь моя, я уже предвкушаю, как медленно доведу тебя до безумия, прежде чем…

– Доусон, ты забываешь, что у нас есть девятилетний сын. Скотт обещал вернуться домой ровно в девять.

– Об этом я и правда забыл. – Доусон еще ближе привлек ее к себе. – В таком случае, женщина, быстро марш наверх!

– Доусон!

– Я пошутил, – усмехнулся он.

Они медленно поднялись по лестнице и вошли в спальню.

– Раньше мне казалось, что это самая красивая комната, какую мне только доводилось видеть, и сейчас я думаю так же, – сказала Кэтлин, подходя к высокому окну. Из окон открывался вид на речной порт и огни Нижнего Натчеза, вдали виднелись огоньки судов на реке Миссисипи. Кэтлин повернулась спиной к открытому окну и еще раз оглядела комнату. – Здесь все выглядит точно так же, как в тот раз, когда я была здесь впервые. Ты ничего не изменил.

– С той ночи я ни разу не заходил в эту комнату, – признался Доусон, подходя к ней.

Кэтлин подняла на него удивленный взгляд.

– Как, ты не был в своей собственной спальне? Но почему? И где же ты в таком случае спал?

– В ту ночь, когда я впервые привез тебя в свой дом и привел в эту спальню, ты как будто наполнила ее своим присутствием, с тех пор я стал воспринимать эту комнату как нашу общую. И когда я тебя потерял, я просто не мог здесь находиться. Я велел Джиму регулярно прибирать в комнате, но ничего в ней не менять.

Кэтлин улыбнулась и протянула руку к камее, висящей на цепочке у него на шее.

– Доусон, оказывается, ты такой же сентиментальный, как я. Неисправимый романтик.

Доусон рассмеялся:

– А ты в этом сомневалась? – Он поцеловал Кэтлин в щеку, затем отошел от нее, сел на кровать, широко раздвинув колени, и, усмехаясь, позвал: – Иди ко мне.

Кэтлин подошла и встала у него между ног. Доусон обхватил ее за талию, придвинул ближе и крепко зажал ее ноги своими коленями.

– Доусон Блейкли, вы делаете мне больно. Незачем сжимать меня своими ногами, я никуда не денусь, – шутливо возмутилась Кэтлин.

– Прости. – Доусон усмехнулся, но колени все-таки раздвинул. – Я так привык, что ты вечно убегаешь, что теперь мне нелегко освоиться с мыслью, что на этот раз ты меня не бросишь.

– Понимаю, дорогой. Обещаю, что на этот раз ты меня не потеряешь.

Взъерошив его густые темные волосы, Кэтлин наклонилась к нему и поцеловала в губы.

– Дорогая моя, коль скоро этот вопрос решен, я вынужден тебя отчитать.

Брови Кэтлин поползли вверх.

– Это еще за что?

– Мне не нравится твое платье.

Кэтлин оглядела свое платье.

– И чем же, скажи на милость, оно тебя не устраивает? К вашему сведению, мистер Блейкли, это мой лучший наряд.

– Платье красивое, спору нет, и цвет тебе к лицу, но оно слишком открытое. Ты забыла, что я говорил тебе на этот счет?

– Боже правый, да ты совсем не изменился! – расхохоталась Кэтлин.

– В том, что касается тебя, – нисколько.

– Помнится, ты говорил, что я могу носить открытые платья, когда мы встречаемся наедине. Но сейчас мы одни, или я что-то упустила? – Кэтлин сделала вид, что оглядывает комнату.

– И по дороге сюда ты никого не встретила? – спросил Доусон с напускной серьезностью.

– Доусон, у меня теперь не так много платьев, как раньше. Я больше не могу себе позволить выбрасывать старые вещи или сорить деньгами, я…

– Можешь, любовь моя. Ты забыла, что у меня куча денег и я просто сгораю от нетерпения потратить их на тебя. Я буду счастлив купить тебе все, что ты только пожелаешь.

– Все это прекрасно, мой щедрый покровитель, но пока я бы хотела остаться в этом платье, можно?

– Нет, – Доусон дерзко усмехнулся, – нельзя.

Кэтлин уперла руки в бока.

– Это еще почему?

– Потому что хотя оно и открывает посторонним взглядам слишком много твоего прекрасного тела, лично от меня оно слишком много скрывает. Сними его, радость моя.

– Доусон, – прошептала Кэтлин с обольстительной улыбкой, – ты же знаешь, как я избалована. Я не привыкла раздеваться сама, сними его с меня, пожалуйста.

Доусон расхохотался:

– Дорогая, пока я рядом, тебе больше никогда не придется делать это самой.

Его смуглые пальцы легли на застежку платья. Как только он спустил лиф платья с ее плеч, с его красивого лица исчезла улыбка, уступив место выражению любви и желания, темные глаза еще больше потемнели от страсти.

Лежа на боку, Доусон прижимал ее к себе и неторопливо курил сигару. Пожалуй, впервые в жизни он испытывал ощущение столь полного счастья и удовлетворения. Они занимались любовью так, как никогда раньше. Оба действовали неспешно, даже чуточку с ленцой, и это было восхитительно. Раньше, занимаясь с Кэтлин любовью, Доусон не мог отделаться от ощущения скоротечности происходящего. Сейчас на смену ощущению какого-то надрыва, безотлагательной потребности пришла блаженная уверенность, что она будет с ним всегда. Доусон Блейкли чувствовал себя счастливым человеком, чья жизнь состоялась.

Золотоволосая голова его любимой покоилась у него под подбородком, ее спина прижималась к его груди, его рука свободно лежала у нее на талии, и он чувствовал, что наконец обрел рай.

Доусон поцеловал Кэтлин в макушку и тихо спросил:

– Ну что, ты в меня уже влюбилась?

Кэтлин усмехнулась и повернула голову, чтобы видеть его лицо.

– Пока не совсем, но я на пути к этому.

Доусон рассмеялся:

– И ты же обвиняешь меня в сентиментальности!

– Да, знаю, я еще хуже тебя.

– Нет, не хуже. Ты еще не знаешь, что я сделал. – Вспомнив что-то, Доусон рассмеялся.

– Что, Доусон? Расскажи.

– Уж и не знаю, стоит ли рассказывать, мне стыдно за себя. Боюсь, ты сочтешь меня безнадежным дураком.

– Не сочту, честное слово, расскажи.

Доусон затянулся, выпустил дым к потолку и медленно начал:

– Дело в том, что когда я собирался на тебе жениться, я купил тебе обручальное кольцо с бриллиантом в три карата и…

– Ой, Доусон, как мило! И ты хранил это кольцо все эти годы?

– Погоди, дай досказать. Ты не слышала самого плохого. В ту ночь, когда ты пришла ко мне на пароход, я зажал это кольцо в кулаке и выбежал на палубу, чтобы в последний раз посмотреть на тебя. Потом я велел Сэму отчаливать и выбросил кольцо в Миссисипи.

Кэтлин ахнула и прикрыла рот рукой.

– Доусон, какая грустная история! Как ты думаешь, нам удастся его найти?

Доусон снова привлек Кэтлин к себе.

– Не говори глупости, пароход же плыл по реке, одному Богу известно, где лежит это кольцо. Кроме того, я могу купить тебе целую кучу украшений, если они тебе нужны. А эту историю я рассказал только потому, что думал, она покажется тебе забавной.

– Вовсе она не забавная, скорее грустная и трогательная. И мне не нужна куча бриллиантов, я хочу точно такое же кольцо, как то, которое ты выбросил.

– Можешь не сомневаться, девочка моя, оно у тебя будет. Сделаем так, я завтра же пойду и куплю тебе кольцо, затем ровно в три часа дня приду с ним в Сан-Суси. Когда Скотт вернется из школы, я буду у тебя, и мы вместе скажем ему, что решили пожениться. Как тебе нравится такой план?

– Очень нравится. Спасибо, Доусон. – Кэтлин прижалась к нему и устроилась поуютнее. Немного помолчав, она неуверенно проговорила: – Доусон, можно задать тебе один вопрос?