Текст книги "Стриптиз в кино"

Глава 5

Мои гости в полном составе поспешили отчалить, как только засекли полицейского, и когда Джон, выйдя из машины, приблизился к двери, их уже след простыл.

– В чем дело? – спросил он.

– Визит вежливости, – объяснила я.

Он нахмурился, вроде бы переваривая ответ, а на самом деле вглядывался в мое лицо, и, как видно, что-то Нейлору в нем не понравилось, потому что он сказал:

– Тебе надо пойти и прилечь, а не стоять здесь, как статуя, с чашкой в руке и в премиленьком халате.

С этими словами, опасливо оглянувшись на трейлер, где жила Рейдин, он обнял меня за плечи и повел в помещение.

– Она еще не вернулась из медицинского центра, – успокоила я его. – Пат привезет ее оттуда.

– Это немного утешает, – сказал он с усмешкой и обнял меня еще крепче.

Мы были уже в комнате, но я не хотела, чтобы Джон отпускал меня. А он и не спешил делать это. Но, с другой стороны, мама с детства учила меня, что делу – время, потехе – час, и потому я высвободилась из его рук.

– Я сделал тебе больно? – спросил Нейлор.

– Ни капельки. Просто хочу сначала задать несколько вопросов.

– Сначала? – поинтересовался он, сопровождая это улыбкой и легкими прикосновениями пальцев к некоторым сокровенным частям моего тела.

– Да, – ответила я, решительно отстраняясь. – Хочешь кофе? Он отвлечет тебя от определенных мыслей и придаст необходимые силы.

– Силы? – переспросил он, продолжая сиять. – Для чего?

– Чтобы лучше думать. Нейлор сдался:

– Что ж, думать никому не заказано. Даже полицейскому детективу. Налей мне кофе.

Судя по всему, он успел побывать дома, потому что сменил костюм и рубашку. Эта была тоже белая, но другого оттенка. И галстук на нем был другой – впрочем, тоже дорогой, шелковый. И пахло от моего милого пижона его чудесным одеколоном, немножко кожаными изделиями, и, разумеется, он был снова выбрит чище, чем мне нравилось. У меня всегда была слабость к пижонам. Насколько я уже знала Нейлора, он из тех, кто умел и любил доходить во многом до грани, но не переходил за нее и добивался своего по эту сторону. Если вы понимаете, о чем я хочу сказать.

На эту тему я и рассуждала сама с собой, пока готовила кофе, испытывая внутреннюю дрожь, когда он слишком близко подходил ко мне, топчась по кухне.

И еще я подумала, стоя над кофейником, что мы с Нейлором подошли, видимо, к какому-то новому повороту в наших отношениях, а что будет за поворотом – один Бог ведает. А может, и не ведает.

– Ты о чем-то серьезно задумалась, Кьяра? – спросил он вкрадчиво. – Чего-то боишься?

Ну просто читает мои мысли!

– Так, да не совсем, – не слишком искренне ответила я, поворачиваясь к нему и протягивая кружку. Из нее немного выплеснулось на пол. – Страха у меня нет.

– А что есть?

Не отвечая, я прошла в комнату, он за мной с кружкой в руке. Я села на тахту, стоящую у стенки. Он уселся рядом. Я прислонилась к его плечу, сразу стало хорошо и спокойно: я перестала думать о своей ране, о том, смогу ли работать, о недавнем убийстве, о Марле… Но ведь я обещала ей.

– Что насчет Марлы? – спросила я.

– Следствие идет своим ходом, – ответил он коротко и неохотно.

– Нейлор! – воскликнула я обиженно. – Я тебе не какой-нибудь газетный репортеришка, всюду сующий свой нос. Я ведь тоже замешана во всем этом. Снизойди до меня, ответь. Проясни ситуацию.

Он не снизошел. Даже не пошевелил бровью.

– Хорошо! – не понижая тона, заявила я. – Тогда слушай меня. Марла грозила пристукнуть Винус. И она находилась в подходящем для этого месте в подходящее время. У нее есть оружие. Она ведь у вас на подозрении, так?

Говоря все это, я не сводила глаз с Нейлора, пытаясь понять по выражению лица, шокировала ли я его этими сведениями. Но вид у детектива был скучающий.

– Кьяра, – сказал он потом, – ты говоришь все это, потому что ненавидишь Марлу или у тебя что-то другое на уме?

Я поставила чашку на пол возле тахты – медленно, чтобы иметь время подумать, и ответила так:

– У меня личный интерес, Джон. Кроме того, я уверена, что могу быть полезна при расследовании.

Я ожидала взрыва презрительного хохота, однако он молчал и выжидательно смотрел на меня.

– Не хочу путать ничьи следы, – продолжала я. – Но думаю… похоже, вы ступили на ложный путь. Марла не могла совершить такое, какие бы подозрения на нее ни падали.

Нейлор последовал моему примеру и тоже отставил кружку.

– Ты не можешь судить об этом, Кьяра. Твоя Марла не так безобидна, как тебе кажется.

– Я вовсе не считаю ее овечкой. Она способна на многое, только не на убийство соперницы. Драться, царапаться – сколько угодно. Но убить… Если бы так, меня давно уже не было бы на свете. – Я вспомнила, как парочку раз у нас доходило до драки и какая ярость сверкала тогда в ее глазах. Вспомнила и внутренне содрогнулась. – Для намеренного убийства, – продолжала я гнуть свою линию, – нужно, чтобы у человека было твердое и глубокое убеждение в его необходимости. Ты сам как-то говорил об этом, Джон. А у Марлы ничего такого не было и быть не могло. Она вся на виду, как на сцене… Да и ради чего? Из-за этого сукина сына Рика? Он и цента не стоит. Сексуально озабоченный качок.

Нейлор почти сдался, так мне показалось. Больше пытался не спорить со мной, а довольно добродушно сказал:

– Кьяра, мы все проверим, взвесим. Не станем действовать с кондачка. Если она невиновна, то вскоре убедимся в этом. А пока не мешай нам и, пожалуйста, не встревай со своими советами. Так будет лучше для нас и для тебя.

Мне не очень понравился его тон – словно серьезный человек говорил с какой-то дурочкой из переулочка. Я вовсе не такая, можете мне поверить.

– Послушай, Нейлор, – веско сказала я. – Не забывай, я тоже увязла в этой истории со всеми потрохами. И какие ни есть эти люди – Марла, Винсент и другие, – мы с ними однокашники, однокорытники, как тебе угодно, и я собираюсь… должна им помочь. Это мой долг.

Мое заявление вызвало краску досады на лице у Нейлора. Видно было, как он колебался между желанием дать мне резкий отпор или спустить все на тормозах и залезть потом в складки моего халата. Второе в конце концов пересилило, и он начал сдержанным тоном:

– Понимаю тебя, Кьяра, но и ты пойми – нам не нужно…

Я перебила его:

– … чтобы кто-то путался у вас под ногами? Ты это хотел сказать? Не бойся, я буду действовать самостоятельно.

– Знаю, ты можешь, – пробормотал он почти шепотом и развязал одну из тесемок моего халата. – Именно это меня беспокоит.

Судя по тому, как он действовал, беспокоило его совсем другое! Меня, впрочем, тоже. Но усилием воли я заставила себя вернуться к разговору и задала вполне деловой вопрос:

– Вам уже известно, какое было оружие у убийцы? Калибр и все такое?

Джон не ответил. Дыхание у него участилось, он развязал еще одну тесемку, красивый белый халат распахнулся, и моя грудь предстала его взору во всей красе. (Уверяю вас без лишней скромности – посмотреть есть на что.)

О Господи, как я хотела этого мужчину! Как долго ждала! Но дело всегда остается делом, и я спросила, чуть задыхаясь, приблизив губы вплотную к его уху; – А отпечатки пальцев, которые бы указывали на Марлу, вы нашли?

Он застонал:

– Ты безнадежна… И упряма, как… Иди сюда…

Мы уже лежали на широкой тахте, он целовал мою шею, грудь, соски, и мне не хотелось больше ни о чем спрашивать. Я забыла, о чем мы говорили, забыла, где нахожусь, забыла даже о своей ране, о боли в ноге. (Если эту часть тела можно назвать ногой.)

– На кой черт, – еле слышно шепнул он, – ты забиваешь себе голову этим расследованием? Ты можешь себе представить, чтобы я танцевал на сцене вашего клуба?.. И вообще, нам нужно сейчас совсем другое…

Его пальцы скользнули вниз, коснулись резинки моих трусиков.

Уже? Так быстро?.. Сама удивляюсь, но что-то во мне воспротивилось. Я отодвинулась, с укором взглянула на него.

– Нет, Нейлор. Ты не прав. Это вопрос жизни и смерти для Марлы. И быть может, для всего клуба, который кормит столько людей… Я знаю, твои ребята могут кого угодно заставить сказать, что им требуется. Особенно такую, как Марла. Без царя в голове. Она в чем угодно сознается, скажет, что собиралась убить президента.

Нейлор застонал, но уже от негодования.

– Кьяра, не будь такой упертой! Занимайся своим делом и дай мне делать свое. Что ты понимаешь в расследовании убийства?

– В данном случае больше, чем ты!

Нейлор в раздражении приподнялся, сел на тахте.

– Известно ли тебе, Кьяра, – почти официальным тоном проговорил он, – что тех, кто чинит помехи следствию, преследуют по закону? Это и тебя касается!

– Не пугай, пожалуйста. Я не собираюсь равняться с вами и лезть в ваши дела.

– Я только предупреждаю, Кьяра. Дело для меня всегда на первом месте, и я не потерплю, имей в виду, чтобы мне вставляли палки в колеса!

Меня не столько разозлили, сколько обидели его слова и холодный формальный тон. Очень, очень обидели. Даже слезы навернулись. Я не такая уж плакса, но дело еще в том, сколько мне пришлось пережить за последние сутки.

Флафи зацокала коготками по полу, приблизилась к тахте. На мордочке у нее было написано полное удовлетворение жизнью: хозяйка в доме, еда в миске – что еще надо?.. Почему я не могу быть так же счастлива, как моя милая собачка?

Я запахнула халат, завязала тесемки. Сеанс окончен. Занавес.

В кармане у Нейлора зазвонил мобильный. Он послушал, коротко рявкнул “да”. Это окончательно развеяло романтику, если она еще оставалась в наших душах или где там еще.

– Надо ехать, – сказал Джон, поднимаясь с тахты. – А насчет Марлы… – добавил он. – Возможно, подозрения и не подтвердятся.

– Возможно, – откликнулась я.

Проклятие! Почему всегда так получается? Почему я постоянно лезу в бутылку в самое неподходящее время?.. Конечно, он прав. Кому приятно иметь дело с женщиной, которая носится со своим собственным мнением по любому поводу и считает себя равной мужчинам… Но сам-то Нейлор! Я думала, он не совсем такой, как другие мужики, а оказывается, точь-в-точь! Поневоле станешь феминисткой, хоть я и не люблю их.

Судя по выражению лица, примерно то же Джон думал обо мне.

– Я навещу тебя, – неопределенно пообещал он, проходя через кухню и не оборачиваясь.

– Смотри, не оступись на лестнице, – напутствовала я, вкладывая в эту незамысловатую фразу всю свою досаду.

Ответом мне был хлопок закрывшейся за ним двери. Все. С концами… Что же с нами творится?

Я подошла к окну. Нейлор уже сидел в машине. Вот он провел рукой по волосам, включил мотор, рванул с места, чуть не задев видавший виды пикап нашей хозяйки… Рука полубезумной Рейдин – соседка уже вернулась после укола – высунулась из открытого окна, махая вслед детективу.

– Вот так, девочка, – сказала я, обращаясь к Флафи. – Как видно, любовь не вечна.

Флафи сочувственно вздохнула.

– Да, – решила я уточнить свою мысль, – у тебя появляется прекрасная собака, и все о’кей, но однажды она кусает тебя в самое чувствительное место.

Моя подружка печально взвизгнула и потрусила на кухню к своей миске.

Глава 6

Никто в нашем клубе не ожидал, что я смогу сегодня, да и в ближайшее время выйти на сцену, но я решила все-таки появиться там. Чем больше валяешься в постели, тем сильнее впадаешь в уныние, а плохое настроение и бездействие никак не могли способствовать раскрытию преступления, за которое я собиралась взяться, из-за чего, можно сказать, поссорилась с Нейлором.

Как надо начинать в этих случаях, не знаете? Разумеется, тщательно обследовать место, где преступление произошло.

Значит, решено: отправляюсь в клуб в обычное воемя – как на работу. И в обычном виде: надо выглядеть как всегда перед выступлением. В нашем деле основное – внешность. Имидж… О, нет, я не пытаюсь сотворить из себя иллюзию, которую люди могут узреть на сцене и затем полночи мечтать о ней. Моя Кьяра – женщина во плоти, результат тщательной работы над собой. Можно сказать – плод творческого… или как оно там… созидания. Но плод запретный. Клянусь вам! Это, поверьте, сильнее действует на мужчин, чем если они уверены, что могут позвенеть в карманах и в любой момент “снять” тебя с подиума. Кьяра только напоминает об их возможностях, обещает… Не более того.

Я села в тачку (добрые люди доставили ее к дому еще вчера, когда в больнице зашивали мою совсем не смертельную рану) и отправилась в клуб.

Как обычно, поехала через мост Хэтауэй, отделяющий город от взморья. Город Панама-Сити – плоть, реальность. А взморье, Панама-Бич – почти иллюзия, мираж, который привлекает многочисленных туристов. Едва ли им удается постичь его суть… Впрочем, они не очень и пытаются. Чаще просто катят с ветерком мимо викторианских домиков у залива Сент-Эндрюс, мимо прибрежных парков, мимо торговых рядов. Куда больше их тянет к площадкам для гольфа, в огромные бары и ночные танцевальные клубы вроде нашего. Впрочем, в клубы заглядывают мужчины постарше, кому хорошо за тридцать. И до пятидесяти, а то и больше. Они приходят к нам, как на терапию в медицинский центр. И молодеют, уж поверьте мне. Во всяком случае, я искренне стараюсь способствовать этому.

Я въехала на нашу стоянку, где совсем недавно случился весь этот ужас, и поставила машину на обычное место. В ярком свете фонарей увидела – так мне, во всяком случае, показалось – следы засохшей крови на асфальте. Кровь Винус. Задрожала всем телом… Перед глазами вновь возникло вчерашнее, выросли и пришли в движение тени. Вот здесь упала Винус, здесь была я… Там – Бруно, Марла… Кто еще?.. Посетители, продолжавшие подходить, подъезжать к входу в клуб, показались мне нереальными, существующими как бы в другом измерении…

Когда я приблизилась к служебному входу, дверь внезапно открылась с треском, ударившись о кирпичную стенку. Я с криком отскочила. В дверном проеме показался Бруно, рука на поясе, на рукоятке пистолета.

– Не стреляй! – заорала я уже не от страха, а так, шутки ради.

– А ты не подкрадывайся к дверям, – пробурчал он. – Кто это?

– Не видишь, что ли, кретин? Уже не узнаешь меня? Он расплылся в улыбке:

– Кьяра! Это ты, детка?

Я простила охраннику эту вольность.

– Ну да. А ты думал, Джордж Вашингтон?

Он сделал несколько шагов от двери, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что за каждым кустом притаился убийца-снайпер.

– Зачем приехала? Ты ведь ранена. Езжай домой. Хозяин, думаю, не вычтет у тебя за прогул.

Я приблизилась к нему, положила руку на рукав.

– Ты так уверен в нашем боссе, Бруно?

Он засмеялся:

– Этот сукин сын пожалеет хлебную крошку для таракана!.. Слушай, но ты ведь здорово хромаешь. Чего ради притащилась? Неужели будешь танцевать?

– Буду, только не сегодня. Что там за публика? Он пожал плечами:

– Обычная. Как вчера и позавчера. Не знаю, был при тебе этот итальянский бык-производитель?

– Какой? Парень в шикарном костюме?

– Ага. Я заприметил его, когда он положил глаз на Шарлотту.

Шарлоттой звали временную подружку Бруно. Временную потому, что, во-первых, ничто в этом мире не вечно, а во-вторых, насколько я знала, женщины довольно быстро бросали Бруно. Так же, как Рика. Хотя Бруно, на мой взгляд, славный парень. Впрочем, женщины бросают и славных парней, и в основном по двум причинам, первая из которых, пожалуй, имеет финансовую подоплеку. О второй говорить не буду: не дай Бог ни Бруно, ни кому бы то ни было из мужчин испытать такое!

– Этот гребаный Рик Растяжка тоже здесь, – зачем-то сообщил охранник. – Сказал мне сегодня, что хочет бросить реслинг. Говорит, хреновина, а не настоящая борьба. Да что он понимает? Для него настоящее – только трахаться. Так он по крайней мере воображает. А сам не может небось больше одного раза в неделю. Извини, Кьяра, если не так сказал… Что до реслинга, это же старейший американский спорт, и нечего таким, как Рик, судить о нем!

Я разделила благородное негодование Бруно, сказав, что не надо слушать Рика: у него мозгов не больше, чем у копченой селедки.

– А кое-что еще меньше, чем у селедки, – уверенно заметил Бруно и пояснил: – Я сам использовал эти дерьмовые стероиды. Только вовремя поумнел, когда в газете про них прочел. Там сказано: будешь колоть, станешь слабак слабаком.

Я не была уверена, что Бруно вовремя прекратил их колоть, но в голову пришло другое: может, Винус как-то оскорбила Рика в этом смысле – язычок у нее был что надо, и тот решил отомстить… Но тут же отбросила мысль как совершенно идиотскую и подумала, что Нейлор, наверное, прав, что хочет держать меня за тысячу миль от расследования.

Мы вошли в помещение, и все наши полуголые девчонки увидели, как я хромаю, держась за могучую руку Бруно, и все жалели меня, а некоторые даже плакали. Конечно, те, кто рассчитывал в мое отсутствие выбиться в примы или поближе к вершине, не слишком радовались моему появлению, но умело скрывали разочарование. Самой умелой из них наверняка была Марла.

Я имею право так предположить, потому что, когда вошла в гримерную, Марла как раз сидела в моем кресле и наводила красоту моей косметикой. Она выскочила из кресла, чуть не оставив там ползадницы.

– Оттягиваешься по полной в мое отсутствие? – съязвила я.

Она покраснела и со злостью тряхнула головой.

– О чем ты, Кьяра? – обиженно сказала она. – Просто посмотрела в твое увеличительное зеркало. У меня что-то с ресницами.

– Так я тебе и поверила! Спорим, ты уже уговорила Винсента написать твое имя самым крупным шрифтом на афише у входа?

Все в комнате замерли в предвкушении словесной или, чем черт не шутит, настоящей битвы, но поединок не состоялся. У меня не было ни сил, ни настроения, а Марла, наверное, вспомнила о решетке, которая ей угрожала, и о надеждах, связанных со мной. Она молча смотрела на меня, и молчание длилось довольно долго.

– Ну, ты права, – наконец сказала она. – Его написали. А что такого? Я только хотела помочь клубу в трудные дни. Ведь в любом шоу нужен лидер. Разве нет? Хотя бы на время. А ты обещала пока что заняться делом нашей бедной Винус. Сама говорила. Я не права?

– Ох, оставь! – оборвала я.

– Но ведь ты не можешь выйти на сцену, Кьяра? Только хуже себе сделаешь. Чего доброго, рана опять откроется.

– Да заткнись ты!..

Видит Бог, я и думать не думала выступать сегодня, но эта сучка Марла просто завела меня. Спровоцировала…

Что ж, если так – не спасую… Не желаю выходить из игры!..

Глава 7

Перед началом представления я, как обычно, глянула в зал через щелку в занавесе. Меня всегда интересовала публика – я мысленно определяла, кто есть кто: вот эти – постоянные посетители, эта парочка – похоже, с большими деньгами, а вон те – определенно новички и нуждаются в некоторой опеке, чтобы почувствовать себя свободнее. Сегодня у меня была дополнительная задача: попытаться разговорить Рика – быть может, узнаю что-нибудь новенькое, а еще – познакомиться с тем лощеным типом, который так пристально изучал бедную Винус.

Рик уже находился на своем обычном месте, у второго столика в центре зала. Другого не было ни в самом зале, ни возле бара… А, вон он где – в затемненной боковой кабинке, откуда можно увидеть и сцену, и входную дверь.

Думаю, я не ошиблась: этот человек точно подходил под описание, сделанное Бруно, и казался то ли переодетым копом, то ли просто прожигателем жизни. В любом случае он тертый калач и весьма опасный тип. Поразмыслив, я склонилась ко второму варианту. Уж слишком холеным он выглядел для полицейского: на руках маникюр, зализанные темные волосы, огромное кольцо на безымянном пальце. И вполне понятное вздутие под правой полой пиджака. Это меня несколько удивило: одной из обязанностей Бруно было проверять, есть ли у посетителей оружие, и выпроваживать вооруженных.

Я увидела, как Марла с несколькими подружками направляется в сторону Рика. Наверняка уже разболтала им всем, как этот коп стоеросовый, мой дружок Джон Нейлор, надумал повесить на нее убийство Винус и как она уговорила меня заступиться – не ради самой Марлы, конечно, а чтобы этот олух не попал впросак, ухватившись не за ту рукоятку. Но мне было не до нее: я уже завелась и твердо решила выйти сегодня на сцену, о чем сказала нашему молодому рыжеволосому режиссеру по прозвищу Рыжик. Он отговаривал, однако я сумела его убедить: доводы были, в общем, очень простыми, но вескими – публика привыкла меня видеть и будет ждать моего выхода. Зачем же разочаровывать клиентов, если это тем более может отразиться на доходах заведения? Только дайте немножко больше дыма сегодня на сцену, другими словами, напустите туману, попросила я Рыжика. И тот обещал.

Вскоре он подал команду диск-жокею приглушить музыку, свет померк, занавес начал раздвигаться. Рыжик нажал еще одну кнопку, и специальная машина стала дымить. К этому времени я уже дохромала до шеста и стояла там, ожидая, пока дым немножко рассеется и мои прелести станут видны в свете рампы. На мне было белое полупрозрачное платье, волосы забраны наверх. К спасительному шесту я подошла ближе, чем обычно, чтобы, не дай Бог, не случилось чего непредвиденного: не подвернулась бы нога, или еще что… Хотя, по правде говоря, рана была несерьезная, да и шикарно заделана молодчагой хирургом: всего два шва, но каких ажурных! Просто загляденье! Однако болела, как десяток глубоких ран, и я опасалась, как бы чего не произошло.

Шерил Кроу затянула “У нас по соседству”, и я начала осторожно двигаться под музыку. Оказалось, не так трудно, как предполагала. Танцуя, я вглядывалась в зрителей. Новички подошли ближе к сцене с бокалами в руках, на лицах было написано ожидание. Оно становилось все явственней по мере того, как я медленными движениями изгибала тело, проводя по нему руками, задерживая их в некоторых нужных местах. Мне нравился этот подготовительный момент е нашем шоу. он волновал не только зрителей. Я ощущала себя волшебницей, соблазнительницей, Полусонной Красавицей, которая, если совсем проснется, может натворить такого – мало не покажется.

Я оттянула верх бикини, но не спустила его, а придерживала двумя пальцами – до той поры, пока у зрителей не раскроются не только рты, но и кошельки. Это был и бизнес, и волнующая игра.

Когда первый смельчак приблизился к сцене и протянул двадцатку, я поняла, что столкнулась с проблемой: не могла наклониться к парню так, чтобы он сунул ее, как положено по всем сценариям, за подвязку чулка. Наступила пауза, мы встретились взглядами, я изобразила улыбку. Затем, вместо того чтобы подставить ему ногу, согнулась в поясе – так, что обе мои груди чуть не уперлись ему в глаза, и проворковала:

– Подойди ближе, дорогой, и сунь их туда, куда тебе удобней.

У него стало такое лицо, словно перед ним раскрылись врата рая – то отделение, в котором гурии, или как их там еще называют, – и он вложил двадцатку мне между грудей.

Тут Бруно, неплохо изучивший закон о непристойном поведении в общественном месте, вырос за спиной у слегка ошеломленного гостя и постарался увести его от греха подальше, пока тот не стал, чего доброго, настаивать на продолжении эксперимента. А я без видимого для других труда выпрямилась и сунула баксы в положенное место – за подвязку. Пока приближался следующий смельчак, чтобы искупаться в лучах славы первого, я продолжила игру с лифчиком.

– Ближе, дорогой, – подбодрила я его, не решаясь сама подойти к краю сцены. – Положи свои туда же, и я постараюсь немного удивить тебя.

Толстенький коротышка, сопя и заливаясь потом, выполнил пожелание, и в тот же момент лифчик исчез с того места, которое прикрывал, как если бы его никогда там не было.

– О Боже! – пробормотал мужик, отступая назад.

Я тоже отступила от шеста и от приблизившихся к сцене мужчин. Теперь они мне были не нужны. Я торопилась сыграть финал. Он заключался в том, что, якобы поборовшись с липовыми застежками и завязками, я скинула с себя платье, и теперь на мне остались только белые чулки и подвязки, не считая узкой полосы трусиков. Постояв так некоторое время и собрав у сцены чуть ли не всех зрителей, я сунула пальцы под оставшееся на мне облачение, как бы намереваясь сбросить и его. Это вызвало новый всплеск эмоций, денежные купюры замелькали в воздухе, падая на сцену.

Еще одним движением – оно далось мне труднее всех предыдущих – я подняла руки к голове, вытащила заколки, придерживающие прическу, и волосы упали чуть не до самого пола (ну, это я преувеличила немного) в тот момент, когда я как будто скинула последнюю одежду. В это мгновение Рыжик прибавил дыма, так что уже никто не мог разобрать, что происходит на сцене.

Музыка сделалась оглушительной, занавес закрылся, публика бесновалась. Девушки уже готовились к следующему номеру.

– Молодчина, Кьяра, – сказал режиссер. – Законно завела их. Как всегда.

– Хочешь жить, умей раздеться, – сквозь боль ответила я ему. – Всегда завожусь с пол-оборота, если бросают вызов. Спасибо за добрые слова.

Я закуталась в пурпурное кимоно и пошлепала в раздевалку, по дороге считая полученные сегодня баксы. Не так плохо – жить можно. Если, конечно, знать для чего. И с кем.

Вы, наверное, думаете, что если стриптиз, то уж полный отпад, что у нас не просто секс-шоу, а настоящий фак-сейшн и каждый хмырь может любую из нас купить за понюшку кокаина. Попробуйте – и услышите: “Как же, сейчас, только шнурки поглажу! ” Или еще что-нибудь в таком роде. Если не хуже. Короче, получится полный облом. Я вообще-то говорю о себе, за всех не ручаюсь.

Когда я полностью оделась и вышла в зал, парня, которого мы назвали итальянским франтом, уже не было. Шарлотта увидела, что я гляжу на столик, где тот сидел, подошла ко мне и встала рядом, уперев свой поднос в бедро.

– Если насчет этого хмыря, – сказала она, – он опять, как вчера, ушел, не заплатив чаевых. Да почти ничего не пил. Сидел, карябал чего-то в блокнотике. Может, агент какой.

К нам приблизился Винсент, недовольно поглядел на Шарлотту, и та, гордо вскинув красивую голову, отправилась выполнять свои не слишком сложные обязанности.

– Кьяра, – сказал он, – я благодарен тебе, что ты открыла представление, но, ей-богу, не стоило беспокоиться. Барри уже подсуетился сегодня и раскопал еще одну гастролершу. Это ведь была твоя задумка приглашать их, помнишь? Гордон уже вешает объявление с ее именем. Завтра она приступает.

Я нахмурилась:

– Знаешь, Винсент, мне кажется, не следует делать такой упор на заезжих. И свои не так уж плохи.

– Конечно, дорогая, ты совершенно права, но пойми и меня. Я тебе уже говорил кое о чем. – При этих словах он понизил голос. – Мы ожидаем наплыва туристов из Атланты. Им нужны известные… знакомые для них имена. Не обижайся, это чисто денежный вопрос.

– Винсент, – сказала я ему, – не дави мне на психику. Хочешь, чтобы у тебя порнодивы заменили всех танцовщиц? Смотри, не прогореть бы. Твой клуб сделался известным в первую очередь благодаря танцовщицам. А раздеваться может любая. Хотя вру – это тоже уметь надо.

Его челюсти что-то жевали, глаза смотрели не слишком ласково. Но шеф смолчал. В настоящее время ему было ни к чему со мной ссориться. Над беднягой и так сгущались тучи. Но лучше он не становился и в самые стремные моменты своей темной жизни.