Текст книги "Кровью!"

3
Карнавал

Во время карнавала люди прячут маски под масками.

Ксавье Форнере

Когда Палмер сообщил Панглоссу, куда направляется, милейший доктор заверил его, что билеты и гостиницу ему обеспечит Ренфилд. Палмер знал, что билеты на Новый Орлеан во время Карнавала раскупаются за много недель вперед, не говоря уже о местах в гостинице, и напомнил об этом своему нанимателю. Панглосс рассмеялся и сказал, что волноваться незачем: он держит квартиру во Французском квартале – в стороне от главных туристских приманок, но достаточно близко к месту действия. Он позвонит домоправителю и скажет, чтобы к приезду Палмера помещение проветрили.

Прилетел он поздно вечером в воскресенье. В городе кишели подвыпившие возбужденные участники Карнавала. Но Палмер никак не ожидал, что дверь откроет Ренфилд.

– Вот и вы. – Так приветствовал его бледный Ренфилд, отступив на шаг и давая Палмеру войти.

– Док не говорил мне, что пошлет вас за мной присматривать.

Если Ренфилд и заметил колючку, то ничем этого не выдал. Он только показал на лестницу, свернувшуюся внутри дома раковиной наутилуса.

– Ваша комната на втором этаже. Третья дверь направо.

– Вроде бы док сказал, что держит здесь только квартиру.

Ренфилд пожал плечами:

– В определенном смысле. Он владелец всего дома.

Палмер поморщился, увидев пачку рекламной почты, небрежно сваленную на антикварном буфете в фойе. Почти вся она была адресована «Уважаемому жильцу» или «Уважаемому постояльцу». Ренфилд откашлялся и повел Палмера наверх. Судя по эху шагов, внизу было пусто.

Апартаменты Палмера оказались весьма просторны и состояли из спальни вместе с гостиной, ванной комнаты с чугунной ванной на львиных ногах и кухоньки, где стоял набитый холодильник и микроволновая печь. Еще имелся цветной телевизор с большим экраном, видеодека, стереосистема и бар с выпивкой. Также в апартаментах наличествовали два балкона с коваными решетками, которыми славится город.

Балкон спальни выходил в патио, туда, где полтора столетия назад размещались помещения для рабов. Слишком было темно, а патио не освещалось, так что Палмер мало что мог рассмотреть, но из сада под окном доносился слабый завах гниющих овощей.

С балкона гостиной открывался вид получше – он выходил на улицу, сейчас пустую, если не считать запряженной мулом тележки и случайного такси. Наслаждаясь сигаретой «Шерман» на приятном вечернем ветерке, Палмер слышал шум Бурбон-стрит, приглушенный и размытый, но все же явственно различимый на фоне тишины, которая стояла в этой части города. Время от времени доносился хохот какого-нибудь пьяного весельчака, и эхо его терялось среди древних зданий.

У Палмера было какое-то странное чувство нереальности – будто он видит сон и в то же время сознает, что это сон. Когда он утром вылетал в Новый Орлеан, на земле еще лежал иней, а в переулках, куда редко заглядывает солнце, еще можно было найти снежный наст и лед на асфальте. А сейчас он стоял в рубашке с короткими рукавами, вдыхая ароматную тропическую ночь и слушая шум Карнавала.

Он подумал было, не пойти ли самому повеселиться, но смена часовых поясов взяла свое, и он заснул на массивном диване под шорох трепещущей москитной сетки на открытой двери балкона.

И снилось ему, что он проснулся. В этом сне он немного полежал в постели, пытаясь понять, где он и что тут делает. Вспомнив, он сел, протирая глаза. На улице было еще темно, бледный луч луны падал в открытые окна. В ногах кровати стояли стол и стул. Во сне Палмер знал, что на стуле сидит кто-то – или что-то – и смотрит на него. Сначала он решил, что это Лоли – видно было, что гостья – женщина, и рука Палмера инстинктивно дернулась к шраму над сердцем. Рубец на коже остался на ощупь прохладным.

Кто бы ни была эта гостья, это хотя бы была не она.

Палмер хотел встать и подойти к загадочной женщине, но не мог шевельнуться.

Кто ты?

Женщина из сна не ответила, но поднялась и отступила в тень, перебирая сетчатую скатерть на столе. Копье лунного света уперлось ей в лицо, но Палмер видел только миниатюрное отражение собственной озабоченной гримасы.

Кто ты?

Женщина-тень улыбнулась, показав зубы – слишком белые и острые для человеческого рта.

Странно. Я тебя хотела спросить о том же.

Это была она. Та, которую он приехал искать так далеко. Палмер никогда не видел ее фотографии и уж тем более голоса ее не слышал, но был уверен, что женщина, стоящая у кровати, – это Соня Блу. Он не успел ничего больше спросить, как она отвернулась к балкону.

Здесь? Нет, не здесь. Но близко. Уже в пути.

Она бросилась к балконной двери. Палмер открыл рот, хотел крикнуть, что это третий этаж, но не издал ни звука. Как-то неловко было предупреждать сновидение, что оно может переломать ноги. У двери вдруг показалось, что женщина стала длиннее и шире, растягиваясь, как космолет, достигающий скорости света, а потом она головой вперед бросилась в утреннее небо.

Палмер вдруг заметил, что дрожит в холодном поту, как жертва малярии. Шрам будто ожгло раскаленной проволокой.

Из-за спинки кровати злобным чертиком из табакерки выскочила Лоли, наводя ствол ему в сердце.

– Сюр-р-приз!

Палмер, обезумев от ужаса, проснулся с криком, вцепляясь пальцами в шрам.

~~

Телефонов «Индиго Импортс» не было в справочниках ни предприятий, ни частных лиц Нового Орлеана. Палмер и не ожидал их найти, но кто знает? И все же, если тебе нужна кредитная карта, телефон у тебя должен быть. Таковы реалии жизни. Может быть, номер не включен в справочники, но есть шанс, что абонент связан со службой сообщений, которая передает ему звонки. А телефоны этих служб в справочниках есть.

После трех часов работы и обзвона восьмидесяти шести служб сообщений он позвонил в «Телефон Ансерд, Инк.» и спросил, может ли он поговорить с главой «Индиго Импортс».

– Извините, сэр, мы всего лишь служба ответов. Не хотите ли оставить сообщение?

Нашел. Стараясь не выдать голосом волнение, Палмер сказал:

– Да. Скажите, что звонил Вильям Палмер. Очень важно, чтобы она со мной связалась. Меня можно найти по телефону 465-9212, – добавил он, прочитав номер на аппарате.

– Очень хорошо, сэр. Я обязательно передам.

Палмер повесил трубку. Гуляние по городу подождет.

~~

Она позвонила в шесть вечера. Палмер немного задремал, приняв пару бокалов дорогого бурбона, который нашелся в баре, и чуть не свалился с дивана, пытаясь схватить трубку до второго звонка.

– Да?

Сначала молчание в линии, потом женский голос:

– Мистер Палмер?

– Да, это Палмер.

– Что вы от меня хотите, мистер Палмер?

– Я частный детектив, миз Блу. Меня нанял ваш дед, доктор Панглосс, чтобы вас найти.

– Вы работаете на него? – В голосе слышались одновременно подозрительность и любопытство.

– В некотором смысле. Скажем так, он мне оказал услугу, и я у него в долгу. Все, что мне известно, – это то, что я должен передать вам письмо. Я бы хотел, если возможно, встретиться с вами.

– Вы будете один. Это не был вопрос.

– Конечно. Назначайте место и время, когда вам удобнее.

– Хорошо. Вторник, одиннадцать часов вечера, «Площадка Дьявола», на углу Декатур и Губернатора Николса.

Сигнал «занято» загудел разъяренным шершнем. У Палмера тряслись руки, рубашка прилипла к спине. Это была та женщина. Женщина из сна. Он узнал голос.

Заморгав, Палмер потер лоб ладонью. Господи Иисусе, что же тут творится, черт побери? Кислота, что ли, действует, которую он еще в семидесятых принял? Если да, то очень неудачное время она выбрала для флэшбека.

И вообще очень многое изменилось с тех пор, как он вышел из комы. Иногда ему казалось, что последние тридцать восемь лет он провел во сне, как лунатик, и только сейчас проснулся. А иногда – что он на грани полного и окончательного ментального коллапса.

Палмер никогда не считал себя эмоциональным тупицей, но до этого «инцидента» и кошмаров особых тоже не видел. Во всяком случае, с детства. Тогда у него бывали интересные сны, но родителям не нравилось, когда он эти сны рассказывал, так что он перестал.

Отец говорил, что нечего рассусоливать о том, «что ненастоящее и никогда настоящим не будет», это бессмысленно, только сбивает с толку и ведет (по странной логике, доступной, кажется, лишь его родителям) к безумию.

Если Палмер пытался обсудить этот последний пункт, отец грозил ему дядей Вилли.

«Будешь морочить себе голову всякими выдумками, кончишь как дядя Вилли. Он тоже всегда волновался насчет того, что видит во сне. И где он теперь? В дурдоме, вот где! И ты будешь с ним в одной палате, если не бросишь заниматься ерундой!»

Палмер криво улыбнулся, потянувшись за бурбоном.

«Подвинься-ка, дядя Вилли. Кажется, у тебя ожидается компания».

~~

Толпа несла Палмера по Бурбон-стрит. Это было медленно и очень тесно, но Палмер, несмотря на тесноту, шум и вонь мусора у тротуаров, радовался жизни.

Был Марди-Грас, второй вторник масленицы, и весь этот день Палмер шатался по узким улочкам Французского квартала, любуясь маскарадными костюмами и пробуя различные виды местного алкоголя. Бражники с балконов осыпали шествие бисером и безделушками; иногда у пьяной туристки обнажались грудь или зад, и тут же вспыхивал пожар фотовспышек и лился дождь конфетти. Все это было глупо, плоско, пошло и тупо. Палмеру очень нравилось.

Из этой сельдяной бочки он выбрался на следующем перекрестке и направился к Джексон-сквер – посмотреть на костюмированное шествие мимо базилики Св. Людовика. Его позабавила группа в лягушачьих масках, разогнавшая кучку крайних фундаменталистов, которые протестовали против нечестивого веселья. А сделали они это, раздавая свои поддельные брошюры на религиозные темы. Палмеру такая акция очень понравилась, и он даже предложил заплатить за эту литературу.

– Да не надо! – усмехнулся молодой человек из-под ткани лягушачьей маски. – Нам бы только мудаков тех позлить. А вообще-то когда люди предлагают деньги нам, а не им, – вот это их достает по-настоящему! Они уже тут несколько лет торчат, как больной зуб в заднице. Хотя сейчас их уже стало поменьше. Наверное, три раза они хорошо получили по балде: скандал с ПТЛ, старого Джимми поймали на Эрлайн-хайвей, а потом – культовая бойня этой жуткой бабы – Кэтрин Колесс – в прошлом году. Ладно, мистер, все равно спасибо! Счастливого Марди-Граса! И помни, брат: Лягушка Квакает О Грехах Твоих!

Парнишка засмеялся и бросился догонять своих.

– Неужто вы предлагали им деньги, сэр? – Палмер обернулся и увидел излишне румяную женщину в футболке с надписью: «Крестовый поход! Христос – наш ответ!» Глаза у нее были настолько увеличены сильными очками, что будто плавали перед лицом. – Они выполняют работу Дьявола, передразнивая слово и деяние Божие! В аду будут они гореть в Судный день! Иисус любит тебя, даже если ты грешник! Покайся в грехе своем сейчас, преклони со мной колена и молись о спасении души своей, и не поздно тогда будет для тебя...

Палмер затряс головой, ошеломленный напором и безумием женщины настолько, что ничего не мог сказать. Только отделавшись от нее, он заметил, что она ему сунула в карман брошюру. С букв заглавия стекали красные капли: «Готов ли ты к концу времен?»

Судя по приводимой ниже иллюстрации, готовых не было. Полные ужаса грешники в лохмотьях бежали от летающих насекомых размером с крупного пса, потерявшие человеческий облик преступники пытались утолить жажду возле питьевых фонтанчиков, плещущих кровью; грудастая в стиле «MTV» Блудница Вавилонская скакала верхом на Звере о семи головах, а на заднем плане девятисотфутовый Иисус улыбался благожелательно сотням душ, взмывающим к небу из переплетения разбитых и брошенных автомобилей.

Палмер брезгливо отшвырнул назойливую брошюру и поспешил прочь поискать пива.

Следующие несколько часов он провел за питьем причудливых смесей, заедая их таким количеством гренадина, что горло стало гореть. Наступил вечер, и будто сговорившись, семейная публика исчезла с улиц, оставив лишь твердокаменных гуляк прощаться с плотскими радостями.

Надрывное, почти истерическое чувство покинутости примешивалось к маскараду. Пьяная возня превращалась в открытые драки, и трудно уже было отличить вопли от хохота. Глаза веселящихся блестели из-под фальшивых лиц, будто за оставшиеся часы должны были впитать как можно больше этого разгула перед возвратом в реальную жизнь.

Желание, читавшееся в этих помутневших, невидящих глазах, притягивало и отвращало одновременно. Палмер был будто окружен тысячами опустошенных людей, отчаянно ищущих, чем себя наполнить, и ему представлялось, будто они с воплем и смехом наваливаются на него и пожирают его душу, как лев выедает мозг из разгрызенной кости.

Тяжело дыша, Палмер протиснулся мимо группы танцующих в тараканьих масках и попал в одну из круглосуточных приманок для туристов, выстроившихся вдоль улицы. Привалившись к стойке с открытками, он затрясся, как пьяница в белой горячке. Еще час оставался до того, как работа будет сделана, и лучше пока не нажираться, иначе он будет не в состоянии говорить с этой неуловимой миз Блу. Или вообще угодит в дурдом.

Он хорошо помнил день, когда люди в белом увели дядю Вилли, вопящего во всю глотку, что у него по коже ползают червяки. Отец был очень расстроен. В телевизоре у людей не увозили родственников в психбольницу – по крайней мере в «Предоставьте действовать Бобру» или «Отец знает лучше». Правда, в тех сериалах, что смотрела мама, это случалось сплошь и рядом.

– Мистер, вас тошнит?

Резко вздернув голову, Палмер уставился на человека за конторкой. Комплекция и габариты продавца напоминали небольшой пригорок, на нем были штаны цвета хаки и футболка с надписью «Я видел Папу». Настороженно глядя на Палмера, он жевал незажженную сигару.

– Может, хотите блевануть? Тогда давайте на улицу, бога ради! Я уже за троими сегодня убирал.

– Да нет, все в порядке. Просто как-то... людно слишком...

– Уж что верно, то верно! Разошлись бы они поскорее, я бы тогда хоть поспал. А то... эй, это не ваш друг? – Продавец показал на ту сторону стекла.

Палмер обернулся, волосы на затылке зашевелились. Хорошо откормленная туристская пара таращилась на кусок пластикового дерьма «под натуру», прилепленного к краю бейсбольной кепочки с надписью «дерьмовник».

– Эти, что ли?

– Да нет, какой-то тип в костюме. Знаете, одет как пидор из художников. Курил сигарету и махал вам, будто хотел, чтобы вы на него зыркнули.

– Очевидно, с кем-то он меня перепутал. Я в этом городе никого не знаю.

Продавец хмыкнул и вернулся к своему порножурналу. Турист как турист, все они одинаковы.

Палмер таращился на улицу. Он не солгал, он действительно никого не знал в Новом Орлеане. Так откуда же такое чувство, будто кто-то только что прошелся по его могиле?

~~

«Площадка Дьявола» находилась в квартале от исторического Французского рынка, и аромат испорченных продуктов явственно ощущался в ночном ветре, смешиваясь с вечной вонью пива и мочи, которая на все время Карнавала повисала над округой.

Окна бара были заставлены рисунками с языками пламени. У двери стояла фиберглассовая статуя осклабившегося Мефистофеля в обтягивающем красном трико и с треугольной бородкой. В правой руке веселый дьявол держал вилы, а левой упирался в бедро. Бесшабашным своим видом Князь Лжи больше смахивал на Эррола Флинна в роли Робин Гуда, чем на демона из Гете.

Палмер протолкался в бар, не обратив внимания на взгляды пары молодых людей в черной коже и хромированных цепях, ошивающихся у двери. Бар был забит, гул полусотни голосов терялся в грохоте рок-музыки на максимальном усилении. Палмер оглядел кабинки в поисках той, кого ждал, потом попытался протолкаться к стойке бара мимо высокой и массивной женщины.

Она обернулась, улыбаясь доброжелательно, хотя и пьяно. Лицо было густо накрашено, маскарадные стекляшки украшений блестели в ушах и на пальцах.

– Привет, красавчик! Скучаешь?

Голос был хриплый, дыхание с хорошей струей перегара. Протянув руку в кольцах, женщина поправила волосы.

– Вообще-то я ищу кое-кого.

Женщина улыбнулась еще шире:

– А что мы все делаем, как не ждем кого-нибудь, мой сладкий? – Она наклонилась вперед, и Палмер увидел под слоем косметики тень растительности. Женщина положила ему на рукав широкую лапу с выпирающими костяшками. – Может, я помогу тебе найти, что ты ищешь?

Палмер пожал плечами:

– Может быть. Я тут должен встретиться с одним человеком. С женщиной.

Трансвестит убрал руку.

– Понял, – сказал он, быстро теряя интерес. Отвернувшись к зеркалу над баром, он поправил парик.

– Может, вы ее знаете, она живет где-то неподалеку. Ее зовут Соня Блу.

Трансвестит дернул головой так резко, что парик съехал.

– Блу? Ты с ней встречаешься? Здесь?! – Все попытки имитировать женский голос кончились. Трансвестит глядел на Палмера так, будто бы тот сказал, что у него с собой настоящая атомная бомба.

Палмер вдруг понял, что все в баре смотрят на него. Музыка продолжала грохотать и завывать как зверь в клетке, но все молчали. Он почувствовал, как под мышками выступает пот.

– Вон отсюда! Вон! Мало нам своих бед, так ты сюда еще ее притащишь!

Бармен – мускулистый парень, голый, если не считать кожаной повязки на бедрах, прически в виде бараньего рога и татуировки вздыбленного дракона на груди, сердито показал на дверь.

– Но...

Его схватила дюжина пар рук, подняв над головами. Палмер вспомнил, как запрыгивал на сцену на концертах хард-рока. Один прыжок, одно мгновение краденой славы – и снова в кипящий зал.

Он не пытался отбиваться и позволил грубо передавать себя над головами посетителей, а потом бесцеремонно выбросить на улицу. Оправив одежду, он глянул назад, на дверь. Вход перекрывали двое молодых людей в коже и в цепях.

«Так твою перетак!»

Не то положение было у Палмера, чтобы лезть на двух парней, каждый из которых моложе его на десять лет – по крайней мере, если он хочет сохранить последние зубы. Сунув руки в карманы, он медленно отступил за угол.

Остановился он, отойдя на полквартала, и дрожащими руками закурил сигарету.

– Палмер?

Он обернулся так быстро, что чуть не обжег себя зажигалкой.

Она была в поношенных синих джинсах, футболке «Грэмпс-тур 1990», порванном кожаном жакете на размер больше чем надо, истрепанных армейских ботинках и солнечных очках. Даже не видя ее глаз, Палмер понимал, что они смотрят на него.

– Соня?

– Вы агент Панглосса?

Он пожал плечами:

– Можно и так назвать.

– За вами следили?

– Нет.

Губы скривились в подобии улыбки.

– Вы вроде бы в себе уверены.

– Просто я знаю свою работу.

– Не сомневаюсь. Вы говорили о письме от... моего деда.

Палмер достал из кармана конверт.

– Странно. Док с виду не настолько стар, чтобы иметь внучку вашего возраста.

– Он хорошо сохранился, это у нас семейное. Я возьму письмо, если вы не возражаете.

Она протянула узкую бледную руку.

Палмер подал ей запечатанное письмо, случайно соприкоснувшись с ней пальцами.

В голове что-то треснуло, как разлетевшаяся лампочка, кончики пальцев заныли. Соня Блу дернула головой как от удара током. Улица исчезла, Палмер оказался в какой-то странной комнате.

Бильярдный стол, окруженный разбитыми киями, рассыпанными шарами... и переломанными парнями. Очень силен был запах страха и крови; почти эротической силы достигал этот страх. Ничего столь возбуждающего Палмер не испытывал в жизни, и весь этот страх исходил от перепуганного мальчишки, зажатого в его руках. Волосы у него были цвета неба в кукольном театре, а лицо – как у заблудшего херувима из хора. Мелькали картины групповых изнасилований, грабежей, разбоев, и в каждом – этот вот мерзавец с младенческим лицом.

...Дикий оргазм сотряс нервную систему Палмера, когда в рот хлынул поток вязкой соленой крови.

Соня Блу выдернула конверт у него из рук, зарычав, как горный лев. Она повернулась и бросилась бежать, исчезнув в темноте раньше, чем Палмер пришел в себя. У него кружилась голова, будто он сошел с бешеных вращающихся качелей на ярмарке. Во рту еще ощущался вкус мальчишкиной крови. Палмер застонал, желчь обожгла глотку. Нет, он не хотел об этом думать. Не сейчас. Никогда. И особенно не хотелось помнить, что у этого мальчишки было лицо Джимми Эйхорна.

Хотел же он только одного: добраться до своего номера, позвонить Панглоссу, что свою часть сделки он выполнил. Получить премию и поехать туда, где хорошо и солнечно. В Мексику, например. Жить в Мексике и продавать мягкие игрушки разным turistas. Отличная была бы жизнь.

Палмер направился к дому Панглосса. Уже была почти полночь, и Бурбон-стрит наводнили праздношатающиеся, решительно настроенные использовать до конца последние минуты радости Карнавала. Шум и восторг вокруг почти заставили Палмера забыть, что сейчас было.

Сначала он решил, что это ветер треплет его за рукав. Но тот, кто его дернул, назвал его по имени.

Палмер обернулся. Перед ним было бледное улыбающееся лицо мужчины лет под тридцать, одетого в дорогой и свободный костюм. Одной рукой незнакомец подносил ко рту французскую сигарету, а глаза как-то странно тонули в глазницах под неоновым светом вывески риэл-секс-шоу неподалеку.

Что-то было знакомое в этой нагловатой и развязной физиономии... и тут Палмер его узнал.

Он невольно шагнул назад, волосы на голове зашевелились, сердце учащенно забилось. Уличный шум угасал до невнятного бормотания, будто Палмер оказался под водой. Он только молился, чтобы это не был инсульт – пусть даже объясняющий, что с ним происходит.

– Ты же мертв!

Слова прозвучали обвинением.

Джеффри Частейн, известный врагам и друзьям как Чаз, пожал плечами.

– Разве это преступление? Но я всю эту дурацкую ночь пытаюсь привлечь твое внимание. Ну, друг, и туп же ты!

Палмер тут заметил, что Чаз местами полупрозрачен. Покойник затянулся дымом (струйки заклубились по бронхиальному дереву). Интересно, подумал Палмер, удастся ли ему через год после смерти затянуться своими любимыми «Шерманами».

– Послушай, времени остается мало. Марди-Грас – один из немногих дней, когда духи мертвых, блин, могут болтаться среди живых. Это, видишь ли, слишком близко к Пепельной Среде. Я знаю, что нам, мертвецам, полагается держать язык за зубами, но я, понимаешь ли, всегда на правила клал. Так что дам тебе совет знатока, понял? Мотай отсюда, пока живой. Положи ты на эти бабки от Панглосса и прыгай на первый автобус из города, да назад и не оглядывайся. И забудь, что ты вообще ее видел!

–Кого?

– Ну, блин, кого я могу иметь в виду? Соню, мать ее, Блу! Ее синее величество, так ее и этак! Парень, это смерть, смерть на двух ногах – проще простого. Не то чтобы она в этом была виновата, знаешь ли. Только это тебе не поможет, когда пора придет. А она придет. Послушай, друг, – я тоже любил залупаться, когда был такой, как ты. В смысле – живой. Когда становишься мертвецом, начинаешь смотреть на вещи по-иному. Даже противно оглядываться и видеть, что я был за подонок. Но в общем, неплохо. Мне так больше нравится, чем с плотью и кровью. Так что она, пожалуй, даже мне удружила. Если можно так назвать.

У Палмера в животе свернулся тугой ком.

– То есть она тебя...

– Загасила? Ага, именно так. Быстро же до тебя доходит. Она меня нормально прикончила. В ночь, когда выполняла свои обеты. Я не должен был бы ставить ей этого в вину – однако вот ставлю. К тому времени я был уже так выпотрошен, что можно было бы ее и простить. Ты меня не пойми неправильно – я против этой девки ничего не имею. Я уже говорил: мертвец смотрит на вещи по-иному. Я тогда думал, что ее ненавижу – когда был живой. Теперь я понимаю, что я ее любил, и вся проблема была в этом. Понимаешь – я, и вдруг кого-то люблю! Это меня настолько напугало, что я за это стал ненавидеть ее. Вот почему я тогда так поступил. А потому и она так поступила со мной. Забавно, как смерть все проясняет, не правда ли?

– Понятно, у тебя раздвоение чувств, но меня-то ты зачем предупреждаешь?

Испуг Палмера несколько умерился перед лицом обыденно разговаривающего и непрерывно курящего призрака и стал постепенно сменяться раздражением.

– Может, скажем, что мы с тобой – родственные души? – Улыбка Чаза стала шире. – Пуля – она не только проделала в тебе дырку, друг. Она еще кое-что разбудила. И запустила на полный ход. Ты теперь сенситив – так они это называют. А как ты думаешь, как бы еще старина Панглосс тебя нашел? Валялся ты там в больнице, а что-то в тебе вопило на всех частотах, как рация коротковолновика. Любят они использовать сенситивов – вроде тебя, да и меня тоже. Из нас очень классные слуги получаются – не знал? Ты сейчас этого только понюхал: как весь мир выворачивается наизнанку, будто мешок фокусника, а видишь это только ты. Но привыкай, друг. Полюбить ты этого не полюбишь, но привыкнуть – привыкнешь, если сперва не спятишь. Как моя мамочка или твой дядя Вилли.

– Постой! Что ты имеешь в виду?

– Извини, милок, у меня время кончается. – Ударил колокол в башне, отмечая переход от разгула к покаянию. Чаз осклабился, отступая в уличную толпу.

– Постой, говорю! Кто они?

Второй удар. Третий удар.

Призрак засмеялся и покачал прозрачной головой.

– Не хочешь бросать, да? Ты уже в нее влюбился! Ты еще сам этого не знаешь, но я по твоим извилинам читаю, приятель!

Четвертый удар. Пятый удар.

– Зачем ты мне все это рассказал? Зачем?

– Затем, что ты положил цветы на мою могилу! Мы, мертвецы, – народ сентиментальный.

Шестой удар. Седьмой удар.

На улице показались конные полисмены, по четыре в ряд, с мегафонами в руках. За ними виднелись подметальные машины, ворочающие щетками в предвкушении очистки кюветов от накопившей грязи – человеческой и прочей.

Восьмой удар. Девятый удар.

С каждым ударом колокола Чаз колебался и дрожал, как отражение на зарябившем пруду. Палмер пытался протиснуться к нему сквозь толпу гуляк, получить еще один ответ от улыбающегося привидения.

«МАРДИ-ГРАС ОКОНЧЕН! ВСЕ ПО ДОМАМ!» – ревели полисмены, двигаясь вперед, сгоняя людей с улицы на тротуар – или в бары.

«МАРДИ-ГРАС ОКОНЧЕН! ВСЕ ПО ДОМАМ!»

Уборочные машины ревели клаксонами, аккомпанируя речи полицейских.

Десятый удар. Одиннадцатый удар.

Тяжелая рука сомкнулась на плече Палмера, да так, что не шевельнуться. Он поднял глаза и увидел уродливую морду стража, который сидел в тот вечер в кустах, охраняя дом Пан-глосса.

– Ренфилд говорил приходить сейчас. Двенадцатый удар. Пришла полночь, открывающая Великий Пост.

Чаз колебался, как наведенная на дым голограмма. На глазах у Палмера сквозь мертвеца проехал полисмен. Палмер думал, что хотя бы лошадь среагирует на призрак, но она лишь раздула ноздри, встряхнула гривой и оставила кучку навоза.

– Ренфилд говорил приходить сейчас!

Гориллья лапа так сдавила плечо, что Палмер вскрикнул. Горилла улыбнулась. Палмер подумал, что лучше бы он этой улыбки не видел.

Было у него странное чувство, что вскоре он узнает, кто эти они.