Текст книги "Дюжина черных роз"

Нэнси Коллинз
Дюжина черных роз

«A Dozen Black Roses» 1996, перевод М. Левина

Замечание автора

Поскольку предлагаемый мир является гибридом мира Сони Блу и Мира Тьмы, возникают переходы, не соответствующие той или иной вселенной; и я пыталась состыковать их как могла лучше. Описываемые события происходят где-то после времени действия «Окрась это в черное». И еще хотелось бы отдать дань уважения вот каким произведениям: «Йохимбо», «Пригоршня долларов», «Рассвет мертвецов» и «Воины».

Город смерти

Среди тех, кого мы встречаем на улице, есть приличный процент людей, изнутри пустых. То есть на самом деле уже мертвых. И наше счастье, что мы этого не видим и не знаем. Знай мы, сколько людей фактически мертвы и сколько из них правят нашей жизнью, мы бы с ума сошли от ужаса.

Георгий Гурджиев

Я верю в детей,

Я верю в жизнь,

Но должен быть глухим, немым и слепым,

Чтобы не видеть раздора.

Лица смерти, лица смерти,

Лица смерти со всех сторон.

Тема любви в «Лицах смерти – 4»

Глава 1

Этот город основали двести шестьдесят с лишним лет назад люди, бежавшие от нетерпимости своих родных стран. Расположился город в самом устье реки – камнем добросить до той огромной бухты, что первая гостеприимно встретила поселенцев, явившихся в этот странный и новый мир. Близость города к воде вылепила его будущее, как детство лепит судьбу человека.

С самых первых дней судьбу города определяли паруса – и люди, которые бороздят волны. Ко временам Американской революции тут уже был морской порт и верфи, на причалах и улицах шла торговля, законная и не слишком. Торговые компании оседлали береговую линию, вывозя табак, муку, индиго и рыбу в Европу, а ввозя темный человеческий груз с Золотого Берега и его окрестностей.

Шли годы, и жизнь города еще теснее привязывалась к морю и впадающим в него рекам, время от времени грозящим поглотить постройки людей. Шло время, и корабли уже делались не только из дерева, а потому понадобились сталелитейные и нефтеперегонные заводы, строились броненосцы и сухогрузы паровой эры.

Шли годы, складываясь в десятилетия, в века, и город – поначалу первобытный и грубый, как все порты, – приобретал космополитический лоск. Взрослея, он приобретал вкус к более утонченным удовольствиям, рождая оперы, музеи, стадионы. От семинарии пошел выводок колледжей, потом университетов. Бывали у города взлеты и падения – пожары, наводнения, рецессии и инфляции, – но он всегда выздоравливал, как выздоравливает от лихорадок и болезней тело человека.

Паразиты-симбионты, считающие город плодом собственного успеха, порождали звезд спорта, философов, хирургов, газетчиков, государственных деятелей и поэтов. Колеса прогресса, промышленности и экономики вертелись в такт, не заедая, не скрежеща зубчатыми передачами. У города было и прошлое, и будущее.

Но тут пришло настоящее.

Сорок лет назад обитатели внутреннего города стали покидать булыжные мостовые и грубые дома своих предков ради просторных и зеленых обиталищ в его пригородах. И вскоре остались лишь те, кто был слишком беден или бездеятелен, чтобы съехать. Район стал загнивать, и рабочий класс сменился рабочей беднотой.

Прошло еще десять лет, и колеса прогресса и промышленности провернулись снова. Прогресс технологий снизил необходимость в грубой силе. На верфях появилась механизация, не отстали от них сталелитейные и нефтеперегонные заводы. Все меньше становилось работы для необразованных и неквалифицированных.

Двадцать лет назад нефтяное эмбарго взметнуло цену на нефть от двух до тридцати двух долларов за баррель. Американцы, не имея возможности позволить себе и дальше ездить на жрущих бензин детройтских машинах, набросились на импорт. Резко упал спрос на отечественную сталь. Смазка для колес прогресса высохла, и шестерни оглушительно заскрежетали, рассыпая снопы искр. Докеров и кораблестроителей, сталеваров и нефтяников увольняли пачками. Даже образованным стало трудно найти себе достойную зарплату, когда инфляция приравняла диплом колледжа к свидетельству об окончании средней школы. Целые кварталы города пустели и рассыпались.

Пятнадцать лет назад федеральное правительство урезало помощь для бедных и необразованных жителей, застрявших в городах. Город бросили – пусть сам разбирается с грядущими годами запустения коммунальных служб, забытых и заброшенных. Экономика, бывшая индустриальной, сменилась экономикой услуг. Выпускники колледжей оглядывались по сторонам в поисках работы по специальности, а тем временем стряпали гамбургеры и меняли скатерти. Нищие и безработные угрюмо смотрели на «вольво» и «БМВ» биржевиков, банкиров и риэлторов, заезжающих к ним в трущобы в поисках кокаина. Уровень преступности взлетел до небес. Коррупция проникла всюду. Банды росли, расширяли свои территории, и все ожесточеннее становились войны за землю. И где-то в этих жарких битвах гангстеров с автоматами получил смертельную рану сам город.

Города – они живые. Они рождаются и растут, мужают и стареют. Иногда даже умирают. Но они в отличие от органических существ, созданных из плоти и крови, жил и костей, не знают, что мертвы. Симбионты, кишащие в трупе, зачастую твердо намерены продолжать подобие жизни, когда сама жизнь города давно отлетела.

И Город Мертвых стал самым крупным из червяков, кормящихся останками.

Мало кто из живущих в городе людей знает, что есть такой сектор, которого – по мнению избранных руководителей – просто нет. Его нет на карте города. Ни патрульные машины, ни пожарники, ни «скорая» не заезжают в заброшенный район возле реки. Из темных переулков и кривых улиц часто слышны призывы о помощи, но редко кто на них откликается – и не без причины, потому что здесь – гниющее сердце живого когда-то города. И где же еще собираться детям ночи, как не в городе, который сам уже стал живым трупом?

* * *

Неизвестная шагнула из темноты на Улицу-Без-Названия, задумчиво оглядела древние кирпичные здания, неровные булыжники мостовой, фонарные столбы девятнадцатого века и молча кивнула. Она попала правильно.

«Затейливые» фонарные столбы могли бы вызвать у несведущего туриста иллюзию какого-то торгового центра в стиле яппи, но такая иллюзия продержалась бы не дольше секунды. Кучи гниющих отбросов в устьях переулков, изможденные пепельные лица обитателей свидетельствовали, что в здешних краях «Крабтри и Эвелин» не открывали магазинов.

И все же для района, который формально не существует, Улица-Без-Названия была на удивление оживленной. Хотя почти все витрины были закрыты щитами, горстка бодегас обслуживала постоянный поток одиноких мужчин и женщин.

Неизвестная остановилась перед витриной, вглядываясь в потемневшие коробки с хлопьями и банки детского питания с истекшим сроком годности, воздвигнутые как баррикада от любопытных глаз. Что бы там ни продавали внутри, но явно не бакалею.

Внимание ее привлекло какое-то движение и вспышки неона в конце улицы. Она направилась в ту сторону, поглядывая осторожно на затемненный выход переулка, где что-то хныкало, или мяукало, или шелестело, как высохшая листва.

Посередине квартала расположились пара баров и винная лавка – единственные, кажется, процветающие предприятия в округе. Один был веселый бар под названием «Данс макабр», на вывеске – змея с прыгающим неоновым языком на руках у женщины. Напротив – бильярдная под названием «Стикс». Перед каждым заведением кучковалась группа молодых людей, одетых в цвета своих банд. Они топтались у поребрика, злобно переглядываясь через булыжную мостовую.

Неизвестная остановилась, чтобы разглядеть этих молодых людей повнимательнее. Они разговаривали друг с другом, пили виски из литровых пакетов, курили вонючие самокрутки. Из-за пояса торчали рукоятки пистолетов. Обе группы были примерно равны и состояли из смеси парней белых, черных и коричневых – что удивительно, учитывая склонность города к неофициальной сегрегации.

Банда, тусовавшаяся перед «Данс макабр», была одета в черные кожаные куртки с хромовыми заклепками, складывающимися в пятиконечные звезды на спинах. Те, что вертелись возле «Стикса», одевались в такие же кожаные куртки, только на спине у них был «Веселый Роджерс». Но нависал он не над скрещенными берцовыми костями, а над скрещенными ложками. Несмотря на накал злобы, сквозившей во взглядах, ни одна сторона не проявляла намерений вторгнуться на территорию другой.

Из-за угла вынырнул «кадиллак» конца пятидесятых, подняв хвостовые обтекатели, как плавники акулы. Колонки размером с чемодан гремели хип-хопом так, что у неизвестной ребра завибрировали в ритме музыки.

– Ребята, «бэтмобиль»! – объявил юнец латинского вида с россыпью цветущих угрей на лице. Шпана возле «Данс макабр» побросала пакеты и косяки, вытаскивая пистолеты и становясь коридором.

Навороченный «кадиллак» остановился у тротуара. Тонированные стекла казались зеркалами. Первой из машины вышла эффектная высокая женщина, одетая в тугие кожаные штаны и сапоги со стальными носками. Она повернулась к автомобилю, черная куртка распахнулась, открывая голые груди с колечками нержавейки в сосках. Половина головы у женщины была выбрита, а на другой половине волосы висели до талии занавесом черного шелка. Резкие и крупные черты лица казались бы классическими, не будь они так увешаны обручами и заклепками, пронзающими губы, нос и брови. В правой руке женщина держала заряженный арбалет. Быстро оглядевшись, она рукой показала сидящим в машине, что все чисто.

С заднего сиденья выбралась невероятно бледная молодая женщина с волосами пепельного цвета. Одета она была в белое – от атласных туфель и шелкового вечернего платья до норкового манто, в которое она вцепилась, как в спасательный круг. Лицо настолько совершенное, что больше подошло бы фарфоровой кукле, чем живой женщине. Но при всей этой красоте что-то в ней было неправильное. Когда первая женщина подтолкнула ее к двери клуба, куколка задвигалась резко и напряженно, как марионетка. Голубые глаза остекленели и смотрели в никуда, как у газели под наркозом.

– Мама, мама!

Женщина в белом застыла с поднятой ногой, и какая-то тень эмоции пробежала по безмятежному лицу.

– Райан?

– Мама!

Мальчик не старше пяти лет метнулся среди леса ног гангстеров. Тощий и оборванный, но, несомненно, с тем же цветом волос и кожи, что у молодой женщины. Он попытался схватиться за ее платье, едва сумев уклониться от стального сапога арбалетчицы. У женщины в белом затрепетали веки, как у просыпающегося лунатика. Арбалетчица выругалась и попыталась поймать мальчишку, но он проскользнул у нее между ног на пустую улицу.

Арбалетчица стрелой указала на гангстера с мордой сутенера, который открывал ей дверцу.

– Кавалера, мать твою! Я вам, мудакам, велела с этим мелким пидором разобраться или нет?

Гангстер, к которому она обратилась, дернулся и встал почти «смирно».

– Ты слышал, что Эшер говорил, если это отродье еще раз около нее появится? Так не стой столбом, блин, в заднице ковыряясь! Взять его! Ты и Кро-Ман. Быстро, мать вашу так и этак!

Она еще оглянулась, злобно скалясь, через плечо, подталкивая свою подопечную к открытой двери, и блеснула здоровенными белыми клыками и глазами цвета вина.

Кавалера и Кро-Ман быстро помчались по улице за мальчиком. У парнишки была фора в полквартала, но у бандитов ноги были вдвое длиннее, и они через несколько секунд его догнали.

Тот, кого звали Кро-Ман, массивный англосакс с квадратной челюстью, сделал подкат и подсек перепуганного мальчишку на асфальт.

– Ну, ты даешь класс, Ман! – прозвенел Кавалера, тощий латино с угреватой кожей. – Может, не надо было тебе бросать футбол?

– Не. Читать не умею. Чтобы остаться в команде, надо было в школу для дебилов. Ну их в жопу. – Кро-Ман осклабился, вставая. Мальчишку он держал за ворот рубашки, подняв над мостовой, как крольчонка. – Что с этим мелким засранцем делать будем?

Кавалера пожал плечами, доставая из-за пояса револьвер тридцать восьмого калибра.

– Ты же слышал, пацан, что Децима говорила?

– А ну отпусти его, сука!

Кро-Ман и Кавалера обернулись на голос. Выругавшись себе под нос, Кро-Ман выпустил мальчишку на асфальт. Ребенок тут же вскочил на ноги и быстро метнулся в тень.

Белый намного постарше, с пегой от седины бородой, с развевающимися серебряными волосами, свисающими почти до пояса, вышел из переулка на улицу, сократив расстояние между собой и бандитами. Если бы не вылинявшая футболка, выцветшие джинсы и высокие ботинки со шнуровкой, он вполне мог бы сойти за Гэндальфа Серого. А обрез у него в руках смотрел уверенно и твердо.

– Вот молодец. Правильно поступил, и вовремя. А ты, с пистолетом, тоже поступишь правильно или как?

– Да пошел ты, старый хрен! – сплюнул Кавалера, очень стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Может, и старый, панк, но обоняние сохранил и засранца за милю чую. Бросай ствол, или я тебе ноги по колено отрежу!

Кавалера закусил губу, чтобы не дрожала. При всей своей браваде он готов был вот-вот заплакать.

– Ну, бля, ты еще пожалеешь, гад ползучий! – предупредил он, бросая револьвер на тротуар. Мальчик, не ожидая приказа, метнулся и подобрал оружие. У него в руках оно казалось злобной огромной игрушкой. – Ты знаешь, бля, с кем ты завелся, мудак? Со «звездниками» ты завелся, кретин, с Эшером!

– Дрожу – аж коленки трясутся. Так, теперь ты, здоровый, – толкни-ка мне ногой свой пистолет!

Кро-Ман, ворча, сделал как ему сказали.

– Была бы у вас, мальчики, хоть половина тех мозгов, что дал вам Бог, вы бы из этого гадючника умотали ко всем чертям и забыли бы, что слышали имя Эшера, – вздохнул бородатый. – Только что-то мне подсказывает: размышления – не ваш конек. Мотайте отсюда, и если я вас еще увижу возле этого пацана, получите из обоих стволов! И предупреждать тогда уже не буду.

Кро-Ман и Кавалера повернулись, будто собираясь идти. Как только старый хиппи с облегчением вздохнул и опустил оружие, они на него бросились. Кро-Ман схватился за ствол, Кавалера нырнул за пацаном.

– Кончай упираться, старик! – осклабился Кро-Ман, показывая кривые зубы. – Кав тебе правильно сказал – ты не с той кодлой завелся.

Пронзительный, высокий крик прорезал ночь – и это не был крик мальчика. Кро-Ман, оглянувшись, успел увидеть, как его друг падает в канаву, и из груди у него торчит рукоять пружинного ножа.

– Кав!

Старый хиппи размахнулся и вдвинул приклад в челюсть верзилы. Кро-Ман отшатнулся с недоуменным видом. Потрогал рукой капающую изо рта кровь и возмущенно посмотрел на старика:

– Больно же!

– Так и было задумано, – пояснил хиппи, изо всей силы вгоняя приклад между глаз Кро-Мана. На этот раз бандит упал и остался лежать.

Бородатый так и стоял на краю тротуара с обрезом в руке, глядя на поверженного им Голиафа. Руки у него дрожали, дышал он часто и прерывисто.

– Смелый, очень смелый поступок. Идиотский, но смелый.

Бородач повернулся на каблуке, вскидывая обрез на стоящую за ним незнакомку. Перед ним предстала женщина лет двадцати с небольшим: драные джинсы, пухлые кроссовки, черная кожаная куртка и зеркальные очки. Одной рукой она держала мальчика, прижавшегося к ее ноге.

– Мадам, право же! – с трудом выдохнул старик, опуская обрез. – Не надо ко мне так подкрадываться!

– Это я лучше всего умею, – ответила она и поставила ребенка на тротуар. Мальчишка стрелой метнулся вперед, обхватил старика тонкими ручонками.

Старый хиппи взъерошил ему волосы, потом отодвинул от себя, глядя с недовольной укоризной.

– Когда ты уходил, я тебе говорил, чтобы ты был поосторожнее? А ты что сделал, Райан? Ты снова пытался увидеть маму?

– Я видел ее, Клауди! На этот раз я даже до нее дотронулся! Она меня по имени назвала!

Бородач закатил глаза:

– Господи Иисусе, пацан! Ты нас обоих под пулю подведешь, если будешь так вышивать!

Незнакомка переступила через растянувшуюся тушу Кро-Мана и наклонилась, чтобы вытащить пружинный нож из груди Кавалеры. Обтирая лезвие об штанину, она, чуть нахмурясь, пошевелила тело Кро-Мана носком сапога.

– Этот еще жив. Я бы на вашем месте пустила ему пулю в сердце.

Бородатый покачал головой:

– Я таким гадством не занимаюсь. Разве что когда деваться некуда.

Женщина пожала плечами:

– Дело ваше.

– Послушайте, леди, я очень благодарен, что вы так вот вступились...

– Благодарности могут подождать. Вы так и собираетесь держать нас всех на тротуаре всю ночь, или пойдем где-нибудь спрячемся? Я подозреваю, что дружки этих горилл уже сюда направляются.

Старик кивнул и подхватил мальчика на руки:

– Вы правы. Лучше нам поторопиться. Я здесь живу недалеко.

Незнакомка пошла за седым хиппи по узкому вонючему переулку, выходящему на параллельную улицу, еще более запущенную, чем Улица-Без-Названия, если только это возможно. Хиппи быстро спустился по ступенькам к подвальной двери обшарпанного жилого дома. Отодвинув мальчишку за спину, он достал из кармана ключи и открыл тяжелую железную дверь. Оказавшись внутри, он стряхнул мальчика со спины и, быстро захлопнув дверь, задвинул засов, сделанный из железнодорожного костыля.

Незнакомка повернулась, оглядывая интерьер подвала. Прихожая была довольно велика и со всех сторон заставлена книгами, кое-как запиханными на узкие полки, которые тянулись вдоль стен до самого потолка. Здесь пахло гнилью старой бумаги и заплесневелой кожи.

Старик с облегчением выдохнул и чуть расслабился, но обрез разряжать не стал. Вместо этого он посмотрел на незнакомку с любопытством.

– Вообще-то у меня правило: здешние люди не должны знать, где я живу. Вы – первая, если не считать мальчика, кого я сюда пустил за многие годы. Так вот, леди, попытаетесь что-нибудь устроить – и я ваши мозги расплескаю по стенам. Только мне бы этого не хотелось, учитывая, что вы спасли этого парнишку и что убирать я терпеть не могу.

– Я это учту.

– Хотелось бы.

– Клауди? – шепнул мальчик, дергая старого хиппи за рубашку. – Клауди?

– Чего, малыш?

– Я хочу печенья.

Старик потрепал преждевременную седину мальчишки.

– Да? Может быть, тогда надо попросить как следует?

Мальчик закатил глаза и демонстративно вздохнул:

– Можно мне взять себе печенья?

– Думаю, да. Только оставь и мне на этот раз!

Он улыбнулся снисходительно, глядя, как мальчик бросился по узкой тропе среди куч книг куда-то в глубь квартиры.

– Это ваш сын?

Хиппи засмеялся и покачал головой.

– Да нет! Не знаю, кто его папочка – и есть ли таковой. Но не мог же я бросить его на улице погибать от голода – а то и хуже.

– А его мать – это та женщина, которую я видела? Которую сопровождает вампирша?

– Одетая в белое?

– Да.

– Да, это и есть Никола. А вампирша эта – такая прикинутая тетка с бирюльками на сиськах и на морде?

– Да.

– Это Децима. Подручная Эшера.

– А кто такой этот Эшер, про которого все тут говорят?

Он посмотрел на нее странно:

– Вы в самом деле не знаете?

– Я недавно в городе. Вы меня не просветите?

– Да, конечно, – только зайдем внутрь. Там можно посидеть, и я за кофе вам расскажу, что знаю.

На кухне было куда уютнее, чем в прихожей, хотя и там книги соперничали за пространство со скудной утварью. Мальчик сидел в углу на поддоне от пакетов молока, держа на коленях сложенную пополам книжку комиксов. Подбородок у него весь был в крошках печенья.

– Извините за беспорядок, – хмыкнул старик, смахивая с единственного стула груду книг в бумажных обложках. – У меня последнее время бывает мало гостей. Обычно я никого не пускаю через порог, но я привык доверять своим инстинктам.

– И что говорят ваши инстинкты обо мне?

Он смотрел на нее долгую секунду, будто пытаясь прочесть что-то, видное только ему.

– Думаю, что вам можно верить. Почему – бог его знает. Надеюсь только, что это у меня не кислотный флэшбэк.

– Ваше доверие для меня комплимент. – Незнакомка взяла книжку журнала «Фэйт», сдула пыль с вылинявшей обложки. – И давно вы здесь живете, если можно спросить? Кстати, я, кажется, не расслышала ваше имя...

– Эдди Мак-Леод. Друзья зовут меня Клауди. Малыша зовут Райан. Фамилию его я не знаю, как и он. И спросить можно: я в Городе Мертвых с конца шестидесятых.

– И здесь всегда было так?

Клауди покачал головой, зажигая газовую плитку.

– Так сурово не всегда было, но жутко было всегда. Понимаете, шесть кварталов Нигде посреди большого города! И Нигде – это и в самом деле Нигде! Слышал я кое-какие байки, что в колониальные времена здесь было убежище для контрабандистов, и с тех пор здесь неофициальная «нейтральная зона» для тех, кто по ту сторону закона.

В Гражданскую здесь болтались сторонники конфедератов и прочие крутые ребята. К концу прошлого века тут полно было иммигрантов и босяков. Я лично здесь оказался где-то в шестьдесят восьмом – перебрался, чтобы откосить от призыва. Холодную зиму я не выношу, так что насчет Канады даже и не задумывался.

Незнакомка удивленно приподняла бровь:

– Вы прячетесь здесь, в Городе Мертвых, уже тридцать лет?

Клауди пожал плечами, насыпая растворимый кофе в щербатые чашки.

– На самом деле уже не прячусь – не от призыва по крайней мере. Несколько лет назад я воспользовался амнистией и на этот счет уже не имею трудностей с законом. Но я привык тут жить, и к тому же вряд ли где-нибудь в стране – или в мире – можно найти такое дешевое жилье. Я же не плачу аренду – никто здесь не платит. Община сквоттеров.

– А откуда вода и электричество?

– Ходят слухи, что у мэрии с Городом Мертвых что-то вроде сделки. Может, для того, чтобы отсюда самое худшее не расползалось по окрестностям.

– Если вас послушать, то удивительно, что здесь больше народу не живет.

– Живет, и еще как. Вы просто их не видите! – Клауди сухо и коротко засмеялся. – Те, кто называет этот угол своим домом, знают, как полезно быть невидимыми. Но верно, здесь уже не столько народу, сколько было когда-то. Город Мертвых всегда брал свою цену за проживание – только такой высокой она никогда еще не была.

– Вы в смысле банд?

– Банды, шманды! Я про тех гадов, что за ними стоят.

– Про вампиров?

Клауди скривился:

– Это слово здесь слышится нечасто. Сами себя они называют «Свои». Да, они тоже были здесь с самого начала. Вот почему это место не переполнено бездомными! Здесь нечисто. Когда я сюда переехал, то сперва не верил рассказам. Но как-то ночью, в семидесятом это было, один из них взял моего друга. У меня на глазах. Я жутко перепугался, но Вьетнама я боялся еще больше, так что просто взял себе за правило после заката оставаться дома. К тому же тогда еще не было так плохо.

Поцарапанный чайник пронзительно засвистел, и Клауди быстро снял его с огня. Продолжая говорить, он стал разливать кипяток по чашкам.

– Очень долго здесь всем заправлял только один кровосос. Синьджон его зовут. А потом где-то лет пять назад заявился сюда этот новый вамп – называет себя Эшером. И тут же они схлестнулись, а этих психов-подростков используют как пушечное мясо!

Мальчики Синьджона – это «черные ложки». Они у него на переднем крае в торговле наркотиками. Ходят слухи, что вся торговля серьезным товаром на Восточном побережье в руках Синьджона. Ребята Эшера – это банда Пяти Углов. Они себя называют «звездниками». Занимаются в основном торговлей оружием. Эшер в этом деле большой человек. Все что угодно – от дамских пистолетиков до самонаводящихся ракет, если параши не врут. И я бы не стал ручаться, что термоядерные бомбы ему не под силу. Как только солнце садится, здесь последние признаки «нормальности» исчезают начисто, и высовываться наружу можно только на свой риск. Хотя и днем ненамного безопаснее, зато под солнцем хотя бы Своих на улицах нету.

Незнакомка кивнула на Райана, который бросил свой комикс и свернулся на куче старых одеял под умывальником.

– А что там с его матерью?

Клауди приложился к своей чашке и скривился.

– Ее зовут Никола. Была экзотической танцовщицей в клубе «Розовый пони» – это за несколько кварталов от Города Мертвых. Наверное, хорошо танцевала, потому что слух об этом дошел до Эшера. Как-то он явился в клуб посмотреть танец, и следующее, что она помнит, – как он решил сделать ее гвоздем своего шоу. Эшер же первым делом, когда перебрался в Город Мертвых, отобрал у «черных ложек» бар на той стороне улицы и сделал в нем дансинг «Данс макабр». Конечно, она понятия не имела, на что подписывается. Но, наверное, скоро узнала. На следующий день к ней заявились несколько «звездников», заставили быстро собраться и отвезли в крепость Эшера.

– А мальчик?

– Ему нужна была женщина, а не ее ребенок. Его просто бросили – без денег, без родственников, без друзей, что могли бы помочь. Надо отдать парню должное – он силен! Куда сильнее многих, кто вдвое старше. Когда он понял, что мама не вернется, то пошел ее искать – так я на него и наткнулся. Он пасся в мусорном ящике рядом с моим домом. И я знал, что, если я ничего не сделаю, он либо помрет с голоду, либо его убьют гориллы Эшера. Бедняга! Почти все время он наблюдает за домом, где держат его мать, стараясь ее увидеть. – Хиппи поежился, будто от холода, отгоняя какое-то неприятное воспоминание, и протянул гостье вторую чашку. – Прошу прощения! Совсем утратил всякие манеры. Вот ваш кофе. Хотите черный или с молоком?

Незнакомка улыбнулась, не показывая зубов, и жестом отказалась от протянутой чашки.

– Не беспокойтесь, я кофе не пью. – Она встала и склонилась рядом с раковиной, глядя на тонкие и бледные черты мальчика. Протянув руку, она погладила вихор у него на лбу. Мальчик что-то пробормотал во сне и крепче завернулся в одеяло. – Нежить детей не любит – разве что как добычу. Дети неприятно напоминают вампирам, что они застыли во времени, исключены из цепи Природы, недоступны переменам. Хотя на словах вампиры выражают отвращение к способу размножения людей, втайне они завидуют. Мальчику повезло, что Эшер не приказал убить его на месте.

– Ага, – вздохнул Клауди, выливая лишнюю чашку кофе в раковину. – Действительно повезло. – Он подозрительно посмотрел на гостью. – Что-то вы много знаете о вампирах, леди. И я, кажется, не расслышал вашего имени?

Незнакомка встала, обтирая руки об куртку.

– Я его не говорила.

У Клауди резко засосало под ложечкой, волосы на руках и на шее зашевелились.

– Ты из них? – шепнул он, отступая от раковины, пятясь в прихожую, где поставил рядом с дверью обрез. Незнакомка повернулась к нему, но не двинулась с места.

– А, блин! Как я не догадался? Кто твой хозяин? На кого ты работаешь – на Эшера или на Синьджона?

– Я никому не служу, кроме себя.

– Не верю, кровопийца! Или отвечай честно, или выметайся отсюда к хренам собачьим! Я хоть не Ван Хельсинг, но знаю, что, если я тебе башку отстрелю на фиг, ты хрен оживешь!

Незнакомка снова улыбнулась, на этот раз не скрывая клыков.

– Ты действительно смелый. Мы оба знаем, что я тебя могу свалить куда раньше, чем ты дотянешься до ружья, Клауди. Ладно, хорошо. Если я тебе докажу, что я не такая, как другие, – ты меня выслушаешь?

Клауди посмотрел на Райана, спящего под раковиной, потом снова на женщину.

– О'кей.

Незнакомка полезла в карман куртки и достала пружинный нож, которым убила Кавалеру. Рукоятку украшал китайского вида золотой дракон. Палец женщины потер рубиновый глаз дракона, и лезвие выскочило из рукоятки. В тусклом свете нож был похож на замерзшее пламя.

Брови Клауди удивленно поползли вверх.

– Я раньше не рассмотрел – но это же настоящее серебро! И что-то тут еще в нем особенное. У меня от него мурашки ползут по коже.

– Заговорен. Специально против Своих. Для человека, который вроде бы не Ван Хельсинг, ты много знаешь.

– Кто выживает в Городе Мертвых, учится быстро, – сухо ответил он.

– Тогда мне не надо будет тебе объяснять, что это значит.

И она полоснула себя лезвием по левой ладони. Порез был глубоким, темная, почти черная кровь выступила из раны и закапала между пальцами. Потом на глазах Клауди, стоящего разинув рот, края раны стали сходиться, затягиваться, оставив шрам, пульсировавший яркой краснотой секунду или две. Потом он резко побледнел и исчез.

Клауди сдвинул брови:

– Леди, кто вы, черт побери?

Незнакомка пожала плечами, защелкивая лезвие обратно в рукоять.

– Долго рассказывать. Пока что запомни одно: есть не один вид вампиров, мой друг. И не один вид охотников за вампирами.