Текст книги "Крысолов"

– Ты устала? – мягко спросил он.

Девочка молча покачала головой. Он повернулся и попробовал открыть окно; не вдруг ему удалось сдвинуть раму и впустить струю теплого, но все-таки свежего воздуха.

Наконец шофер взобрался на свое сиденье, и перегруженная машина тяжело выехала с площади.

На ходу в автобусе стало не так душно.

Раза два он останавливался, и на крышу забирались новые пассажиры, но вот наконец город остался позади. Поехали по длинным, прямым французским дорогам, пыльным и разбитым. Пыль тучей окружала тяжелую машину, врывалась в открытое окно, садилась на лица и одежду. Ронни стоял у колен старика и жадно, не отрываясь глядел в окно; Хоуард с трудом повернул Шейлу у себя на коленях так, чтобы и она тоже могла смотреть в окно.

Роза вдруг жалобно вскрикнула. Хоуард оглянулся – бледное лицо девочки приняло зеленоватый оттенок; прежде чем он успел хоть как-то помочь, ее стошнило прямо на пол.

Старика передернуло от брезгливости. Но через минуту вернулось терпение: в таких случаях детям не под силу сдержаться. Роза кашляла и плакала; он достал носовой платок, вытер девочке лицо и попытался ее утешить.

– Pauvre petite chou[26]26
  бедная детка (фр.)


[Закрыть], – смущенно сказал он, – теперь тебе станет лучше. Это жара виновата.

С усилием он подвинул Шейлу и усадил Розу к себе на колени, – теперь и она может смотреть в окно, и ей будет легче дышать. Она все еще горько плакала; Хоуард опять вытер ей глаза и заговорил с ней ласково, как только мог. Великанша соседка безмятежно улыбнулась, ничуть не взволнованная случившимся.

– Укачало вашу девочку, – сказала она на певучем среднефранцузском наречии. – Вроде как на море. Меня всегда тошнило в дороге, когда я была маленькая. Всегда, всегда. И в поезде, и в автобусе, всегда одно и то же. – Она наклонилась: – Sois tranquille, ma petite[27]27
  успокойся, крошка (фр.)


[Закрыть], это все пустяки.

Роза взглянула на соседку и перестала плакать. Уголком носового платка, что был почище, Хоуард вытер ей глаза. Она затихла и, молчаливая, покорная, сидела у него на коленях и смотрела на все, что медленно проплывало за окном.

– Меня никогда не тошнит в автомобиле, – гордо сказал Ронни по-английски. Соседка посмотрела на них с пробудившимся любопытством: до сих пор они говорили по-французски.

Дорога была точно поток, стремящийся на запад. Дряхлые, расхлябанные легковые машины и грузовики, повозки, которые тянули мулы или ослики, до отказа набиты были людьми, жаждущими попасть в Монтаржи. Автобус пробирался сквозь толпу тех, кто шел пешком, – эти толкали ручные тележки, детские коляски, даже тачки, нагруженные всяким скарбом. Хоуард едва верил своим глазам – казалось, вся страна отступает перед неприятельской армией. Женщины, которые еще работали на полях, порой поднимали голову и глядели на странную процессию на большой дороге. Потом снова склонялись к своим овощам: работа не ждет, надо собрать урожай, это куда важнее, чем странный поток, затопивший дорогу…

На полпути к Монтаржи автобус медленно накренился на левый бок. Шофер яростно крутил баранку руля; от левого заднего колеса шел мерный стук. Автобус черепахой дотащился к обочине и остановился.

Шофер вылез и пошел посмотреть, в чем дело. Потом медленно вернулся к двери.

– Un pneu, – кратко объяснил он. – Il faut descendre – tout le monde[28]28
  Шина. Выходите все (фр.)


[Закрыть]. Надо менять колесо.

Хоуард с облегчением вышел. Они просидели взаперти без малого два часа, из них час в пути. Детям жарко, они устали; передышка явно будет им на пользу. Он сводил их, ради приличия по очереди, в ближние кустики; церемония эта не ускользнула от пассажиров, которые теперь окружали автобус. Они подталкивали друг друга локтями:

– C'est un anglais[29]29
  он – англичанин (фр.)


[Закрыть].

Шофер при помощи двоих пассажиров установил под автобусом домкрат и снял колесо, на котором спустила шина. Хоуард немного последил за их работой, потом ему пришло в голову, что это удобный случай дать детям поесть. Он достал сверток с провизией и отвел детей на несколько шагов от дороги, подальше от толпы. Усадил всех троих на зеленую траву в тени под деревом и дал им хлеб с маслом и молоко.

Дорога тянулась на запад, прямая, без единого изгиба. Насколько хватал глаз, она была забита повозками и машинами, все сдвигались в одну сторону. Хоуард смотрел с изумлением, ничего подобного он не видел за всю свою жизнь, – поистине великое переселение целого народа.

Вдруг Роза сказала, что она слышит самолет.

Хоуард машинально обернулся. Но ничего не расслышал.

– Я слышу, – сказал Ронни. – Летит много самолетов.

– И я хочу слушать самолет, – заявила Шейла.

– Глупая, – сказал Ронни. – Их много. Неужели ты не слышишь?

Старик напрягал слух, но тщетно.

– А вы их видите? – спросил он небрежно, но втайне похолодел от страха.

Дети вглядывались в небо.

– Via, – вдруг сказала Роза и показала пальцем. – Trois avions-la.[30]30
  Вон там. Три самолета (фр.)


[Закрыть]

Ронни в волнении обернулся к Хоуарду:

– Они летят прямо к нам! Вы думаете, мы их близко увидим?

– Где они? – спросил Хоуард. – А, вижу. Едва ли они пройдут близко. Видишь, они летят мимо.

– Ну-у, – разочарованно протянул Ронни. – Я хотел посмотреть их поближе.

Самолеты снижались над дорогой мили за две от них. Хоуард ждал, что они приземлятся где-нибудь в полях у дороги, но они не приземлились. Они выровнялись и полетели над самыми вершинами деревьев, по одному с каждой стороны дороги и один позади, посередине. Послышался негромкий частый треск. Старик смотрел и не верил – не может быть…

Потом одна за другой с заднего самолета на дорогу упали пять бомб. Хоуард видел, как от него отделились бомбы, как встали на дороге пять огненных фонтанов, как взлетели в воздух бесформенные странные куски.

– Les Allemands![31]31
  Немцы! (фр.)


[Закрыть] – пронзительно вскрикнула какая-то женщина возле автобуса.

И началось безумие. Шофер маленького «пежо» за полсотни шагов от них заметил переполох в толпе, глянул через плечо – и врезался в повозку впереди, которую волок мул; одно ее колесо развалилось, седоки и поклажа рухнули наземь. Французы, окружавшие автобус, очертя голову кинулись к двери, как будто этот ящик из стекла и фанеры мог стать для них убежищем, и сбились жалкой кучкой у входа. Самолеты теперь мчались прямо на них, пулеметы изрыгали пламя. Задний самолет, сбросив бомбы, пролетел вперед и направо; шедший справа плавно отошел назад и к середине, готовясь в свою очередь бомбить дорогу.

Некогда было что-то делать, куда-то бежать, да и некуда бежать. Хоуард схватил Шейлу и Ронни и, прижав обоих к себе, распластался на земле. И крикнул Розе:

– Ложись! Скорее!

Самолеты были уже над ними – одномоторные темно-зеленые монопланы со странно изогнутыми, низко расположенными крыльями. Те, что шли справа и слева, дали пулеметные очереди по автобусу, средний самолет хлестал дорогу трассирующими пулями. Несколько пуль просвистели над Хоуардом и детьми и взметнули землю и траву в нескольких шагах за ними.

На мгновенье Хоуард увидел стрелка в задней кабине. Это был юнец лет двадцати, не старше, с энергичным загорелым лицом. На нем было желтое кепи какого-то студенческого союза, он стрелял в них – и смеялся.

Два фланговых самолета пролетели мимо, средний был уже совсем близко. Старик видел бомбы, подвешенные в рамах под крылом, и в смертельном страхе ждал – вот сейчас упадут. Бомбы не упали. Самолет пронесся над головой, едва ли не в сотне футов. Хоуард, обмякнув от облегчения, смотрел ему вслед. Он видел – ярдов на триста дальше над дорогой бомбы отделились от самолета и вверх взметнулись обломки. Колесо какой-то повозки проплыло по воздуху, потом упало в поле.

И опять начался тот же изящный, плавный танец: задний самолет менялся местами с левым. Они исчезли вдали, и скоро до Хоуарда донесся грохот – новый груз бомб обрушился на дорогу.

Он выпустил детей и сел на траве. Ронни раскраснелся от волнения.

– Как близко пролетели! – сказал он. – Я их хорошо видел. Ты хорошо видела, Шейла? Слышала, как они стреляли из пулеметов?

Он был в восторге. Шейла оставалась невозмутима.

– Можно мне кусочек апельсина? – спросила она.

– Нет, ты достаточно – поела, – медленно, машинально сказал Хоуард. – Пей молоко. – Он повернулся к Розе и увидел, что та вот-вот расплачется. Он привстал на колени и нагнулся к ней.

– Тебя ушибло? – спросил он по-французски.

Она молча покачала головой.

– Тогда не надо плакать, – сказал он мягко. – Выпей молока. Это будет тебе полезно.

Девочка подняла на него глаза.

– Они вернутся? Мне не нравится, как они трещат.

Старик потрепал ее по плечу.

– Ничего, – сказал он нетвердым голосом. – От треска вреда не будет. Едва ли они вернутся. – Он налил в чашку молока и протянул Розе. – Пей.

Ронни сказал:

– Я не струсил, правда?

– И я не струсила, правда? – эхом отозвалась Шейла.

– Никто не струсил, – терпеливо ответил старик. – Розе не нравится такой треск, но это не значит, что она струсила. – Он посмотрел в сторону автобуса, там собралась небольшая толпа. Похоже, что-то случилось, надо пойти посмотреть. – Вот вам апельсин, – сказал он. – Разделите на три части. Ты почистишь, Роза?

– Mais oui, monsieur[32]32
  конечно, мсье (фр.)


[Закрыть].

Хоуард оставил детей в радостном ожидании лакомства и побрел к автобусу. В толпе стоял крик и гомон; почти все женщины плакали от страха и ярости. Но, к удивлению Хоуарда, жертв не было, только у одной старухи пулей начисто оторвало два пальца на левой руке. Три женщины, привыкшие оказывать первую помощь при несчастьях на полевых работах, довольно ловко перевязывали ее.

Хоуарда поразило, что никто не убит. Десятком пуль с правого самолета прошило кузов автобуса ближе к задней стенке; пули с левого самолета изрешетили передние колеса, шоферскую кабину и радиатор. Но в толпе крестьян, сбившихся у двери, никто не пострадал. Даже пассажиры маленького «пежо» уцелели; только у одной из женщин в повозке, которую прежде тащил мул, оказалось задето бедро. А мул издыхал на дороге.

Хоуард ничем не мог помочь раненым женщинам. Его внимание привлекла мрачная кучка людей, которые окружили шофера автобуса; они подняли капот и уныло глядели на мотор. Старик подошел к ним; он мало смыслил в технике, но и ему стало ясно, что тут неладно. Под мотором расплылась большая лужа воды, из пробоин в радиаторе и цилиндре еще струилась бурая ржавая жидкость.

Один из пассажиров отвернулся и сплюнул.

– Ca ne marche plus[33]33
  больше не пойдет (фр.)


[Закрыть], – сказал он кратко.

Смысл этих слов не сразу дошел до Хоуарда.

– Что же делать? – спросил он шофера. – Будет ли еще автобус?

– Какой дурак его поведет.

Наступило напряженное молчание. Потом шофер сказал:

– Il faut continuer a pied[34]34
  дальше надо идти пешком (фр.)


[Закрыть].

Хоуарду стало ясно, что это – безотрадная истина. Было около четырех часов, и до Монтаржи оставалось двадцать пять километров, то есть пятнадцать миль – меньше, чем до Жуаньи. По дороге от Жуаньи они миновали одну или две деревушки; несомненно, еще одна или две встретятся до Монтаржи. Но едва ли оттуда идут автобусы, и уж наверно там нет гостиницы.

Ужасно, но больше ничего не придумаешь. Ему и детям, видно, предстоит идти пешком до самого Монтаржи.

Хоуард вошел в простреленный автобус и собрал все пожитки – два саквояжа, небольшой чемодан и оставшиеся свертки с едой. Сам он все это далеко не унесет, разве только хоть что-нибудь возьмут дети; понятно, их помощи хватит ненадолго. Шейле ничего не снести; пожалуй, большую часть пути ее самое надо будет нести на руках. И если Ронни и Розе предстоит пройти пятнадцать миль, им надо идти налегке.

Он отнес весь багаж туда, где ждали дети, и опустил на траву. Чемодан тащить не под силу; Хоуард уложил в него все то, без чего можно как-то обойтись, и оставил чемодан в автобусе, – быть может, когда-нибудь каким-нибудь способом удастся его разыскать. Оставались два туго набитых саквояжа и пакеты с едой. Это он снесет сам.

– Мы пойдем в Монтаржи пешком, – объяснил он детям. – Автобус дальше не пойдет.

– Почему не пойдет? – спросил Ронни.

– Что-то случилось с мотором.

– А можно мне посмотреть?

– Не теперь, – твердо сказал Хоуард. – Нам надо сейчас же идти. – Он обернулся к Розе. – Тебе, я знаю, приятней будет идти, чем ехать в автобусе.

– Мне было так плохо, – пожаловалась девочка.

– Там было очень жарко. Теперь тебе лучше?

Роза улыбнулась:

– Да, мсье.

И они пошли по направлению к Монтаржи. Самое жаркое время дня миновало; было еще не прохладно, но идти не трудно. Шли очень медленно, приноравливаясь к шажкам Шейлы. Старик терпеливо брел вперед. Нет смысла докучать детям, поторапливать их; ничего не поделаешь, надо пройти много миль – пусть идут как им удобнее.

Скоро они дошли до того места, где упала вторая партия бомб.

Две большие воронки зияли посреди дороги, еще три – среди деревьев у обочины. Там валялась какая-то разбитая повозка и хлопотали несколько человек; слишком поздно старик спохватился – это место надо было обойти стороной, страшно подумать, что увидят там дети…

Ронни сказал громко, с любопытством:

– Там убитые, мистер Хоуард?

Старик повел их на другую сторону дороги.

– Да, – сказал он негромко. – Надо очень о них пожалеть.

– Можно, я пойду посмотрю?

– Нет, – сказал Хоуард. – Не следует смотреть на мертвых. Им нужен покой.

– Мертвые очень странно выглядят, правда, мистер Хоуард?

Старик не знал, как на это ответить, и молча провел их мимо. Шейла тихонько что-то напевала, ей было не любопытно; Роза перекрестилась, опустила глаза и ускорила шаг.

И опять они медленно бредут по шоссе. Будь здесь боковая дорога, Хоуард свернул бы, но такой дороги нет; Идти в обход можно бы только полями; вернуться в Жуаньи тоже не легче. Лучше уж идти дальше.

Опять они проходили мимо мест, где рвались бомбы, но детей, видно, это не занимало. Хоуард вел их так быстро, как только мог; теперь они подходили туда, где упала последняя партия бомб, наверно, здесь кончится этот парад смерти. Хоуард уже видел это место – в полумиле впереди. На дороге застыли два автомобиля, и, похоже, повалены несколько деревьев.

Медленно, очень медленно они приближались. Одна машина оказалась разбита вдребезги. Это был большой «ситроен»; бомба разорвалась как раз перед ним, радиатор раскололся, ветровое стекло разлетелось в пыль. Да еще прямо на машину повалилось дерево и сплющило крышу так, что она вдавилась в шасси. Дорога была залита кровью.

Четверо мужчин из старого, потрепанного «диона» пытались сдвинуть дерево в сторону и освободить дорогу для своей машины. На траве у обочины, кое-как прикрытое пледом, лежало что-то недвижное.

Мужчины бились над упавшим деревом, тянули, толкали и наконец, приподняв, сняли с разбитой машины, оттащили назад и освободили узкий проход. Отерли потные лбы и втиснулись в свою старую двухместную машину. Хоуард остановился рядом, когда водитель уже взялся за баранку. Спросил вполголоса:

– Убиты?

– А вы как думали? – с горечью ответил тот. – Подлые боши!

Он нажал стартер, и машина, медленно обогнув дерево, двинулась по дороге.

Ярдов через полсотни она остановилась. Один из седоков обернулся и крикнул Хоуарду:

– Эй, вы, с детьми! Gardez le petit gosse![35]35
  Приглядите за малышом! (фр.)


[Закрыть]

Машина опять тронулась. Хоуард в недоумении посмотрел на Розу:

– Что он такое сказал?

– Он сказал, там маленький мальчик, – объяснила Роза.

Хоуард огляделся по сторонам.

– Здесь нет никакого мальчика.

– Тут только мертвые, – сказал Ронни. – Вот они, под брезентом. – И показал пальцем.

Шейла вышла из задумчивости.

– Я хочу посмотреть мертвых.

Старик крепко взял ее за руку.

– Я ведь уже сказал, никто не будет на них смотреть.

Он растерянно озирался. Шейла спросила:

– Тогда можно, я поиграю с мальчиком?

– Здесь нет мальчика, милая.

– Есть. Вон там.

Она показала через дорогу. Там, шагах в двадцати за поваленным деревом, неподвижно стоял мальчуган лет пяти-шести. Он был во всем сером – серые чулки выше колен, серые штанишки и серый свитер. Стоял не шевелясь, будто окаменел, и смотрел в их сторону. Лицо застывшее, мертвенно-бледное, тоже почти серое.

Хоуард посмотрел – и у него перехватило дыхание и еле слышно вырвалось:

– О, господи!

Никогда, за все свои семьдесят лет, он не видел у ребенка такого выражения лица.

Он поспешил к мальчику, дети пошли за ним. Мальчик не шевельнулся, смотрел в упор невидящими глазами. Старик спросил:

– Тебя ранило?

Никакого ответа. Казалось, мальчик не слышал.

– Не бойся, – сказал Хоуард и тяжело опустился на одно колено. – Как тебя зовут?

Никакого ответа. Хоуард оглянулся, не поможет ли кто, но на дороге, как назло, ни одного пешехода. Поваленное дерево медленно объехала машина, за ней другая, потом прошел грузовик, полный усталых, небритых французских солдат. Помощи ждать не от кого.

Старик поднялся на ноги, совершенно растерянный. Он должен идти своей дорогой, не только добраться до Монтаржи, но и увести детей подальше от ужасного раздавленного автомобиля, от зрелища, которое, если они поймут его страшный смысл, будет их преследовать всю жизнь. Не может он оставаться тут ни минуты дольше, чем необходимо. Но нельзя же оставить этого ребенка. В ближайшей деревне или хотя бы в Монтаржи, наверно, есть монастырь; надо будет передать мальчика монахиням.

Он велел детям оставаться на месте и торопливо пошел через дорогу. Приподнял угол пледа. Мужчина и женщина, хорошо одетые, лет тридцати, не старше, были страшно изувечены. Собравшись с духом, Хоуард заставил себя расстегнуть пальто мужчины. Во внутреннем кармане лежал бумажник; старик открыл его и достал документы. Жан Дюшо из Лилля, улица Победы, 8-бис.

Хоуард взял бумажник, какие-то письма и сунул себе в карман; надо будет отдать их первому встречному жандарму. Погибших кто-нибудь похоронит, ему не до того.

Он вернулся к детям. Шейла, смеясь, подбежала к нему.

– Какой смешной мальчик, – сказала она весело. – Он совсем ничего не говорит!

Двое старших отступили и удивленно, с ребяческой настойчивостью разглядывали бледного мальчика в сером, а он все еще смотрел невидящими глазами на разбитую машину. Хоуард опустил саквояжи и свертки, взял Шейлу за руку.

– Не надо его беспокоить, – сказал он. – Наверно, ему сейчас не хочется играть.

– Почему не хочется?

Хоуард не ответил, сказал Розе и Ронни:

– Вы пока понесете по саквояжу. – Потом подошел к мальчику. – Пойдем с нами, хорошо? Мы все идем в Монтаржи.

Никакого ответа, непонятно, слышал ли он.

Минуту Хоуард стоял в растерянности, потом наклонился и взял мальчика за руку. День жаркий, а влажная рука холодна как лед.

– Allons, mon vieux[36]36
  пойдем, дружок (фр.)


[Закрыть], – сказал Хоуард ласково, но твердо. – Пойдем в Монтаржи.

И он направился к шоссе; мальчик в сером пошевелился и мелкими шажками послушно двинулся рядом. Ведя малышей за руки, старик побрел по дороге, двое старших шли следом, каждый со своей ношей.

Их опять и опять обгоняли автомобили, среди легковых машин все чаще появлялись военные грузовики. Не только гражданское население устремилось на запад, множество солдат, видно, двинулось туда же. Грузовики громыхали и скрипели допотопными тяжелыми шинами, скрежетали дряхлыми передачами. Половина была с ацетиленовыми фонарями на радиаторах – то были армейские реликвии 1918 года, двадцать лет простояли они в сараях, в автомобильных парках за казармами, в мирных захолустных городках. Теперь они вновь вышли на дорогу, но уже в другом направлении.

Пыль, поднятая машинами, очень досаждала детям. От жары и долгой ходьбы они скоро начали уставать; Ронни пожаловался, что саквояж оттянул ему руку, а Шейла попросила пить, но молока больше не было. Роза сказала, что она натерла ногу. Только тихий маленький мальчик в сером шел не жалуясь.

Хоуард как мог старался развлечь своих подопечных, но они явно утомились. Невдалеке впереди показалась ферма; он подошел туда и спросил изможденную старуху у порога, не продаст ли она немного молока. Она ответила, что молока нет, тогда он попросил воды для детей. Старуха провела их к колодцу во дворе, неподалеку от навозной кучи, и набрала ведро воды; Хоуард подавил брезгливость и опасения, и все напились.

Они немного отдохнули у колодца. В открытом сарае во дворе стояла старая, по-видимому давно заброшенная повозка со сломанным колесом. В ней был свален всевозможный старый хлам, и среди этого хлама виднелось нечто похожее на детскую коляску.

Хоуард подошел ближе, старуха зорче коршуна следила за ним. Да, в самом деле, детская коляска, ей, должно быть, лет сорок, а то и все пятьдесят, она вся в грязи, одна рессора сломана. И все же это коляска. Хоуард отошел к старухе и стал торговаться с нею.

Через десять минут за сто пятьдесят франков он приобрел эту коляску. Старуха дала ему в придачу лохматый обрывок веревки, и Хоуард ухитрился закрепить сломанную рессору. Раньше в коляске гнездились куры и заляпали ее пометом; Хоуард велел Ронни и Розе нарвать полные горсти травы и оттереть все это. Когда они кончили, он не без удовлетворения осмотрел покупку. Она была все еще грязная и обошлась очень дорого, но решала многие нелегкие задачи.

Он купил у старухи немного хлеба и уложил вместе с багажом в коляску. К его удивлению, никто из детей не захотел ехать в коляске, всем хотелось ее везти; пришлось установить очередь.

– Сначала самые маленькие, – сказал он. – Шейла повезет первая.

– Можно, я разуюсь? – спросила Роза. – А то ногам больно.

Хоуард в сомнении помедлил с ответом.

– Думаю, что это неразумно, – сказал он. – Дорога не такая уж гладкая, босиком идти по ней не очень приятно.

– Но, мсье, мы никогда не ходим в башмаках, только вот в Дижоне, – возразила Роза.

Как видно, она вполне привыкла обходиться без обуви. После некоторого колебания Хоуард позволил ей попробовать и убедился, что она свободно и легко ступает даже по камням и выбоинам. Он сунул ее чулки и башмаки в коляску и потратил следующую четверть часа, отклоняя настойчивые просьбы маленьких англичан – им непременно хотелось тоже разуться.

Вскоре Шейла устала толкать коляску.

– Теперь очередь Пьера, – сказала Роза и заботливо наклонилась к малышу в сером. – Ну-ка, Пьер. Возьмись вот так.

Она подвела его к коляске, по-прежнему бледного, отрешенного, положила его руки на облупившуюся фарфоровую рукоятку и начала толкать коляску вместе с ним.

– Откуда ты знаешь, что его зовут Пьер? – спросил Хоуард.

Она посмотрела с удивлением:

– Он сам сказал – тогда, у колодца.

Старик еще не слышал от мальчика ни слова; втайне он боялся даже, что ребенок утратил дар речи. Не впервые подумал он, какая пропасть разделяет его и детей, глубокая пропасть, что лежит между юностью и старостью. Лучше предоставить этого малыша заботам других детей, чем пугать его неловкими, чуждыми ребенку проявлениями сочувствия и расспросами.

Хоуард внимательно наблюдал за этими двумя, пока они катили коляску. Роза, казалось, уже достигла какого-то взаимопонимания с малышом и теперь держалась уверенно. Толкая вместе с ним коляску, она развлекала его, болтала, затевала что-то вроде игры. То пускалась рысцой – и тогда мальчик бежал рядом, то замедляла шаг – и он тоже шел медленно; но в остальном он по-прежнему словно ничего не замечал вокруг. И лицо у него было все такое же застывшее, отрешенное.

– Почему он ничего не говорит, мистер Хоуард? – спросил Ронни. – Какой-то он странный.

– Почему он ничего не говорит? – как эхо, повторила Шейла.

– С ним случилось большое несчастье, – сказал Хоуард. – Постарайтесь быть с ним ласковыми и добрыми.

Минуту они в молчании с этим осваивались. Потом Шейла спросила:

– Мистер Хоуард, а вам тоже надо быть с ним ласковым?

– Ну конечно, – ответил старик. – Всем нам надо быть с ним как можно ласковей.

– А почему вы ему не сделали свисток, как тогда для нас? – в упор спросила Шейла по-французски.

Роза подняла голову:

– Un sifflet?[37]37
  Свисток? (фр.)


[Закрыть]

Ронни объяснил по-французски:

– Он очень здорово делает свистки из дерева. Он делал нам такие в Сидотоне.

Роза так и подпрыгнула от радости:

– Ecoute, Pierre, monsieur va te fabriquer un sifflet[38]38
  слушай, Пьер, мсье смастерит тебе свисток (фр.)


[Закрыть].

Все они смотрели на, Хоуарда сияющими глазами. Ясно было, что для них свисток – лекарство от всех болезней, исцеленье от всех горестей.

– Я совсем не прочь сделать ему свисток, – кротко согласился старик. Он сомневался, что это поможет Пьеру, но хотя бы остальные дети порадуются. – Надо найди подходящее дерево. Нужен куст орешника.

– Un coudrier, – пояснил Ронни. – Cherchons un coudrier.[39]39
  Орешник. Давайте искать орешник (фр.)


[Закрыть]

Вечер был теплый, они шли дальше по шоссе, толкали коляску и поглядывали, нет ли где орешника. Вскоре Хоуард увидел подходящий куст. С фермы они вышли уже три четверти часа назад, детям пора отдохнуть; Хоуард подошел к кустарнику и срезал перочинным ножом прямой сучок. Потом отвел детей в сторону, подальше от потока машин, усадил на траву и дал им разделить апельсин. Трое детей завороженно следили, как он трудится над сучком, и даже почти забыли про апельсин. Роза обняла за плечи мальчика в сером; он, казалось, неспособен был на чем-либо сосредоточиться. Даже дольки апельсина надо было совать ему в рот.

Старик закончил работу, сунул вкладыш на место и поднес свисток к губам. Раздался короткий негромкий звук, чистый и ясный.

– Ну, вот, – сказал он. – Это Пьеру.

Роза взяла у него свисток.

– Regarde, Pierre, ce que monsieur t'a fait[40]40
  смотри, Пьер, что для тебя сделал мсье (фр.)


[Закрыть], – и она коротко посвистала. Потом осторожно прижала свисток к губам малыша. – Siffle, Pierre[41]41
  посвисти, Пьер (фр.)


[Закрыть].

И тихий мелодичный свист прозвучал над грохотом грузовиков на дороге.