Текст книги "Семь рек Рима"
Автор книги: Ник. Леймарк
Жанр: Книги о Путешествиях, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Любое сходство живых и умерших людей с персонажами этой книги является случайным и не содержит намерения нанести обиду или вред.
Персонажам тем более не стоит обращать внимания на сходство с людьми. Так или иначе, а все люди умрут. А персонажи, может быть, и не умрут никогда. Будут жить вечно.
Часть первая
Глава первая
– Рим – прекрасное русское слово, – сказал я. – Оно легко превращается в «мир». Война и Рим.
– «Рома» – тоже прекрасное и тоже русское, – засмеялась моя девушка. – Прекрасное имя.
– Именно, – согласился я. – Ведь если читать его наоборот, то получится не менее русское слово «амор». Название города, анаграмма слова «любовь» – что может быть романтичнее?.. а они всё про свой Париж.
– Туда ездят смотреть и умирать.
– Рано еще умирать, – я поцеловал ее. – Пора выходить. Такси внизу.
* * *
История, которую я хочу рассказать, в сущности, совсем простая. Это касается описаний и сравнений – они часто банальны. Едва ли стоит обращать внимание на отдельные детали, которые могут показаться необычными. Странным чаще всего кажется то, чего не видело большинство, а большинство много чего не видело. Убедиться в этом просто – надо всего лишь вспомнить, что приключалось с вами. В случае такого эксперимента вы скоро обнаружите, что вся ваша жизнь от самого ее начала – вещь странная, ведь она совершенно никем и ничем не предусмотрена. Совпадения и повороты ее могут быть поистине волшебными, но это видно только вам. То есть большинство здесь – не оценщик. Впрочем, как и всегда.
Это будет история про любовь. Про обычную любовь. Тем, кто скажет, что обычной любви не бывает, я приведу аналогию с драгоценными металлами. Например, с золотом. Которое именно является самым обычным. И странно будет называть его «великолепным», «ошеломляющим» или, возвышая, еще как-то. Про золото и так все понятно. Так же и возвышать любовь я не вижу никакого смысла. Любовь сама по себе высшая степень.
Я обещаю быть откровенным, и если что-то в повествовании покажется вам неприятным или слишком физиологическим, то это не из-за того, что мне хотелось шокировать. Такую задачу я перед собой не ставил. Лишь есть разноцветные ленты, а есть только прах на губах. Я всего лишь хочу рассказать историю. Она, скорее всего, вас ничему не научит, но такой задачи тоже не было.
Глава вторая
Моя юность выпала на то время, когда быть женатым означало возможность легально заниматься плотской любовью. Препятствия к половой жизни до женитьбы или замужества выглядят сейчас странными, но, говоря откровенно, эта нелепость чрезвычайно усиливала и без того почти безграничное желание. Доступность губит желание – мысль может выглядеть банальной, но в семнадцать лет она показалась бы мне оскорбительной.
Раньше, то есть еще при царе, женились из имущественных видов, и, как ни странно, к этому же вернулись. Моя знакомая Мишель, проживающая в городе Париже, была матерью-одиночкой, выражаясь прежним языком. У нее был любимый с таким же именем – Мишель. Она жить без него не могла. Однако не выходила за него, так как в этом случае сильно теряла в деньгах. О матери-одиночке заботилась Франция, а выйди она за Мишеля, груз ответственности пришлось бы нести ему – ему, который на своих плечах ничего тяжелее зимней куртки никогда не носил.
Он легкомысленно бросил ее ради дочери владельца табачного киоска; ту, в свою очередь, – ради барменши старше его на пять лет. Потом Мишель перестала следить за его судьбой. Друзья звали их МиМи.
Не исключено, что когда он окончательно сядет на финансовую мель, то вновь к ней приползет.
Я женился в очередной раз, когда все проблемы, связанные с деньгами, были уже позади. Сексом мы занимались непрерывно, что совершенно нормально, когда ты только что сильно влюбился. Потерял голову. Опилки в голове загорелись и превратились в искры и взрывы.
Среди трав и лесов, в кабинке для примерки в импозантном берлинском универмаге, естественно – на берегу моря. Мы даже несколько раз проделали нечто гимнастическое и достигли оргазма в позах, которые обычные люди не принимают никогда. Разве что артисты цирка.
Зачем же я тогда женился? У меня было все, я был счастлив и влюблен до такой степени, что мог позволить себе просто так, без всяких сомнений, сделать свою новую девушку богатой. Она это прекрасно понимала.
Ах да – остаются еще дети. Утешение старости. В сорок лет о ней еще не думаешь, и, будучи врачом, я хорошо понимал, что роды могут погубить или изуродовать мою избранницу.
Она выглядела настолько младше меня, что в момент знакомства я уверенно подумал, что это всего на пару раз. Если девушке двадцать пять, а тебе сорок, ты, конечно, можешь с ней переспать, но что делать дальше – не знает никто. Разве что влюбиться.
Когда я влюбился, выяснилось, что ей тоже сорок, и я обрадовался. Так мы стали жить вместе. Кроме перечисленных причин, люди женятся, чтобы просто объявить миру, что они влюблены и счастливы вместе. Когда так много счастья – нормально им делиться. Вот мы и поделились. Банальность, конечно.
Она тоже несколько раз была замужем, что делало ее еще более восхитительной в моих глазах. Необыкновенным образом мы пришли к одним и тем же выводам и стали ценить одни и те же вещи. Я говорю «необыкновенным» потому, что женщина и мужчина все-таки по-разному делают открытия и уверяются в чем-то основательно.
Самым простым примером может служить щедрость. Я с детства обладал этим качеством и не видел ничего странного в том, чтобы отдать другому то, что ему сейчас было нужно больше чем мне. Это качество позволяло мне всегда легко начинать знакомства, мне нравилось отдавать, но иногда я отдавал больше, чем собирался – кажется, по этой причине я потерял одну из своих жен. Хотя, может быть, она даже стала счастлива.
Отдавать, не раздумывая – мужская черта, женщины всегда казались мне склонными к собиранию чего-то личного, неразделимого. Вероятно, именно это традиционно называют тягой к сохранению семьи.
Традиции очень изменились на моих глазах, но это не значит, что они стали какими-то неестественными, как если бы у пса выросла пятая нога. Традиции все время меняются потихоньку в разную сторону, но вот эта тяга к личному богатству, устойчивости всегда представлялась мне очень женской.
Она оказалась лишенной этого качества. Я уверенно и твердо знал, что она никогда не будет удерживать меня, если я захочу уйти. Может, из большой гордости. Я предпочитаю думать, что из щедрости. Нас вместе держала любовь – и только. И она, и я думаем, что, вообще-то, никому ничто не принадлежит. Тем более другой человек.
Вот прошло уже пять лет, как мы живем вместе – я могу уйти в любой момент, но не хочу. Она тоже не уходит – я очень рад этому.
Когда мы познакомились, она показалась мне высокомерной, чрезмерно независимой, она словно не замечала моих шуток, а уже через несколько дней под вечер, когда за окном в Мадриде неожиданно пошел снег, я целовал ее. Одинокая девушка может легко сняться с места и, как птица, отправиться в Мадрид, чтобы что-то переводить там, работать и внимательно смотреть в поисках важного поворота жизни.
Я в то время сам много работал, в отпуске оказался случайно, не брился и был толст. На грани, так выглядят киты, то есть плотными, но, кажется, еще немного, и они лопнут, разбрызгивая пятна жира и воды. Поэтому киты должны опускаться на большие глубины, где огромное давление сжимает их, формируя фигуру.
Словом, я себе не казался некрасивым, но выглядел ужасно. Влюбившись, я сильно похудел и иногда стал думать о проблемах хрупких женщин, которые принимают на себе крупных, толстых, волосатых и глупых мужчин. Почему-то традиционно толстые кажутся всегда глупее худых. Очевидная и недостоверная банальность.
Влюбившись, я стал читать книги, которые прежде никогда не читал, хотя невеждой ни разу не был. Берроуз мне не понравился, но ужасно понравился Буковски – его цинизм радовал, как потеря девственности. Голый человек на голой безразличной земле – это было очень свежее умственное ощущение, умственное и приятное вдвойне, потому что у меня с моей удивительной красоткой было полно денег и времени.
Я едва не потерял ее после снежного вечера в Мадриде, когда мы зажгли свечи и болтали невесть о чем, потому что было непонятно, о чем говорить. Произошла авария – в доме пропало электричество, поэтому пришлось зажечь свечи. Они сыграли свою обычную несложную роль. Они да крепкое вино, которое скрепляло наши губы и языки.
Мне надо было уехать через два дня, которые мы провели вместе – путешествовали на трамвае, ходили по улицам, ели хамон, в котором я как тогда, так и сейчас ничего не понимаю – то есть не отличаю дорогие сорта от самых дешевых. Она отпросилась с работы – там все было как-то необязательно, хотя и в очень красивом здании. Пили вино и целовались. Я еще не знал, что люблю ее.
Через два дня мой отпуск закончился, она проводила меня до автобуса, который должен был отвезти мои пожитки, мои внутренние органы, мой мозг и даже душу в аэропорт. Она осталась на остановке в красном пальто и плакала, глядя мне вслед. Автобус свернул за поворот, она исчезла, и на душе у меня стало легче – я не мог понять, почему она плачет. Тогда я еще был эгоистом. Который хорошо провел время.
Быть эгоистом не скучно и не противно. Ты так думаешь до тех пор, пока не перестаешь им быть.
Любовь – это когда ты обнаруживаешь яркий источник радости. Настолько яркий, что твоя привычная жизнь начинает казаться блеклой. Тобой овладевает беспокойство, которое заканчивается только тогда, когда ты вновь окажешься рядом с источником. Пока ты не войдешь в него. Я приехал домой. И понял, что со мной что-то неладно: передо мной лежала моя плоская жизнь – ничего плохого. И ничего хорошего.
Было много работы после отпуска, и это помогало мне некоторое время держаться на плаву, потому что невозможен роман с девушкой, которая живет так далеко, а я так занят. Кончилось все очень просто, когда она прислала сообщение. Она спрашивала, когда я приеду, я ответил, что завтра, и назавтра вылетел в Мадрид. Можно не верить в существование моря, но если ты его видел, никто не убедит тебя, что его нет.
Когда я прилетел, то понял, что она меня любит. Это было очень лестно. Не то чтобы меня никогда не любили красивые девушки, но это был первый раз, когда она оказалась еще на редкость разумна, независима. У нее было выраженное чувство собственного достоинства – словом, я нашел настоящий бриллиант. Когда в первый вечер по приезду сказал себе все это и смотрел, как она спит, стало ясно, что я пропал. На все сто процентов.
Наш роман состоял из встреч и расставаний. Мы смогли выдержать такой режим несколько лет, хотя это было тяжело – каждый раз от нас как будто отрезали по куску кожи. Было очевидно, что если мы поженимся, то она сможет переехать ко мне, получить вид на жительство в Евросоюзе. Но была еще ее работа. Так и тянулось, пока она наконец не сказала «стоп» и не уволилась. Теперь круглосуточно и круглогодично она находилась в моем распоряжении. Наступило счастье.
Денег от полученного после смерти отца наследства хватало на все. Тем более что я много оперировал и много зарабатывал. Отец в свое время, ни разу меня не спросив, бесцеремонно решил, что я должен стать врачом. Я стал врачом и благодарен отцу, хотя при жизни я его не любил – можно сказать, на дух не переносил. Было пару раз, когда я убил бы его, так я его ненавидел. Теперь он умер, а я остался с профессией, которую он навязал мне, и с его деньгами. Спасибо, папа.
Работа не тяготила меня, но обязательно несколько раз в год мы отправлялись в разные страны. Курортов избегали, там было слишком скучно. Мы объездили всю Азию, а когда пресытились, то стали ездить в Европу, где тоже было скучно. Положение спасали алкоголь и длинные прогулки по старым кварталам вдали от туристов. В Европе полно старых кварталов, где нет туристов.
Несколько раз мы ездили в Ниццу, хотя поначалу само название вызывало у меня отвращение. В Ницце оказалось великолепное море, которое все оправдывало. Такое море бывает только в мечтах. Я бы с удовольствием снова туда поехал, но в этот раз мы решили отправиться в Рим. Я уже не помню почему. Нет, помню. В тот момент, когда мы познакомились и я влюбился, в воображении родилась шикарная картинка – я с такой девушкой именно в Риме. Он удивительно подходил к ней.
Это было эстетически совершенно оправданно – красивая девушка в красивом городе.
Двадцать девятое сентября. Светило солнце, отражаясь от невысохших после дождя гладких лужиц. Я вынес чемоданы и закрыл дверь. Ключ положил поглубже. Мы вернемся через несколько дней, и все это время он не понадобится.
Мы спустились на лифте, машина уже ждала нас.
– В аэропорт, – сказал я, и мы тронулись.
Мою девушку зовут Патриция. Коротко – Пат.
Глава третья
– Конечно, ты мне это уже сто раз рассказывала, – сказал я. – Но почему?
– А тебя почему? – спросила она в ответ.
– У меня обычное русское имя.
– В шестидесятые, когда родители придумывали, как меня назвать, был популярен Ремарк.
– Ах, ну да, – я кивнул. – «Три товарища».
– Хотя если бы выбирала я, – сказала она упрямо, – я бы выбрала имя Люся.
– Ты слишком красивая для такого имени. У тебя вообще иностранная внешность. Пришлось бы называть тебе Люси.
– Все равно лучше, – она отвернулась и стала смотреть в окно.
Из аэропорта Фьюмичино можно выбраться несколькими способами.
На такси – 48 евро за всю машину до центра.
На электропоезде «Леонардо» за четырнадцать евро за билет. Это быстрее всего – полчаса до центрального железнодорожного вокзала Термини. Гарантированно не будет пробок – этот способ еще подходит тем, кто пугается и не ориентируется.
За шесть евро можно доехать на автобусе. Если же вы совсем не спешите – есть еще один способ.
Людей в аэропорту было мало. Здание выглядело рано состарившимся снаружи – как будто это был аэропорт безвестного южного города, а не столицы Итальянской Республики. Мы сели в автобус фирмы «Котрал», который тут же заполнился до отказа.
– Куда едем? – спросила Пат.
Как это обычно бывает, на выезде и въезде в аэропорт автобус сделал сложный пируэт, вроде бы даже вернулся на прежнее место, но вырвался, замелькали крыши, и почти сразу все кончилось, потому что мы встали в пробке на мосту. Под мостом была вода и тянулись вдаль пришвартованные яхты со спущенными парусами.
– Мы едем в Лидо-ди-Остию, – ответил я наконец. – «Лидо» – это то же самое, что «коста», «литораль» или «ривьера».
– Неужели? – удивилась она ровно в тот момент, когда мы снова покатили. – И что же все это значит?
– Взморье, побережье, – я невнимательно следил за бесконечными коричневыми крышами Фьюмичино. – А «остия», тут можно догадаться по созвучию, это ‘устье’, ‘уста’. Тут Тибр впадает в Тирренское море.
– То есть Лидо-ди-Остия – это ‘Уста на взморье’? Ты очень образованный. Ты и дальше планируешь рассказывать мне занимательные факты?
– Нет, – сказал я и посмотрел на ее губы. – Я планирую с тобой целоваться.
– Неплохо бы, – Пат мечтательно улыбнулась. – А теперь скажи – зачем мы едем в Уста? Ты ведь не жадный – могли бы поехать на такси прямо до дома.
Сидевшему напротив человеку было на вид лет тридцать пять. У него было подчеркнуто безразличное лицо, да и вся внешность была как будто стертой. Иногда он исподволь бросал на нас настороженный взгляд, но в ту же секунду лицо его вновь мертвело. Это был удобный сосед.
Я сходил к водителю, чтобы узнать, правильно ли мы едем, а когда вернулся, то услышал на чистом русском языке:
– Не волнуйтесь. Вам надо до «Лидо-Чентро».
– Здорово! – обрадовалась Пат, которая всегда, не стесняясь, заговаривала с людьми. – Вы здесь живете?
– Я даже не помню сколько, – протянул незнакомец и словно захлопнулся. Мне было непонятно, зачем он с нами заговорил.
– В Рим приехали? На отдых? – продолжил он так же неожиданно, как и замолчал. Я кивнул. – Правильно, – совершенно без интонаций продолжил он. – Выгоднее всего из аэропорта ехать до Лидо – это полтора евро. А там сядете на электричку до Рима – это еще евро тридцать. Билет действует сто минут. Успеете.
– Куда? – серьезно спросила Пат. – А вдруг мы не успеем?
Пассажир не поддержал шутку. Автобус покружил по улицам, проехал мимо «Бургер кинга», повернул направо, потом налево и встал рядом со зданием, в котором угадывался вокзал. Вместе с нашим безликим попутчиком мы выбрались под ласковое садящееся солнце.
– Если вам нужен магазин, – сказал он и махнул рукой, мы послушно посмотрели в указанную сторону.
– Ага, – сказала Пат. – Я вижу «Карфур».
– Спасибо, – мы обернулись. Ни вблизи нас, ни на расстоянии, которое можно было окинуть взглядом, никого не было.
– Оказывается, мы разговаривали с пустым местом, – Пат тряхнула короткими рыжими волосами.
Не могу сказать, что именно я почувствовал, но ощущение было неприятным. У меня как будто исчез живот. Кости остались на месте, но все мышцы, кожа, внутренние органы пропали, и ветер теперь дул сквозь меня. Я провел рукой – естественно, все было как обычно. Ветра тоже не было.
– Ты сейчас думаешь? – спросила Пат. – Не надо. Пойдем лучше купим вина.
Если вы любите вино, то вам всегда будет чем заняться в путешествии по Европе. Европа любит вино. Глупо отрицать, что Европа любит крепкие напитки или пиво, но именно вино делает Европу Европой.
В индийском Дели нам попадался отличный ром, в китайском Даляне – отличное пиво, выпивку можно найти даже в Пешаваре, и необязательно на Территории Племен, где можно найти вообще все что угодно. Просто зайдите в вайнбар при дорогой гостинице. Это будет настоящее пойло, но вас утешит и оно – это будет привет с родины.
– Видишь ли, дионисийский, вакхический культ, по сути, создал Европу. Любовная страсть, жизненная сила, толкавшая европейцев в самые дальние уголки планеты, мужественная витальность воинов и, по сути, вся европейская философия – все это взялось из корня виноградной лозы. Хотя ради справедливости скажу, что изначально это был общий средиземноморский культ как к северу от моря, так и к югу с востоком и западом. В общем, со всех сторон.
– Давай решим, что лучше – красное или белое.
– Я еще не закончил, – сказал я, тоже разглядывая бутылки.
– Даже если ты это все сам придумал, – Пат взяла в руку бутылку просекко, – все равно звучит ужасно занудно.
На просекко мы в конце концов и остановились. Это была внушительная полуторалитровая бутылка ценой чуть больше четырех евро. Когда мы вышли на улицу, жарко было даже в майке – самое подходящее вино для такой погоды. С ним может соревноваться португальское винью-верде, но просекко газированное, поэтому в споре выигрывает. Естественно, лишь на мой взгляд.
Мы шли по улице, за нами шла праздная собака, белая с черными пятнами, потом отстала, когда мы свернули к морю.
– Просекко, – сказал я, – происходит от названия деревни на севере Италии.
– Летом здесь должно быть по-настоящему жарко, – проговорила Пат, разглядывая закрытые зеленые деревянные ставни в больших окнах.
– Ледяное просекко льется рекой в жару, – подтвердил я. – А название деревушки происходит от славянского слова ‘просека’.
Пат остановилась и внимательно посмотрела на меня. Я в очередной раз подумал, что таких красивых лиц не бывает.
– Врешь, – сказала она. – Ты все время придумываешь на ходу.
– Но ведь неплохо придумываю, – я поцеловал ее. – Смотри – море.
Берег в Остии выглядит по-свински – сплошные заборы и частные пляжи. Мы пошли на бесплатный городской. Он оказался чистым, с крупным песком и почти пустым. Подальше от воды сидела компания мальчиков и девочек лет семнадцати. У них было много разных бутылок, и им было очень весело. Я хорошо помню, каково это. У воды расположился джентльмен с дредами. У него кроме полной бутылки граппы была еще палатка и расстеленное на песке одеяло. Вечер на берегу Тирренского моря.
– Как будет на итальянском «добрый вечер»? – спросила Пат
– Не знаю, – я снимал джинсы и замешкался с ответом. – Кажется, ‘буона ноче’.
– Эй! – Пат махнула рукой бродяге с дредами. – Как вас там! Буэно…
Бродяга завозился на своем одеяле, косматые, грязные на вид волосы зашевелились, как чьи-то многочисленные пальцы.
– Буоно, – сказал он по-русски. – Я тоже без конца раньше путал. И вам того же, барышня. Очень уж вы красивая. Прямо сердце радуется.
– Завидую я вам, – серьезно сказала ему Пат. – Будете ночевать под звездами на берегу синего моря.
– А вы присоединяетесь, – бродяга похлопал по крутому боку здоровую бутылку с граппой. – Вместе с вашим другом. Места на всех хватит.
– К сожалению, не можем, – сказал Пат с сожалением. – Мы буржуи. И у нас снята дорогая квартира прямо на Эсквилине.
– А тяжело быть буржуем? – заинтересовался дядька.
Я не стал слушать дальше и с восторгом вошел в синюю тирренскую воду.
Вода в Тирренском море в конце сентября – самый первый сорт. Я с удовольствием поплавал, вышел на берег, теперь отправилась купаться Пат. Она отлично плавала и легко обгоняла меня на любой дистанции.
Бродяга оживленно беседовал с двумя неизвестно откуда взявшимися девицами. Они говорили по-итальянски, он удачно шутил – девицы смеялись как ненормальные. Как видно, он твердо решил организовать компанию себе на ночь и явно преуспевал в этом.
Он быстро стал мне неинтересен, я отвернулся и стал любоваться Пат. Она медленно плыла к берегу и улыбалась. Я помог ей выйти из воды.
– Смотри, – сказала она. – И этот исчез.
Я обернулся – действительно, ни бродяги с дредами, ни девиц, голоса которых я слышал все время, не было. На месте была бутылка с граппой. Я заглянул в палатку – там лежали мятые тряпки, но и всё.
– Но ему же негде здесь спрятаться?
– Ты расстроился? – удивилась Пат. – Брось. Открывай вино. Очень хочется пить.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
