Текст книги "Семь рек Рима"

Глава девятая

Когда наш роман с Пат только начинался, самым сложным была вынужденная разлука. Подчас мы могли видеться лишь раз в месяц, и я – было и такое – приезжал к ней на один день, с тем чтобы на следующий уехать. Радость от встречи компенсировала мучительное время в одиночестве.

Мы ездили друг к другу на автобусе, летали на поездах, стремились на самолетах. Тянулась разлука, потом время начинало двигаться быстрее, еще быстрее, и, наконец, вспыхивал свет – объятия, первый поцелуй. Все, что я говорю, звучит банально, но в одиночестве у меня даже сердце билось медленнее.

При встрече, когда рот с трудом прерывался от поцелуев, я рассказывал ей про себя, и от того, что она внимательно меня слушала, жизнь наполнялась новым, свежим смыслом – становилось ясно, что все, что было до сих пор, просто вело к Пат. Она тоже что-то рассказывала, но реже. Мы пили вино и снова забирались в постель.

Я смутно понимал, что если мы начнем жить вместе и прекратится мучительный цикл встреч и расставаний, страсть наша должна поуменьшиться, но этого не произошло. Случилось другое. Если раньше душевная мышца, отвечающая за то, чтобы держать себя в узде, была натренирована и готова, как натянутая струна, то в постоянной неге она расслабилась. Расставаться, даже на короткое время, стало тяжелее. Когда Пат уезжала повидать подруг в чужие города и страны, у меня возникало ощущение, что она исчезала совсем. Я начинал мертветь, и даже кожа у меня на лице натягивалась – я как будто высыхал.

Это печальное недоразумение кончалось с ее появлением. Расставание равно ожиданию: в этом уравнении есть одна важная переменная – длительность ожидания. Я один раз подумал, что если ожидание длится слишком долго, то расставание может стать бесконечным. Превратиться в «навсегда». Мне хотелось, чтобы меня минуло подтверждение этой догадки.

Пино неожиданно и без объяснений высадил меня у Колизея. Я брел среди сонма в основном черноволосых людей и искал среди их истомленных лиц рыжеволосую прекрасную голову Пат. Добравшись до станции метро, я спустился, выбрал, как мне показалось, нужное направление и покатил.

Быстрое движение успокаивает, и я подумал, что никогда не ревновал ее. Мысль эта почему-то преисполнила меня уверенностью в себе и даже гордостью. Как будто не ревновать – это по определению делать что-то замечательное, выигрывать у кого-то.

Не успел я войти в наш темный и прохладный подвальчик, раздеться, принять душ и налить себе первый стакан холодного белого вина, как в дверь позвонили. Это был сюрприз. На пороге стоял Влад.

– Это я, – сказал он. – Можно зайти? Мне надо с вами поговорить.

Он изменился, превратился в другого человека. Невозможно было поверить собственным глазам. Из плотного, надутого, розового, упакованного, как толстая мортаделла, в модный летний костюмчик с животом, запонками и самодовольной миной, бывший муж Пат превратился в сдутый серый мешок.

– Я с ней много раз ездил в Италию, – проговорил он, когда мы прошли через комнаты и расположились в садике с видом на деревья, кусты и кактусы в горшках. – Но почему-то в Риме ни разу не были. Были в паршивой мокрой Венеции, в ненормально дорогом Милане сто раз. Ездили на Сицилию, в Неаполь… а в Рим никогда. И вот, вы знаете…

– Что вам нужно?

Я смотрел на него, на лицо незнакомого мне мужчины, и вдруг подумал, что между нами, вероятно, должно быть какое-то сходство. Ведь, так или иначе, мы действительно выбираем каждый раз кого-то, кто хоть в какой-то степени походит на предыдущего партнера. Или кто-то выбирает нас. Я вспомнил других своих жен и понял, что это не так.

Я смотрел на него и думал, что бывшие муж и жена не должны больше встречаться, потому что все, что они могли сказать и сделать друг для друга плохого или хорошего, они уже сделали, и ворошить золу незачем. Кроме этих банальностей я думал, что если бы так не устал за утро, то с удовольствием бы затеял сейчас скандал и заехал Владу в его пухлое розовое ухо.

– Вы мне неприятны, – сказал я ему и достал бутылку из-под стола. – Будете вино?

Он посмотрел на меня жалобными глазами.

– Зачем вы это пьете это дерьмо? Мне говорили, что вы не бедный. Ладно уж, давайте, – он толчком пододвинул стакан.

– Кто говорил? – солнце должно было пройти зенит, но, видно, зацепилось за что-то наверху и беззаботно не двигалось с места. В этот раз Влад посмотрел на меня не только жалобно, но и изучающе. У него что-то болело – это было очевидно.

– Пат, – сказал он. – Мне сказала Пат.

Я набрал холодного вина в рот и вспомнил, как в школе, а потом в институте нас обучали начаткам философии – в частности, одной теории под названием субъективный идеализм. Из нее следовало, что весь мир вокруг есть лишь создание нашего мозга. Закрыв глаза и проглотив вино, я решил, что когда их открою, то Влада не будет – в конце концов, если я его только что выдумал, то в моей власти его стереть.

Он был на месте и терпеливо ждал, пока я закончу свои эксперименты.

– Вы общались с Пат? – спросил я лениво. Все было как обычно – Пат уезжала и, как будто, исчезала вообще. Потом обязательно возвращалась, и я мог ее осязать – быть уверенным, что она существует на самом деле. Подобная практика полностью укладывалась в другую теорию под названием объективный идеализм.

– Нет, конечно, – Влад дернул толстой щекой. – Я имею в виду, что сказал правду вашему менту – я действительно не видел ее сто лет.

– И что, – я смог улыбнуться, – случайно встретили вчера на улице?

– Нет, – Влад залпом выпил вино и покачал головой. – Она мне позвонила.

* * *

Третий раз произошел в Дамаске, еще до последней войны. Мы путешествовали по Сирии – это было очень интересно. Накануне мы побывали в Маалюле и Саеднае, особенных планов на сегодня не было. Я предложил погулять по городу.

– Мечеть Омейядов, рынок Аль-Хамидия, Прямая улица – она так и называется ‘Ректа’, там крестили апостола Павла, пещера Первой Крови… тебе интересно что-нибудь из этого? – спросил я Пат, которая стояла у окна в удивительном номере, где нас поселили. Потолки в нем были высотой метров семь, окна с деревянными рассохшимися резными ставнями – около трех. За окном виднелся старый город, звучал призыв к молитве, силуэт Пат как будто купался в медового цвета древнем воздухе.

– Нет, – сказала она, не повернувшись, – мечети похожи друг на друга, на базаре будут толкаться и кричать в ухо. Можно было бы прогуляться по улице, но пещера мне кажется интереснее. Расскажи.

– Видишь ли, – я тоже подошел к окну и теперь вместе с Пат любовался видом, – Дамаск якобы самый старый город на земле. Настолько старый, что на горе Касиюн – отсюда ее не видно – якобы находится пещера, где Каин убил Авеля. А поскольку до этого еще никто никого не убивал, то получается, что в пещере пролилась самая первая человеческая кровь. Пещера вскрикнула… словом, там много всяких красивых деталей.

– Ого, – протянула Пат задумчиво, – на такое, конечно, следует посмотреть.

Когда мы добрались до места, где начиналась улица, ведущая к пещере, стало понятно, что своими силами нам понадобится несколько часов, чтобы добраться до нее. Угол, под которым улица поднималась наверх, был очевидно больше сорока пяти градусов.

– Ты же знаешь, – сказала Пат, – бегун или альпинист из меня никогда не получится. Давай-ка поищем машину.

Машина – крошечный грузовичок – нашлась тут же, и за доллар и десять минут нас домчали до места почти что по вертикальной стене. Пат не пожелала сидеть в кабине и стояла рядом со мной в кузове, с восторгом оглядывая стремительно мелькающие дома и людей.

Смотритель был одет в зеленый бархатный халат на белые широкие штаны с длинной свободной рубашкой, туфли с загнутыми концами и белую чалму. На носу у него были круглые очки, вокруг рта – круглая короткая бородка. Он остановил нас у входа в пещеру.

– Вы должны сейчас сосредоточиться, – сказал он серьезно. – Ведь это была самая первая кровь.

– Вы правда верите в это? – также серьезно спросила его Пат. – В Каина с Авелем, в Адама и Еву, в рай и ад?

– Это не имеет никакого значения, – быстро проговорил мужчина, – верю я или нет. Если человек может умереть, значит, все это возможно. Это настраивает на определенный лад. Мне было бы гораздо легче, если бы я твердо знал, что верно обратное.

– Что человек, на самом деле, никогда не умирает? – спросила Пат.

Человек в чалме, как мне показалось, неуловимо быстро кивнул в ответ и улыбнулся.

– Я вижу, что мне нечего вам рассказать. Вы во всем разбираетесь сами. Пойдемте. Сейчас вы увидите отпечаток ладони архангела Гавриила.

* * *

Влад выпил еще стакан вина и сказал, что для начала октября сегодня жарко на удивление.

– Налейте, – попросил он. Мне было не жалко.

– Когда она вам позвонила? – я бросил взгляд под стол и обнаружил его ноги в босоножках, сквозь прорези в которых виднелись удивительно толстые пальцы.

– Вчера днем, – теперь он прихлебывал вино мелкими безостановочными глотками. – Я удивился, конечно. Я правда не виделся с ней после разрыва. Ну, после того, как я ее выгнал.

– Если вы хотите оправдаться, то у вас плохо получается.

– Оправдаться? – Влад скривился. – Неужели вы еще не поняли, что я за человек? Мне абсолютно наплевать на окружающих. Вот и на вас тоже.

– Тогда какого черта вы здесь делаете? – Я начинал сердиться. Первое ощущение, что мой визави чем-то сломлен, глубоко поражен, вдруг показалось мне ошибкой. Похоже, я просто терял время.

– Понимаете, – сказал он, – она так внезапно позвонила вчера и сказала, что если не перезвонит сегодня, то я должен зайти к вам и все рассказать.

– Бред какой-то, – раздражение накатывало все сильнее. – Вы хотите убедить меня в том, что Пат, с которой вы поступили по-свински, через много лет решила обратиться к вам за помощью? Что вы должны мне что-то рассказать? Так начинайте, ради бога!

Вначале Влад покраснел, а потом заговорил, задергался ртом так, что у него полетели наружу вино и слюни.

– Я уже сказал все! Она мне не нужна! Я ее давно не видел! И не видел бы еще сто лет! И не слышал! Но как вы не понимаете?! – он зачем-то схватил себя за уши и сразу сделался похож на беловолосую обезьяну. – Вчера она опасалась, что не сможет мне перезвонить, а сегодня ко мне приходят из полиции и говорят, что она пропала! Какой вывод я могу сделать?!

– Какой? – злость под напором его нелепых эмоций отступила. – Какой вывод? – спросил я.

– Но это же очевидно, – пролепетал Влад и неожиданно побледнел. – Она определенно знала свое будущее. И это будущее с ней произошло. Она умерла, – выдохнул он. – Наверное, это она просила вам передать. Хотя нет. Какую-то чепуху – вроде того, что будет ждать вас.

* * *

– То есть неприятности начались у них сразу, – утвердительно сказала Пат, с удовольствием разглядывая пещеру. – Смотрите, тут зубы.

– Да, – торжественно подтвердил наш провожатый. – Пещера была так потрясена, что хотела на месте уничтожить братоубийцу.

– Это было бы опрометчиво, – рассмеялась Пат, – тогда Адаму и Еве пришлось бы начинать все сначала. Кто знает, смогла бы Ева снова родить. Если нет, тогда и нас с вами не было бы.

– Там, – наш кругленький провожатый показал наверх, – знают все, что было и что будет. Аллах поэтому и послал Джабраила, чтобы он остановил пещеру – Каин остался жив.

– Все-таки странно, что первый человек, которого смогли создать сами люди, оказался таким негодяем. Наверное, это потому что зачали его в раю, а родился он уже здесь.

В пещере было тихо и холодно. Я провел рукой по стене пещеры – она была гладкой, словно вылитой из стекла.

– А все-таки, – спросил я человека в зеленом халате, – зачем там, – я точно также показал пальцем вверх, – решили оставить Каина в живых? Устранили бы сразу – все бы запомнили, что хулиганить нехорошо.

Круглый человечек засмеялся.

– Здесь была другая мысль, – проникновенно произнес он. – Он, – жест вверх, – оставил Каина живым и наложил ему на лоб клеймо из одной буквы своего имени. Если бы не это – мы не знали бы, что есть преступление и что тот, кто его совершил, не избавится от печати.

Мы вышли к теплому воздуху. Провожатый предложил нам выпить чая, а когда мы отказались, церемонно попрощался.

– Вы созданы как единое целое, – сказал он напоследок. – Постарайтесь не терять друг друга.

* * *

От выпитого вина мне захотелось есть. То есть на месте злости теперь поселился голод.

– Все равно не понимаю, что это вы так разнервничались, – сказал я и закурил. – Вы грубиян, которому на всех плевать. Чем вас могла взволновать смерть бывшей жены? – я был очень хладнокровен. – Если с ней действительно что-то случилось.

Солнце, внезапно сорвавшись со своего места на самом верху, неожиданно быстро покатилось вниз. Казалось, оно сейчас шлепнется на землю и как резиновый мяч станет подпрыгивать на линии горизонта. Я рассматривал лицо Влада, который замер в прострации. Лицо его исказилось, на лбу собрались морщины.

– Вы знаете, – спросил я его, – что такое Каинова печать?

Влад встрепенулся и посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Нет, – он дернул плечом. – При чем здесь…

– Это буква «шин», – проговорил я. – Она выглядит примерно как русская «ш», а происходит от финикийской «син», которая выглядит как английская «дабл ю».

– Ну и что? – процедил Влад. – Самое время умничать…

– Каинова печать – это печать преступления, – спокойно продолжил я. – Прямо как морщины на вашем прекрасном лбу. Может быть, это вы убили Пат?