Текст книги "Теория хаоса"

Поездка

В половине третьего следующего дня Энди сидел на ступеньках своего крыльца и ждал черный «Мерседес». Был ли он удивлен полученным от Шелби в девять утра сообщением, в котором говорилось:

Привет, я иду на постановку в Фокс вечером, но моя кузина меня кинула. Хочешь составить компанию?

Точно да.

Но еще больше его поразило, как быстро он согласился.

В 3:34 «Ауди А4», цвет которой Энди мог описать только как обсидиановый, повернула на углу на его улицу. Когда машина притормозила у его дома, желудок Энди как будто подпрыгнул к его горлу. Он видел слишком много фильмов про гангстеров, где красивая машина с тонированными стеклами останавливается, у нее опускаются задние окна, и начинается стрельба.

«Ауди» остановилась. И припарковалась. Энди полностью потерял дар речи, когда голова Шелби Августины появилась со стороны водительской двери.

– Ты идешь? – прокричала она.

Стараясь изображать безразличие, Энди поднялся, машинально отряхнул от пыли одежду и прошел весь двор. Открыл пассажирскую дверь и скользнул на сиденье. Потому что именно так нужно вести себя в машинах такого рода: делать все плавно.

– Ремень, – сказала она, возвращаясь за руль и пристегиваясь сама. Затем она трогается и едет с такой же ужасающе медленной скоростью, как подъезжала.

Между ними отсчитывает секунды неловкое молчание. Энди кашляет. У него на языке вертится вопрос.

– Так… это твоя машина?

– Ага, – она ответила.

– Она… эм… новая? – (В салоне определенно пахло новизной.)

Ее скулы напряглись, но Энди предпочел не замечать этого.

– Кхм.

– Ох.

Пальцы Энди проходятся по деревянным вставкам в двери, и он оглядывает салон. В голову приходит слово для описания: роскошно.

– Это очень круто, Шелби.

Когда она не отвечает и на это, он присматривается к ней. Энди, наверное, никогда не видел, чтобы кто-то так крепко вцеплялся в руль.

– Ты в порядке?

Она вздохнула.

– Я просто… Мы можем не говорить об этом?

– О чем?

– О машине.

– Ох. Вот как… Ладно.

– Прости. Я знаю, что это странно.

Энди не ответил. Ему правда казалось это странным. Но не мог же он прямо это сказать, правда?

Она продолжила:

– Я не могу. Может быть, позже.

– Хорошо, – согласился Энди.

– Сейчас сменить тему для нас обоих будет правильным решением.

– Ладно. – (Почему девушки такие… загадочные?) – Какое твое второе имя? – спросил он.

Шелби улыбнулась со своими привычными ямочками. Напряжение сразу пропало, и Энди понял, что отлично угадал с темой.

– Камилла. Почему ты спрашиваешь?

Энди пожал плечами.

– Ты знаешь мое, так что это будет честно.

Он откинулся в мягком кожаном кресле, когда они наконец съехали с его улицы. То, что у Энди занимало 45 секунд, Шелби проехала за 3 минуты. Она слишком серьезно воспринимала знаки ограничения в 30 километров в час. (Хотя они сидели в новенькой «Ауди А4», которая могла разогнаться минимум до 260 километров, Энди подумал об этом, но ничего не сказал.)

Шелби посмотрела налево, затем направо, снова налево, снова направо, налево – других машин вообще не было в пределах видимости – и затем выехала на главную дорогу. Она была самым аккуратным подростком-водителем, которые встречались Энди.

– Прости, я опоздала, – сказала она. – До тебя оказалось ехать дольше, чем я предполагала. Ты знал, что мы фактически соседи?

– Правда?

– Ага, но только если пешком. За твоим домом есть поле, правильно?

– Угу.

– Мой дом на его другой стороне.

Энди был рад, что глаза Шелби были прикованы к дороге. Он точно выглядел так, будто она сказала, что подрабатывает зубной феей. На другом краю поля за домом Энди стоял особняк цвета сахарной ваты. Энди мог видеть из окна своей гостевой комнаты экстравагантный задний фасад и огромный бассейн.

Дом пустовал все время, сколько Энди его помнил, пока в прошлом году его не покрасили.

– Розовый… дом?

– Так точно. Ужасно, не правда ли? – сказала Шелби. – Зачем маме потребовалось покрасить его в цвет размешанного в воде лекарства для желудка, за гранью моего понимания.

Энди захотелось рассмеяться – описание было недалеким от правды. Но он не мог.

– Так…

– Ты хочешь знать, чем занимаются мои родители, да? – Шелби сказала за него.

Энди ничего не сказал (ответом было бы «да»), но ему и не пришлось.

– Мой отец нейрохирург, а моя мама… писательница.

– Писательница?

– Да.

– Почему ты так неуверенно говоришь об этом?

– Потому что я не хочу, чтобы ты спрашивал, о чем она пишет.

Энди засмеялся. Стало еще комфортнее.

– Теперь ты обязана мне сказать.

Шелби бросила на него взгляд и вздохнула. Она была невероятно милой в такие моменты.

– Без осуждений? – спросила она.

– Клянусь жизнью. – Не может же все быть настолько плохо?

– Моя мама пишет урбанистические романы. По четырем из них сняли достаточно успешные блокбастеры, и пятый сейчас в производстве.

– Черт.

– Угу. Ее псевдоним Шонда Креншо.

Энди, вероятно, расслышал неправильно.

– Шонда Креншо? – переспросил он.

– Она самая.

– Ты про ту самую Шонду Креншо, автора «Бандитской любви»?

Шелби подняла бровь, но глаз с дороги не убрала.

– Уолтер Криддл знаком с «Бандитской любовью»?

– Маркус… ты знаешь Маркуса Пейджа, так?

Шелби хмыкнула.

– Хоть кто-нибудь в школе не знает Маркуса Пейджа?

– Туше. Мы с ним ходили в кино на эту экранизацию. Она… довольно яркая.

Шелби засмеялась. Неважно, насколько клишированно это было, Энди начинал сравнивать ее смех со звучанием музыки.

– Я не знала, что вы двое дружите, – сказала она. – Ты кажешься другим.

– Ты хочешь сказать, мол, как у меня может быть второе место по рейтингу оценок в классе, а у него – победа в голосовании «От него, скорее всего, залетит практически вся команда по чирлидингу»?

Она смеется снова.

– Можно и так сказать.

– Мы были в одном отряде скаутов с самого начала.

Они остановились на красном сигнале светофора, и Шелби повернулась к нему.

– Ты точно был «орлом», так?

Почему у него так раскраснелось лицо?

– Да.

– Я так и знала. По мне не скажешь, но я втрескалась к Маркуса.

Энди моментально почувствовал, как к его горлу подступает львиный рык. Но он не смог бы ничего ответить, даже если бы ему заплатили.

– Это полностью несущественно, и у меня нет никакого желания встречаться с ним, – продолжила Шелби. – Я просто подумала, что у нас с ним могли быть милые дети.

Опять: «Девушки. Загадочны. Черт. Их. Побрал».

– Ну, как бы то ни было… – (Энди не верил сам себе, что он сейчас это скажет.) – Маркус мне как брат, но он придурок. Не хочу разбивать тебе сердце, но этот парень на полном серьезе уверен, что женится на Рианне.

Она смеется снова, и Энди становится легче, потому что она смеется над чем-то, что сказал он.

Выкуси, Маркус Пейдж.

Кризис

Поездка в обратную сторону прошла в напряжении. Шелби могла только догадываться, был ли это первый раз, когда Уолтер видел «Богему», потому что с момента, как опустился последний занавес, он выглядел так, будто наблюдал за обрядом экзорцизма.

Он не сказал ни слова за весь путь.

Теперь Шелби завернула к подъезду дома Криддлов. Как только машина полностью остановилась, она повернулась к нему, хотя и сильно нервничала (она правда не хотела влезать в его дела).

– Так, я не уверена, что именно происходит в твоей голове, и я не хочу наседать лишний раз. Но у тебя есть мой номер. Не бойся им воспользоваться, если нужно.

Уолтер посмотрел ей прямо в глаза. И, к полному удивлению Шелби, сказал:

– Ты посидишь со мной вот так немного?

Шелби улыбнулась – несмотря на слегка неподходящий момент.

– С радостью.

Они вышли из машины, дошли до крыльца и присели на крайнюю ступеньку. Он сидел прямо на этом месте, когда она появилась из-за поворота, так что все, казалось, приходит к начальной точке. Как минимум для Шелби.

Они просто сидели и смотрели на лужайку перед домом и на сумеречное небо. Шелби вспомнила, что примерно через пять часов, когда небо будет цвета океанической глубины, Венера, Марс, Сатурн и Юпитер будут видны где-то на востоке позади них. Она было открыла рот, чтобы разбавить напряжение таким позитивным и забавным фактом (хотя бы для нее), но она услышала, как Уолтер рядом с ней сильно втянул носом воздух.

– Том и Энджел правда были влюблены?

Это было совсем не то, что ожидала Шелби.

– Да, – ответила она, улыбаясь от мысли о ее любимой квир-паре в постановках на Бродвее. – Они любили друг друга.

Наступила еще одна пауза в разговоре, и было ясно, что Энди не собирается продолжать говорить, Шелби начала сама:

– Похоже, ты никогда не видел «Богему» до этого?

– Я никогда не слышал о ней.

– Что, правда?

Теперь настала очередь Уолтера улыбаться. От этого у Шелби начало слабеть тревожащее чувство в животе.

– Угу. Никогда не был любителем музыкального театра.

– Ладно. Пожалуй, с этим я соглашусь. Так как оно тебе?

– Я… – Он остановился. Затем он повернулся к ней. –  Ты веришь в Бога, Шелби?

Это вызывает у нее взрыв смеха. Она не могла сдержаться.

– У тебя кризисное состояние, да?

Он обхватывает свою голову руками:

– Ох, ты не представляешь насколько.

– Хочешь поговорить об этом?

– Видишь вон там? – Он указал на что-то на другой стороне улицы. Там был билборд «КРИДДЛ В СЕНАТ» на соседском дворе.

– Ох. Что ж, добро пожаловать в клуб «Моя мама известна»?

Уолтер хмыкнул.

– В моем случае скорее печально известна. Крис Криддл знают за пять вещей: ее любовь к «Святому слову», ее приверженность корпоративному капитализму, ее фанатичную поддержку прав эмбрионов, ее коллекцию оружия и то, что все это поддерживает чернокожая женщина, – сказал он. –  И это еще никто не знает о ее неодобрении отношений между людьми одного… пола. Она держит это в тайне.

Шелби кивнула в ответ. Она все это слышала о конгрессменше – отец Шелби точно не был сторонником матери Уолтера (но ему она это говорить не собиралась). Но сейчас Шелби поняла, что по-настоящему не верит во все сказанное.

– Вся эта «известность» действительно про нее?

– Я не имею понятия, Шелби. Но она изменилась после… весенних каникул.

– Весенних каникул?

– Да.

Дальше он не продолжил. Просто продолжал смотреть на надпись. У Шелби появилось желание пойти и опрокинуть ее, но она решила, что это будет не лучшей идеей, учитывая, что миссис Криддл могла наблюдать из окна кухни или еще что-то.

– Хочешь знать, почему я сомневаюсь насчет машины? – сказала она вместо этого, не веря, что именно эти слова исходят из ее рта. До этого она говорила об этом только с родителями, бабушкой и терапевтом.

– Давай, – ответил Уолтер.

(Черт. Шелби очень надеялась, что не пожалеет об этом.)

– Ну, летом перед моим поступлением моя Биби взяла меня с собой в Индию…

– Стоп, что такое биби?

– Прости. Биби – это мама моего отца. Она индуска, отсюда и поездка в Индию.

– А. Хорошо. Продолжай.

– Вся поездка была тяжелой, потому что до этого я не встречала настоящую бедность, – продолжила Шелби. –  Первую неделю мы провели в Бенгалуру, и то, что я могла видеть трущобы из окна нашего комфортабельного отеля, никак не укладывалось в моей голове. Одно окно выходило на сияющие здания, моллы для туристов и на новенькие машины. А другое на ряды хибар с проржавевшими крышами. И я знала, что в них живут люди, которым не хватает на еду.

– Ох, – смог ответить Уолтер. – Это… мне сложно такое вообразить.

– В конце пребывания мы поехали к Тадж-Махалу, но такая концентрация бедности вокруг заставляла меня думать только о том, что самое посещаемое место в стране буквально является дворцом смерти, – проговорила она. – Когда мы вернулись в многомиллионный особняк моих родителей в Лос-Анджелесе, после перелета первым классом и встречи личным водителем семьи на «Мерседесе» за двести тысяч долларов меня буквально тошнило. Это был мой первый кризис веры. Я подумала, что если Бог – в которого я верю, к слову, – любит всех одинаково, то почему у кого-то есть все, в то время как другие едва сводят концы с концами?

Уолтер промолчал. (Шелби и не ожидала от него ответа.)

– Нет смысла говорить, мне очень некомфортно разъезжать на люксовой иномарке, для которой я ничего не сделала, когда вокруг меня миллиарды людей, работающих на износ, которые едва ли зарабатывают больше 450 долларов в год.

За каждой такой репликой следовал момент тишины, которой Шелби, по правде, была рада. Эти слова давались ей тяжело: вот так говорить с Уолтером действительно помогало, и ей правда не помешал бы друг ее возраста.

Она кое-что не говорила ему (по крайней мере не сейчас): она прекратила заводить дружбу несколько лет назад. Все ее старые друзья сбегали после ее первого такого разговора. И даже после переезда в Лос-Анджелес и перевода в новую школу из-за полученного диагноза она больше не пыталась найти новых.

Кроме… одного раза. И закончилось все не лучшим образом.

– Как ты справилась с этим? – сказал после паузы Уолтер. – С кризисом. Потому что мне кажется, что я близок к этому.

Шелби вздохнула:

– Это прозвучит очень банально, так что обещай, что не будешь смеяться.

– Не буду.

– Ну, эта штука называется молитва о душевном покое. Душевный покой, чтобы принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого. Я прорабатываю это с терапевтом после переезда сюда.

– Ты ходишь к терапевту?

Пульс у Шелби подскочил. Бывает, люди относятся негативно, когда узнают, что ты посещаешь такого специалиста, – но сейчас она постаралась не думать об этом.

– Да, хожу, – ответила она. – Это плохо?

Уолтер хмыкнул.

– Вовсе нет. Я думаю, что мне тоже не помешало бы. Но Крис Криддл не доверяет такого рода вещам.

Шелби не знала, что ей на это ответить. Поэтому она перевела взгляд на часы.

– Черт, уже поздно, – сказала она. – Прости, что приходится на этом остановиться.

Это было одновременно искренне и нет. Ей было нужно еще немного времени, чтобы объясниться с ним. Но также ей стало очень дискомфортно находиться тут.

– Мне надо домой.

– Понимаю.

Он поднялся и протянул ей руку. Когда она была на ногах, он улыбнулся с высоты своего роста.

– Я очень ценю наше время вместе, Шелби.

– Ты очень высокий, – сказала в ответ Шелби. (Очень неловкий флирт.)

Он был как… гусь. Такое слово пришло ей на ум.

– Или ты невысокая?

– Эй, ты начал мне нравиться. Не испорть все.

Он снова улыбнулся. Шелби начала беспокоиться, что ей слишком нравится видеть эту улыбку.

– Могу я проводить вас к автомобилю, мадам? – Он подал ей локоть.

Шелби на мгновение посмотрела на руку Уолтера, затем выдохнула и сказала:

– Я буду абсолютно счастлива, любезный сэр.

И так они пошли вместе.

Это худшее награждение, так, к слову.

Чтобы ты знал, я все еще считаю полной хренью то, что тебе запретили приходить.

И тебе привет.

И ¯_(ツ)_/¯

Уже было достаточно того, что ты накосячил и тебе запретили произносить речь.

Но запретить заходить в здание?

Уверена, что ты можешь пойти с этим в Верховый суд или куда-то еще.

Лол. Не думаю, что это необходимо. Но я ценю твою поддержку.

Откуда у тебя время мне писать? Церемония еще не началась?

Еще как началась. Произносящая речь все болтает о трудностях в учебе.

Как будто они у нее когда-то были…

Эй. Спокойнее. Это не ее вина, что я решил сесть за руль пьяным.

Ладно. Твое место здесь, другого сказать не хочу.

Мне пора. Они начинают вызывать нас.

Мои поздравления, Шелби Камилла Августина.

Все еще не верю, что назвала тебе свое второе имя.

Напишу тебе попозже, ок?

Буду ждать.

Награждение

И когда Квантавиус увидел коричнево-золотые локоны и голубые глаза у ребенка рыжули Тей-Тей, он уже знал: ребенок был не от него.

Белый гангста и здесь нанес удар.

Так закончилась книга «Печенье с мороженым», первая из серии о Белом гангстере от Шонды Креншо и та, которую выбрал для чтения Энди. Когда Шелби написала ему во время церемонии награждения, где ему запретили присутствовать, он хотел сказать ей, что читает книгу ее мамы.

Он только добрался до той части, где Коннор – известный как Белый гангста – находит Тей-Тей на улице под дождем, после того как ее парень Квантавиус вышвырнул ее из дома из-за обвинений в измене (кхм… он был сам нечист на совесть). Но Энди решил подождать с суждениями до конца книги.

Наконец этот момент настал.

«Шелби?» – написал он.

Десять секунд… тридцать… шестьдесят… две минуты… три…

Ответа не было.

И тут родители Энди начали ругаться. Он слышал их через листы картона, которые владелец этого места называл «стенами».

Конфликт нарастал. Ну, в основном из-за мамы. Она в последние дни проводила много времени тут, раньше это было домом дедушки Энди, но теперь служило штаб-квартирой предвыборной кампании его мамы. Честно говоря, он был рад наличию этих стен. В последнее время ему даже не хотелось находиться с ней в одной комнате. Она выражала свое неудовольствие по любому вопросу.

Отец вел себя подобающе и поддерживал ее во всех мероприятиях, чтобы не выносить на публику проблемы внутри брака, но Энди был уверен, что его это тоже сильно утомляет. Особенно учитывая то, что папа придерживался противоположного мнения по каждому из политических заявлений мамы.

Энди откровенно не понимал, как его родители смогли вообще пожениться. Папа был «хорошим парнем». Раньше Энди обижался на отца по причинам, которых он не понимал, но став старше, он стал осознавать, что слушал мамины претензии, которые она произносила, думая, что Энди не слышит. И так как он всегда хотел радовать маму – тоже одно из желаний, которое он не понимал, – то стал воспринимать любые ее слова практически как заповеди.

Но теперь, когда он видел… насколько невыносимой она могла быть – особенно после смерти Эммы, – то стал по-настоящему уважать Чарльза Эндрю Криддла. Он так жалел о том, что не знает, как сказать отцу об этом.

Телефон завибрировал, и Энди от этого подскочил, ударившись головой о низ верхней кровати в этой пародии на комнату. Кровать была сделана для детей: два ее уровня были в форме замка, и с верхней части спускалась горка.

Стены комнаты были покрашены в цвета сказочного леса, и еще тут стояла пластмассовая качающаяся лошадка – вероятно, верный рыцарский скакун – вместе с крайне плоским креслом-мешком в форме дракона.

Место было уникальным.

Потирая ушибленный лоб, он открыл мессенджер:

Уолти Уол-Уол?;)

Ох. Сообщение было подобно прохладному ветерку в жаркий день, звуки родительской ссоры превратились в едва различимый шум на фоне.

Ну как прошло награждение?

Так себе. Ответственный за речь сбежал.

Ответственного выгнали, помнишь? Вождение в нетрезвом виде.

Я все еще считаю это бредом.

Лол, преступление остается преступлением, Шелби.

Да да да. Впрочем, не важно. Так где ты сейчас?

Какой-то «Йи-хаа» городишко на границе Джорджии и Флориды.

Случайно

«Не бывает слишком маленьких городов для моей кампании, если там есть зарегистрированные голоса», – сказала бы конгрессменша.

Хаха! Скучаешь?

Неа. Только что закончил читать «Печенье с мороженым».

*Дальше последовала очень длинная пауза*

Шелби? Ты еще тут?

Нет, не закончил.

Правда. Как думаешь, сможешь достать мне автограф?

Не по-настоящему, прекращай.

Коннор был… мужественным.

И только между нами, но я рад этому. Клоун не заслуживал ее.

Не могу поверить, что ты прочитал это. Мне так стыдно!

Почему? У твоей мамы талант!

Уолтер, книги моей мамы подобны саже.

А можно нормальным языком?

Лол, «сажа» = мусор, отстой, грязь, выбирай любое.

Что для одного мусор, для другого – сокровище.

ЛОЛ!!!

Энди наконец почувствовал себя очень хорошо, потому что она смеялась в голос, полностью капсом с тройным восклицательным знаком. На самом деле он подумал, что девушкам нравится стиль Белого гангсты Коннора.

Уолтер?

Даааа?

Мне нужно кое-что у тебя спросить.

Хорошо…

Только не злись, хорошо?

Хм…

Лол. Что-то это не к добру…

Уолтер, ты гей?

Энди услышал звук «буп» и увидел, что его звонок приняли на той стороне.

– О боже, ты злишься? – произнесла она в первую секунду разговора.

– Нет, я не злюсь. Просто…

Может, ему стоило дать себе несколько минут собраться с мыслями. Потому что они все вперемешку. И сформулировать любое предложение становится трудностью.

– Уолт? – сказала она.

– Что?

– А ты гей?

Энди потер рукой лоб.

– Нет, Шелби. Я не гей.

– Ох.

(Что значит это ох?!)

– Ты что, разочарована?

– Я не разочарована… Просто хотела знать. Ты знаешь, я бы с полным пониманием отнеслась, если бы это было так.

– Шелби, ты пригласила меня на «Богему». Я знаю, что ты бы меня поняла. Но еще раз серьезно: я не гей.

– Ладно.

Наступила еще одна неловкая пауза. Она правда думала, что Энди был геем?! Он так похож? «Почему ты спросила?» – «А?»

– Почему ты так решила?

– Ох… Ты отреагировал на мюзикл достаточно резко. И ты никогда не говорил, почему это так тебя задело. Потом я подумала о взглядах твоей мамы и о всяком. Я знала, что у тебя была девушка, но я не знала причины вашего расставания. И я подумала… Я не знаю. Вдруг все так?

Теперь была очередь Энди смеяться.

– Серьезно?

– Я хочу сказать, что еще мне было подумать?

Неужели они правда об этом говорят?

– Все дело в Энджеле.

– Что?

– Я сейчас про «Богему». Моя реакция была в основном связана с тем, что произошло с Энджелом. Я, эм… Я потерял кое-кого ранее в этом году.

– Ох, прости. Я очень заблуждалась. Мне очень жаль.

Энди вздохнул.

– Все в порядке. Но это правда здорово меня потрепало.

– Наверное, говорить об этом ты не захочешь?

– Да. – Энди почувствовал облегчение от ответа. – Если это нормально.

– Конечно, нормально. Мы не обязаны говорить о том, о чем не хотим.

Однако сейчас нужно было найти тему для разговора. Потому что Энди не был готов вешать трубку.

– А что насчет тебя? – сказал он. – Что насчет твоих предпочтений?

Хотя Энди и был потрясен своей смелостью – кем он сейчас вообще себя считает? – смех на другом конце нарушил крепящееся в нем напряжение.

– Зависит от определения, – ответила она. – Не все определяют это одинаково, знаешь.

Энди на самом деле… не знал этого. Но до его ответа она заговорила снова:

– Хочешь рассказать мне, что было с твоей бывшей девушкой? Ну знаешь, раз уж вы, парни, не расстаетесь, потому что в тайне оказываетесь геями.

(То, как эта девчонка заставляла Энди смеяться, не шло ни в какие сравнения.)

– Ее звали Стефани, – начал он. –  Мы встречались с девятого класса и до прошлого лета…

Он остановился. В этот момент он услышал, как мама выкрикнула что-то оскорбительное и входная дверь хлопнула так сильно, что одна из настенных рамок с драконом свалилась со стены.

Его разум помутился, в то время как воспоминания о неприятных обстоятельствах его расставания со Стеф заполнили все мысли. Это была еще одна причина, почему у Энди были проблемы с конгрессменшей.

Он проглотил слова, которые собирался сказать Шелби.

– У нас ничего не вышло, – прозвучало вместо этого.

– Так теперь ты ждешь «ту самую»?

– Можно и так сказать, – ответил он, благодарный за то, что она уловила его настроение и не стала расспрашивать. –  Тем не менее меня полностью устраивает быть одному. (И не проходить через подобное снова, добавил он про себя.)

– Поняла.

Они снова молчат, но на этот раз все спокойно. Органично.

– Эй, Уолтер? – сказала она.

– Да?

– Спасибо, что нормально отнесся к моему вопросу.

– О том, являюсь ли я геем?

– Да.

– Как бы там ни было, я не думаю, что могу злиться на тебя, Шелби. – Энди тут же пожалел о своих словах и захотел заставить их исчезнуть, потому что они звучали слишком слащаво. Стефани такое не нравилось. –  Я хочу сказать… – он начал оправдываться. –  Последние несколько недель ты была для меня невероятно хорошим другом. Я очень ценю это.

Шелби не отвечала, и пауза начала затягиваться. Пока шли эти секунды, Энди думал, не убила ли его сентиментальность все настроение. И теперь он немного злился на себя за то, что не сумел промолчать.

– Ты считаешь это дружбой, – внезапно произнесла она.

На этот вопрос Энди не рассчитывал.

– Ну… Да? – Он ответил неправильно? –  Я могу относиться как к чему-то другому?

– Нет… дружба – это хорошо, – ответила Шелби. Но уверенной она не звучала. (Что крайне смутило Энди.) – Послушай, мне надо бежать, – сказала она. – Когда ты возвращаешься?

– Завтра.

– Ладно. Дай мне знать, когда ты будешь дома, хорошо?

– Хорошо…

Что, черт побери, сейчас произошло?

– Пока, Уолтер. – Она повесила трубку.

Родители Энди прекратили перепалку какое-то время назад, и поэтому он погрузился в тишину. Он сидел один в подземелье замка двухъярусной кровати, разглядывая сплющенного дракона.

И больше всего он желал, чтобы сейчас было что выпить.