Текст книги "Одно дыхание на двоих"

Ника Никалео
Одно дыхание на двоих

© Хидченко В. А., 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2015

* * *

Моей маме Богдане Хидченко, заслуженной артистке Украины

Но самым опасным врагом, которого ты можешь встретить, будешь всегда ты сам.

Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра

Прыжок в бездну

Виктор переключил на ближний свет и слегка сбросил скорость. Ливень, пеленой застилавший лобовое стекло, повис над дорогой, как плотный занавес из дождя. Двигаться вперед стало очень сложно. Мысли в голове путались. Сбивались где-то в одной части мозга в сюрреалистический клубок без всякой логики. Он занервничал, но словно не по-настоящему. Он отучился злиться долго. Виктор просто моментально забывал о причине своего гнева, а потому напряжение становилось бессмысленным, и уже через мгновение он расслаблялся. Но и состояние его покоя казалось каким-то странным, полуспокойным, нереальным. Разум был омрачен изощренными обидами, которые возникали из ниоткуда и туда же исчезали, не задерживаясь в сознании надолго. Собственно, Виктор не мог с точностью сказать, о чем он думает в конкретный момент времени и что именно он чувствует. Все смешалось: эмоции, воспоминания, действительность. Чертов ливень, он лишь усугублял его крайне неуравновешенное состояние! Виктор не понимал, что с ним происходит и что он должен делать после каждой следующей волны страха. Устав от напряжения, он прекратил бороться с собой, решив, что если им руководит кто-то или что-то, то пусть будет на то его воля. Непосильный самоконтроль полностью истощал сознание.

Мокрая, скользкая горная дорога с ямами да ухабами становилась все более сложной по мере того, как поднималась выше. Хорошо, хоть машин не было. Он сосредоточенно всматривался вперед, но кроме потрепанной грязно-белой линии слева от капота не было видно ни зги. Лишь три-четыре метра форы и… ливневый занавес.

Периодически звонил телефон, но Виктор выхватывал только сыновье «пап!». Горы и обильный, словно тропический, ливень глушили сотовый сигнал. Навигатор тоже вышел из строя.

– Алло? Алло?! Сволочная погода! – в который раз воскликнул Виктор и хотел было уже бросить телефон на сиденье рядом, но тот опять завопил.

– Пап, ты м… слыш…? – наконец донеслось прерывисто.

– Да, говори, сына! Я слышу!

– Ты уже возвращаешься? Мы в реа…ции, маме сдел… промывание же…ка. Слышишь, пап?!

– Я плохо тебя слышу, от-вра-ти-тель-но! Тут непогода. Потоп!

– Не волн…ся! Уже все. Не надо… – И голос растворился в раскате грома от смачно шарахнувшей где-то рядом молнии.

Виктор от неожиданности дернул левой рукой, чуть было не выскочив на встречную. К счастью, на дороге по-прежнему не было ни одного автомобиля. Из сообщения сына он почти ничего не понял. Таню отвезли в реанимацию. О ее отравлении чудовищной дозой снотворного Виктор узнал еще до приезда сюда. Наверно, надо было сразу же вернуться, но он не смог. Он должен был увидеть ее, поговорить. Возможно, надо бы отложить отъезд в Италию из-за попытки самоубийства Татьяны. Это нарушало его планы, но было единственно правильным решением. Он не мог бросить в такой ситуации жену. Это будет нечестно и жестоко по отношению к детям. Виктор поздно понял, что не сможет всего объяснить Виоле. Был убежден, что она не захочет его слушать. Хотя она всегда все принимает и понимает.

Татьяна – женщина не из слабых. Ее отравление выглядело скорее спланированным актом, чем проявлением безволия. В стрессовых ситуациях она всегда умела сконцентрироваться, мыслила холодно и рассудочно, как мужик. Виктору даже на мгновение захотелось, нет он понял, что где-то глубоко, в самом темном уголке своей души, он страстно желал, чтобы никто не узнал о попытке самоубийства жены, никто не появился вовремя. Пусть бы она так и уснула этим добровольно вызванным сном и уже никогда более не просыпалась. Он не чувствовал греховности своего желания. Разве никто и никогда не хотел, чтобы жена исчезла бесследно из его жизни?! Хоть раз, но такое бывает. Но дудки! Нельзя решить одним махом все проблемы.

А Татьяна ему их создавала определенно сознательно. Развод, раздел имущества, ухудшившиеся отношения с сыновьями и постоянные скандалы, истерики, ссоры… Он давно уже перестал чувствовать по отношению к ней хоть что-либо. Она стала для Виктора членом его семьи, как брат или сестра. Татьяна просто была в его жизни как неотъемлемая часть, часть очень обременительная – со своими требованиями и упреками. Хотя он заметил, что до недавнего времени ее не особенно тревожило отсутствие близости, а если она и случалась, то не приносила прежнего внутреннего единения, понимания и гармонии. Возможно, и у нее кто-то был? А может, ей уже ничего не хотелось, кроме удовлетворения ее финансовых потребностей. Второе более очевидно. У Татьяны был надежный моральный стержень. Это он хорошо знал. К тому же она не отличалась особым темпераментом, чтобы быть похотливой. Именно поэтому он и взял ее в жены. Она была надежным бизнес-партнером. На нее можно было рассчитывать в любой момент. Татьяна могла заменить его, поддержать и вести дела не хуже, а иногда даже значительно лучше. Но так было раньше. А затем она обленилась, когда Виктор сам, без помощи ее отца, начал строить свою небольшую империю. Она тешила свое самолюбие перед подругами, чьи мужья не были столь успешными. Могла себе позволить намного больше, чем другие, и этого ей, видимо, было достаточно. Похоже, ее тревожил лишь статус-кво, внешний антураж. Виктор понял это, но совсем не опечалился. Кто же будет заморачиваться из-за того, что у жены развилась гордыня?! Его тоже все устраивало. Так даже удобнее – сбросил обусловленную сумму на карточку и не паришься. Дежурные комплименты, цветы на праздники, дорогие статусные подарки на день рождения, годовщину свадьбы – и ты идеальный муж.

Поэтому теперь, когда он решил уйти, ее страшил крах такой, казалось бы, благополучной жизни. Ее королевство разрушало мощное землетрясение. Виктор забил бы на все, если бы не этот случай с отравлением. Татьяна задействовала последний аргумент, тяжелую артиллерию. Он понимал, что она сознательно манипулирует им, но ничего не мог сделать. Лучше бы она не выжила! И ничего такого убийственного в его мыслях нет. Кто, ну хоть раз, не мечтал, чтобы его жена внезапно умерла и освободила его от своего надоедливого присутствия?! Нет, он не чувствовал себя виноватым. Черта с два! Он искренне и глубоко полюбил другую женщину, настоящую женщину – слабую, но и сильную в своей слабости, нежную, беззащитную и заботливую. Была ли она такой лишь с ним? Он не думал об этом. Знал, что она только его, а желает ее вся публика в зале. И это заводило его еще больше. Как, как она будет жить там, в Италии, без него? Не мог ее отпустить и не хотел, но Танька спутала все карты! «Хитрое чудовище, гадина, ничем не побрезговала!» – мысленно выругался Виктор. Теперь он должен остаться здесь, пока она не встанет на ноги, не придет в себя окончательно. «Вот стерва, все продумала! Задавить ее мало!» – злился Виктор, каждый раз тормозя перед неожиданными волнами неуемного ливня.

Дворники на лобовом стекле не успевали смахивать пелену дождя, как его заливала новая волна. Продолжать езду становилось слишком опасно. Надо было сворачивать на обочину и пережидать, но не здесь, на перевале: с вершины горы мог сойти грязекаменный поток. А эта опасность посерьезнее ливня. Виктор решил не рисковать, а переждать ненастье внизу, около первого же кафе или частного дома.

Виктор уже приближался к высшей точке Яблуницкого перевала, как вдруг неизвестно откуда на дорогу, метрах в пяти перед капотом, выскочил кто-то, похожий на зайца. И уставился на Виктора круглыми, голографически-красными глазами. Он окаменел, его тело мгновенно покрылось холодными капельками пота, вспотели даже ладони. Гром колотил, словно в громадные барабаны, выдерживая паузы лишь на вспышки молний, а зайчонок стоял посреди дороги, поднявшись на задние лапки, и не двигался. Виктор неистово ударил по сигналу, резко выжав тормоза, зная заранее, что его понесет.

Все произошло настолько стремительно, что он не успел адекватно оценить свои действия. Машина буквально вылетела, словно с трамплина, в пропасть вместе с потоком сходившей грязи, сломав парапет, как спичку.

Его разум прояснился одновременно со вспышкой молнии, осветившей невероятно глубокую расселину. Виктору показалось, что на несколько секунд автомобиль замер в воздухе высоко над землей. Но он успел запечатлеть в памяти всю жуткую красоту грозных грозовых Карпат.

Вокруг царила фантастическая атмосфера. Густой белый дым окутывал землю, деревья, дорогу и реку где-то далеко-далеко. С гор устрашающе сползали блестящие черные массы, захватывая с собой деревья, будто кто-то норовил сорвать карпатские леса, как густой махровый халат с горного тела. Кое-где катились огромные валуны, перескакивали через дорогу и падали, раскалываясь, на уровень ниже. И только мелкие звездочки-свечи окон местных домов, которые невозмутимо стояли на месте, напоминали о том, что это не ново, временно, что все всегда проходит.

Виктор вцепился обеими руками в руль, ноги судорожно упирались в педаль тормоза, вдавленную в пол. Его тело напряглось, мышцы будто окаменели перед неизбежным столкновением с землей. Стало очевидным, что это и есть тот самый конец. Страха в его душе не было. Даже если он и не вылетит из машины во время удара, то мгновенно от него погибнет.

И вдруг время на миг остановилось, машина зависла в ослепительном сиянии молнии. Мысли со скоростью света сменяли друг друга…

Вот он, пятилетний малыш, гуляет один по набережной. Море мягкое и теплое, совсем не страшно. Так и хочется искупаться и научиться наконец плавать, а затем показать маме, что он может сам. Уже ножки омывают игривые волны, как вдруг: «Ви-тя… Витасик, стой!» – это кричит мама. «Где же ты был?! Стой, нельзя в воду! Мы тебя полдня ищем! Не лезь, нельзя, сынуля!» Он оборачивается и видит, как она бежит по берегу к нему. У нее ужасно перепуганное лицо, страшные, бездонные черные глаза.

А вот он уже подросток, гоняет на мотоцикле наперегонки с товарищем. Ветер в лицо, смех, они перекликаются, но их голоса глушит рев двигателей старых агрегатов. Дорога узкая, но асфальтированная, вдоль обочины все еще лежит гравий. Неизвестно, каким образом он задевает одним колесом те камни. Его заносит, он начинает падать, заваливая мотоцикл на левый бок, и, тут же разомкнув пальцы рук, отпускает железного коня. Тот, по закону инерции, со скрежетом скользит вперед, оставляя Виктора катиться. Он остро чувствует, как невыносимо печет ободранное на асфальте плечо, заливает горячим теплом левую ногу, но он встает и смеется.

И вдруг видит Таню в свадебном наряде. Она невероятно красива, улыбающаяся и счастливая. Вокруг нее желтое сияние, когда она спускается со львовского Высокого замка, где они делали свадебные фотографии. Он тоже чувствует, что счастлив. И вот у него на коленях уже сидят двое его сыновей, они еще маленькие, ходят в начальную школу. Их фотографирует Таня, дома на террасе.

Мгновенно все тускнеет, а потом и вовсе поглощается тьмой. Но он видит, как Таня вся в белом поднимается в горы. Она перепугана. Дрожит, но крепко держит в руках полотняный мешок, в котором сидит заяц, тот же черный заяц. Вокруг нее вьется какая-то непонятная темная сущность. Танино сердце учащенно колотится, она испугана, чего-то очень боится. Но она любит его, по-настоящему любит. Сейчас он это остро чувствует. И этот факт его совершенно озадачивает, возбуждая глубокое чувство сожаления и неотвратимости.

И тут же где-то совсем рядом ему видится окруженная желтоватым ореолом женщина, которая молится. Ее голос – как песня. Ее слышат… Она смиренно сложила руки, опустила дрожащие веки. Из-под них бегут прозрачные струйки слез. Страстный шепот выдает молитву. Из ее груди также исходит желтоватый свет и тепло. Она необычайно красива и какая-то родная. Он знает, что виноват перед ней. Невероятно виноват, и этого уже тоже не исправить.

И вдруг страшный, жуткий удар, скрежет треснувшего стекла и дикая боль в груди. Картинки исчезли. Остался только роковой, топящий все ливень… Но и тот растворяется во мраке.

Он пришел в сознание уже в больнице. Врач отчаянно лупила его по щекам. Он не чувствовал боли. Напротив, ему казалось, будто ничего не случилось. Будто пригрезилось все это. Тонкая грань между действительностью и фантасмагорией пережитого стерлась. Когда он наконец услышал, что кричала раздраженная медичка, спокойно сказал:

– Прекратите орать. Я вас отлично слышу.

– Почему зрачки глаз расширены? Ты что-то принимаешь? Наркоман?! – никак не могла та угомониться.

– Где я? – устало спросил он.

– В больнице!

– Странно. Во Львове?

– Идиот! Ты во Франковске. Ты что, ни фига не помнишь?! – окрысилась она.

– ?..

– Матвеева. – Женщина сразу же реагирует на низкий мужской голос позади Виктора. – Он в шоковом состоянии. Прекратите немедленно! Вы ему инъекцию сделали?

Она утвердительно кивает головой.

– Вот вам, – большая рука передает исписанный лист бумаги. – Это для Бруцяк из восьмой палаты. Идите, а тут мы сами разберемся.

Он наклоняется над Виктором. Лицо, вызывающее глубокое доверие. Широкие скулы, искренние, добрые глаза, открытый взгляд и большой, в меру мясистый рот. Рядом с ним молодой врач, наверное интерн.

– Не обращайте внимания. Это наша медсестра, – и, вздыхая, добавляет: – Вынуждены держать. Персонала не хватает. Скажите мне, родненький, что вы чувствуете?

– Ничего, – однозначный ответ.

Лицо врача мрачнеет, брови ежатся. Он серьезно над чем-то задумывается и говорит:

– Тогда на рентген. «Ничего» – это нормально в вашем состоянии.

Виктор знал, что организм человека – отлично отлаженная биосистема. И в таких ситуациях мозг посылает сигнал эндокринным железам впрыснуть в кровь гигантскую дозу гормонов. Тогда все внутренние органы переходят в экстремальный режим работы, блокирующий нечеловеческую боль.

Врач без церемоний распахнул рубашку Виктора и прислонил к груди фонендоскоп.

Слева – справа, слева – справа. В груди, кажется, что-то хрустит, как будто там лежит снег на трескучем морозе. Но это всего лишь иллюзия.

– Дышать трудно?

– Да, не хватает воздуха.

Врач пальпирует живот.

– Внутренние органы не повреждены, – констатирует со скрытым удивлением.

– А что со мной?

– Автокатастрофа, родненький. Авария, в которой вы каким-то чудом выжили. А у меня-то обычные, человеческие глаза, а не гамма-лучи, – отделался отговоркой опытный медик. – Ребята, везите этого пациента в рентген-кабинет. И мигом!

На следующее утро, когда приедет жена Виктора, он уже впадет в кому. Откажут легкие, и его подключат к аппарату искусственного дыхания.

Она, дрожащими руками держа листок с диагнозом, прочитает понятные слова:

«Тяжелые комбинированные травмы. Травма позвоночника, а именно Th‑7‑Th‑8 сегмента. Двусторонний пневмоторакс. Тупой ушиб грудной клетки. Большой кровоподтек на уровне грудных сегментов типа А по шкале Френкеля. Посттравматический шок III степени. Сердечная и легочная недостаточность».

Она остолбенеет. Мир содрогнется и превратится в сингулярность, черную дыру, которая уничтожает все.

– Скажите мне, пани Татьяна, ваш муж часто попадал в критические ситуации? – умело выдернет ее из параллельной реальности врач.

– Не понимаю… О чем вы? – шепотом, глотая слезы, переспросит она.

– Он – счастливчик. Обычные люди не выживают в таких авариях. У пана Виктора могущественный ангел-хранитель, как сказали бы верующие люди. Но рано или поздно такое заканчивается.

– Да, он очень везучий человек. Точнее, был до этого, – скажет как будто из потустороннего мира Татьяна, обхватит ладонями голову и, закрыв глаза, спросит: – Прошу вас, доктор, скажите, он будет жить? Мы не пожалеем никаких денег. Никаких!

Несколько мгновений тишины покажутся часами. Врач, собравшись с мыслями, банально сомкнет на столе руки в замок, заложит ногу на ногу, остановит взгляд в дальнем углу своего кабинета и скажет:

– Если бы он был в сознании, я еще что-то смог бы сделать. А сейчас его жизнь в руках Всевышнего.

– Почему вы не провели операцию сразу, как только он поступил? – прошипит Татьяна.

– Он умер бы на операционном столе.

Сыновья по обе стороны поддержат ее, чтобы она не потеряла сознание. Старший покраснеет, уронив скупую мужскую слезу. Младший просто заплачет.

Животный ужас перед неотвратимым сковывает тело и дух, будто железные кандалы. Морозное дыхание смерти становится физически ощутимым и пронизывает насквозь ее угнетенную душу. Мир раскалывается пополам и выплевывает кипящую лаву, испепеляя ее. Разве же она могла знать?! Разве могла представить, что все вот так обернется?!

И, наверное, впервые с тех пор, как себя помнит, у нее начнется истерика. Она зарыдает с надрывом, начнет кусать свои скомканные в кулаки руки, из которых засочится кровь. Она будет рвать на себе волосы. Мысленно проклиная все и всех, а больше всего саму себя. Это бессмысленная жизнь с ее никудышными страстями и единственным важным мерилом всего – смертью. Она будет умолять Господа забрать ее, проклятую. На вопли прибежит молоденькая сестричка и сразу же сделает инъекцию успокоительного.

Никто не властен над чужой судьбой, никто не осмелится вмешаться. Не посмеет оказаться на пути Господа.

– О Боже! – еле слышно прошепчет Татьяна. – Что же делать?! Я не смогу жить дальше? Горе мне горе, страшная беда…

– Ребята, подождите, пожалуйста, маму под кабинетом, – обратится врач к их сыновьям.

Те с пониманием выйдут.

– Это еще не беда, – стуча пальцами по столу, неожиданно сообщит ей нейрохирург, когда на нее окончательно подействует лекарство. – Это будет лучший выход для него в данной ситуации.

– Что? Вы слышите свои слова? Как вы смеете говорить такое мне, его жене? – убийственным взглядом посмотрит она на дерзкого нейрохирурга. – Что это значит, что за грубые манипуляции?

– Смею. Я знаю, о чем говорю, – сурово ответит врач. – Всегда есть шанс. В данном случае он ничтожно мал, просто мизерный. По статистке выживают процентов пять-семь, не больше. У вашего мужа он один из ста, и тот не с наилучшим прогнозом.

– Если есть хоть единственный шанс, вы обязаны, доктор. Нет, я заклинаю вас не дать умереть Виктору. – В ее душе забрезжит призрачная надежда. – Что для этого надо?!

– Я еще не закончил. Послушайте меня внимательно. Сделайте над собой усилие и постарайтесь понять то, что я вам сейчас скажу.

Она притихнет. Эти его слова – в настоящий момент самые важные в жизни.

– Я знаю, что вы броситесь покупать дорогие медикаменты, которые, конечно же, добавляют какой-то уверенности. Но у него чрезвычайно тяжелая травма позвоночника. Простым языком – перелом на участке седьмого и восьмого позвонков. Вероятен разрыв спинного мозга. Вы понимаете, что это значит?!

– Да, немного. Спинной мозг – вязкое вещество. Его клетки быстро отмирают, – прошепчет Татьяна умоляюще и вдруг встрепенется от роковой догадки: – Он никогда не сможет ходить?!

– Не сможет никогда, – прозвучит как приговор.

Она вцепится взглядом в этого еще нестарого, но мудрого врача. Он заметит ее ступор, но все же продолжит:

– Я не уверен, что он хотел бы жить, если бы знал, что его ожидает в новой жизни… Титан в спине, инвалидное кресло, катетер из мочевого пузыря. А что ожидает вас?! Вы станете его прислугой, нянькой… Но ведь вы еще молодая женщина. Подумайте над тем, что я сказал!

– Доктор, сколько надо денег?! Сколько, ну говорите же? Что мне сейчас делать?! Потом я повезу его в лучшие клиники мира и поставлю на ноги, чего бы мне это не стоило.

– Он не встанет на ноги никогда, – повторит, жестко чеканя, врач. – А если и выкарабкается, то это уже будет совсем не тот человек, которого вы знали, – все еще пытается переубедить ее нейрохирург.

– Что для этого нужно?! – Татьяна также твердо проговорит каждое слово.

– Я все понял, – вздохнет врач.

Самый лучший нейрохирург региона возьмет ручку и рецептурные листочки. Он тоже из счастливчиков – за его долгую практику у него еще никогда не умирали пациенты.

Виола

Виола смотрела сквозь зимнее кружево на окне. Этот рисунок был знакомым и новым одновременно, и холодным. В его очертаниях она видела карпатские извилистые реки, заснеженные ели и сосны.

Ее сердце сжималось и трепетало, будто ему было мало места в груди. Там что-то рвалось и клокотало, билось и разрывалось от нестерпимой всеобъемлющей боли.

Это было отчаяние человека, который ничего не мог изменить. Боль человека, который боролся со своим внутренним демоном. И от того ему становилось еще хуже – рыдала сама душа.

А как весело и беззаботно все начиналось… Они наперегонки спускались с вершины Буковеля. «Кто последний, тот вечером дает концерт перед камином!» Виола весело засмеялась. Даже если она и приедет последней, так как рядом спускались старые горнолыжные волки, то спеть пару песен будет ей в радость. Потому что музыка – ее стихия, ее жизнь, ведь Виола – оперная дива.

Мороз почти сразу проник под ее тонкую атласную пижаму. Но взъерошенные мысли запутали это ощущение в противоречиях. То ли ее просто лихорадило от воспоминаний, то ли она действительно промерзла. Виола встрепенулась, когда коснулась своего холодного носа и вошла в комнату с застекленного балкона обычной «сиховской»[1]1
  Сихов – крупнейший жилой массив во Львове.


[Закрыть] панельки во Львове.

Зазвонил домашний телефон.

– Виолка, – сочным низким голосом заговорила трубка. – Доброе утро, девочка моя!

– Здравствуйте, Медея Феликсовна, – почти прошептала Виола. – Я уже собираюсь. Через час, как и договаривались, буду в вашем классе.

– Постой, не спеши, – прервала ее та. – У нас сегодня должно быть прослушивание. Заведующий кафедрой заболел, поэтому попросили меня. Виола, давай перенесем репетицию на завтра, на четыре. Ты сможешь?

– Хорошо, – с облегчением выдохнула молодая женщина. – Спасибо, что перезвонили.

Стройная жгучая брюнетка кошкой прошла в ванную и стала под горячий душ. Ей смертельно захотелось согреться от холода и тремоло в груди.

Струйки воды мягко омывали ее смугловатое и все еще упругое тело. Даже после рождения дочки Виола не потеряла своих девичьих форм. Невысокая, с аккуратными выпуклостями, она была похожа на творение великого скульптора, которому просто чуточку не хватило материала. И он все свои замыслы воплотил в уменьшенном формате. Зато не пожалел красок для завершения образа своей Галатеи. Каштаново-шоколадные вьющиеся волосы ниспадали вдоль овального, с легким румянцем лица с благородным носом. Черные, как уголь, обольстительные глаза озорно глядели из-под четких, раскинутых крыльями бровей.

Первое впечатление о себе Виола всегда оставляла двойственное, даже парадоксальное: магнетически привлекательная молодая женщина, и в то же время высокомерная. Но это было всего лишь первое впечатление. Так она не допускала в свой мир чужаков. Те же, кто прошел испытание временем и ее интуицией при последующем знакомстве, всегда были покорены ее искренностью и доброжелательностью.

Пар поднимался от воды, казалось, испарялись и сами ее мысли. Хотелось зарыться в подушку, накрыться пуховым одеялом, заснуть сладким сном младенца и проснуться легко и радостно, как это было до недавнего времени.

«Нужно срочно с кем-то поговорить!» – ухватилась за спасительную идею измученная Виола. Она завернула волосы в традиционный тюрбан из махрового полотенца и, накинув на себя теплый халат с батареи, набрала номер подруги.

– Привет, Кать! Как у тебя со временем? – заговорила умоляющим тоном.

– Ну, в данный момент у меня пациент, Виол. Случилось что? – Катя, психолог по специальности, сразу почувствовала тревогу.

– Я не знаю. Но ты мне очень нужна, – произнесла Виола, будто заклиная.

– Понятно. Приезжай так часика через два. Потерпишь?

– Отлично. Спасибо, Кать.

– Ну, целую. Держись. – И трубка отключилась.

Пока они говорили, Виоле было как-то уютнее, что ли. Она будто ухватилась за привычную, теплую, будничную вещь, которая не тревожит, не приносит боли. А теперь ее опять окутала тягучая тоска.

Она вставила в CD-плеер диск с оперой «Тоска» Джакомо Пуччини и включила его почти на полную мощность. Ни одно другое произведение из ее богатой коллекции классики не смогло бы так точно отразить ее глубоких душевных переживаний.

Виола начала собираться. Случайно зацепила кипу книг и альбомов. Один из них выпал. Свадебный. Подняла и раскрыла. Она – такая еще юная и он – совсем парнишка! «Теперь так рано не женятся. И правильно делают». А вот он смотрит на нее с недовольством. Почему? Ведь это – свадьба. Ага, вспомнила: шампанское из бокала лишь отпила (горло болело), а ему пришлось бокал опустошить до дна. Не любит этот напиток до сих пор. Хотя была и другая причина для нареканий. Уже тогда не мог или не хотел скрыть свой ворчливый характер. Но Виола по наивности надеялась, что это пройдет.

А вот фотографии с крестин Орыси, их дочурки, Виолиного солнышка. Кажется, что это было недавно. А уже почти пять лет прошло! Какая она здесь еще совсем крошка. И Андриан, кажется, безгранично счастлив, целует Виолу. Так хотел доченьку. И куда это все делось? Почему где-то по дороге жизни рассеялось это ощущение счастья?

Из динамиков зазвучала ария Тоски. Виола заслушалась, а в ее глазах блеснули слезинки. Но она мигом овладела собой, прогнав прочь самоедство, и засобиралась к подруге.

Екатерина арендовала офис в центре города. Без неуместных новомодных ремонтов, лишней бытовой техники. Это было уютное, почти домашнее помещение. Оно должно было не вводить человека в заблуждение своим блеском, а внести в его беспокойный мир умиротворение и гармонию. Настроить клиента на откровенную, искреннюю беседу с профессионалом.

– Привет, прима, – нежно прижала к себе подругу Катя, когда заснеженная Виола запустила в офис морозный дух.

– У меня раскалывается голова! – вместо приветствия пожаловалась Виола.

– Вот уж новость! – иронично улыбнулась психолог. – Гильотину или таблетку аспирина?

Подруга Виолы была последовательницей так называемой гештальттерапии. Одного из современных методов решения проблем, суть которого заключалась в простой квинтэссенции – «здесь и сейчас». Его основной аспект, пожалуй, актуальность. Анализируя человека по пяти сферам жизнедеятельности: физической, духовной, эмоциональной, рациональной и социальной, можно создать его целостный образ. Тогда проблемы, волнующие человека, решались значительно проще. Благодаря этому методу Катя наладила отношения со своей мамой. А ведь до этого она не могла найти с ней взаимопонимания много лет! Благодаря ему же стала успешным практикующим психологом.

– Кофе будешь? Или чай?!

– Давай чай, Катюша, – казалось, безразлично бросила Виола, снимая купленную еще на гастролях в Канаде искусственную, но эффектную шубу под леопарда.

Катюшей подруга становилась тогда, когда Виоле было слишком плохо или очень хорошо. Вообще, она, как и любая актриса, умела скрывать плохое настроение на людях. Но когда эмоции зашкаливали, помогали только беседы с Катюшей. Они всегда общались не как психолог и пациент, а как обычные подруги.

– Как отпраздновали день рождения Андриана? – начала издалека Катя.

– Отпраздновали, – как-то сокрушенно ответила Виола. – Жалко, что ты не смогла прийти.

– Работа. Так что уж прости. Кто был?

– Были все. Пришли даже те, кого я вообще впервые видела. Но это ерунда, конечно, – и, выдохнув, прибавила: – Он ходил за мной, как малый ребенок. Буквально преследовал.

– Кто? Виктор?! – Подруга была в курсе всех последних перипетий в ее жизни.

– Да! – удивленно ответила Виола, как будто это и не мог быть кто-то другой.

– Ну, так чего?! Ты же ему симпатизируешь, – безразлично бросила Катя.

– Но это было уже чересчур. Народ косо смотрел, шептались, посмеиваясь.

– Да ну их! Подумаешь!

– Катюш, я же говорю: это – слишком. Я его предупредила, что не делаю маленьких ремарок.

– И он понял?! – улыбаясь, удивленно вскинула брови Катя.

– Еще бы! Ответил, что и не думал ни о чем таком.

– Ну, вот и чудненько. А ты прям вся разволновалась.

– Я не из-за этого, – прошептала Виола, опустив свои длинные смоляные ресницы.

– Тебя что, это тоже зацепило?! – Катя вытаращила глаза на подругу.

Они молча глядели друг на дружку какое-то время.

– Ты как не слышишь: я больная на всю голову, – вдруг разрыдалась Виола.

– О боже! Подожди, что же ты так бурно реагируешь? Такое бывает. Ну что тут поделаешь. Это – жизнь. Я вообще удивлена, что это с тобой только теперь произошло.

– Почему?!

– Ты очень эмоциональная и темпераментная женщина, к тому же еще и творческая личность, – улыбаясь, искренне ответила Катя.

– Я себя всегда контролирую и не размениваюсь на какие-то рефлексии, – объяснила Виола. – Это мешает.

– А Виктор – очень достойный вариант, – причмокнула Екатерина.

– Вариант?! – взорвалась Виола. – О чем ты говоришь? Какой, к черту, вариант?! У меня семья, и он тоже не одинок, между прочим.

– А брак – это не прививка от чувства, – с улыбкой прошептала опытная подруга.

– И что мне теперь с этим делать? – всхлипнула Виола. – Я не могу ни о чем другом думать, работать, есть, спать, петь, в конце концов!

– О-о, это уже паршиво, – подытожила психолог. – Так сообщи ему, что ты передумала.

– Я не передумала! Этого не может быть. Ты знаешь, как я отношусь к таким вещам. Моя позиция очень жесткая.

– А зачем тебе такие высокие принципы? Кому от этого хорошо? Тебе сейчас хорошо?!

– Невыносимо, – выжала из себя Виола.

– Ну вот. Для чего устраивать самой себе пытки, если должно было быть наоборот? Если приходит настоящее чувство, то это не «просто так». Следовательно, тебе это необходимо. Ты мазохистка, что ли?! За принципы всегда гораздо легче бороться, чем жить согласно им! – и уже полушутя: – Прости, но врач говорит, «если очень-очень хочется, то можно».

В этот миг Виоле показалось, что воздух в помещении сгустился, а время остановилось. И что-то горячее, жгучее начало пульсировать у нее под ложечкой.

– Мне ничего такого не хочется! – вдруг невозмутимо сообщила она.

– Ты меня совсем запутала! То «ни о чем другом думать не могу», а то «не хочется».

– Правильно! – подтвердила она свои слова. – Я могу думать только о нем, вспоминать то, что было. Все. Точка. Как сексуальный партнер он меня абсолютно не интересует!

– Дурочка, это и есть настоящая страсть, – будто открыла ей глаза Катя.

– Я всегда была уверена в том, что страсть – это плотские желания, – отозвалась Виола.

– Да, конечно, есть страстная любовь со всеми последствиями. И когда темнеет в глазах еще в начале каких-то отношений, то это и есть лимеренция, или страсть.