Текст книги "Все мужчины её жизни"

Глава 3. Сон в руку?

Не знаю, который был час, когда Кощей разбудил меня:

– Просыпайся! Я позвал свою группу! Сейчас мы тебе устроим настоящее шоу! – И вышел куда-то.

Я потянулась.

Через распахнутое настежь окно в комнату задувало прохладой. В небе светило солнце – последнее теплое в этом году, как отголосок бабьего лета. С улицы доносился монотонный гвалт, на фоне которого вдруг отчетливо прозвучало: «Валя! Купи мне яблок!» Наверное, кто-то высунулся в соседнее окно и крикнул.

Надо же! И на Арбате – те же яблоки! Я думала, в этих старых дворах уже давным-давно не осталось жильцов. Сплошной бизнес и предпринимательство. Казалось, что все эти коммуналки и огромные кастрюли с борщом остались в далеком прошлом.

Впрочем, что же это я? Пора вставать! Лихо соскочив со своего (будем надеяться) одноразового ложа, я первым делом кинулась к мобильному телефону. Мне не терпелось узнать, что там слышно от Алекса. Может, он тоже грезил сегодняшней ночью о ласках красивой девушки, до неприличия похожей на меня?

«Как там Лысый?» – не стала оригинальничать я. И даже подумала, что сохраню эту фразу в шаблонах.

Пока Оксанка не разродилась, я наспех оделась, свернула постель и стала дожидаться возвращения Кащея. Мне нужно было испросить его дозволения сходить в туалет и помыться.

Вскоре он явился. Одет был по-домашнему: в спортивные штаны и черную свободную майку. Кащей вносил какое-то странное приспособление с длинным проводом.

– Я могу занять ванную? – спросила я.

– Пожалуйста! Тебя проводить?

– Сделай одолжение.

Он вытащил из шкафа чистое полотенце и повел меня куда-то через весь коридор.

– Газовой колонкой пользоваться умеешь? – спросил Кощей, когда мы достигли того, что в этом доме считалось ванной.

– Да знаешь, как-то не доводилось…

– Я тебе включу. Только ты потом воду не заворачивай, а то мы на воздух взлетим.

Он открыл кран, покрутился возле угрожающего вида железной бандуры и, напоследок сказав, где лежат его паста и мыло, ушел.

Господи боже мой! Если бы я знала, что люди с колонками так мучаются, я бы уже какой-нибудь специальный фонд организовала, честное слово. С меня сошло семь потов, прежде чем я смогла нормально помыться. То горячо, то холодно, то напора никакого.

Наконец, заметно посвежев, я вышла из ванной.

Только слышу, за моей спиной какой-то гул нарастает. Я обратно заглядываю, а из колонки пар валит так, что она аж вся ходуном ходит!

– А-а-а! Пожар, люди! Гори-им! – завопила я, несясь по коридору с выпученными глазами.

Из дверей высунулось сразу несколько голов:

– Какой пожар? Где? Вы кто?

Кощей стремглав вышел из своей комнаты. На нем теперь была надета клетчатая рубаха, которая от его стремительного шага раздувалась как парус.

– Нормально все! – заверил он соседей. – Девушка просто колонкой пользоваться не умеет.

Он смело шагнул в опасную зону. Но успокоенные соседи, тем не менее, остались недовольны:

– Понаприводит, прости господи! И так от него житья нет. Всех своей музыкой скоро в дурдом отправит.

Я от такой людской злобы прямо задохнулась.

– Граждане! – говорю. – Чего вы взъелись на одаренного человека? Он, может, свое имя в веках прославит! Потом гордиться будете, что под одной крышей с ним жили!

– Пойдем, – мягко подтолкнул меня к своей комнате вернувшийся Кощей.

Устранив угрозу взрыва, он теперь виделся мне героем спасателем, который, к тому же нацепил на свое лицо нечто вроде улыбки вместо всегдашней своей злобной ухмылочки. Видно, ему моя речь доставила удовольствие!

Потом он возился со своей аппаратурой, весь опутавшись проводами. А я читала эсэмэску от Оксанки.

«Лысый твой свалил в Йорк, на какую-то распродажу. Надо думать, привезет себе оттуда парочку новых костюмов и шиньон из конского волоса».

Дура бестолковая!

Я, улыбаясь, спрятала телефон.

Кощей, закончив с приготовлениями, пристроился со мной рядом. Мы сидели на подоконнике и курили. Он рассказывал историю написания своей первой песни. Это было, когда он учился в девятом классе. Посвящалась песня какому-то единственно знаменитому месту в их городке, откуда он родом.

Неожиданно в дверь постучали. И, когда Кощей отозвался, в комнату вошла хрупкая девушка, несущая в руках сковородку с чем-то шкворчащим. Ничего не сказав, а только бросив на меня быстрый неприязненный взгляд, она положила на колонку разделочную доску. А сверху поставила сковородку.

Взглянув на Кощея, она спросила:

– Хлебушка принести?

– Не, не надо.

Тогда девушка, с присущим ей покорным видом, подобрала брошенное мной полотенце и вышла.

– Кто это? – в изумлении спросила я.

– Это моя жена, – ответил Кощей. И когда мое лицо перекособочилось от удивления, добавил: – Законная.

– А… а… – Я судорожно пыталась подобрать слова. – А Ксюша знает?

– Да, конечно, все девчонки о ней знают! Но всем же очень интересно, как это бывает… ну, с Кощеем? Думают: «Может, жена – это так, а я одна такая – единственная, неповторимая…» Вон, посмотри, сколько их по Арбату ходит! И все каждый вечер стоят мои песни слушают. А на самом деле им только одного надо…

– Ты меня, конечно, извини, – сказала я, – но мне кажется, ты себе льстишь.

– Льщу, ты думаешь? А давай посмотрим! – Он пошире распахнул створку окна и, до половины высунувшись, покрутил головой. Потом сразу же прикрыл окно. – Вот сейчас, жди!

Шурик демонстративно остался стоять возле окна. И когда с ним поравнялась пара каких-то девиц, они, пошушукавшись, закричали:

– Кощей! Ты сегодня выйдешь?

– Не знаю, как настроение будет.

– Выходи! Нам без тебя скучно!

– Да мне-то что? Идите домой, телевизор смотрите!

– Кощей! Ты злобная бяка!

– Вот тебе раз! Да я бы на вашем месте вообще рта не раскрывал!

Девицы, обидевшись, удалились, агрессивно обсуждая что-то между собой. Кощей повернулся ко мне:

– И ты думаешь, они сегодня вечером не появятся? Да я тебе гарантию даю, будут стоять как миленькие.

– Это все, конечно, хорошо и здорово. Но давай договоримся с тобой. Если наша великая затея осуществится, ты будешь любить своих обожателей. Звезда она ведь до тех пор звезда, пока есть люди, которые делают ее таковой. А ты своими выходками всю народную любовь на корню задушишь.

Кощей долго думал, но так ничего и не успел ответить, потому что под окном раздался «лихой, разбойничий свист».

Выглянув, Шурик сказал:

– О, ребята пришли! Погоди, я их встречу внизу… – и вышел.

Воспользовавшись его отсутствием, я решила заглянуть в сковородку. Есть хотелось страшно! Под крышкой оказалось тушеное мясо, с картошкой и помидорами. Я быстро затолкала в себя и того, и другого, и третьего. Почти не жуя, проглотила. Снова набила рот. Потом быстро утерлась влажной салфеткой и плюхнулась обратно на подоконник. Словно никуда с него и не вставала.

Когда в коридоре раздались голоса, я решила, что нужно принять какую-то позу. Я ведь не просто птичий помет на окне. Я – великий продюсер!

Выпрямилась. Положила ногу на ногу. И, сплетя пальцы в замок, принялась постукивать ими о коленку. Мне казалось, это должно выражать некое нетерпение. Дескать, что они себе позволяют! Жду их тут битый час, а у меня, между прочим, каждая минута на счету!

Дверь открылась, я сказала себе: «Дерзай, Чижова!» И громко, отчаянно икнула. Это жаркое посылало мне привет из пищевода. Черт! Только этого еще не хватало!

Первым вошел низкорослый, кудрявый юноша с саксофоном. Он сказал:

– Здравствуйте, меня зовут Александр. Я вообще-то клавишник, но, когда очень нужно, играю на духовых.

– Здрав… ствуйте… – На этот раз икнуть удалось тихо.

Следом появился долговязый субъект устрашающе субтильной наружности.

– Я – Саня. Ударные.

– Мгм, – со значимым видом кивнула я.

Замыкали шествие Кощей и обритый налысо толстячок. Лидер группы сам представил его мне:

– Это – наш басист, Ромик.

– А я Ирина, – похлопала я себя по груди, стараясь тем самым сделать процедуру по переправке пищи как можно неприметней, – ваш новый продюсер. Что же вы, братцы, еще одного Сашу до полного комплекта не добрали?

– Решили, что это слишком обязывает, – пояснил Кощей. – Пришлось бы нам тогда название менять. И стали бы мы, ну… например, бит-квартетом «Шуры-муры»… – Подивившись собственной выдумке, он обратился к товарищам: – Прикиньте, типы! Нас таких объявляют: «На сцене – бит-квартет „Шуры-муры“!»

В ответ тощий Саня издал слабое, но продолжительное:

– Ха-аа-аа-аа…

Вид у него при этом был, как у чахоточного больного, который смеялся последний раз в жизни.

Двое других, очевидно не усмотрев в названии ничего забавного, но понимая, что главного оно решительно не устраивает, покивали:

– Да, уж, позорняк…

Вообще, надо сказать, компания подобралась на удивление разношерстная. Ну, может быть, только Кощей с ударником были вылеплены из одного теста. Эдакие дети андеграунда: «Мама – анархия, папа – стакан портвейна». Ромик выглядел как стопроцентный провинциал. Ему бы бабу потолще да курочек с десяток – и он был бы полностью доволен жизнью. А уж каким ветром сюда занесло интеллигентную кучеряшку, вообще, для меня осталось загадкой.

Музыканты расположились на полу.

Томимая безудержной икотой, я наблюдала, как они подстраиваются друг под друга. Дудят, клацают, бряцают, что-то подкручивают на грифах гитар. Один ударник, оказавшись не у дел, неприкаянно прохаживался кругами. Он то и дело совался со своими советами, но только создавал дополнительные помехи. То шнур из гитары выдернет, то ногу кому-нибудь отдавит. В конце концов довел-таки Кощея.

– Слушай, Саня, заглохни уже!

Я вообще-то не понимала, зачем нужен ударник без барабанов. Взяла и спросила его об этом.

– Да ведь ударная установка громоздкая слишком, – удивился моему вопросу худыш. – Я для сегодняшнего концерта маракасы привез. Мне их один перуанец подарил. Здесь, на Арбате Он их выбросить хотел, а я попросил. Он и отдал. Все равно расколотые…

В доказательство он развернул огромный носовой платок и бережно достал оттуда две расписные деревянные погремушки.

Пока я ими трясла, а ударник несколько невпопад пританцовывал, создавая у меня латиноамериканское настроение, коллектив наконец приготовился.

– Все, Саня! – скомандовал лидер. – Кончай это гонево! Мы начинаем!

Он принес откуда-то высокий табурет. Влез на него, оказавшись со мной лицом к лицу. И, пробежавшись пальцами по струнам, сказал:

– Я хотел бы начать свое выступление с лирических композиций… – Повернувшись вполоборота к стоящей позади него команде, предупредил: – Ромик! Давай с «Бездушного кумира»!

Музыканты заиграли вступление.

Собственно, играли из них только двое – сам Кощей и басист. Ударник же извивался, потрясая перед собой маракасами, но их звука я не слышала. А Курчавенький и вовсе ничего не делал. Стоял с саксофоном в руках и жутко гримасничал. Вероятно, чтоб не скучать, разминал мышцы лица.

Глядя прямо на меня, Кощей запел:

 
Ее взгляд, словно молния, слепит глаза
И своей красотой затмевает рассвет.
И померкли на алтаре образа
Перед той, что прекраснее нет…
 

Ух, ты! Как тяжело, оказывается, находиться под его прицельным огнем. Вот как он девкам головы-то кружит!

Я даже от волнения икать перестала. Чуть не расплакалась – так меня его лирика пробрала! Хорошо хоть Саня вовремя вступил вторым голосом. Затянул в изнеможении, как будто шел по этапу, на мотив российского гимна зачем-то – я и сбросила с себя наваждение. И дальше слушала Кощея, не глядя ему в глаза, даже тогда, когда он в песне обратился ко мне с неожиданной просьбой:

 
Порви мои бездарные стихи —
В них тонкий нерв разорван неуклюже.
Захлопни дверь, распахнутую в стужу, —
В нее, как снег, врываются грехи…
 

Целый час у меня сновали мурашки по позвоночнику. А потом угомонились, объявили перекур.

Я надеялась со второго действия улизнуть. Работа ждала, да и переварить надо было многое. Но Кощей велел мне остаться.

– Хочу тебя загрузить по полной, – гнусно ухмыляясь, заявил он. – Ты еще моих главных песен не слышала! Тех, которые мозги раком ставят.

– Да они у меня и так уже раком.

– Еще нет. Я тебя отпущу, когда пойму, что ты готова.

– Готова к чему? – напряглась я.

Взгляд Кощея остекленел. Он ответил мне уже без тени иронии:

– К переходу на новый уровень развития…

Я так и приросла к полу. В каком виде – с каким лицом и помыслами – я перешла на этот уровень, сказать затрудняюсь. Потому что, когда меня наконец освободили, я вообще перестала развиваться. Голова моя, как перезревшая тыква, начала слегка подгнивать. Я шла по улице, не понимая людей, жалея их и ненавидя одновременно. Помутнение прошло только, когда я оказалась дома. Сразу, не раздеваясь, прошла на кухню, накатила себе полстакана оставшейся с выставки водки. И выпила одним махом, не закусывая. Вот тогда все прошло.

Тем не менее какое-то время я сидела неподвижно как истукан. Глядела в одну точку – на переводную рыбку над кухонной мойкой. А мысли мои уже пришли в движение. Роились, точно муравьи, потихоньку вытаскивая из мусора обрушившейся на меня информации полезный строительный материал.

Я пока не представляла, с какой стороны начну атаковать неприступные стены шоу-бизнеса. Но при моей непоколебимой воле к победе это был вопрос времени. Главное, теперь у меня имелся товар, который точно так же, как и все остальное, надлежало пропихнуть на потребительский рынок. А раскрутить в наше время – при таком количестве СМИ – можно что угодно – хоть Санины маракасы.

Сейчас нужно было решить основную задачу – хочу ли я, чтобы Кощей стал знаменитым? И хочу ли быть лично к этому причастной? Мне почему-то казалось, что если вторую часть сегодняшнего концерта покажут по центральному телевидению, то в России неизбежно наступит демографический кризис. Или другая какая-нибудь пакость приключится. Поэтому я колебалась.

Однако колебаться сидя становилось все труднее. Тело от выпитого размякло. И в какой-то момент я напоминала себе печенье, опущенное в кипяток, – так вдруг я ослабла в ногах. Нужно было срочно принять горизонтальное положение.

«Тихо, Ирусик, по стеночке…» – сказала я себе. И стала продвигаться трехмерными лабиринтами, в которые вдруг ни с того ни с сего преобразовалась моя однокомнатная квартира. «Аккуратненько…. Не надо наступать на коробки. Там может лежать что-то хрупкое… например, елочные шары…»

Кое-как добравшись до кровати, я рухнула лицом в подушку. Слабой рукой нашарила на тумбочке пульт. И, врубив фоном музыкальный канал, попыталась продолжить свои ментальные колебания. Вместо этого сознание подключилось к эфирной волне. Послышалась песня. Следом – другая. Перерыв. Рекламные вставки. Трескотня ведущей-тинэйджера. Все это смешалось в единый клубок. И вскоре я увидела перед собой огромное поле, до отказа заполненное людьми. Юноши, девушки, студенты и студентки, неформалы и неформалки, маменькины сынки, наркоманы – многотысячная ревущая толпа, размахивающая над головами флажками и транспарантами.

На больших белых листах неровными буквами было выведено: «МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, КОЩЕЙ!» Девицы кричат, рыдают. Тушь течет по их молодым румяным щекам. А по сцене, залитой светом прожекторов, мечется Шурик.

В макияже калужской мадонны он похож на вампира. Волосы вздыблены. Но акцент выступления все же определяют облегающие штаны музыканта. Этот акцент многих поклонниц просто сводит с ума. Их даже меньше заводит обнаженный Кощеев торс.

Рок-идол перемещается по сцене легким приставным шагом. И вместе с ним, сосредоточившись на акценте, движется солнечный зайчик (сверху за этим внимательно следит осветитель). Звучит фонограмма – и Кощею только остается в такт открывать рот:

 
– А я – твой Дима Билан… де-ет-ка,
Я – твой номер один…
Помогаем, помогаем!
Я не вижу ваших ру-ук!…
 

Толпа просто взрывается воем.

И вдруг, в самый разгар страстей, откуда-то из тьмы выбегает Саня. Тоже раздетый, но уже до трусов. Кощей нагнетает – орет что есть мочи: «Давай, Курчавенький!!!» Из той же тьмы, немного гримасничая, выходит саксофонист. Пока он примеряется к инструменту, Саня ждет, застыв на краю подмостков.

С первым же звуком он отталкивается, взмывает ввысь. Делает в воздухе тройное сальто и собирается уже погрузиться в лес протянутых к нему рук, как…

Раздается звонок моего мобильного телефона!

Я проснулась мгновенно. Вытолкнув лицо из подушки криком отчаяния. Перед глазами все еще стояло устрашающее зрелище пикирующего Сани. Тряхнув головой, чтобы сбросить с себя остатки видения, я неуверенно села на кровати. Комната сразу пугающе раздвоилась, но через пару секунд снова съехалась воедино. В телевизоре как издевка звучала именно эта самая песня про Диму Билана. И, как ни странно, в его же собственном исполнении.

А может, она потому мне и приснилась?

Или вот что! Мне вообще все это приснилось, чтобы я перестала валять дурака! Чтобы не проворонила случай, к которому меня подводила цепь трагических событий. Один прорыв живописного полотна чего стоит!

Где-то даже негодуя на себя за нерешительность, я наконец сообразила, что звонок действительно раздается. Судя по тому, что наигрывали вальс Шопена, звонили из дому. И скорее всего, это была мама. Дашка бы набрала меня с мобильника.

Я осторожно спустила ноги на пол. Вроде бы ничего. Прочно. Мелкими перебежками – от предмета к предмету – двинулась по комнате. Прежде чем нажать на прием, хорошенько прокашлялась, чтобы особенно не хрипеть спросонок. Потом бодро сказала:

– Привет, мамуль! Как вы там поживаете?

– Хай, дочь! Все путем, не волнуйся… – И началось перечисление (обычно мама вываливала все новости разом, как помойное ведро): – Правда, меня тут намедни в школу вызывали. Училка Дашкой страшно недовольна. Говорит, стараться совсем перестала, одни трояки таскает. Я вернулась, отругала ее, а она в знак протеста челку себе под корень состригла. Сейчас будешь с ней говорить, сделай свое веское материнское внушение!.. Да! И еще, твой Вася Дождь разлюбезный отчебучил на днях! Взял отнес не тот ролик на радио. С нас теперь неустойку требуют за целый эфирный день… А тут, как назло, из офиса гонят! Мне теперь забот полон рот с этим переездом, даже место еще не нашли… В общем, кручусь, дочь, как могу. Ты-то как?

А как я? После таких известий? Сгорел мой дом с конюшней вместе… а так в принципе все хорошо, все здорово. Как, собственно, и у прекрасной маркизы.

– Сколько нужно денег для погашения неустойки? – вместо ответа спросила я.

– Много, дочь, много! Да тебе ни к чему…

– Как это ни к чему? А чем вы платить собираетесь?

– Найдем чем, – заверила мама. – Вчера два новых заказа взяли, с них деньги будут. Да и эти, с ипотечным кредитом, наконец разродились. Очень им твоя разработка понравилась. Помнишь, которую ты для нас написала?

– А-а, это где денег нет и не скоро будут? С чего бы это вам вдруг думать о покупке квартиры?

– Ага! Им особенно понравилось окончание про чай. Они его даже слоганом хотят сделать… – И мама процитировала: – «Чай на новой кухне – уже завтра!»

– Ну, здорово! Рада, что помогла. Денег точно не надо?

– Надо будет – скажу.

– О’кей! Где там мой пухлик?

– Даю-даю, она уже тут топчется с протянутой рукой…

– Мамочка, привет! – почти без перехода услышала я родной голосок. Такой радостный! Такой звонкий!

– Привет, мое солнышко! Как у тебя дела?

– Мамочка, я стараюсь, – сразу принялась оправдываться дочка. – Но у нас очень интенсивная программа. Мне тяжело.

– Значит, надо стараться лучше, Даша. – Я попыталась вложить в голос как можно больше строгости, но не выдержала, тут же скатилась на ласковый тон: – И зачем ты себе челку отрезала, пупсик? Тебе же это, наверное, ужасно не идет.

– Идет, мамочка! У Надьки Воронцовой точно такая же челка. А она у нас самая красивая в классе!

Бог ты мой! Мое дитя стремится быть похожей на какую-то там Надьку! Не иначе, влюбилась. Наконец-то! А то четырнадцать лет, а на уме одни «Звездные войны». Я вон в ее годы уже целовалась вовсю!

– И кто он? – заинтригованно понизив голос, спросила я.

– Ты о ком? – Дочка попыталась сделать вид, что не понимает, к чему я клоню.

– Ну, пупсик! Не жмись! Матери-то можешь сказать. Он из твоего класса?

Дашка ответила, немного подумав:

– Да, из моего. Он у нас новенький. С этого года только пришел.

– Да? Ну, здорово! Вот приедешь на осенние каникулы, чтобы фотографию привезла! Хочу посмотреть на этого сорванца, из-за которого моя дочь свои волосы портит.

Дочка вздохнула:

– Эх, я бы уже и сейчас приехала.

– Ну, Виннипушкин, имей совесть! Кто за тебя учиться будет? Александр Сергеевич? Ты вон и так в Москве все лето просидела… И, между прочим, ни одной книжки за это время не прочла. А я тебя, если помнишь, в МГУ на журфак собираюсь устраивать. Помнишь?

– Помню, – еще горше вздохнула дочь.

– Так, значит, учиться надо? Или нет?

– Надо, мамочка.

– Правильно. Умница, пухлик! Поэтому берись-ка ты за ум. А если тяжело, пусть бабушка тебе репетиторов нанимает. Денег я пришлю сколько надо. Так ей и передай. Поняла меня?

– Угу.

– Ну все, люблю тебя, мой пухлик!

– И я тебя люблю, мамочка. Пока!

После разговоров с дочкой мне всегда становилось немного грустно. А в этот раз почему-то особенно. Я вдруг подумала, что мой птенчик вот-вот оперится. Я пропущу этот момент – и однажды ко мне приедет совсем уже взрослая, самостоятельная барышня, в которой ничего не останется от моего нынешнего неуклюжего медвежонка. А медвежонок, увы, больше никогда, никогда ко мне не вернется.

Растрогавшись, я взяла со стола дочкину фотографию, сделанную этим летом во время нашей прогулки в Коломенском. Долго разглядывала ее с ностальгической улыбкой. Как будто все то, о чем я подумала, уже свершилось.

А потом снова раздался звонок.

– Ало, Ирка! Ты куда пропала? – затрещал в трубку графовский голос. – На работе не объявилась. К мобильному тоже целый день не подходишь. Я уж думала, тебя этот Кощей Бессмертный прибил ненароком!

– Ой, Ладочка, солнышко мое, если бы ты знала, как ты права! Он меня чуть без мозжечка не оставил!

– А чего ты вообще к нему поперлась? Мелкая говорит, звезду из него делать будешь… – Ладка зашлась хрипловатым смехом. – Ну ты даешь, Чижова! Тебя к водке-то подпускать нельзя, оказывается! Мало того, что жениха у сеструхи увела, так еще под каким поэтическим предлогом!

– Никого я не уводила! – возмутилась я. – Ладка, побойся Бога! Как у тебя, вообще, язык повернулся сказать такое? Я действовала чисто из профессиональных побуждений. Ну, подумаешь, была слегка подшофе…

Графова развеселилась пуще прежнего:

– Вот я и говорю. Упилась до беспамятства и давай ущербному по ушам ездить. Он-то небось губы раскатал – думал по популярности самого Тимати затмит!.. Но не тут-то было… На утро продюсер слегка протрезвел. Да, Чижова?

Мне показалось, окончание фразы Ладка произнесла с явным намеком. И точно. Вслед за этим она спросила:

– Ну что, не впечатлил? Обошелся банальным трахом?

Я взорвалась:

– Слушай, Лад! Я согласна, с твоей сестрой он обошелся по-свински! Но я-то здесь при чем? Уж поверь мне, трахаться с таким, как он, я бы не стала, даже если бы все мужики вымерли, как мамонты! – И вкрадчиво добавила про себя: – Ну, разве что, только на минуточку представила бы, что занимаюсь любовью с Алексом…

– Да ладно, проехали, – неожиданно миролюбивым тоном сказала моя собеседница. – На самом деле, я рада, что мелкая по носу получила. Теперь хоть путаться с ним не будет. Самое время. Пока он ее на иглу не успел подсадить.

– И вообще! – не унималась я. – У него жена есть! Она нам мясо с картошкой готовила!

– Жена?! Во дает козел! И как только Ксюху мою угораздило?

– Как угораздило, как угораздило! Да ведь у нее живой пример перед глазами. Твой Витусик-то лучше, что ли? Но ты же его с моста не сбросила, как собиралась!

– Ну ты тоже сравнила! Витусика просто с прошлой квартиры попросили, поэтому я его там и не застала. А этот… Ну ничего, я еще его зубы в шахматном порядке расставлю!

– Не сомневаюсь, – проворчала я. – Ладно, пойду себе ужин готовить… – И тут же опомнилась: – На работе, кстати, никто не спрашивал обо мне? Талов, к примеру?

– Нет, его, вообще, сегодня целый день не было. Так что считай, твой прогул остался незамеченным.

– Ну и чудно! Тогда давай, до завтра!

– Ага, покеда!

Ладка отключилась.

А я, поговорив с ней, окончательно пришла в себя. Теперь, пожалуй, можно было действительно что-то перехватить. А то, кроме злосчастного жаркого, я за весь день так ничего и не ела.

Холодильник был пуст, как черепные глазницы. Только кастрюля с недельными щами и пакет майонеза.

«Прекрасно! Будем надеяться, что желудок мой не подкачает», – подумала я, извлекая посудину. Но не успела я еще никуда ее донести, как она вместе со всем содержимым грохнулась на пол. Щи разбрызгались по обоям. Оставляя слюнявые следы, поползла капуста. А мои тапочки – главным образом мои восхитительно белые помпоны! – скрылись из виду под загустевшей морковно-картофельной смесью.

Нда…. Следовало признать, что сегодня я осталась без ужина.

Брякнув грязную посуду в раковину, я кое-как обтерлась полотенцем и вся раздосадованная уселась перед компьютером. Даже убирать не стала. Пусть воняет кислятиной! Надоело! Что я в самом деле, как Пьер Ришар в «Невезучих»? Хоть эксперименты на мне ставь. Тридцать три несчастья!

Полезу в Интернет. Попробую среди знакомых найти кого-то, кто варится в музыкальной среде. Или таскается по гламурным тусовкам. Или, по крайней мере, хоть что-то полезное расскажет мне о мире шоу-бизнеса.

Я активизировалась сразу на нескольких сайтах. Подключилась к аське. И меня тут же оккупировали со всех сторон.

«Брусника! Приветище!!! Сколько лет, сколько зим!»

«Ирка, здорово! Где ты пропадаешь?»

«Брусничка, я соскучился! Что делаешь сегодня ночью?»

«Сударыня! Осмелюсь задать Вам вопрос. Куда Вы так внезапно исчезли в прошлый раз?»

Когда я прочла это последнее сообщение, щеки мои так и вспыхнули. Как будто мне в лицо дыхнули огнем. Я моментально забыла обо всех благих намерениях, ради которых затевался этот сеанс интернет-связи.

Перед глазами неизменно предстал образ Алекса.

Вот он, исполненный снисходительности, беседует с Оксанкой в аэропорту. А теперь в точно таком же виде он перенесся в просторный гостиничный номер. Снял пиджак, оставшись в белоснежной рубашке. Расстегнул несколько верхних пуговиц. Прошелся по номеру, чтобы плеснуть себе виски, и вернулся к столу.

Перед ним голубоватое свечение монитора. Шторы задернуты. Он курит. Толстая дорогая сигара дымит в его пальцах. В ожидании ответа он делает из стакана неспешный глоток. Он слегка напряжен, но его улыбка спокойна и холодна.

Поддавшись этому мимолетному видению, я запаниковала. Перепугалась, что могу разочаровать его своим ответом. Несколько раз я подступалась к тексту своего послания – и каждый раз стирала.

Наконец я написала:

«Сударь! Я забыла, зачем явилась тем вечером в мир виртуальных знакомств. Вы все перевернули в моей душе вверх тормашками. Мне стоило в себе разобраться!»

«Так не за этим ли Вы являлись, сударыня?»

Он так быстро ответил. Ему ничего не стоили эти несколько слов. А я всю следующую минуту билась над единственной фразой, словно рожала ее.

Сударь… сударь… что сударь? Не писать же ему: мол, являлась за тем, чтобы устроить судьбу дурнушки-кузины! М-м-м… Сударь, я хотела… я думала…

«Кто Вы? Как Ваше имя, сударыня?».

Мое имя? Он хочет его знать? Так быстро? Это значит, что сейчас начнется банальный обмен телефонами? Передача фотографий по мылу? Предложение на скорую руку совокупиться у него дома… скажем, где-нибудь в районе Чертаново? И все? Прощайте, задернутые шторы! Прощай, милый, далекий Алекс! Ту-ту…

«Постойте! Дайте, я сам попробую его угадать!» «Угадывайте, сударь!» – быстро настрочила я, цепляясь за последнюю надежду.

«Тогда наводящий вопрос. Вы любите смотреть из тепла на дождь? На мокрые крыши? На людей под зонтами?»

«Сколько угодно, сударь! Обожаю звук капель, разбивающихся о подоконник. Иногда я даже люблю побродить под дождем. Случается у меня такое особенное расположение духа. Чаще всего по осени. Когда воздух пахнет мокрой листвой».

«И Вам нравятся старые фотоальбомы? Пластинки, которые слушали еще при помощи патефонов?»

«Да. Я люблю различные напоминания о прошлом. Старинные платья, посуду, мебель».

«А чисто мужские атрибуты? Оружие, например? Автомобили? Видимо, нет?»

«Почему? Тоже нравятся. Я с интересом разглядываю все, что дошло до нас из глубины веков».

«Хорошо. К чему вы притронетесь, если у Вас замерзли руки, – к чашке горячего чая или возьмете себе на колени пушистую кошку?»

«К чашке чая. Сударь, это тест? Вы психолог?»

Он какое-то время не отвечал. Потом прислал отдельно улыбку, а вслед за тем и пояснение:

«Сударыня! Я морочу Вам голову. Тяну время. Ибо понятия не имею, как в действительности могут Вас звать»

Я засмеялась. Алекс уверенно дымил своей сигарой на другом конце моего воображения. Хотелось написать ему что-то игривое. Может быть, даже с сексуальным подтекстом. Но он вдогонку прислал еще одно сообщение:

«Зато, сударыня, я открыл для себя некоторые Ваши качества».

«Какие, например?»

«Вы не любите животных», – и снова улыбка.

«А Вы, сударь, обманщик!»

«Неправда. Я всего лишь хочу Вам понравиться».

Я поймала себя на мысли, что во время всего диалога с моей физиономии не сходит придурковатая улыбка.

«Разве это не первый признак того, что ты мне безумно нравишься?» – подумала я. И написала:

«Сударь! Вы лицемер! Вы знаете, что Вы мне нравитесь!»

«Оставлю за собой право, сударыня, поставить этот факт под сомнение».

«Отчего же?»

Мой вопрос повис в воздухе на целых двадцать минут. Потом он прислал:

«Засим, сударыня, прошу меня извинить. Неотложное дело».

И сразу же цветочек напротив его ник-нейма сделался красным.

Оставалось только гадать, что заставило его покинуть меня столь неожиданно. Может, действительно что-то стряслось. А может, ему просто надоело. Или началась трансляция футбольного матча по телевизору. Или другое занятие подвернулось – безусловно, более увлекательное, чем обмен любезностями со мной.

Я расстроилась.

Фламбер, с которым я вступила в переписку во время затянувшейся паузы, прислал мне сообщение:

«Точно не знаю, во сколько. Но пройдет в театре Станиславского…»

Фламбера я видела в жизни несколько раз. Совсем неплохой парнишка. Молодой. Смешливый. Довольно продвинутый во всяких музыкальных направлениях. И даже, как мне показалось, слегка помешан на этой почве. В свободное от учебы время занимается производством пиратских дисков. Он-то мне и сообщил о том, что у некого певца, чрезвычайно популярного среди молодежи, в середине месяца состоится презентация сольного альбома. И что если я очень постараюсь и каким-то образом проникну на это мероприятие, то там я смогу встретить кучу полезного мне народа.