Текст книги "Корона из перьев"

Ники Пау Прето
Корона из перьев

Моей матери, рыжеволосой королеве-воительнице, научившей меня не только летать, но и сражаться.

Как поступили великие воины, когда солнце рухнуло с неба?

Они оседлали его дикое пламя и полетели.

Древняя пирейская пословица

Когда-то у меня была сестра. Знай я тогда то, что мне известно сейчас, ни за что бы не полюбила ее. Но выбираем ли мы, кого любить?

Nicki Pau Preto

CROWN OF FEATHERS

Печатается с разрешения литературных агентств Hodgman Literary и Andrew Nurnberg.

Text copyright © 2019 by Nicki Pau Preto

Jacket Illustration copyright © 2019 by Kekai Kotaki

© Н. Абдуллин, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Глава 1
Вероника

Веро́ника собирала кости.

Обугленные кости оленя, зажаренного на вертеле; ломкие и сухие, как пла́вник, вываренные ребрышки. В гнилом салате и картофельных очистках Вероника откопала крохотные и острые, как кинжалы, рыбьи косточки, а еще птичьи – полые и хрупкие.

Сидевший у Вероники на плече маленький филин с отвращением ухнул. Вероника тихо шикнула на него и, сложив птичьи кости в корзину, встала.

Было поздно, и вечерняя прохлада обещала ночную стужу. На деревенских улицах было пусто и тихо – никто не видел, как одинокая девочка роется в помойных кучах. Облака отливали серо-стальным, скрывая полную луну, – в такой темени ничего не разглядеть, потому-то Вероника и призвала в поводыри филина. Он зорко видел в ночном мраке и, проникая в разум девочки, подсказывал, где переступить через камушки и булыжники, а где – пригнуться под низко нависшими ветками. Правда, впопыхах Вероника все равно спотыкалась: Вал велела спешить, а заставлять ее ждать – себе дороже.

От возбуждения, подгоняемая сильным страхом: а вдруг сегодня та самая ночь? – кровь быстрее бежала по жилам.

Выдыхая облачка пара, Вероника возвращалась к хижине, где жила вместе с Вал. Домик был небольшой и стоял заброшенным, когда девочки на него набрели: ярко-синяя краска на двери облупилась, сломанные ставни повисли; должно быть, в теплое время года он служил пристанищем для охотников, а в дождливую зиму пустовал. С каждым днем погода становилась суше и теплее, так что вскоре, наверное, придется искать новый дом.

При виде хижины у Вероники внутри все сжалось. Когда она уходила, из трубы столбом валил дым, а сейчас от него остались призрачные лоскутки. Значит, время на исходе.

Подбежав к порогу и настежь распахнув хлипкую дверь, Вероника ворвалась в единственную комнату. Внутри было очень темно, если не считать рыжих проблесков в тлеющих углях. Стоял удушливый запах дыма, на языке ощущался вкус пепла.

Вал стояла посреди комнаты у круглого очага. Резко обернувшись, она нетерпеливо выхватила у сестры корзинку и уставилась на содержимое.

Презрительно фыркнула:

– Все, на что ты способна… – сказала она, отшвырнув корзинку в сторону. Половина косточек рассыпалась по утоптанному земляному полу.

– Сама велела спешить, – напомнила Вероника, заглядывая в очаг: огонь под слоем свежего топлива горел жарко. И подпитывали его не вываренные или обугленные косточки животных, а крупные и белые кости.

На вид человеческие.

Проследив за взглядом сестры, Вал ответила на незаданный вопрос:

– Ты все равно задержалась, мне пришлось самой искать.

Несмотря на жар в комнате, по спине Вероники пробежал холодок. Она плотнее запахнулась в шерстяной платок, и филин-проводник, о котором она совершенно забыла, взъерошил перья.

Сестра заметила движение под покровом, и Вероника замерла, чувствуя, как в тревожном ожидании покалывает каждый мускул в теле. Разозлится ли сестра, как обычно, или позволит птице остаться?

Филин под взглядом Вал нервно переступал с лапки на лапку. Вероника попыталась успокоить его, хотя сама не могла унять тревогу. Миг – и, вскользь оцарапав плечо Веронике, филин бесшумно вылетел в распахнутую дверь.

Вероника закрыла дверь, не смея обернуться, страшась грядущей ссоры. Обе сестры были анимагами – общались с животными, – но смотрели на дар совершенно по-разному. Для Вал животные – инструменты, с которыми и обращаться надлежит соответственно: понукать, заставлять, ставить ниже себя.

Вероника, напротив, видела в них равных.

– Любовь к ним ослабляет, – предупредила Вал, сидя на корточках у очага, спиной к Веронике. Она добавила в набирающий силу огонь несколько мелких собранных сестрой косточек: аккуратно уложила их вокруг пары серых, в разводах копоти яиц. Яйца покоились в ложе раскаленных углей вперемешку с костями и пеплом. Пламя лизало их гладкие бока.

Лица Вал Вероника не видела, но знала, что в глазах сестры горит блеск воодушевления. Вероника медленно и раздраженно вздохнула. Сколько можно об этом?..

– Для наездников птицы не были питомцами, с которыми надо сюсюкаться. Фениксэры были воинами, и с птицами их связывала не любовь, а долг. Честь.

Фениксэры. Всякий раз, как Вал упоминала наездников, анимагов, связанных с фениксами, в сердце Вероники вспыхивал огонь возбуждения. С древнепирейского слово «фениксэры» буквально переводилось как «повелители фениксов», о чем Вал не уставала напоминать. Наездниками становились только анимаги, потому что лишь с помощью магии можно помочь легендарной птице вылупиться, а потом разговаривать с ней и летать.

Вероника лишь о том и мечтала, чтобы стать наездницей. Как королевы-воины древности. Рассекать небеса верхом на фениксе, быть свирепой и отважной, как Лира Защитница или Авалькира Эшфайр, увенчанная тиарой из перьев.

Однако последние наездники парили в небе Золотой империи больше шестнадцати лет назад. Почти все сгинули в Войне крови, когда Авалькиру и ее сестру Феронию стравили в борьбе за трон. Выживших заклеймили предателями – за ними охотились, ловили и казнили. Больше нельзя было творить анимагию без учета и неподъемной пошлины. Анимагам вроде Вероники и Вал приходилось жить в грязи и таиться, скрывая дар, из постоянного страха, что их поймают и отправят на подневольную службу.

В дни славы наездники были элитными гвардейцами, и для Вероники в детстве одна мысль о них служила маяком надежды. Бабушка обещала, что однажды наездники вернутся и анимагам станет нечего бояться. А когда бабушка умерла, Вероника поклялась сама стать наездницей. Она хотела стать светочем для бедных, одиноких, вынужденных скрываться анимагов. Обрести силу и средства защищать таких же, как она и Вал, в бою. Силу, без которой она не сумела защитить бабушку.

Может, наездников как воинского ордена и не стало, но если хочешь стать фениксэрой, нужны всего лишь две вещи: дар анимагии и феникс.

Вероника обошла Вал и присела у очага. Яйцо феникса уместилось бы в сложенных ладонях, а видом и цветом оно до того напоминало камень, что ничего не стоило его проглядеть. Такой у него защитный механизм, объясняла Вал, чтобы птица могла отложить яйца в тайном месте и оставить на долгое время, пока не вернется сама – или пока его не отыщет анимаг, чтобы помочь птенцу вылупиться. Часто сами наездники устраивали схроны с яйцами внутри статуй или в священных местах, однако многие такие тайники империя разорила еще в войну.

Годами Вероника и Вал искали яйца: обшаривали каждый обветшалый храм, каждую брошенную заставу наездников или забытое строение, какие только встречались. За еду покупали сведения, сбывали караванщикам краденые ценности, а порой Вал расплачивалась подальше от глаз сестры. После смерти бабушки Вал твердо вознамерилась убраться с Вероникой подальше из Аура-Новы, столицы империи, уйти в Пиру, вот только далось это нелегко. Сразу после войны выезды из империи плотно стерегли, ведь многие союзники Авалькиры бежали от преследования в Пиру. Да и после, страшась рабства и бедности из-за налога на магию, многие пытались выбраться следом. Некогда Пира была провинцией, но под предводительством Авалькиры Эшфайр отделилась. С гибелью коронованной перьями королевы она превратилась в опасное место, где не властен закон империи. И все же для анимагов там было спокойнее.

Без нужных бумаг нечего было и думать о том, чтобы пересечь границу. К тому же Вероника с Вал – анимаги, если бы их дар раскрыли, то запрягли бы в ярмо. Вот и приходилось мотаться в пределах империи: Вал была главной, а Вероника следовал за ней. Спали в канавах, на крышах, под открытым небом – в дождь и в зной. Вал то и дело куда-то пропадала, порой на несколько дней, а возвращалась в крови и с кошелем денег в руках.

Наконец тяжкие дни завершились: девочкам удалось уговорить одного купца за мзду, чтобы провез их контрабандой с караваном в Пиру, на родину родителей. Вероника знала, что когда-нибудь судьба их изменится, и вот спустя несколько долгих месяцев ожидания оправдались. В обветшалом храме, глубоко в лесах Пиры Вал отыскала два идеально сохранившихся яйца феникса. По одному на каждую из сестер.

От одной мысли об этом у Вероники защипало в глазах, навернулись слезы. Она с трудом сдерживала чувства. Всякий раз, стоило Веронике подумать о том, чем они занимаются, и позволить себе восторженную улыбку, как Вал неизменно осаждала ее, холодно напоминая о правде: не всегда из яиц вылупляются фениксы. Не всегда феникс внутри соглашается на узы, а то и вовсе умирает еще до рождения.

Даже сейчас Вал, глядя на яйца в очаге, не улыбалась, не радовалась. Они будто и не вызревали вовсе, а лежали на погребальном костре.

В огне стрельнула кость, и в воздух взметнулось облачко пепла. Вероника, чтобы не вдохнуть прах мертвеца, задержала дыхание и очертила круг на лбу.

– Прекрати, – одернула сестру Вал, схватив за руку. Ее прекрасное и жестокое лицо напоминало маску: темная кожа в красных и рыжих отсветах пламени, перемежаемых тенями. – Нельзя всуе применять Глаз Аксуры. Это для крестьян и рыбаков. Ты выше этих глупостей.

Вал в богов особо не верила, но Аксура особенно почиталась у пирейцев – и укротителей фениксов, – и сестра обычно позволяла Веронике молиться ей, возносить благодарности. Хотя при виде мелких суеверных жестов задирала нос и делала вид, будто они с Вероникой выше селян и рабочих, среди которых и прожили всю жизнь. С детства у сестер не было приличного дома, они ютились в трущобах Теснины, беднейшего района Аура-Новы. И вот они сидят на корточках в чужом доме. Ну, и кто они, если не нищие?

– Ты поела? – решила сменить тему Вероника. На лице Вал снова застыло фанатичное выражение. Под глазами набухли мешки. Ей было всего семнадцать, но измождение делало ее старше. Вероника тихонько отодвинулась от очага и порылась в ящиках с припасами, которых оставалось уже совсем мало.

– Перекусила соленой рыбой, – ответила Вал знакомым отстраненным тоном. Она всегда говорила так, когда слишком долго смотрела в огонь.

– Вал, рыба закончилась два дня назад.

Сестра в ответ повела плечом, и Вероника вздохнула. С тех пор, как нашлись яйца, Вал не ела. Умная и изворотливая, она частенько забывала, что в жизни есть и простые дела. Готовить еду, чинить одежду, следить за отдыхом и чистотой в доме приходилось Веронике. Вал же мысленно пребывала где-то очень далеко: либо в местах и с людьми, что давно сгинули, либо в мечтах о грядущих свершениях.

Продолжая рыться в припасах, Вероника откопала почти пустой мешок из-под риса. Надо найти что-нибудь достойное для обмена в деревне, а иначе придется голодать.

– Сама знаешь, что не придется, – сказала Вал, глядя в огонь.

Осознав ошибку, Вероника закрыла глаза. Она позволила себе думать открыто, ее размышления мог прочесть любой – и их считала Вал. Если способность мысленно общаться с животными, как у Вероники с Вал, встречалась часто – по словам Вал, в империи примерно у каждого десятого, а в Пире и того чаще, – то способность проникать в умы людей обнаруживалась реже, чем яйца феникса. Наделенных ею называли тенемагами. И уж совсем редко такой дар получали сразу два ребенка в семье, как Вал и Вероника. Тенемагия – не анимагия, по наследству не передается и, насколько знала Вероника, для большинства она миф: ею владели древние пирейские королевы и давно почившие герои старых легенд и эпосов.

Анимагия и так вне закона, магам приходилось осторожничать, а уж сестрам-тенемагам осторожничать приходилось вдвойне. Ведь если на анимагов в Пире смотрели сквозь пальцы, то за тенемагию Веронику с Вал непременно сдали бы властям. На всякую легенду о королеве – укротительнице феникса, обладавшей необыкновенной способностью отличать правду ото лжи, был рассказ-предостережение о злой ведьме, растлевающей души и порабощающей умы. По большей части, подозревала Вероника, это все чушь, но люди чураются необъяснимого. Так что Вал и Веронике для собственной же безопасности лучше было держать дар в тайне.

Однако Вал это, конечно же, не мешало применять тенемагию на Веронике всегда, когда вздумается.

«Ограждай разум», – мысленно велела Вал. Как и анимаги, тенемаги использовали дар, чтобы общаться, а еще – чтобы подчинять себе волю других. Последней возможностью Вал пользовалась частенько: когда нужна была еда, одежда, пристанище, но с сестрой она только общалась… Вероника на это надеялась. И все же она замечала, как сестра, стоит ее ослушаться, борется с искушением. Вероника прекрасно сознавала опасность такого сильного дара.

– Сейчас ужин приготовлю, – сказала Вероника, запирая мысли и чувства внутри и возводя вокруг них воображаемые стены – в точности как учила сестра. Обычно она неплохо справлялась с тем, чтобы скрывать мысли и чувства, но усталость сказывалась: они вот уже два дня поддерживали огонь, – и разум обнажился. Готовка поможет отвлечься от трепета предвкушения и болезненного страха, которые постоянно сменяли друг друга. Чем ближе подходил срок, когда птицам предстояло вылупиться, тем сильнее нарастал страх: вдруг что-то пойдет не так и все окажется напрасно.

От двух камней в очаге зависело все.

Сунув под мышку мешок риса, Вероника подвесила над краем очага тяжелый глиняный горшок.

– У нас еще есть немного лука и сушеного мяса, хватит на бульон и… Вал?

Послышался запах паленой ткани. Вал придвинулась к огню так близко, что задымился край накидки. Однако девушка оставалась неподвижной, как статуя, не замечая жара, а по ее испачканным сажей щекам текли слезы.

У Вероники сжалось сердце, и она устремила взгляд в огонь, надеясь застать там причину беспокойства сестры. И увидела, как одно из яиц покачнулось: в нем что-то застучало. Вероника затаила дыхание. Среди шипения и потрескивания в очаге послышалось, как внутри скорлупы что-то скребется.

В груди Вероники расцвела чистейшая и сильная надежда.

Вероника взглянула на Вал, как бы задавая сокровенный вопрос, надеясь, что ответ будет «да».

Сестра кивнула и чуть слышно шепнула:

– Срок пришел.

* * *

В начале были свет и тьма, солнце и луна – Аксура и ее сестра Нокс.

Аксура правила днем, Нокс – ночью, и вместе они хранили равновесие.

Однако ненасытная Нокс хотела большего и стала украдкой рыскать по небу и днем, выпуская детей, стриксов, дабы те сеяли по земле тень.

Желая сдержать голодную Нокс, дети Аксуры – фениксы – вступили в сражение. Сдержать тьму под силу только свету, и фениксы раз за разом побеждали стриксов.

Война длилась веками, и люди страдали под ее гнетом. Мудрая Аксура увидела в них не рабов, но союзников.

И вот, приняв облик феникса, она спустилась к пирейским племенам на высочайшую вершину Пирмонта.

– Есть ли среди вас отважные и бесстрашные? – спросила она.

– Нет храбрости без страха, – отвечала ей Нефира, вождь племени.

Аксуре ответ пришелся по душе, и она предложила испытание. Зажгла огонь, пламя которого поднялось выше деревьев, и велела Нефире войти в него – дабы доказать свою веру.

Нефира послушалась и заживо сгорела, но смерть не стала для нее концом

В огонь она вошла вождем племени, а вышла анимагом, тенемагом, первой королевой-наездницей.

«Сказание о Нефире и первых наездниках», из «Пирейских эпосов», том 1, ок. 460 г.д.и.

Глава 2
Вероника

Я – дщерь смерти. Я убила мать, когда меня из нее доставали. Восстала из праха, словно феникс – на погребальном костре.

Стоя на коленях у огня, Вероника и Вал следили, как тонкая трещинка разбегается паутинкой. И вот уже скорлупу сдерживала только полупрозрачная пленка. Яйцо пульсировало сердцем, и через неровные трещины проглядывали алые перья. Наконец, когда наружу пробился золотой клювик, оно вздрогнуло.

У Вероники задрожали руки, ей хотелось кричать и хлопать в ладоши, но она сдерживалась, сохраняя неестественное спокойствие. Она боялась дышать, моргать – лишь бы не пропустить ни одного мгновения этого славного события. В ушах шумело, и в этом гуле растворилось, превращаясь в белое ничто, все вокруг – кроме нее самой и яйца.

Сколько прошло времени, Вероника не знала, но спустя часы – а может, и минуты – скорлупа наконец развалилась, и из яйца в тлеющие угли выпал птенец. Его оперение отливало блестящим, живым оттенком красного. Такого Вероника прежде ни разу не видала: он был ярче иного драгоценного камня, утонченнее крашеного шелка.

Вероника смотрела на пернатое создание, а душу ее переполняло ликование, смешанное с удивлением: неужели получилось?! Столько времени прошло, и вот у них птенец феникса.

Он попытался встать, и его влажное оперение зашипело и задымилось на углях.

Забыв, что перед ней – огненная птица, что пламя ей, рожденной из огня и пепла, не навредит, Вероника ахнула и потянулась к птенцу. Вал остановила сестру, позволяя просто смотреть.

Неуязвимый для огня, феникс копошился в осколках скорлупы, пока наконец не встал и не обернулся к девочкам. Выглядел он как самый обыкновенный новорожденный цыпленок: хлипкие ножки, едва различимые крылышки, узкая шейка, которая почти не держит головку. Но вот глаза… Крупные, широко распахнутые, они смотрели встревоженно.

Смотрели на Веронику.

Она выдохнула, как бы отмечая конец прежней – никчемной и бесцельной – жизни. Вдох она делала уже в другой, и новая жизнь сулила ветер в лицо, бескрайние синие небеса и горячее пламя солнца. Кончики пальцев покалывало, чувства обострились, и мир расцвел невиданными доселе красками. В жилах Вероники закипала магическая сила, ее пульс стучал как второе сердце – или же то билось, в унисон с ее собственным, сердце феникса.

В тот же миг Вероника поняла, как права была Вал, говоря о связи между анимагом и фениксом. Это – не любовь. Такое мелкое слово не в силах охватить и доли чувства уважения и преданности, доверия и опоры, что устанавливались между человеком и птицей. Эти узы скреплены звездами и старше империи, долины и гор, древнее богов, такую связь не разорвет и смерть. Судьба Вероники – бескрайняя, бесконечная и вневременная – была теперь связана с этим созданием, и им суждено быть вместе.

Они теперь соузники.

Ощутив на лице дуновение прохладного ветерка, Вероника обернулась. В хижину сквозь распахнутую дверь проникал бледный свет зари.

Вал нигде не было видно.

* * *

Позднее сестра вернулась. На ее лице играла маска безразличия. Вал принесла мешок риса, кукурузную муку, соленую рыбу и сушеную оленину, горшочек меда и финики. Финики – лакомство редкое и дорогое, они росли только в провинции Стель. В горах и кукуруза-то – редкость, ее возделывали ближе к Предгорью.

Вероника поднялась на ноги, оставив феникса на полу, и вытерла потные ладони о штанины. Вал частенько, когда злилась, пропадала на несколько часов – а то и дней, – толком ничего не объясняя. В лучшем случае она успевала остыть. В худшем гнев сестры только вскипал, набирая силу.

Чаще всего Вероника и не знала, чем разозлила сестру, но не в этот раз. Первый феникс должен был достаться Вал – она старшая, и это она нашла яйца. Вероника ощутила укол вины и очень постаралась подавить это чувство, чтобы не портить долгожданный, восхитительный момент. Вал переживет. Надо лишь подождать, пока вылупится второй птенец.

Тихонько чирикнув, феникс выбрался из очага. В огне его пламенно-красное оперение превратилось в мягкий пушок. Клювик и лапки были такими же золотыми, как статуи фениксов, которые Вероника видела в детстве, на площади богов в Аура-Нове… пока их не снесли. Некогда стражи и защитники империи, укротители фениксов оставили службу и поклялись в верности одной только Авалькире Эшфайр. Так они стали предателями, а вместе с ними – и фениксы. И хоть Авалькира считалась законной наследницей престола, она, еще не достигнув возраста коронации, совершила предательство, посему ее заклеймили преступницей и изгнали за пределы империи. Губернаторы поддержали ее сестру, не обладавшую магией Феронию.

Авалькира обосновалась в Пире. Вскоре девушку и ее сторонников стали называть мятежниками – за то, что нарушали законы империи и отказывались отвечать за преступления, которые им приписывали. После смерти Авалькиры империя за несколько лет разрушила все, что хоть как-то напоминало о ней и ее наследии – и особенно изображения фениксов.

Работа оказалась не из легких: фениксы с самого основания империи стали частью ее истории. Символы царственного рода, они считались священными птицами верховной богини Аксуры, или Азурека, как ее величали на торговом наречии, всеобщем языке. Одну за другой статуи фениксов убрали из храмов, а тексты молитв изменили. Аксуру, которую всегда изображали в облике феникса, очеловечили. Запретили даже песни, поэмы и пьесы, в которых эти птицы упоминались.

И хотя к делу Совет губернаторов приступил еще во времена Войны крови, закончил он лишь спустя несколько лет. Однако все то время, что Вероника жила в пределах империи, ее преследовали мелькающие тут и там обрывочные образы фениксов: выцветшие фрески под слоем облупившейся краски, стеклянная мозаика под треснувшим бетоном… Вероника частенько мечтала, как бы вернуться в те места, верхом на фениксе, и отскоблить краску, разломать тротуар, вскрыть спрятанную истину.

Вздрогнув, она поняла, что эти мечты теперь не так уж далеки от того, чтобы сбыться.

Вероника осторожно глянула на сестру: Вал зубами вскрыла мешочек кукурузной муки, высыпала немного в чашку, щедро полила ее медом и принялась перемешивать в кашицу.

– Для птенца, – объяснила она наконец, кивнув в сторону феникса. – Потом он сможет есть финики и фрукты. Лишь бы достать их.

Вал знала о фениксах все. Спасибо майоре, которая в дни юности была наездницей. Одной из немногих, кому удалось сбежать от преследования… пусть и ненадолго. Бабушка обожала рассказывать истории, и если Веронике нравились рассказы о великих сражениях, то Вал предпочитала жизненные знания. Вероника забрала у сестры миску – Вал старательно отводила взгляд – и поставила ее перед фениксом. Птенец присмотрелся к содержимому, а потом опустил клювик в сладкую кашицу.

– Второй ведь уже скоро вылупится, Вал? – спросила Вероника.

Вал посмотрела на яйцо: больше похожее на камень, оно покоилось в горящих углях.

– Должен, – уклончиво ответила она и с громким стуком захлопнула ставни.

Феникс вскинул было головку, но тут же вернулся к трапезе. Сломанные ставни отсекали почти весь свет близкого к зениту солнца, и комната погрузилась во мрак – если не считать теплого свечения очага.

Странно было сознавать, что их теперь трое. Большую часть своих жизней сестры провели вдвоем. Родители пали еще в Войну крови, а спустя почти десять лет толпа растерзала бабушку.

Исход войны был страшен, но беды продолжались спустя многие годы: наездников выслеживали и судили, небольшие группы мятежников и инакомыслящих ловили и казнили. По империи прошла новая волна недовольства. Совет – правящий орган, состоящий из четырех провинциальных губернаторов, ростовщиков, банкиров, землевладельцев и прочих видных политических лидеров – показательно, жестоко и скоро наказывал всякого несогласного. Испугавшись сильнее, анимаги ушли в подполье еще глубже, а те, кто их ненавидел, стали выслеживать их еще охотнее.

В один из погромов бабушка и погибла. В суде закончился какой-то процесс, и толпа двинулась от его дверей в Теснину, где пряталось много анимагов.

Заслышав шум, майора велела Веронике и Вал бежать, оставив ее. Девочки были маленькие и запросто выскользнули бы в окно. Шустрые, они убежали бы переулками, где бабушке было не пройти.

Вероника не хотела уходить и вцепилась в старую, иссохшую бабушкину руку. Когда дверь распахнулась, та обернулась и посмотрела на нее спокойно и уверенно, словно буря и не разразилась.

– Берегите друг друга, – только и успела шепнуть она. В следующий миг ее поволокли к двери.

Вал ухватила сестру поперек живота и потащила прочь, но Вероника отказывалась так просто уходить. Она лягалась и визжала и даже укусила сестру за руку, но все было тщетно. Ей, охваченной жутким страхом, оставалось во все глаза смотреть, как майора исчезает в бурлящей толпе. Вероника не знала, как их нашли или чем они себя выдали. И думать было нечего образумить толпу.

Вал вытащила сестренку в узкое оконце – едва успев спастись.

Сестры бежали от разразившегося безумия, а в голове Вероники эхом отдавались последние бабушкины слова: берегите друг друга.

Поначалу она поняла наказ буквально: думала, что майора велела присматривать друг за другом, охранять, но чем дольше над ним размышляла, тем сильнее убеждалась, что бабушка имела в виду нечто иное. Перед лицом ненависти, страха и смерти майора говорила о любви и защите.

Такими Вероника видела укротителей фениксов: защитниками, – такой она и хотела стать. И так почтить память бабушки.

Она вдруг воспылала ненавистью к сестре – за то, как легко та бросила майору. Вероника пыталась биться, пусть и тщетно, а Вал сражаться и не думала.

Однако оглядываясь назад, Вероника понимала, что Вал стала той, без кого сестры не выжили бы. Слезы и страх Вероники не спасли бы их. Решительная и собранная, Вал помогла им пробиться. Ей было одиннадцать – всего на год больше, чем Веронике, – когда погибла майора. С тех пор она несла на своих плечах бремя заботы о них обеих.

Вал улеглась на соломенный тюфяк у стены, и, глядя на нее, Вероника ощутила, как глубоко в животе затянулся пульсирующий, болезненный комочек вины. Вал сделала для нее столько, что и до конца жизни не расплатиться. И вот она уступила сестренке соузника, этот величайший дар.

Подумав немного, Вероника оставила феникса – даже просто отстраняясь от него, она ощутила боль в сердце – и легла рядом с сестрой. Нужда всегда заставляла спать вместе: чтобы беречь тепло или когда просто не хватало места. Вал не призналась бы, но еще так было уютнее.

Стоило Веронике улечься подле сестры, как тугой узелок в животе немного ослаб. Беречь друг друга… Как бы ни складывалась жизнь, именно так сестры поступали и поступать будут. С Вал нелегко: она умеет быть холодной и злой, отстраненной. В то же время она сестра, человек, которого Вероника любила, уважала – и да, боялась – больше всех на свете. Они преодолеют трудности, как обычно. Вместе.

Вал лежала лицом к стене, и Вероника смотрела ей в затылок. Волосы сестры собрались на тюфяке в темно-рыжую копну – цвет очень, очень редкий среди темнокожих пирейцев. Пряди лоснились в отблесках пламени; отсветы огня играли в бусинах и яркой тесьме, вплетенной в десятки косичек. Мода так носить волосы родилась еще до Золотой империи, в эпоху королев, когда в Пире царствовали яростные правительницы – все наездницы, до единой. Волосы украшали и женщины, и мужчины – драгоценными камнями или какой-нибудь мелочью на память о важном событии.

И даже когда Пира присоединилась к империи, наездники вплетали в косички перья фениксов и осколки обсидиана как знаки отличия элитных воинов. Каждый кусок вулканического стекла – из него в древности делали наконечники для стрел и копий – отмечал победу в сражении, служил символом гордости и обретенного опыта. Говорят, у Авалькиры Эшфайр обсидиана в волосах было столько, что его острые грани царапали голые плечи, и те покрывались алой мантией крови.

В долине косички встречались все реже, там их воспринимали как знак преданности наездникам, Авалькире Эшфайр и неверности имперским губернаторам. Вал от традиции не отреклась, и сестры почти все детство носили головные платки. Благо те в империи были в ходу, и девочки сливались с толпой, скрывая свое истинное происхождение.

Вероника рассеянно провела пальцами по шелковистым сестриным волосам. Они отчаянно нуждались в уходе: выбившиеся прядки спутались и свалялись; в косички набилась грязь, корни отросли. Время от времени косички надо заплетать заново, чтобы тяжелые бусины и памятные безделушки не выпадали. У пирейцев волосы прямые и лоснящиеся, их и вовсе надо вощить или умащать маслом, чтобы лучше держались. Если бы не Вероника, которая заботилась о волосах сестры – а та терпела это неохотно, – то Вал совсем запустила бы себя. Ей недосуг мыть голову, расчесываться и следить за прической.

И если оттенок волос как у Вал – насыщенный рыжий, словно огненное оперение феникса – был у их народа в почете, то Веронике достался самый обычный черный. Стриглась она короче, но в пряди точно так же вплетала подарки и цветную тесьму. У сестер даже имелось несколько одинаковых косичек, и Веронике нравилось теребить их – напоминая себе, что, несмотря на все различия, у нее с Вал много общего.

Вот перламутровые раковины, вплетенные, еще когда сестры под присмотром майоры учились плавать в Перстах, паутине рек, которая начиналась от Длани и змеилась мимо столицы. Целиком система рек называлась Длань Бога, ее подпитывала река Аурис: стекая с вершины Пирмонта в долину, она дробилась и растекалась почти по всей империи. Бабушка учила, что всякий пиреец должен учиться плавать в водах Ауриса, и что ближе к ней, чем в водах Перстов, им не оказаться.

Позанимавшись несколько недель, пылая решимостью, сестры сумели вплавь добраться до противоположного галечного берега самого широкого из Перстов, набрали там ракушек и вернулись. Вал, разумеется, обогнала Веронику, но в кои-то веки та не ощутила себя слабее. Потом обе сидели на берегу, разрумянившиеся, стуча зубами, пока майора вплетала им в волосы ракушки.

Вероника со вздохом, полным тоски, отложила украшенные ракушками косицы и отыскала те, что были унизаны деревянными бусинами. Сестры вырезали и раскрасили их сами, вручную – в первую ночь, как оказались в Пире. Рядом они вплели в волосы полоски хлопковой ткани, вымоченной в смеси чернил и пепла – в память о бабушкиной гибели.

Каждая косица напоминала о прожитых вместе годах, словно живой гобелен, связавший их навеки.

Наконец, когда дыхание Вал сделалось мерным, Вероника отпустила ее волосы и подкралась к огню. Тихонько порылась в углях на краю очага под любопытным взглядом феникса. В голове благодаря узам промелькнули образы: картинки, звуки, ощущения птенца, – раскрашивая мир яркими красками, делая его интереснее. Феникс был еще слишком мал, чтобы связно мыслить и общаться, однако его присутствие уже вселяло уверенность.