Текст книги "Феномен"

Недостаточно просто запрятать порочащую страницу прошлого в чулан, нужно обнести этот чулан толстой непроходимой стеной с кодовым замком и постом охраны. Именно это Максимов должен сделать сейчас – переиграть Бузунова на профессиональном уровне, не позволить запачкать себя ошметками кислоты его ядовитых слюней.

Заключение экспертов должно поступить с минуты на минуту. Оно то и расставит все точки и тогда Бузунову ничего не останется, как позорно капитулировать.

Итак, что привело Лукаса Левандовского в богом забытый поселок? Согласно билетам он прибыл в Ванавару семь дней назад, последующие его следы терялись пока он не сел на обратный рейс. Что он делал целую неделю в окрестностях поселка, где в большинстве своем проживают эвенки, главным занятием которых испокон веков является оленеводство? Максимову хватило нескольких минут в поисковике, чтобы выяснить, что этот поселок, насчитывающий всего три тысячи жителей известен на весь мир. Больше ста лет назад в его окрестностях упал знаменитый Тунгусский метеорит. Тысячи туристов и ученных со всего мира приезжают сюда каждый год, чтобы совершить экспедицию в тайгу к месту падения. Больше половины пассажиров рейса из Ванавары прибыли туда именно с этой целью, включая и двух французов – геологов. Остальные, это местные жители или родственники проживающих в поселке. Левандовский не относился ни к тем, ни к другим.

Судя по послужному списку и характеристике Левандовский расчетлив, умен, исключительно прагматичен и в крайне степени осторожен. Он всегда с особой тщательностью подходил к совершению преступлений и никогда не разменивался по мелочам, продумывал наперед каждый шаг и действовал идеально. По рассказу следователя, который вел его дело, Левандовский получал заказы на черном рынке и никогда не брался за дело, если не был на сто процентов уверен в его исполнимости. Его клиентами были богатые коллекционеры древностей. Так, по слухам, именно он похитил знаменитую икону божьей матери и младенца из Киево – Печорской лавры. Он прокололся лишь однажды, когда один из известных польских бизнесменов был задержан в своей стране по обвинению в коррупции и организации преступной группировки. При обыске у него обнаружили похищенные картины из Эрмитажа. На допросе бизнесмен пошел на сделку со следствием и рассказал, кто и как продал ему картину. Российские следователи получили запрос через Интерпол и Левандовский был задержан. Около года назад он вышел на свободу. Без средств к существованию, без жилья, он должен был взяться за старое, потому что ничего другого просто не умел. К сожалению, у правоохранительных органов нет ресурсов, чтобы следить за освободившимися зеками с большой вероятностью рецидива. Левандовский растворился в толпе и объявился там, где меньше всего можно было ожидать.

В Ванаваре нет знаменитых музеев с дорогостоящими экземплярами, нет богатых частных коллекционеров, нет даже алмазных и золотых приисков на тот случай если Левандовский решил сменить амплуа. В правоохранительные органы Красноярского края за последний месяц не поступало заявлений о краже ценностей в том районе.

Что же он там делал целую неделю?

Максимов запустил видеофайлы с камер видеонаблюдения, присланные службой безопасности аэропорта Емельяново. На первой записи Левандовский запечатлён перед рейсом на Ванавару. Он держится уверенно, как бы непринужденно прикрывает от камер лицо, энергичен, часто говорит по телефону. На нем свободная одежда, на плечах увесистый рюкзак, он сдает его в багаж, при себе оставляет небольшой рюкзачок на одно плечо и сумочку под документы. Следующий видеоролик снят через семь дней – это уже момент после прилета из Ванавары. В аэропорту много полиции и медиков. Среди толпы не сразу удается разглядеть Левандовского. Заметно, что он несколько заторможен и растерян, быстро уходит из кадра и покидает аэропорт.

После посадки все пассажиры были опрошены. Максимов получил по факсу копию протокола Левандовского. Он утверждал, что драку французов не видел и не слышал, так как из – за усталости всю дорогу до Красноярска спал на последнем ряду.

На следующий день Левандовский появился в аэропорту за час до вылета в Питер. Максимов поставил на паузу и кнопкой зума приблизил изображение. Лишь один раз за стойкой регистрации Левандовский повернулся к камере. На лице отчетливо видна марлевая повязка, небрежно закрепленная лентой лейкопластыря, которой не было накануне. За предыдущие десять часов с ним что – то приключилось.

Согласно информации следователей Левандовский провел ночь в гостинице возле аэропорта, в город не выезжал. По словам персонала, вел он себя тихо и спокойно, за медицинской помощью к персоналу гостиницы и аэропорта не обращался. Но дежурившая в ночь регистратор сообщила, что к Левандовскому приходил мужчина, пробыл у него не более пяти минут и удалился. Может быть, это был сообщник, они повздорили и тот пырнул его ножом?

Максимов поручил следователям составить фоторобот посетителя.

Он промотал видео до момента посадки. Левандовский сидит на кресле в зале ожидания в крайнем левом углу, частично попадая в кадр. За кем – то пристально наблюдает, держит в руке посадочный талон. Затем он медленно поднимается, сумочка с документами сваливается под сидение. Слегка пошатываясь, выравнивая равновесие руками в стороны, Левандовский направляется к выходу. Должно быть, токсические вещества у него в рюкзаке.

Почему телефон Долгина все еще недоступен?

На экране монитора появилось уведомление о получении почты. Это заключение судебно – медицинской и токсикологической экспертиз тел погибших. Когда Максимов окончил чтение, внутри все опустилось.

Этого не может быть!

Зазвонил телефон, номер не определялся. Максимов все еще пожирал глазами слова из отчета, ответил:

– Максимов.

На другом конце трубки невнятный шум, треск.

– Алло, кто это?

Издалека прорвались очертания голоса:

– …это я… алло… слышишь?

Максимов рефлекторно подскочил к окну и уставился в небо. Прокричал имя брата.

Опять помехи.

– Откуда ты звонишь?

– Спутниковый …фон.

– Что у вас там происходит?

– Пилоты убиты. Не можем попасть в кабину.

– Самолет захвачен?

– Нет. Будем лом… дверь. Есть другой пилот. Дай время…

– Кто убил пилотов?

Звонок прервался.

– Сука, черт!

Максимов стукнул телефоном о голую поверхность подоконника. В месте стыка двух досок образовалась неглубокая вмятина. Он просидел еще несколько минут в надежде, что телефон зазвонит еще раз, но этого не произошло. Максимов позвонил в технический отдел и приказал определить номер звонившего и все, что известно о хозяине.

Он направился в Брифинговую. На лестнице наткнулся на Бузунова. Тот поднимался не спеша с секретаршей.

– Мне звонили с борта только что.

Бузунов приказал секретарше следовать вперед. Когда она скрылась из виду, он поднялся на ступеньку выше и проверил взглядом лестничные пролеты. Как гранитная глыба, он повис над Максимовым, словно преподаватель труда над учеником с неровной заготовкой.

– Самолет захвачен?

– Пилоты мертвы. Пассажиры пытаются попасть в кабину, среди них есть еще пилот. Просят больше времени.

– Времени для чего?

– Чтобы посадить самолет, конечно.

Бузунов скептически усмехнулся.

– А ты не думал, что они просто увидели сушку, испугались, что собьют и решили обмануть нас, чтобы протянуть время?

– Нет, я так не думаю.

Надбровные дуги Бузунова съехали вниз, кожа между глаз собралась мятым одеялом.

– И кто это они? Кто звонил тебе?

– Мой брат.

Бузунов вытащил папку из охапки бумаг. Максимов сразу узнал ее, отстранился, как от ядовитой змеи. Яд от этой папки действительно мог убить, убить его жизнь.

Бузунов добрался до нее раньше Долгина.

– Мы же с тобой оба знаем, кто твой брат и что он натворил. И не говори, что тебе и впрямь есть дело до него.

Бузунов захлопнул папку, а перед глазами Максимова захлопнулись решетки камеры.

– Ты же о себе беспокоишься. Здесь все доказательства как на ладони, они быстро поймут, что это ты все подстроил, – Бузунов ступил еще на ступеньку выше. – Ты меня знаешь. Я в чужие дела не лезу. Хорошо понимаю, почему ты это сделал. Не знаю, как я бы поступил на твоем месте. Но ты должен понять, что стоит на кону. Вот что мы сделаем: о звонке ты умолчишь, никто ничего не узнает, я попрошу своих, чтобы заглушили связь с самолета, а когда все закончиться я верну тебе это.

– Там же живые люди.

– На земле тоже живые люди. И я не собираюсь размениваться их жизнями, полагаясь на мизерный шанс, что вся эта история со звонком не подстроена. Эта операция должна выглядеть для общественности как идеально спланированная и продуманная. Все останутся в выигрыше.

Максимов промолчал, но молчание это было согласием.

– Ничего личного.

Бузунов ушел, оставив Максимова со своими мыслями.

В Брифинговую он опять пришел последним. На этот раз всех лишних убрали, в кабинете был только Молоков и Гульнар Аббасовна. Бузунов стоял, опиравшись на здоровую ногу и листал папку. Не ту, другую.

Максимов занял свободное место. На Бузунова он старался не смотреть. Руки пришлось спрятать под стол, чтобы унять дрожь.

– Начнем, – заговорил Молоков. – Николай Валерьевич, вы установили визуальный контакт?

Молоков стал несколько зажат и явно пытался это скрыть. Бузунов повернул стройную грудь к начальнику и заговорил громко:

– Летчик, который прямо сейчас преследует цель, сообщил, что окно кабины пилотов забрызганы красной жидкостью, предположительно кровью.

Гульнар Аббасовна закрыла глаза и выдохнула в ладонь.

Телефон завибрировал в кармане Максимова. Если это Долгин, то он опоздал.

– В кабине нет никаких признаков движения. Есть все основания полагать, что самолет подвергся захвату террористов. Учитывая, что связь до сих пор так и не была установлена, я и мои советники уверены, что их целью является попытка использования лайнера для уничтожения наземной цели государственного назначения. Уверен, что самолет должен быть сбит в ближайшие минуты. Летчик готов и ждет приказа.

Молоков скрестил пальцы и смотрел в стол.

Максимов не слушал, погрузился в воспоминания. Две тысячи первый год, двадцать первое апреля, если быть точным. Красноярское утро у аэропрта выдалось морозным, накануне выпал снег. Зима никак не хотела отпускать законные сибирские владения. Наперекор весеннему солнцу, уже проснувшиеся тонкие ростки первой зеленой травы покрылись пушистой белоснежной шубкой. Дул сильный ветер, люди шли с покрасневшими лицами. Это был последний день, последние несколько часов на родной земле. Уже к вечеру он будет распаковывать вещи в служебной квартире в одном из спальных районов Москвы, а в понедельник заступит в новую должность. Его мечта стала ближе еще на один шаг. И должен бы он чувствовать радость, но с трудом сдерживал слезы. Близнецы приехали проводить его. Они еще так молоды, хотя и желают казаться взрослыми. Каждый перетягивает канат на себя, доказывает свою точку зрения. Два в одном, орел и решка. Они уже не так похожи как раньше, когда отличал их Максимов только по часам на разных руках. Если бы Максимов знал тогда, что случиться, сказал бы в напутствие совсем другие слова. Что – то вроде: они должны держаться вместе, во что бы то ни стало стоять друг за друга горой, ведь никого у них нет роднее и важнее друг друга, как две половинки одной души, пусть совсем разных половинки, они должны быть неразрывны. Но тогда он думал только о себе, и в последующие годы, когда наблюдал, что братья отдаляются друг от друга, продолжал безответственно молчать.

– Владимир Иванович, вы меня не слышите?

– Да, – Максимов очнулся.

– Может быть, у вас есть дела поважнее, чем неуправляемый самолет в небе над Россией?

– Нет, простите.

– Тогда что у вас? Меня интересуют результаты экспертизы.

Максимов пробежался глазами по медицинскому заключению, будто ожидал, что содержание за пятнадцать минут изменилось.

– Экспертиза показала полное отсутствие каких – либо токсических или наркотических веществ в крови погибших пассажиров рейса из Ванавары.

– То есть версия об отравлении не нашла подтверждения?

– Только в том случае если это состояние на сегодняшний день известно медицине. Я уверен, что на пассажиров было оказано некое воздействие. Возможно, это неизвестный медицине вирус. Я уже вызвал вирусологов.

– Продолжайте работу в этом ключе. Николай Валерьевич, считайте, что приказ у вас есть. Владимир Иванович, мне жаль вашего брата, но это лучшее решение.

Максимов кивнул.

– Вы не согласны?

– Я согласен с вами, – Максимов еще кивнул, будто его самого это должно убедить.

Бузунов и на Молокова нарыл компромат. Не удивительно, Молоков так заигрался во вседозволенности, что все его делишки только бабки на лавочке еще не обсуждают.

– Но мы не можем не взять в расчет версию Максимова. А если и в правду есть вирус, он может распространиться на земле. Валерий Николаевич обеспечьте нежилую зону в месте падения радиусом минимум пятьсот километров.

Бузунов стальным лицом вгляделся в карту и провел ручкой по контуру траектории курса.

– Самолет окажется в такой зоне через семьдесят минут, вот здесь, южнее Перми.

Молоков обратился к Гульнар Аббасовне:

– Подготовьте официальное заявление. Ни слова о возможном вирусе на борту. Паника нам не нужна. Официальная версия: захват самолета исламской террористической группировкой с целью направить его на здания гос. Управления Российской федерации. Поработайте с Николаем Валерьевичем, он теперь будет вести это дело. Подумайте, кого из пассажиров можно притянуть, подкрепите доказательствами.

Гульнар Аббасовна записывала каждое слово.

– Как быть с родственниками? Они будут рыть любую возможность, чтобы раскритиковать наше решение. С нашими СМИ я решу, но они подключат мировые. И заключение патологоанатомов раздобудут, а там окажется, что все живые были.

– При всем уважении, – перебил Бузунов. – У нас есть основания полагать, что пассажиры могут быть уже мертвы. Летчик не заметил никакого движения в салоне. Террористы наверняка подстраховались, чтобы не допустить повторения американского сценария, когда один из захваченных самолетов не достиг цели, из – за бунта на борту.

– Тогда обеспечьте, чтобы в официальном заключении о смерти это было указанно.

Бузунов кивнул и обратился к Максимову:

– Я хочу получать копию всех материалов по Лукасу Левандовскому.

– Сейчас отправлю.

Максимов запустил таймер на телефоне. Спустя семьдесят минут летчик нажмет на кнопку и огненный вихрь, подобно маленькому тунгусскому метеориту озарит ночное небо, увлекая за собой сорок ни в чем не повинных жизней.

Жизней, которые он мог спасти.

Глава пятая

***

Наталья поглаживала сына Костоправа Ивана, как он сам с гордостью себя называл по густой шевелюре темных, почти азиатско – черных волос. Чтобы мальчику было меньше обзора на происходящие ужасы и трупы, Наталья пересела с ним на другую сторону, посадила его к иллюминатору, а на передние сидения накинула плед. Самолет как раз пролетал над ночными городами и Иван с интересом разглядывал паутинки света в иллюминатор. Когда мужчины вокруг начинали громко разговаривать или верующие запевали с батюшкой очередную молитву, Иван нервничал и хватал Наталью за руку.

– Не переживай, – Наталья убрала подлокотник, села ближе и обняла его. – Папа пытается открыть дверь в кабину пилотов, чтобы помочь всем нам, а потом он обязательно за тобой вернется.

– Не хочу.

– Что не хочешь, милый?

– Не хочу к папе.

– Я понимаю. Папа выпил, и злиться. Он просто очень расстроен и напуган.

– Он всегда злой, когда пьет.

– Понимаю тебя, – Наталья чмокнула его в макушку. – А где твоя мама?

Иван опустил крышку иллюминатора, затем снова поднял.

– Она плачет.

– Почему же она плачет?

Иван не отвечал, рисовал на пледе невидимые рисунки пальцем.

– Она скучает по тебе?

Он кивнул.

– Все мамы скучают по своим малышам, потому что любят их.

– Ты тоже скучаешь? – он посмотрел на нее так искренне, что она растерялась.

Ком подкатил к горлу.

– И я скучаю.

– Тогда ты должна найти своего малыша. Моя мама меня обязательно найдет.

– Конечно, найдет.

– И заберет меня от него.

Иван потянулся к журналу в кармане кресла, его привлекла яркая картинка лейбла авиакомпании: взлетающий к небу самолет, который встречает объятиями желтое солнышко с человеческими ручками и в снежной шапке с помпоном.

Наталья привстала, чтобы посмотреть в хвост салона. Артура давно не было. Перекинувшись несколькими фразами с Катариной, он убежал с черной штуковиной похожей на рацию и больше не появлялся.

После слов Катарины о странном поведении пассажиров Наталья пристально наблюдала за людьми. Как минимум несколько человек проявляли открытые признаки синдрома навязчивых состояний, в особенности худощавый мужчина, искавший утечки воздуха в самолете. Также наблюдались симптомы личностных расстройств, галлюцинации, неоправданная агрессия и жестокость, вылившаяся в страшные убийства. А еще ее пугало набирающее ход паломничество к батюшке, вокруг которого собрались уже больше десятка человек и, по всей видимости, ему это очень нравилось. Речи батюшки становились все уверенней, громче и радикальнее. Поведение паломников ярко демонстрировало групповую внушаемость, как правило, являющейся последствием сильного эмоционального стресса – страха неминуемой гибели. Менее осведомленные индивидуумы с низкой самооценкой, природной робостью и повышенной эмоциональностью ищут защиты там, где есть простое понятное объяснение и дается надежда. Не зря подмечено, что страх, гнев, стресс повышают эффект внушения. Не оставалось сомнений, что все происходящее взаимосвязано. И более всего походит на последствия употребления наркотиков. Но как эти вещества могли попасть в организм пассажиров? Самый удобный вариант через еду, но бортпроводники не успели разнести ужин. Наталья пила простую воду. Если бы в ней присутствовал наркотик, она бы почувствовала. В таком случае остается только один вариант – вентиляция. Существуют препараты, не имеющие запаха, и это гарантировало бы широкую распространенность. Она вспомнила слова Костоправова о быстром окоченении трупа мужчины. Известно, что некоторые наркотические вещества оказывают разрушительное влияние на ткани кожи, мышц. Очевидно, пилоты и экипаж не причастны, тогда кому это нужно? Чей это эксперимент? И где сидят зрители?

Бессмыслица какая – то.

Иван открыл крышку иллюминатора и потянулся, чтобы взглянуть на облачка из сахарной ваты. Журнал едва не упал с его колен, Наталья успела ухватить его за верхнюю страницу. Нога наступила в нечто мокрое и вязкое. Это была лужица крови. Сверху тут же приземлилась капелька, затем еще одна. Источником кровяного дождя был пассажир спереди.

Наталья накрыла журналом лужицу, чтобы Иван не увидел.

– Я сейчас вернусь.

Мальчик схватил ее за руку и взгляд у него был такой умоляющий, почти рыдающий.

– Я буду прямо здесь, ты сможешь меня видеть.

Впереди сидела девушка с разноцветными дредами, похожими на сухие копченые колбаски. Она сидела полубоком, лицом к иллюминатору, опустив голову. Она что – то шарила рукой в районе живота, словно в тайне ото всех пыталась открыть консервную банку.

– Ты в порядке? – Наталья прикоснулась к ее плечу.

Девушка замерла. Она медленно повернулась, на щеках были иссохшие линии от слез.

– Они называют меня жирной. Я не жирная. Я не хочу быть такой.

Капля крови скатилась по ее ноге и капнула в ту самую лужицу, а точнее на глянцевое солнышко с распахнутыми руками.

Наталья взяла ее за плечо и потянула на себя.

– Что у тебя там? Покажи.

Девушка держала руку под задранной футболкой. Наталья приподняла ее. Пальцы девушки по фалангу были воткнуты в живот, из каждой разодранной ногтями раны сочилась кровь.

– Я буду красивой, – она улыбнулась, прикрыла глаза, как бы проваливаясь в себя.

– Конечно, будешь. Давай я уберу руку.

– Что здесь происходит? – подошла Катарина, вид у нее был запыхавшийся. – Боже мой.

– Нужны бинты, перекись. Срочно.

– Поняла.

– Я буду красивая, – Девушка с дредами сдавила руку в кулак, кожа сугробными складками собралась к центру запястья.

Она резко дернула на себя. Кожа на животе пошла трещинами, пустив из себя красные ручейки. Катарина ухватила ее за руку, не дав сделать еще один рывок.

– Нет! – Закричала девушка с дредами. – Пусти меня.

Сил Катарины было явно недостаточно, чтобы удержать девушку, дважды превосходящую ее в весе. Девушка дернула еще раз. Кровь брызнула на иллюминатор. Катарина навалились на нее, но девушка легко ее оттолкнула. Летевшая наотмашь, рука угодила Наталье по лицу.

Земля пропала под ногами, стало тихо, исчезли запахи.

Наталья пришла в себя сидя на кресле с ощущением полного онемения лица. Кожа горела, правый глаз накрыло непрозрачной пленкой.

Катарина прикладывала компрессы с перекисью к ранам и наматывала бинт, рыдающей девушке.

К щеке прикоснулась маленькая теплая ручка, совсем крохотная. От нее пахло молоком, ноготки были аккуратно острижены. Наталья сразу узнала эти пальчики, их не спутать и с миллионом других. Каждая горбинка, каждая волосинка была для нее родной. И как можно перепутать частичку себя, своего родного сына?

– Мамочка, – голос Артемки.

Ей хочется, чтобы время остановилось, хочется больше не отпускать эту ручку никогда. Она целует ее бесконечно, и если бы не заплывший глаз она могла видеть его улыбающееся лицо.

– А мы завтра пойдем в цирк, мамочка?

Наталья разрыдалась.

– Конечно любимый.

– А папа тоже пойдет.

– И папа пойдет.

***

Максимов сделал глоток. Горло обожгла порция выдержанного французского коньяка – подарок на пятнадцатилетие службы, давно запылившийся в шкафу. В тот день кабинет ломился от гостей. Угол был завален коробками с подарками под самый потолок, секретарша не успевала распаковывать. Статные и не очень мужчины в дорогих костюмах лучших марок, морщинистые женщины с содержимым целого прилавка ювелирного магазина на себе, с подтянутыми водителями, мощные офицеры увешанные наградами и покрытые почтительной сединой – все они бесконечно жали ему руку, зачитывали заготовленные не ими поздравления, хвастались белоснежными искусственными улыбками. Максимов улыбался в ответ, и благодарил, и обещал, что никогда не забудет их щедрости, и снова благодарил. И весь этот балаган – искусно поставленный театр без режиссера, где носят притворные маски, где каждый лжет и понимает, что ему лгут в ответ. Ведь на самом деле никто искренне не желает ему здоровья, никому нет дела до его жены и детей, и сколько счастливых лет ему еще предстоит прожить. И Максимов с радостью принимает эту роль, ему приятны лицемерные комплименты, что уж говорить, ему просто нравиться верить, что все это правда. Верить, что вся его жизнь на самом деле не одна сплошная ложь. Ложь коллегам, ложь жене и детям, даже ложь самому себе. Он загнал себя в камеру, где ложь и есть воздух, а для продолжения жизни нужно закачивать новую ложь, иначе задохнешься.

Позвонил Долгин. Максимов нажал кнопку отмены. Нет желания выслушивать его оправдания.

Максимов держал в руке изветшавший паллароидный снимок. Из маленького квадратика на него смотрели еще совсем дети близнецы. Фото снято в день их одиннадцатилетия. Мама нарядила их в специально сшитые одинаковые красно – синие костюмы с шапочками с помпонами, а в руках плескались искрами бенгальские огни. Они сидели на коленях совсем худющего с зачесанными небрежно волосами набок парня, в котором Максимов с трудом узнавал себя. Близнецы улыбались одинаково, будто это один человек отражался в зеркале.

Еще одна порция коньяка, на этот раз двойная, погрузилась в пучину организма в попытке унять внутреннюю боль.

На экране монитора появилось уведомление о новом сообщении. Красноярские следователи прислали информацию с телефона Левандовского. Максимов прочитал текст без особого энтузиазма.

Все смс сообщения стерты, как и информация о входящих и исходящих вызовах, кроме единственного номера, дважды звонившего после того как Левандовский забыл сумку на кресле в аэропорту. Номер зарегистрирован на Мариса Болодиса, 1940 года рождения, заведующего кафедрой геофизики Московского университета Орджоникидзе. В узких профессиональных кругах известен по прозвищу «Шумометр» за громогласную манеру речи и необычное профессиональное чутье.

Максимов написал в служебной почте задание следователю срочно отыскать Болодиса и доставить на допрос.

Кроме того в телефоне обнаружен аудиофайл, записанный при помощи приложения «Диктофон».

Максимов вставил в ухо наушник и включил запись:

«Это на случай если этот старый хрен и его всезнайка решат меня кинуть с деньгами. Они обещали заплатить завтра в Питере, и если не сделают, я вытащу их из – под земли. Сосунок только что был здесь, и я заметил, как он пытался меня надуть. Не надейтесь, я спрячу это так, что тебе еще двух жизней не хватит Шумометр, чтобы отыскать»

Левандовский кашляет.

«Они опять хотят наружу, мои маленькие» – Он что – то многократно глотает. – «Вода с солью. Это должно их угомонить. Но ненадолго. Если не буду кормить, они все равно выйдут из меня и мне конец», – Голос у него уставший и измотанный. – «Они кушают. Аааа… Я чувствую, как они шевелятся, мои детишки»

Левандовский замолкает. Встает и куда – то уходит. Роется в вещах, странный глухой металлический звук. Он возвращается и дышит волнующе в микрофон.

«Я не сплю уже двое суток, не знаю, сколько еще смогу выдержать. Я боюсь спать, боюсь закрывать рот, вдруг им не хватит воздуха. Они полезут наружу, я без них умру. Я могу сделать им дырку для дыхания. У меня есть обезболивающее и паяльник»

Запись прервалась. На последней секунде прозвучал писк, характерный для разряженной батареи.

Максимова передернуло. Что за бред он сейчас прослушал?

Максимов еще раз обратился к паллороидному снимку. Левый нижний угол закрыт серым пятном – мама случайно прикрыла пальцем объектив. Тогда она еще могла работать, остеохондроз еще не превратил когда – то мощную женщину в скрюченную старушку.

Максимов как сейчас помнил тот телефонный звонок в шесть пятнадцать утра субботы. Младший сын Мишка проснулся от неожиданного звонка и закричал, ему тогда было четыре годика. Максимов никогда не забудет голос матери, короткие слова прорывались сквозь нечеловеческий стон. Он, взрослый сильный мужик едва не лишился чувств когда она выговорила, что брат повесился. Ей позвонили первой, чертовы менты. Спустя час мать поразил инсульт, с тех пор она больше не может говорить. А через несколько часов она узнает, что не стало второго близнеца. Просто так, из телевизора, и если Максимова снова не будет рядом, второго инсульта она не переживет.

С Левандовским он разберется как – нибудь потом. Все что мог на сегодня он уже сделал.

Будучи помладше, только прикупив свой первый московский автомобиль, Максимов мог часами колесить по ночным просторам столицы. Он ощущал себя частью большого мира, членом клуба людей принимающих самые важные решения в стране, грезил о признании и уважении, желал видеть восторженные и благодарные лица людей. Триумфальная арка, Останкинская башня, Кремль – освященные тысячами огоньков они излучали мощь, силу и грацию. В испускаемой ими энергии он видел свое отражение. Он мечтал стать столпом охраны государства и граждан, но не мог даже предполагать какую цену придется заплатить, и как наивно через пятнадцать лет будут выглядеть те юные мечты.

Максимов набрал номер Ерофеева. В это время он должен, как всегда, прожигаться на втором этаже загородного дома в компании стервятников оперативников и бильярдного стола.

– Ерофеев.

– Еще раз привет. Ну что получилось?

– Ты о чем?

– О том, о чем мы договорились.

– Не понимаю о чем ты. Я занят сейчас. Звони в понедельник.

Максимов не успел возразить. Ерофеев бросил трубку.

Бузунов и до него добрался?

– Сука, тварь!

Максимов набрал номер жены. Попытался успокоиться и отдышаться.

Голос у нее заспанный, значит, гостей не было:

– Бери пацанов и езжай к маме срочно.

– Что случилось?

– Объясню позже. Езжай прямо сейчас.

– Хорошо. Ты в порядке?

– Да. Мне пора.

Она знала в чем заключается его работа и лишних вопросов не задавала.

Он был почти на грани. От мысли, что мог не успеть затряслись ладони. Утром приодеться встретиться с Юлей и поговорить. Как он мог так глупо попасть? Совсем не вовремя. Неоднократно же зарекался не доводить отношения на стороне до определенного срока, и вновь повторил ту же ошибку. Предыдущим хватало жесткого разговора, некоторым легких угроз или шальных денег. Но в этот раз классические способы дали сбой. Максимов мог поклясться, что не допустит разрушения семьи и всей жизни из – за малолетней дуры. Не сделал Ерофеев, он сделает сам.

Мать жила на Сретенском бульваре в десяти минутах езды от Лубянки. Это бывшая служебная квартира Максимова, ее он впоследствии выкупил и поселил мать.

Максимов припарковался напротив подъезда в тени. Фонарь над входом разбила местная шпана, коммунальщики не удосужились заменить. Часы таймера отсчитали двадцать шесть минут.

«Привет мама, твой младший сын погиб и я причастен к этому. Не волнуйся мама»

Он выключил зажигание и вышел из машины. Прикрыл лицо ладонью от мощного порыва ветра, брызгающего водой из луж. Около подъезда заметил фигуру. Могло показаться, что это ребенок, очень уж щупленьким был старик с седой гаражной щетиной. Он танцевал на месте от холода, обхватив себя руками.

Когда Максимов подошел он окликнул его:

– Вы Владимир?

– Ты кто?

Старик протянул костлявую руку, от которой тянуло холодом и годами.

Максимов решил, что это очередной местный алкаш, коих здесь шаталось прудь – пруди. Тот, наверное, прознал, что он сын одной из жительниц и решил занять денег на водку. Такие к нему подходили с изрядной периодичностью, до того как он пригрозил посадить их всех на нары, если не перестанут стучаться к матери и попрошайничать.

– Отец, давай дуй отсюда.

Максимов отодвинул старика и тот чуть не завалился на бетонную плиту крыльца.

– Я знаю, что произошло на самолете из Ванавары.

Максимов уже приставил чип к магнитному замку, из динамика донеслось приветственное улюлюканье.

– Что ты сказал?

– Позвольте зайти в теплое место, я все расскажу.

***

Артур безуспешно пытался дозвониться. Каждый раз экран телефона докладывал, что сигнал отсутствует или потерян.

Услышал ли его Батя? Все ли понял из того, что он сказал? Оставалось только надеяться, что понял. Другого выхода нет. Главное – на Батю всегда можно положиться и он определенно сделает все, чтобы дать им еще времени, не допустит уничтожения самолета.

До Питера лететь еще долго, но действовать нужно быстро. Один из бортпроводников Миша учиться на пилота, а, значит, сможет посадить самолет. В их невероятной ситуации это удивительное везение. А еще Бортпроводник немного не в себе. Да кто ж сейчас в себе – то? Они на высоте десяти километров в консервной банке с крыльями, с мертвыми пилотами, с запертой дверью в кабину.