Текст книги "Метро 2033: Крым-3. Пепел империй"

Профессор хмыкнул – ему было понятно, что в таком случае ребенок узнает о выдумке предка…

– Так вот. Налей, жена! Всем налей, кроме Кости, он мал еще. Ну. – Сашко поднялся. – За вас, бесценные мои гости! Никуда вы завтра не поедете, конечно, и не мечтайте. Завтра у вас отдых. И послезавтра, если пожелаете, – печень Бандерольки при этих словах мучительно заныла. – А как сил наберетесь, снарядим вас по высшему разряду! За припасами барышни с женой в предместья съездят, ее там знают, не тронут. Заодно развлекутся, там, говорят, цирк приехал. Сам Лоренцо! Хрен его знает, кто такой, но все в восторге…

– Мы знаем, – обрела дар речи Бандеролька. – Мы знаем, кто такой Лоренцо. Пошта мне рассказывал.

Далеко-далеко, на границе слуха, послышалась мелодия – будто кто-то наигрывал на губной гармошке. Бандеролька знала, что звук этот слышит только она, и звук этот наделен каким-то смыслом, который пока не удается разгадать.

* * *

На ярмарку поехали в «экипаже», а точнее, потряслись на телеге, запряженной толстым и чинным мерином преклонных лет.

– Тут недалеко, – объяснила застенчивая супруга Сашко, Люда, – нечего топливо тратить. Портос мирный и дорогу знает.

На дне телеги разбросано было свежее сено, у бортов закреплены бидоны с молоком и сметаной, заботливо укутанные головы козьего сыра, пахнущего остро и аппетитно, и прочие дары сельского хозяйства – на обмен. По дороге, трясясь рядом с Людой и Марикой на прикрытой куском ковра лавке и разглядывая сонную утреннюю степь, Бандеролька вспоминала все, что знала о карлике Лоренцо и его шапито.

Историю рассказывал ей Пошта – он тогда занимался поисками пропавшей девушки, и выяснилось, что девушка эта, дочь казацкого гетмана, бывала в шапито лилипута. Пошта пришел к Лоренцо, но карлик попытался сжечь его живьем – он, как узнал Пошта, занимался работорговлей, и за казачку подонку пообещали неплохую сумму. В общем, ничего хорошего от Лоренцо ожидать не приходилось, и Бандеролька прекрасно это понимала.

Сперва занялись делами: быстро, под руководством Люды, обменяли продукты на необходимые вещи: иголки, нитки, материю для пеленок, свекольный сахар, соль и порох. Оставили нагруженную (Марика и Бандеролька порядком вспотели, перетаскивая покупки) телегу на стоянке под присмотром дюжих хмурых ребят (как шепнула Люда, ребята эти находились в подчинении Валентиныча, местного авторитета) и отправились к шапито.

 
И, выбирая себе историю,
Я не спрошу о последних словах
Узнаю о песнях ночью у моря
И о наличии волшебства
И я обязуюсь листать страницы
От корки до корки,
Чтобы даже месье писатель
Смог бы гордиться таким
Добросовестным персонажем.
 

Мелодия доносилась со стороны потрепанных, заплата на заплате, и выцветших на солнце шатров. Слышно и видно цирк было издалека, к тому же от шатра исходил густой смрад зверинца.

Бандеролька по рассказам Пошты помнила, что Лоренцо жил в фургоне радужной расцветки с загадочной аббревиатурой «ЛГБТ» на борту. И про непростой, точнее, подловатый характер директора цирка тоже помнила, но он был единственной ниточкой, связывающей листонош с родной землей. Бандеролька не знала, как давно Лоренцо приехал в Харьков из Крыма, но циркачи могли знать про происходящее на острове.

Вокруг шатра толпились дети, орали в клетках разнообразные звери и мутанты, сновали туда-сюда странные люди: слишком гибкие девушки в обтягивающих трико, бородатые матроны в пышных платьях, великаны ростом с две Бандерольки… Марика, Бандеролька и Люда затравленно озирались.

– Может, Люда, тебе нас подождать в повозке? – предложила Бандеролька. – Нервничать в твоем состоянии…

– А я не нервничаю, – улыбнувшись, ответила жена Сашко. – Я хочу на представление сходить, как раз скоро начало. А вы уладите свои дела, и встретимся на стоянке, хорошо?

Бандеролька с радостью согласилась. Она бы и Марику с собой не тащила – девочка, конечно, боевая и храбрая, но вдруг карлик задумал какую-нибудь мерзость. Оружия у них при себе не было (если не считать двух ножей у Бандерольки) – на ярмарке нельзя было ходить с пистолетами и автоматами.

 
Она – сама себе – принцесса и принц,
Полцарства и место для новых темниц,
Набеги врагов, трехглавый дракон,
И даже замок с придворным поэтом…
А у меня дешевый бродячий цирк,
Жонглеры, кибитка и бубенцы.
Зато у меня вакантно место коня.
Нет, серьезно, подумай об этом…[1]1
  Группа «Немного Нервно» – «Песня о трудоустройстве коней».


[Закрыть]
 

Задорную песню исполняла группа музыкантов, игравших на невиданных ранее Бандеролькой инструментах: маленькой гитарке, по струнам которой почему-то водили палочкой, и очень длинной свистульке. Остальные инструменты вообще не поддавались идентификации.

Радужный фургон они отыскали на удивление быстро – надо было только обойти шатер. Дверь оказалась открыта, и слышно было, как внутри фургона кто-то распекал, видимо, подчиненного брюзгливым надтреснутым голосом:

– Не умеешь работать – не берись! Здесь тебе не Крым, тут цивилизация. Гром и Ладыга знаешь, что с работорговцами делают? Вот то-то и оно-то. Будешь у нас новым уродом, одноглазым и однояйцевым. Короче, всех отпустишь и извинишься.

Бандеролька поднялась по приставной лесенке и постучала по борту фургона.

– Кто еще?! – возмутился «надтреснутый».

– Листоноши.

Раздался шум и шорох – что-то срочно прятали, ругаясь вполголоса, звенели ключами и вообще суетились.

– Удерет, – шепнула Марика, дыша Бандерольке в затылок.

– Не посмеет. Тут кругом ярмарка. – Бандеролька говорила нарочито громко, чтобы Лоренцо услышал.

– Заходите! – истерично взвизгнули из глубины фургона. Девушки вошли.

За письменным столом, по размеру подходящим разве что ребенку лет пяти, сидел надувшийся, аж красный карлик. Собеседника его видно не было – наверное, удрал в окно, а может, притаился в шкафу.

– И что надо?

– Да так. – Бандеролька огляделась в поисках стула, но стула не было, зато за занавеской, отделявшей вторую – жилую – половину фургона, угадывалась огромная двуспальная кровать. – Поговорить.

– Да вы присаживайтесь, – Лоренцо уставился на Марику и громко сглотнул слюну, – милые девушки, присаживайтесь.

Бандеролька и Марика уселись на пол, скрестив ноги. Теперь их с Лоренцо лица находились на одном уровне.

– Между прочим, – директор цирка обращался исключительно к Марике, – у нас не хватает красивых женщин. Вы не хотите объездить весь обитаемый мир в приятной компании, объявляя номера? Мы бы пошили вам блестящее платье, в котором отражались бы ваши чудные волосы…

– Заманчиво, но у меня есть работа. И вообще, мы по делу.

Карлик вздохнул. Видно было, что надежды он не теряет. «Не украл бы подругу, – забеспокоилась Бандеролька, – выручай ее потом. Это же половину труппы придется перестрелять, патронов жалко…»

– Мы давно не были в Крыму.

– Да я вообще думал, что вас всех перебили. Конечно, я тогда не знал, что встречаются столь очаровательные листоноши…

– Мы просто хотели узнать новости. Мы хотим знать, что происходит дома.

Карлик поскучнел.

– Век бы вашего племени не видел. Один… как его? Марка? Посылка? А, Пошта. Чуть из меня душу не вытряхнул.

– Пошта умер, – сказала Бандеролька, каменея лицом, – спасая нас.

По Лоренцо было видно, что в нем борются надежда заполучить Марику в свою постель и ехидство. Надежда победила, и карлик выдавил:

– Сочувствую вашему горю. Но, боюсь, ничем не могу помочь – я не знаю, что происходит в Крыму, потому что давным-давно отбыл на гастроли. Наше шапито пользуется известностью, мы буквально купаемся в роскоши…

– И неужели такой умный мужчина, такой успешный богач, – замурлыкала Марика, – не знает, что творится в Крыму? Ах, как бы я хотела, чтобы мне все объяснили. Иногда я чувствую себя такой глупенькой, такой беспомощной!

Карлик расцвел. Если уж купился на такую неприкрытую лесть, значит, и впрямь считал себя умным и успешным. И готов был подставить Марике не только крепкое мужское плечо, но и другие части тела.

– Ну, конечно, кое-что я понимаю. Вы же слышали про Вольные Города? И про их правителей? Это настоящие убийцы. Слово «вольные» можно воспринимать только как издевку. Психи и убийцы, тупые фанатики, закручивающие гайки и не дающие жить простому предпринимателю! То им фургон мой не нравится, то поведение мое не нравится, то им не нравится то, что я не хочу делиться прибылью. И никому не хочу раскрывать маленькие секреты своего бизнеса! Почему они ополчились на листонош? Да потому что сила вы были, си-ла! Независимая и им неподконтрольная. А они хотят все контролировать. Особенно этот, в Серебряной Маске…

Бандеролька с тоской поняла, что информации не будет, только эмоции. Вся история сводилась, в общем, к одному: власть на острове решили прибрать к рукам правители Вольных Городов. Лоренцо не захотел, чтобы им командовали. И удрал.

Собственно, так и оказалось:

– И я решил, что мир огромен и прекрасен, и на материке есть места, где «Шапито Лоренцо» не встанет никому костью в горле, где живут поклонники искусства. Я угадал. Давно надо было с родины уезжать.

– Спасибо, – Бандеролька поднялась. – А что за Серебряная Маска?

Карлик побледнел и заозирался, будто здесь, в нескольких днях пути от Крыма, его могли услышать.

– Я… я точно не знаю… нет, не могу сказать. Но, девочки, послушайте доброго Лоренцо. Если вдруг вы услышите о нем… нет, если кто-то при вас обмолвится о нем – бегите. Бегите как можно дальше, бросайте все и спасайте свои жизни. Потому что он уничтожает не только листонош. Дай ему волю – он уничтожил бы из ненависти саму жизнь…

Поблагодарив и пообещав заглянуть при случае, подумав над предложением карлика остаться работать в цирке, Бандеролька с Марикой двинулись обратно к стоянке.

– Я волнуюсь за наших, – поделилась Бандеролька. – Мне не нравятся эти рассказы про Вольные Города, и совсем не нравится, что люди бегут из Крыма. У нас и раньше было опасно, много всякого, но – весело… И никто не хотел уезжать.

Марика не успела ответить – небо загрохотало.

Никогда в жизни Бандеролька не испытывала такого пронзительного животного ужаса. От паники она совершенно перестала соображать.

Грохот волнами наплывал слева, будто воздух разрывался, и понятно было: это летит бомба. Летит в вихре огня, и скоро упадет на ярмарку, и все живое сгинет в пламени новой войны. Заржали, вставая на дыбы, лошади, завыли волкособаки в клетках зверинца, заорали дети, но все это потонуло в нарастающем гуле и громе. Бандеролька упала на колени, зажимая уши руками. «Это будет быстро, – убеждала она себя, не замечая, что плачет, – это по крайней мере будет быстро: мы не успеем ничего почувствовать. А потом я увижу Пошту – он выедет ко мне на Одине, и я вскочу на коня, прижмусь щекой к спине Пошты, и мы поскачем к морю, теплому и гостеприимному, а сейчас, ой, как страшно, лишь бы уже кончилось, побыстрее кончилось!»

Ударил порыв ветра, настолько сильный, что едва не опрокинул Бандерольку, она онемела, дыхание остановилось, Бандеролька взглянула на небо, на собственную смерть…

Это напоминало акулу, и над акулой вращался огромный винт – так быстро, что лопасти сливались. Сперва Бандеролька перепугалась еще сильнее – она не представляла, что бомбы настолько велики, и потом ее обожгло мучительным стыдом.

Вертолет. Конечно же, вертолет, как на старых записях. Он прошел низко над ярмаркой, развернулся и сделал еще круг. А потом убрался – рокот лопастей затихал, и, наконец, стал едва различим. Бандеролька поднялась, отряхнула колени. Посетители ярмарки приходили в себя после потрясения. Марика – настолько бледная, что ярко проступили веснушки на носу – обнаружилась совсем рядом. Она дрожала, но выглядела скорее злой, чем перепуганной до смерти, и очень, очень лохматой.

– Люда, – опомнилась Бандеролька. – Только бы не родила от страха!

Со всех ног они кинулись к стоянке.

Мерин пана Сашко панике не поддался – может быть, потому, что от старости был глуховат, а может, просто характер имел спокойный, как говорят – нордический. Люда не родила и чувствовала себя нормально, хотя призналась, что перепугалась.

– Ни разу не видела. Это кто-то не наш, – рассказывала она, – это чужаки. Будто ищут кого-то.

В памяти Бандерольки всплыли слова Лоренцо о Серебряной Маске.

– Может статься, что ищут нас, – сказала она. – Люда, нам пора собираться. Не хочу, чтобы вы пострадали. Нам нужно ехать дальше.

Глава 3
Союз друзей

Арсенал вольного города Керчь внушал благоговение. Сразу становилось ясно, в чью пользу мародерствовала армия СВГ на разрушенных базах листонош и в поселениях татар. Сюда тащили все и отовсюду, сваливали в кучу и хранили в ужасном состоянии. Контейнер с трудом сдержал мат при виде груды оружия, подернутой паутиной и покрытой пятнами ржавчины.

«А все потому, – подумал он, – что войну выигрывают не пушки, а солдаты. Понабирали селян, а те ничего сложнее автомата Калашникова в руках не держали, вот и пришлось наворованные ништяки свалить в груду и назвать этот бардак арсеналом».

– Ох ни фига себе! – восторженно выдохнул старпом Ренькас, который столько стволов не видел никогда в жизни. – Богато живут!

– Да уж, – скептически процедила атаманша Пеева. – Не бедствуют. Кажется, я знаю эту партию венгерских «калашей» – она показала на слегка странно выглядящие из-за дополнительной деревянной рукоятки на цевье автоматы. – С Казантипа, точно. Наши ребята подняли, с затонувшего крейсера. Помнишь, Зяблик?

– Как не помнить! – отозвалась Ольга. – Я там чуть воспаление легких не поймала. Суки, если автоматы здесь – что же это выходит, всю нашу банду перебили эти поганые солдафоны?

Псина Олега Игоревича, хранившего меланхоличное молчание, негромко тявкнула, и капитан, будто очнувшись от тяжелого сна, проговорил:

– Шановни, не треба ругаться. Такова нынешняя картина мира. Иных уж нет, а те – далече. Подозреваю, что и из моих матросов мало кто выжил. Но оплакивать загинувших товарищей будем потом, зараз надо вооружаться и собирать под свои знамена тех, кто остался.

– Ох-хо-хонюшки, – запричитала Раиса Петровна. – Опять воевать. Что ж за судьба у меня такая? Я ж повариха, я людей кормить хочу, а не потрошить… Мне и работу тут как раз предложили, в харчевне напротив мэрии. Эх, если б не война…

– А вы оставайтесь, Раиса Петровна, – предложил Контейнер. Он прикинул в уме – атаманша Пеева и Олька Зяблик образовывали вполне сработавшуюся боевую пару, капитан Олег Игоревич был туговат в решениях, а старший помощник Ренькас – излишне резок, прекрасно укомплектовывая друг друга, псина внушала ужас одним своим видом, особенно когда зевала, сам Контейнер предпочитал воевать в одиночку, так что при любом раскладе места поварихе в отряде не оставалось. – Устройтесь на работу, сделайте карьеру. Постарайтесь пробиться в ресторан, где столуются Правдоруб и Ферзь. Держите ухо востро, а мышьяк наготове. Как шпионка вы нам принесете больше пользы.

– Ой, правда? – обрадовалась Раиса Петровна. – Ну надо же! На старости лет побуду шпионкой. Я тогда ножичек себе возьму, можно?

Она выудила из груды металла обоюдоострый кинжал «Эпплгейт-Фэйрберн», потом, подумав, захватила еще «Рэндал» и внушающий ужас тесак-кукри.

– Это чтобы косточки удобнее рубать было. У барашка, – словно извиняясь, пояснила она.

Контейнер понимающе улыбнулся. Горе тому клиенту, которому не понравится стряпня Раисы Петровны. Будет барашком. В шурпе.

– Так, отряд, – скомандовал листоноша, – налетай, вооружайся!

В силу скудоумия и необученности солдаты Союза Вольных Городов Крыма оставили в арсенале все незнакомое и высокотехнологичное оружие вместе с тепловизорами, ночными прицелами, лазерными целеуказателями и дальномерами – проку от этих игрушек без батареек.

Из джентльменских соображений первыми к пиршеству милитаризма пустили барышень. Олька Зяблик сразу схватила «Крисс-Вектор» с глушителем. Контейнер выбор одобрил. Автомат был мудреный, с хитрой системой компенсации отдачи, что позволяло лупить из сорок пятого калибра длинными очередями, не рискуя раздробить себе плечо. При субтильной комплекции Боевого Зяблика это было кстати. Не слушая громогласные возмущения Контейнера, пистолет Олька выбрала редкий – бельгийский ФН «Файв-севен», «дырокол» калибра пять и семь десятых миллиметра. Прекрасное оружие против человека в бронежилете, но малополезное против диких зверей и мутантов. Да и боеприпас редкий, закончится – хрен найдешь.

Атаманша Пеева взяла себе помповое ружье-полуавтомат «МР-153» и обвешалась патронташами, набитыми патронами как с крупной дробью, так и с картечью, и даже со страшной пулей «тахо», пробивающей двигатель грузовика – или череп носорога, на выбор. Из короткоствола Пеева, не мудрствуя лукаво, взяла револьвер «Манурин» под патрон «357 магнум» – простой, надежный и точный.

– Револьверы морально устарели, – назидательно заявил Ренькас, вцепившись в классический «кольт 1911» фирмы «Кимбер Кастом».

– Не советую, – покачал головой Контейнер.

– Почему это?! Классный же пистолет!

– Не спорю. Но не для наших целей. Тебе же не дуэлировать с ним, а, вероятно, спасать свою задницу от мутантов или каких еще уродов. А они всегда набегают стаей. В «кольте» же всего семь патронов в магазине, замаешься перезаряжать. Бери лучше «Глок».

– Зато калибр сорок пятый! – возмутился Ренькас.

– И что? – пожал плечами листоноша. – С точки зрения раневой баллистики – что сорок пятый, что сороковый, что старый добрый девятимиллиметровый – все одинаковые. А вот количество дырок – роль играет, поэтому чем больше патронов – тем лучше.

Но Ренькас командира не послушал, сунул «Кимбер» за пояс, и набрал как можно больше магазинов – чуть ли не десяток, и на всякий случай прихватил крошечный «Вальтер ППК» – скорее игрушку, чем пистолет. Его он сунул за голенище. Из автоматов старпом предпочел старую добрую «М4» с укороченным стволом и подствольным гранатометом.

Капитан Олег Игоревич нехотя выудил из кучи помповый обрез «Хатсан» с пистолетной рукояткой, взял пару ножей и метательный топорик.

– И все? – удивился Контейнер.

– Мне хватит, – ответил Олег Игоревич. – Мое оружие за мной следом ходит.

Псина радостно завиляла хвостом.

Настал черед Контейнера. К чему-чему, а к выбору оружия бывший начальник службы безопасности клана Листонош всегда подходил ответственно. Пистолет – конечно же «Глок». Полноразмерный, семнадцатая модель – семнадцать же патронов в магазине. Запасной пистолет – тоже «Глок», но уже двадцать шестой, всего десять патронов, но при желании можно вставить магазин от семнадцатого. Магазинов – десяток длинных, два коротких. Это сто девяносто патронов в сумме, маловато, конечно, но ничего, в бою добудем.

Теперь автомат. Сердце Контейнера лежало к «Калашникову», причем старому, калибра семь шестьдесят два – тяжелая пуля перебивает железнодорожный рельс и насквозь пробивает кирпичные стены. Но Ренькас выбрал «эмку» под натовский патрон пять пятьдесят шесть, а взаимозаменяемость боеприпаса для отряда важнее, чем личные предпочтения любого бойца.

Из всего изобилия карабинов на платформе «АР-15» (слишком сложных и незнакомых, по всей видимости, для местной солдатни), Контейнер, порывшись, выбрал «Зброяр» – карабин простой, надежный и удобный, с «магпуловским» прикладом и ручкой переноса огня.

Разгрузочный жилет. Шесть магазинов. Пять гранат – три осколочные, одна дымовая, одна светошумовая. Аптечка. В аптечке – два жгута, два перевязочных пакета, гемостатик, окклюзионная пленка и игла на случай напряженного пневмоторакса, одеяло из фольги, замечательная вещь при обильной кровопотере – не дает пациенту умереть от переохлаждения.

«Кэмэлбэк» с водой. Две упаковки «регидрона» – ему, листоноше, без надобности, а вот членам отряда могут понадобиться, идти-то пешком да по жаре. Выцыганить бы у Ферзя и Правдоруба желтые антирадиационные… так ведь не дадут, гады.

Вроде все. Все? Точно.

– Можем выступать, – скомандовал Контейнер.

* * *

Дорога от Керчи до Казантипа заняла у них почти два дня и прошла практически без приключений. Так долго шли потому, что дороги Крыма внезапно оказались запружены караванами военной техники. Кое-где танки и бронетранспортеры стыдливо прикрывали брезентом и тащили волоком на железнодорожных платформах, в которые были запряжены першероны-мутанты – не такие сильные и далеко не такие умные, как восьминогие скакуны клана Листонош, но вполне выносливые и достаточно тупые, чтобы целый день идти под палящим солнцем Крыма через пыльную степь.

Контейнер и его отряд почтительно пропускали караваны, сходя на обочину и провожая технику молчаливыми взглядами. А чего тут было говорить? И так все было ясно: война будет, войны не миновать.

Ближе к Казантипу техника ездила своим ходом: рыхлила могучими колесами степь, добивала гусеницами асфальт, взревывала моторами, коптила небо черным дымом.

Контейнер удивлялся: откуда столько соляры у Союза Вольных Городов Крыма? Неужели распечатали один из Бункеров Возрождения? Или просто надыбали где-то подземное хранилище топлива, забытое после Катастрофы?

Ответа на этот вопрос не было, но факт оставался фактом: в Крыму происходили масштабные военные маневры, и куча силы – даже нет, не силы, силищи! – стягивалась в одно место.

Знать бы еще, какое…

Чем ближе подъезжали к Казантипу, тем мрачнее становилась Пеева. Атаманша хмуро глядела по сторонам, то и дело тихо материлась и сплевывала сквозь зубы. Олька Зяблик тоже мрачнела, но ее по мере сил развлекал старпом Ренькас, еще не решивший, к кому он на самом деле собрался подбивать клинья: к бравой атаманше или ее миниатюрной помощнице.

Капитан Олег Игоревич на суше впадал в апатию, и лишь псина его бодро трусила по дороге, виляя хвостом.

– Черт знает что! – процедила атаманша Пеева.

– Что не так? – спросил Контейнер.

– Все! Все не так! До мыса – километров пять, так? А с чего вдруг так тихо? Где музон? Где ум-ца-ца? Где плясуны, мать их так? Вымерли?!

– Может, их того, – предположил Ренькас, – в рекруты забрали?

– Плясунов?! Не смешите мои тапочки! – отрезала атаманша, у которой, наверняка, тапочек сроду не водилось.

Тайна исчезновения мутантов-плясунов открылась им на закате, когда отряд встал на привал в степи – последний перед Казантипом (Контейнер не хотел приходить к месту назначения на ночь глядя, утро вечера мудренее).

Вроде все было нормально – выбрали место, поставили палатки, Контейнер установил пару растяжек, и тут вдруг капитанская псина начала скулить и рыть землю.

Контейнер подошел поближе, ковырнул носком «берца» грунт. Свежий, рыхлый. И это в степи, где земля напоминала запеченный на солнце глиняный кирпич.

Минное поле? Не похоже. Листоноша присел на корточки, достал нож, аккуратно потыкал в землю – и сразу наткнулся на что-то твердое. Разгреб руками. Это был человеческий череп.

Псина нашла место массового захоронения.

Контейнер прикинул, стоит ли говорить о своей находке остальным, и решил сказать. Лишние тайны им были ни к чему. Свистом подозвал остальных, велел раздать лопаты…

Через полчаса, когда совсем стемнело, в свете факелов и пары фонариков, перед ними открылась круглая яма метра три в диаметре и метров пять глубиной. Яма была доверху заполнена трупами разной степени разложения.

– Плясуны, – сказала атаманша Пеева, нарушив гробовое молчание при виде мрачной находки. – Они зачистили плясунов. Сволочи.

– Сначала листонош, потом плясунов. Логично, – сказал Контейнер. – Крым без мутантов, чистый Крым. Так, кажется?

Псина гавкнула.

– Их надо остановить, – сказал Олег Игоревич, будто переводя собачий лай. – Любой ценой. На мутантах они не успокоятся.

– Это точно, – кивнул Ренькас.

– Какие же они гады… – проговорила Олька Зяблик.

Ночевать в этом месте никто не захотел. Двинулись дальше, сквозь темноту, подсвечивая фонариками. Вдалеке, на горизонте заметили отблеск костра.

– Хиппари, – сказала атаманша. – Нюхом чую.

– Опасно? – спросил Контейнер.

– Не, – махнула рукой атаманша. – Они безобидные.

– Поэтому до сих пор живы, – предположила Боевой Зяблик.

– Ладно, попросимся на огонек…

Когда они подошли поближе к костру, Контейнер понял, что имела в виду атаманша Пеева под своим «нюхом чую». Хиппари – грязные, немытые, волосатые, сидели у огня и пускали по кругу пластиковую бутылку, заполненную дымом. По очереди прикладывались к дырке, затягивались, блаженно улыбались, передавали дальше. Пахло вовсе не табаком.

– Можно к огню? – попросился Контейнер.

Ему ответили что-то невразумительное. Контейнер истолковал это как согласие. Хиппарей в мини-колонии было всего ничего: человек двадцать, тощих и болезненных настолько, что, начни они бузить, на всех хватило бы одного Ренькаса.

Остальные расселись вокруг костра, но Контейнер устроился чуть вдалеке. Ему, листоноше, не так был страшен ночной холод, а если долго смотреть на огонь, даже его великолепное ночное зрение начинало деградировать. А Контейнер хотел держать темноту под контролем. Мало ли что. Он вообще все любил держать под контролем.

Опять залаяла собака. Теперь радостно, но хиппари шарахнулись, как от чумы.

– Слушай, Олег Игоревич, заткнул бы ты свою псину, а? – попросил Контейнер. – Как ее, кстати, зовут?

– Карма, – ответил капитан, пробираясь между хиппарей и высматривая причину лая собаки.

Причиной оказался щуплый и очень грязный пацан, которому Карма вылизывала лицо, а тот хохотал от восторга.

– Юнга? – изумился Олег Игоревич. – Мишка, ты? Ты что тут делаешь?

Мишка – лет ему было семнадцать от силы – вскочил на ноги, покачнулся (успел накуриться уже), принял некое подобие стойки «смирно» и козырнул.

– Товарищ капитан! – пробормотал он заплетающимся языком. – Разрешите доложить! Судно затоплено! Команда разбежалась! Все подались, кто куда! Я примкнул к колонии хиппарей! Тут кормят и дают шмаль!

– Ох, дурень… – вздохнул Олег Игоревич. Карма согласно заскулила. – Ох, балбес малолетний… Что ж они, суки, творят? Детей – или в армию, или на дурь сажают?

Контейнер подошел поближе. Мишка-юнга выглядел хреново: бледная кожа, запавшие глаза, тусклый взгляд. Будто сто лет ему, а не семнадцать.

– Разрешите пригласить вас к костру! – отрапортовал мальчишка-наркоман. – Угощайтесь, на ужин – кулеш!

– Спасибо, воздержусь, – сухо ответил Контейнер.

Юнга едва не разрыдался.

– Нельзя отказываться, – сказал капитан Олег Игоревич. – Флотская традиция. Преломить хлеб, похлебать из одного котла.

– Ладно, – махнул рукой Контейнер. – Давай свой кулеш.

Жрать хотелось адски.

Пока отряд расправлялся с подгорелой кашей с мясом, капитан выспрашивал у юнги Мишки о судьбе остальных членов команды. Мишка ничего не знал, только глупо улыбался и осоловело кивал. Карма лежала на земле, положив голову мальчишке на колени. Он гладил собаку и опять улыбался – не по-наркомански, накурившись, а искренне, совершенно уверенный, что теперь, когда капитан и его собака рядом, все будет хорошо…

Контейнеру даже стало жалко пацана. Для того, чтобы все было хорошо, предстояло много и долго работать. Для начала надо было убить очень много злых людей. Ради таких вот мальчишек – чтобы они не курили дурь у костра ночью в степи, а бороздили Черное море на белоснежных парусниках…

У Контейнера вдруг закружилась голова. От хиппарей отделилась маленькая тень и спросила тонким девичьим голосом:

– Как вам кулеш? Понравился?

Из последних сил, уже проваливаясь в забытье, Контейнер подтянул к себе котелок и понюхал. Пахло странно – но даже обостренное обоняние листоноши не предупредило его о неизвестном наркотике.

– Сука, – сказал он. Тень ответила переливчатым хихиканьем.

Потом Контейнер потерял сознание.

* * *

Очнулся он в темноте – настолько плотной и густой, что, даже открыв глаза, он не сразу понял, что действительно пришел в сознание. В ушах гудело, во рту было гадко.

«Что же они нам подмешали, сволочи?»

Сделав пару глубоких вдохов и выдохов – провентилировав легкие и насытив кровь кислородом, Контейнер сел. Могучий организм листоноши боролся с токсинами, в печени покалывало. После недолгой рези в глазах заработало ночное зрение.

«Так, где это мы? Ага, понятно. Яма. Земляная тюрьма. Она же – зиндан. Сверху решетка, поверх нее – лист жести, поэтому тут так темно.

Атаманша Пеева в глубоком отрубе, едва дышит. Боевой Зяблик Олька дышит часто и неровно, веки подрагивают, видимо, что-то снится – значит, скоро проснется. Старпом Ренькас спит, как младенец, чуть ли не улыбаясь во сне. Капитан Олег Игоревич в кататонии. Псины Кармы не видать – ну да, она умная тварь, она кулеш не ела. Юнга Мишка лежит, как бревно.

Подсчет окончен. Бравый разведывательно-диверсионный отряд остатков клана Листонош в ходе выполнения миссии был обманут и одурманен бандой хиппарей, накачан наркотиками и посажен в яму. Печальный финал героического задания.

Хотя почему – финал? Вроде все живы, еще побарахтаемся. Откуда такая тоска? Интоксикация, вот откуда. Здорово нам дали по мозгам».

Контейнер встряхнулся, как капитанская псина после купания, и пошел будить отряд.

Зяблик и Ренькас очнулись легко и быстро. Пеева просыпалась мучительно долго, а очнувшись окончательно, уползла в сторонку блевать. Капитана разбудить не удалось – он дышал, пульс был ровный, но ни на какие внешние раздражители не реагировал, будто впал в кому. А вот юнга Мишка…

Видимо, для молодого и истощенного наркотиками организма доза кулеша оказалась летальной. Мальчишка успел окоченеть, никаких шансов на реанимацию.

– Вот гады, – возмутилась Олька Зяблик. – Детей травят, твари!

– Добро пожаловать в прекрасный новый мир, – цинично проговорил Ренькас. – Здесь мутантов убивают и сваливают в братские могилы, а детям предлагают выбор – идти служить в армию или тихо гнить от наркотиков. Всех несогласных сажают в земляные ямы. Ах, как славно живется в освобожденном от мутантов Крыму! Да здравствует Союз Вольных Городов Крыма! Многая лета Ферзю и жирному ублюдку Правдорубу!

– Хватит, – сказал Контейнер. Он понимал, что так из старпома выходит испуг, но сарказм был тут неуместен. – Надо думать, как отсюда выбраться и что делать потом.

– Как выбраться, я пока не знаю, – хрипло сказала атаманша Пеева, – а вот что делать потом – прекрасно себе представляю. Я ведь эту стерву узнала…

– Какую еще стерву? – не поняла Олька.

– А ты что, не узнала повариху? Ту, что нас кулешом угостила? Это ж Светка Новикова, потаскушка лагерная! Наркоманка конченная! Я ей кишки выпущу, спину сломаю, голову оторву! Паскуда!

Запас ругательств в лексиконе атаманши внушал уважение.

Ее гневные вопли привлекли внимание охраны. Лист жести мерзко загромыхал и сдвинулся в сторону. В яму упали косые лучи солнца. Над краем ямы показалась бритая голова охранника.

– А ну тихо там! – рявкнул он. – Молча сидеть! А то помоями оболью!