Текст книги "Притчи-26"

Притчи-26
Никита Белугин

© Никита Белугин, 2024

ISBN 978-5-0059-1495-8 (т. 26)

ISBN 978-5-0055-4916-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Город это не свобода.
В городе полно народа,
А народом правит мода.
Мода стоит их рублей —
За рубли бегут быстрей.
Что б быстрей бежать, все едут,
Едут алкая обеда.
А обед ещё не скоро,
Он примерно днём в час сорок.
 
 
Мода утешает слабо
На работе, у станка-то.
 

«Послушай, друг, один совет…»

 
Послушай, друг, один совет:
На земле истины нет,
Всякий правый на все сто
Пропустил в глазу бревно.
Всякий добрый, умный, гений,
Не гнушайся глупых мнений,
Знай, у всех свой ум особый,
Все умом дойдут до гроба.
 

«Величаиший в искусстве…»

 
Величаиший в искусстве,
Где у всех по-сути пусто.
Он писал как жить нам грустно,
Он писал о смыслах ада,
Он писал, что «так и надо»,
Он писал: народ один —
Для землян всем господин.
Он писал и подражали,
Он сказал – все замолчали…
Удивительный художник
Наш земляк, посланник Божий.
Не минует отзыв лестный,
Русский гений – Достоевский.
 

«Смех и страх…»

 
Смех и страх,
Огонь и прах.
Бог – Аллах,
Закон изнанк.
 
 
Мир, любовь.
Вода и кровь,
Зверь, душа,
Царь, госпожа.
Система правил – рай больных,
Система зла – рай остальных.
 

«Бессмысленные люди…»

 
Бессмысленные люди,
Бессмысленные жизни.
Никто их не осудит,
Что души их прокисли.
Зачем же тем не менье
Живут, свой крест волочат?
Ведь сто людей из сотни
Прожили жизни молча.
 
 
Мне нет до них всех дела,
Кто трус из них, кто смелый.
Я занятый обузой —
Наесться бы от-пуза.
 
 
«А как же высь и небо,
Что лучше сдобы хлеба?» —
Я спрашивал ни раз их
И видел много гнева.
 

«В обществе «нормальных…»

 
В обществе «нормальных»
Жить что-то печально.
Где смиренный – грешный,
Добрый – сумашедший.
Средь добра за деньги
Не вкусны и пенки,
Потеряли вкус свой,
Вкус у них сродни помой.
 
 
Слабый любит плакать,
Любит дождь и слякоть.
Странность, безрассудство
В нём родят занудство.
«Так а что же делать» —
Скажет всё умелый.
С ядом копит стрелы
Его образ смелый.
 

Тиски

Молодой человек, ещё не достигший и двадцати лет, попал в психиатрическую лечебницу. Причины его прибытия в ней мы обозначать не будем, потому что таковых причин может быть сотня, и любая из них покажется обывателю правдоподобной, – так что зачем врать? Но вот о действительных причинах мы пожалуй и заикнёмся в двух словах.

Отчего в жизни встречается столько плохих людей? Не оттого ли, что дети презирают зло и верят, что никогда не станут «такими, как взрослые». Не оттого ли, что позабыв свои детские клятвы, они стают «такими же», а став, придумывают философии, что зло их право, и что добро это утопия?..

Так и наш «пациент» сумел сохранить свою веру в добро аж чуть ни до двадцати лет, как и было сказано. Но вот беда, что таких как он, с годами, по мере взросления, вокруг становилось всё меньше и меньше… Парень этот мало того, что из бедного города, да вдобавок и из бедного района, с окраины; а на окраинах, как может быть и известно, народ лютый, особенно молодёжь. Причина этой «лютости» проста и объяснима тем, что в центрах городов живут дети «просвещённые», ну и просто не нуждающиеся в основном ни в чём. На окраинах же просвещение и развитие у детей и подростков протекает несколько иного рода, там у многих, если не у большинства, стаёт почти религией, что воровство это наука, а отнюдь не преступление, что кто сильнее, должен унижать слабейшего себя, ну и что женский пол это всего лишь нечто развлечения…

О! К большому сожалению эта закономерность вовсе не означает, что в центрах городов живут правильные и «благочинные» люди. Если бы это было так! Если бы это было так, то Европа была бы «престолом Божьим», а не тем, чем она является, то есть Содомом.

Говорят же, «свинья грязи везде найдёт», поэтому разницы между образованными, деловыми людьми и дикарями с окраин отнюдь никакой нет, разве что образованный и изнеженный подросток или человек обрекает себя может даже на смерть, ну или сто процентов на побои, решив что-то доказать и влиться в общество тех, кого он считает ниже себя, то есть к беднякам, то есть к страшным этим людям, которые всё понимают, что и «просвещённый», но мыслят непонятными для «просвещённого» категориями и правилами.

Был у нас такой режиссёр В России по фамилии Тарковский, – режиссёром его конечно, по современным меркам, трудно называть, – вернее его фильмы называть фильмами, – но люди, тесно связанные с кинематографом, считают его ни кем иным, как гением, вероятно за действительный вклад в развитие этого искусства, – будучи простым обывателем, сложно судить наверно, так это или сильно преувеличено, ведь рядовому человеку едва ли под силу досмотреть до конца хотя бы один его фильм… Так вот этот режиссёр сказал одну фразу, вернее герой его фильма сказал одну фразу, но беря в расчёт, что фильмы его наполовину как бы дневники и «герои» в них озвучивают его собственные мысли, то можно наверно сказать «он сказал». Замечательная эта фраза была представлена в одном другом фильме, где она служила эпиграфом. Фильм тот был о тюрьме, в которой, к слову, кажется сам Тарковский не сиживал… Речь в фильме Тарковского идёт о какой-то кажется заражённой зоне, радиоактивной может (сложно сказать, не смотрев этот фильм) и герой фильма произносит в нём: «Зона – это не территория, это та проверка, в результате которой человек может либо выстоять, либо сломаться. Выстоит ли человек, зависит от чувства его морального достоинства, его способности различать главное и преходящее.» В малоизвестном же фильме же том, эта фраза трактуется так, что тюрьма, со всеми её людьми с позволения сказать, это вовсе не такое уж и препятствие для человека, который истинно человек, и к которому не прилипнет грязь от всех тех нелюдей, которые в этой тюрьме содержатся.

Но вот что делать тем, которые действительно благородные люди, и родились по какому-то несправедливому закону или случайности обстоятельств, в условиях невозможных, не выдержит которых и может быть самый наиблагороднейший человек, «что бы не сломаться»? Что делать тем, которые не питают тяги к знаниям, да и родители у которых не оканчивали ВУЗов, но истинно рождаются благородными в условиях «неблагородных»?

1

Теперь собственно к самой истории. Зовут нашего героя Глеб, что не свойственно для захолустий, – захолустьям свойственны имена простые, наподобие Саши или Серёжи, и только ближе к центрам, то есть в самих центрах городов можно услышать подобные имена, как Глеб или Филипп, или Леонид; ну и уж всем известно наверное какие имена бывают в столицах, вроде Августина, или какого-нибудь Мирослава…

Глеб сидел с своими друзьями у себя дома, Глебу исполнилось восемнадцать лет. В честь такого события, в честь совершеннолетия, мама Глеба заранее, по его просьбе, разрешила ему с его двумя друзьями купить разливное пиво и вместе распивать его, наливая в огромные пивные кружки, которые Глеб с самого детства изучает, рассматривая их на полочке в шкафу за стеклянной перегородкой.

Мама как бы ненароком ушла, то ли по магазинам, то ли к подружке, предоставив трём молодым людям свободу, которая так необходима для праздника. Но хоть все условия для праздника и были обставлены, а всё же единственное, чего не хватало, так это настроения…

Ребята сидели за столом, с отвращением потягивая пиво, и вспоминали недавно погибшего своего четвёртого друга, – он сорвался с крана на местной стройке, полезшы на него ночью с целью воровства…

Вдруг раздаётся звонок в дверь, Глеб пошёл открывать с неприятным чувством тревоги, но усиленно при этом сохраняя вид непринуждённости. Открыв, он увидел свою бабушку, а рядом с бабушкой стояла сестра Глеба, которая хоть была его и младше, но жила уже отдельно. Глеб улыбнулся, обнял вошедшую бабушку и они обоюдно чмокнулись в щёки; сестра хотела произвести те же манипуляции после их лобызания с бабушкой, но Глеб на её распахнутые объятья как-то отмахнулся, сконфузился и, что-то пробормотав, пошёл к друзьям, опустив глаза.

Жилище Глеба состояло из небольшого зала, небольшой кухни и совсем маленькой комнаты, которая служила спальней и кабинетом Глеба.

– Мама скоро придёт. – обратился Глеб к своим гостьям, усадив их на диван, а сам сел за стол к товарищам.

Ребята конфузились ещё пуще самого Глеба, но тем паче делали над собой усилие, что бы продолжать свою «взрослую» вечеринку, посиделку, продолжая разговаривать, как и прежде. Впрочем разговор их сложно было назвать беседой, это были скорей какие-нибудь случайные мысли и каламбуры, время от времени приходившие в головы, и кому приходила интересная мысль, тем она тут же и озвучивались,

Глеб например думал: что если бы он стал священником, – каковым его хотела видеть бабушка, – и грузчиком морга, – мысль о коей профессии он сам сочинил с целью таким образом откосить от службы в армии. И вот представляет он, как он грузит своего, сорвавшегося с крана, друга в гроб и тут же переодевается и начинает его отпевать с болтающимся в руке на цепочке кадилом… Представляя это, он невольно улыбался.

Другой друг был вечно влюблён, вернее даже не влюблён, а помешан на женском поле. Он, получив незначительную ласку от противоположного пола, был готов жениться тут же, ну или как минимум отдаться полностью первой попавшейся особе и посвятить себя всего взаимоотношениям с ней. И эта мука в душе была для него вроде того же пива, ей он упивался, страдая и считая, что избавиться от неё можно лишь по достижении заветной цели, то есть ещё какого-нибудь случая, флирта со стороны какой-нибудь избранной им девушки…

Другой друг, третий, был поражён недавно одной картинкой, увиденной им в телевизоре, где преступника, взявши за локти, тащили двое полицейских, против его разумеется воли; преступник, не смотря на то, что имел жалкий вид добычи, пойманной хищником, всё равно не утратил своей гордости и выкрикивал обидные наименования в адрес своих «угнетателей». Этот эпизод так полюбился этому подростку эстетически, что он решил, во что бы то ни стало, а достичь такого положения, такого героически-жертвенного, по его понятиям.

Таким образом весь их разговор был более похож на игру «В города», один называл какую-нибудь мысль, другой продолжал её логически. Под эти логические разговоры пиво впрочем совсем плохо убавлялось и казалось, что оно, в этих полуторалитровых кружках, не иссякнет никогда.

Глеб почувствовал, что ему нужно выйти. Путь в уборную лежал через кухню и, сходив по нужде, Глеб вернулся, но не стал сразу возвращаться к гостям. Ему на глаза попал налитый, такой же большой бокал, который стоял и выдыхался… Налит он был символически, когда разливалось пиво для друзей, то щедрый один из друзей предложил налить и их усопшему другу: «Он ведь всё равно сейчас где-то здесь, с нами,» – сказал друг, полностью веря в свои слова.

Глеб закрыл пиво блюдцем с мыслью, что когда друзья уйдут, то он беспрепятственно сможет его выпить невыдохшимся. Вдруг до Глеба дошла одна хорошая мысль, предложить сестре с бабушкой чая с сладким пирогом, который испекла мать накануне.

Он вошёл в зал и застал разговор, как амурный его друг задавал вопрос его сестре, но как бы заодно и бабушке: «Какая любовь самая правильная? Та что с пониманием, то есть дружеская, или та, что с поцелуями, то есть половая?»

– Конечно та, что дружеская! – нимало не думая, ответила старушка. – Вот и отец Сергий так тоже на проповеди говорил: «Не та любовь, что от плоти, но та, что от духа.»

– Хм. – лукаво усмехнулся ответу старушки парень, поглядывая при этом на сестру Глеба и ища её ответной улыбки.

– Ба, вы чай будете, пока маму ждёте? – спросил Глеб.

– Ой, Глеб, да мы наверно пойдём, не будем вам мешать, отдыхайте, веселитесь, сегодня твой праздник. Вот давай тебя поздравим сразу… – и она начала доставать из пакета подарок. – Вот, на-ка померь.

Бабушка достала из пакета красивые новые кросовки. Глебу было и стыдно перед друзьями и в то же время он не мог сдержать радости, осветившей его лицо. Он шустро вытащил из кросовок магазинную бумагу, вставил как следует шнурки и обул.

– Как раз. – отрапортовал Глеб.

– Палец упирается? – спросила бабушка. – Мы с Лерой (с сестрой Глеба) на размер побольше решили взять, чтобы с носком можно было носить.

– Нравятся тебе? – спросила Лера.

– Пойдёт. – ответил сухо (так как отвечал сестре) Глеб.

– Я выбирала. – похвасталась Лера.

*

После всех церемоний с объятьями, лобызаниями, поздравлениями с пожеланиями здоровья, бабушка с Лерой ушли. А после распития нескончаемого пива разошлись и друзья. К тому времени успела вернуться домой мама Глеба и безуспешно пытавшись уговорить друзей остаться, чтобы попить чая с тортом, проводила их, приглашая на следующий день, на завтра, с тем чтобы продолжить и доесть всё наготовленное. Глеб по их уходу, с плывущей перед глазами реальностью, немного погодя ушёл к себе, прилёг на свою кровать не раздеваясь, и с сладким детским праздничным чувством уснул до утра.

Этот вечер конечно не шёл в сравнение с другими такими же праздниками, бывшими до, бывшими в детстве, с присущей тем праздникам детской лёгкостью и беззаботностью, но всё же это День рождения был как бы отголоском их. Так совпало, что отмечая своё совершеннолетие, Глеб заодно и попрощался с детством, почувствовав последний раз себя хоть сколько-то счастливым как в детстве, – потому что в будущем его не ждало ни детских, ни уже и взрослых грубых, празднований…

2

Может быть многие люди, если не все, как в России, так и во всём Мире, имеют у себя в голове представление об окружении и имеют некоторые, пусть и потенциальные, опасения по поводу своего будущего… А на случай какой-нибудь непредвиденной ситуации имеют и запасной план, а кто-то может быть даже влиятельного покровителя, которого он и сам несколько побаивается, но тем не менее связь с ним не теряет, «на всякий случай». Хорошо бы было, если бы игры в мафию, с ношением чёрной строгой одежды и сборах на «деловые сходки», были интересны одним только подросткам, да к тому же из неблагополучных семей; хорошо бы было если бы и мафии как таковой не существовало в принципе. Но к сожалению мафия это отнюдь не романтическое понятие, а всего лишь дикий закон: сильный мучает слабого. Но этот «сильный» только в союзе с такими же как он «сильными» имеет силу, а будучи вне стаи, совершенно ничего из себя не представляет, если только не знает, что «стая» где-то рядом и в случае чего может его защитить.

Но есть помимо позорной низости, объединяющей слабых «сильных», падших людей, и действительно нечто сатанинское, действительно порой проявляются некие законы в их поведении и логике, в которые посвещены одни только они, то есть злые, и добрый, при всём своём уме никак не в силах постичь их, и нечаянно оказавшись в обществе таких «посвящённых», чувствует себя не в своей тарелке, мучается оттого, что не может вписаться в самый простой, на понятные и ему темы, их разговор, – разговор о самых обыкновенных вещах, но с какой-то злой прослойкой в нём, с каким-то подтекстом, понятным опять же только «настоящим мужчинам», ну то есть слабым перед пороком и всем, что ни есть, низким. Не даром же говорят, что «первая заповедь дьявола – это отрицание существования дьявола»…

Вот и у нашего подростка, теперь уже совершеннолетнего, у Глеба был один некий покровитель. Это был взрослый, сорокалетний мужчина, с которым он познакомился случайно на одной работёнке, где Глеб калымил, и которому сам Глеб понравился, может быть той самой своей, детской ещё, простотой. Мужчина этот оказался тоже довольно простодушный и, не смотря на их разницу в возрасте, они без труда перекидывались любезными фразами и шутками, изредка останавливаясь где-нибудь в перерыве или садясь в столовой за один стол.

Вообще Глеб был довольно замкнутый и был более одиночкой, нежели компанейским малым. Человек тот оставил в Глебе крайне приятное впечатление, наподобие как в пасмурную погоду кто-нибудь в плохом настроении, когда эта погода так давит на человека, вдруг обрадуется, увидев, как пробился один лучик солнца сквозь непроницаемые и не уходящие тучи. Лучик этот обычно быстро исчезает, так же как и появился, и оставляет увидевшего его в том же пасмурном, грустном настроении. Примерно так же и тот человек оказал на Глеба, среди пасмурной толпы серых людей, заботящихся лишь о чём-то меркантильном и эгоистичном, приятное и тёплое воздействие, как жалкий лучик солнца.

Чтобы не вдаваться в подробности, скажем только, что Глеб, по своему возрасту и соответственно навыкам и уму, использовался на том предприятии в качестве помощника, то есть почти слуги. А сдружившийся с ним человек занимал более значимую должность, хотя и тоже подразумевающую за собой физический труд. Как-то так случилось, что они обменялись даже телефонами однажды, «на всякий случай», – как, улыбаясь, произнёс сам этот человек, сам же и предложивший этот обмен.

Отработав лето, Глеб уволился, так как нужно было продолжать учёбу в местной «шараге». На следующее лето Глеб на ту работу не пошёл и человека того, своего друга, он больше ни разу не видел, но телефон его хранил и даже переписал его в тетрадку, на случай, если вдруг сотрётся из телефона.

Глеб конечно с мучением думал и представлял, как он «в случае чего» стал бы звонить этому по-сути почти незнакомому человеку, ну или знакомому и только. Но что ему было делать, если друзья его, ровесники, такие же слабые, как и он, и в случае проблем с каким-нибудь «сильным» врагом, они ничем ему не помогли бы.

И чёрт побери, эти проблемы, как назло случились! Известно, что в училищах учатся дети второго сорта, по крайней мере какими их считают дети первого сорта, учащиеся в институтах, и их родители. Это конечно звучит грубо, но по большому счёту наверно это так и есть. Но есть и в самих училищах два типа учеников (как и в институтах), это те, что учатся и те, что нет, – а из тех, «что нет», есть такие, которые и совсем приходят (или приезжают) для одних только развлечений. И вот с такими баловнями у Глеба и вышла проблема.

Дело было так, у этих самых баловней в тот день, когда раздаётся стипендия, получается своего рода праздник; они спешат прокутить, причём в буквальном смысле «спешат», как свою стипендию, так и если удастся поживиться и чужой, отобрав деньги у кого-нибудь из младшекурсников. Происходит это в виде как бы братской просьбы, дескать одолжы сотку-другую; и отвертеться у кредитора порой совсем нет никакой возможности, если он например на глазах попрошаек вышел из кассы…

И почему так невозможно устоять перед этим соблазном! В армиях дедовщина, во власти коррупция, в училищах беспредел…

Глеб всю эту систему с заёмами «пары соток» знал и поэтому, как раз в один из таких дней степендии, с чувством свободы вышел из училища, никого не встретив на пути. Он отправлялся домой и прошел уже метров десять, как вдруг услышал голос позади себя:

– Э! Слышь! Стой, слышь!

Глеб задрожал мелкой дрожью, но не обернулся, продолжая идти в своём направлении. Вскоре ему послышались шаги сзади, видимо окликавший намерен был его догнать. Глеб по натуре был юноша спокойный, даже можно бы сказать «робкого десятка», но гордость в нём имелась и, слыша приближающиеся шаги, он был готов может и подраться. На дорожке, по которой он шёл, не было вблизи никого, кроме какой-то женщины, которая шла впереди него, в том же направлении. Вдруг он понял, что эта женщина есть ни кто иной, как мастер из ихнего же училища, только по специальности, которая группе Глеба не преподавалась, поэтому они были незнакомы.

Глеб моментально сообразил и ускорил шаг, впрочем незаметно, чтобы к моменту, как попрошайка злодей нагонит его, он был как можно ближе к этой женщине. Манёвр этот был трусливый, но может быть читатель согласится, что порой лучше обойтись малой кровью?…

План удался и когда попрошайка догнал Глеба, то столкнулся как бы с неосязаемой бронёй, он тоже узнал в женщине мастера, может быть даже и своего, и вместо просьбы о деньгах, решил только осведомиться:

– Есть сигарета?

На этот раз Глеб «понял, что обращаются к нему» и на ходу, обернувшись, ответил отрицательно. Злодей остановился посреди дороги ни с чем, как бы в каком-то тупике, размышляя при этом, надул ли его «этот ***» или всё произошло случайно.

*

Эпизод этот Глеб конечно выиграл достойно, но до конца учёбы оставался ещё ни один год, поэтому исход игры в целом зависел от того, какой был человек его враг. Бывают люди, подростки, хоть и падшие люди от рождения, но по природе своей добродушные, ну или хотя бы с мыслью, – в этом случае попрошайка забыл бы через пять минут или через день, случившийся с ним казус. А бывают люди и подростки и с мыслью, и рождённые от добрых родителей, но падение их превосходит и первое и второе, вместе взятое. К сожалению Глеба свела судьба, случай, именно с таким.

Это был здоровый детина (сам Глеб был невысокого роста, ниже среднего), национальности он был смешанной, родился и рос в благополучной, с средним достатком, полной семье. Если бы таковой поступил в институт вместо шараги, то наверно был отчислен за неуспеваемость, при всём его теоретическом старании. Но так как он «поступил» в училище и в свои годы уже понимал, что его образование по-сути ему не пригодится, то и решил вовсе не учиться, то есть учиться лишь для галочки, – в училищах мастера такие гуманные, что часто ставят тройки для зачёта таким дуракам, лишь бы избавиться от них и облегчить их самих от трудных наук, смекая, что грузчику или строителю не особо пригождаются химические формулы или интересные исторические события.