Текст книги "Прощальный поклон капитана Виноградова (сборник)"

Глава седьмая

 
Мирно текла деловая беседа,
Пахло ромашками с луга…
Два людоеда в процессе обеда
Дружески съели друг друга.
 

В. Шефнер

Они вышли из морга и молча направились через уставленный корпусами и хозяйственными постройками двор.

– Ну и слава Богу! – перекрестился Денис после продолжительной паузы. – В конце концов, было бы хуже, если…

Оспаривать это утверждение было глупо, и Владимир Александрович ограничился кивком. Зябко поправил поднятый воротник плаща. Вновь сунул руки в карманы.

В ранних сумерках было тихо и пусто, и с обрывка одинокого плаката белело злое и красивое лицо очередной «богородицы». Накрапывал ленивый дождик, а от двухэтажного пищеблока пахнуло чем-то очень несвежим… Виноградова затошнило, так что пришлось даже сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, приступ прошел, оставив после себя ощущение тоски и усталости.

– Почти восемь… До метро подбросишь?

– Какой разговор, Володя! Прямо на работу отвезем.

Зайченко и Виноградов наконец очутились за воротами. Охранник, куривший рядом с БМВ, по выражению их лиц понял, что результат отрицательный, сноровисто открыл заднюю дверь, а сам нырнул на сиденье рядом с водителем.

Стремительно тронулись, раскидав из-под колес веер коричнево-мутной воды, и вскоре за окнами уже мелькали жилые коробки Гражданского проспекта.

– Не сердись, Володя.

– Да брось ты, Денис! Нормальный ход…

Виноградов действительно не имел никаких претензий: шел четвертый день поисков, активных и безуспешных, хватались уже за любую соломинку, и нервный звонок Дениса в шестом часу утра был воспринят почти с облегчением.

Тогда из пьяного, перемежающегося всхлипами и матом монолога Зайченко капитан понял только одно: нашли Маренича, мертвого, со следами побоев и пыток. Отвезли в морг больницы, он не запомнил имени какого святого, в новой-старой городской топонимике путался, только по описанию понял, о чем идет речь, нужно срочно ехать, что-то делать, убивать кого-то…

Транспорт уже ходил, и меньше чем через два часа Виноградов перед входом в приемный покой выслушивал почти протрезвевшего, мучимого похмельным ознобом и чувством вины друга и помощника шефа. Выяснилось, что ночью Денису позвонил один из «заряженных» им работников скорой помощи и сообщил: так, мол, и так, найден на Московском вокзале мужчина, похож по приметам. Документов нет, смерть предположительно наступила от множественных травм головы часов шесть назад… И Зайченко сам себе не мог четко сказать, почему он вот так вдруг сразу и бесповоротно решил – шеф! И почему кинулся к телефону, подняв, помимо Виноградова, Орлова, еще целую кучу народа и многострадальную мареничевскую Ленку… И почему вылакал в одиночку полбутылки «Абсолюта», хотя, собственно, это был самый мотивированный из его ночных поступков…

К моменту появления Виноградова все уже разъехались, и только виновник завязавшейся кутерьмы переминался с ноги на ногу под бетонным козырьком неподалеку от входа: ему было велено дождаться Владимира Александровича и получить очередную, причитающуюся персонально от него порцию пинков и оплеух.

– Это не он оказался. – Денис закончил рассказ и приготовился к худшему. Однако, вопреки ожиданиям, реакция капитана была вполне спокойной:

– Ладно, паникер. Пошли поглядим.

– Да ведь ходили уже… – робко простонал бедняга, в очередной раз представив холодное и страшное чрево трупохранилища.

Но Виноградов уже направился к обитой потертым дерматином, заляпанной годовалой грязью двери.

Действительно, все сомнения исчезли сразу же – то, что лежало на металлическом высоком столе, не было и не могло быть шефом: рыхлый, в каких-то лохмотьях, спутанные патлы спускаются к оскаленному рту, образуя подобие усов и бороды. Бледная маска лица в черных и фиолетовых гематомах. Владимир Александрович обратил внимание на торчащую из-под простыни руку: язвы, грязь, уродливые ногти вокзального бомжа… Он выглядел стариком, но медикам-профессионалам можно было доверять: покойник приходился почти ровесником господину Мареничу. И лысина опять же… Просто одному из них повезло в жизни чуть больше, он имел возможность делать себе педикюр и не пить тормозную жидкость. Но неизвестно, кому сейчас было лучше.

…Переехали Дворцовый мост и свернули на набережную.

– Сегодня будешь?

– Нет. Дежурю до девяти, я предупреждал Иваныча.

– Ага… Ничего нового?

– Серьезно – ничего. Днем тут с одним человеком повидаюсь, может, что-нибудь уже прояснилось по тем ребятам… из банка.

– Понимаю… Вчера Корзун что-то шевелился, людей собирал.

– Да? Интересно… – Денис понял, что Владимир Александрович скорее встревожен, чем заинтересован. – И что?

– Не знаю! Ты позвони…

– Обязательно… Вот здесь! На углу останови.

– Счастливо, Володя. Еще раз извини.

– Ерунда. Бывает. Всего доброго, ребята! – попрощался капитан с водителем и охранником, выходя из машины.

…В промокшем дворе суетились, и Виноградов окончательно уверился: день, начинавшийся с морга, ничем хорошим закончиться не может. Скопление разномастных, выкрашенных в сине-канареечный, зеленый, а то и в совершенно неуставной цвет бежевой грязи, автомобилей, прокашливание их изношенных двигателей, прогоревшая бензиновая вонь… Матюги взводных… Возбужденные, злые лица автоматчиков… Все старое, вечно холодное и простуженное здание Отряда было заполнено звуками готовящейся операции: скрежетали замки дверей оружейных комнат, штатные пишущие машинки рассыпали поспешную дробь последних приказов, по этажам перекатывалась гулкая поступь сотен пар тяжелых, обутых в казенные ботинки ног.

– А тебе домой звонили! Жена сказала: уже уехал… Нормально! – Старший лейтенант Шахтин был в форме, на столе громоздилась кучка полученных им в отделении связи радиостанций и помятый после Москвы мегафон. – Сычев-то болен, и Витька нет, а остальные приехали…

– Что стряслось-то? Объясни толком.

– А ты не в курсе? Тут такие дела! – Шахтин уселся и, глядя на привычно стаскивающего с себя гражданскую одежду Владимира Александровича, щелкнул зажигалкой. Затянувшись и выдержав приличествующую случаю паузу, он начал:

– Чистое Чикаго! Наши вместе с гаишниками тормознули на КП в Лахте тачку – то ли «мазда», то ли «тойота»… неважно. Короче, микроавтобус. Проверили документы – в порядке. Саню Воронина знаешь? Из второго батальона? Ну тот, который мародера прихватил в мэрии? Во-во! Так вот он сунулся в кузов – посмотреть. А оттуда – в упор из автомата. И по глазам! Инспектора зацепило, потом еще одного…

– А наш чего? Живой?

– Какой там – живой! В упор, в лицо…

– От с-суки! – Виноградов разогнулся, оставив незашнурованным высокий грубокожий ботинок. – Взяли их?

– Можно сказать… Того, который Саню, – его почти сразу же наповал, когда вдогонку стрелять начали. Хорошо, мужики не растерялись: влупили из двух стволов! Так водитель на пробитом скате еще пытался что-то там такое изображать: за переезд рванул, выскочил…

– Ну? – поторопил Виноградов, заранее испытывая мстительное удовлетворение. – Ну?

– Догнали. Сейчас – в реанимации, жить будет, но плохо!

– Сказал чего?

– Не знаю. Наверное… Но ты послушай! Если б это – все!

Виноградов уже стоял, почти готовый, держа в руках кобуру и примериваясь, как ее сегодня надеть – поверх бушлата или в брюки. Этот мелкий бытовой вопрос вытеснял из головы другие, несравненно более важные и страшные мысли: о том парнишке, сержанте Воронине, отличившемся в ночном столичном бою, вернувшемся к матери веселым и счастливым победителем и нашедшем смерть на первом же заурядном патрулировании… О людях, хающих милицию с высоких трибун, и о других, таких же, недоумевающих постоянно – за что же этим бугаям деньги платят!.. И о всех нас, с честью или без нее носящих форму, вечно бурчащих, недовольных зарплатой и начальством, но делающих свое дело, служащих одной из последних структур, подпирающих государство.

Все это можно будет осмыслить потом, на досуге – сейчас надо было заниматься делом.

– Что ты говоришь?

– Это не все! Машину открыли, а в ней ни много ни мало пять трупиков. Не считая того говнюка с автоматом.

– Сколько?! – Это было уже слишком.

– Пять! Все связаны. И расстреляны. В упор! – Голос у Шахтина был усталый и озабоченный, он вообще был не из тех, кто любит попусту трепать языком, тем более шутить на подобные темы. – Во всяком случае, опера так говорили…

«Личному составу, выезжающему в распоряжение уголовного розыска, собраться в классе службы третьего батальона! Повторяю: личному составу, выезжающему в распоряжение…»

Динамик повторил объявление и с достоинством смолк.

– Пошли!

Виноградов и Шахтин вышли из отделения и влились в густеющий по мере приближения к месту сбора поток офицеров и милиционеров:

– Привет, Саныч!

– Здорово!

– Привет, ребята!

– Товарищ майор! Мое почтение…

Виноградов замечал по множеству едва уловимых признаков – все в курсе, все готовы, все искренне переживают случившееся… Но в этой людской организованной массе не было рефлексирующих интеллигентов, она состояла из профессионалов, не позволяющих себе роскошь публичных истерик и воздевания рук к небесам.

– Товарищи офицеры! – На этот раз рядом с командиром отряда сидел седой, с красным нездоровым лицом и набрякшими от бессонницы веками мужчина. Добротный костюм, несвежая даже издали рубашка с галстуком. Замначальника управления, жизнью тертый сыщик. Зубр.

– Товарищи офицеры… Ориентировка до вас до всех, как я понимаю, доведена. Теперь дополнительная информация. Принадлежность машины и личность водителя установлены: микроавтобус принадлежит службе безопасности банка…

Виноградов вздрогнул, услышав название, уже которые сутки непрерывно крутившееся в мозгу.

– …и сидевший за рулем, некто Зеленцов, числится ее сотрудником. Нам он больше известен, правда, как один из боевиков «поволжской» преступной группировки. Ранее судим… Парни ваши при задержании, конечно, с ним поработали, но… – в голосе полковника не было осуждения, только некоторый отголосок профессиональной досады, – есть надежда, что скоро он сможет отвечать на вопросы. Комплексом оперативно-розыскных мероприятий удалось установить и одного из убитых ранее. Это некий Кривцанов Владимир, по кличке Чижик…

По залу прокатился сдержанный шумок: Чижика, одного из популярных в бандитской среде «старышевских» бригадиров, то есть удельных князей, поставленных лидером питерского преступного мира Александром Старышевым контролировать какой-либо объект или «линию работы», знали не только офицеры.

– Да-да! Тот самый Чижик…

Чувствовалось, что сыщик не торжествует: подобные смерти обычно предвещали начало очередной большой бандитской войны, лишь наивный обыватель мог надеяться, что это коснется только группировок и ментов. Заместитель начальника управления обвел взглядом присутствующих, и Виноградову показалось, что умные большие глаза задержались на его лице чуть дольше, чем на других, высвечивая давнее: «Динамо», совместные тренировки, тот выезд на разборку с «тамаринскими»… С тех пор пути милицейского капитана и его окончательно выбравшего рискованную стезю тезки разошлись.

Чижик пошел своим путем, а Владимир Александрович «ушел», порвал связи с тем, что напоминало о лихом и азартном оперативном прошлом, стараясь приучить себя к спокойной жизни заурядного милицейского служаки, почти строевого офицера, твердо знающего, сколько ему осталось до льготной пенсии. И даже услышав от Маренича, что крышей его фирмы при разного рода недоразумениях с бандитами является именно Кривцанов, Владимир Александрович не попытался встретиться с ним, принял это как данность и постарался выбросить из головы. В нынешней критической ситуации, парализовавшей «Нефтегазойл» и вплотную коснувшейся Виноградова, они с бывшим товарищем действовали порознь, нарочито обособляясь один от другого: позавчера, столкнувшись под аркой, только вежливо кивнули, обменялись рукопожатиями – и расстались, чтобы не встретиться, как выяснилось, уже никогда…

– Личности остальных пока не установлены. По имеющимся данным, вся эта заваруха произошла где-то здесь…

Сыщик продемонстрировал часть карты города, обводя подагрической рукой участок: район нежилой застройки, складов, таксопарка…

– Поэтому принято решение: с привлечением вашего личного состава, по «горячим» следам проверить предполагаемое место совершения преступления, обеспечить свидетельскую базу, охрану вещественных доказательств и вообще… Может черт знает что случиться, поэтому без вас, парни, не обойтись. Выручайте!

Зал опять зашумел, на этот раз одобрительно: в этом элитарном милицейском подразделении оперативников уважали, тем более таких, настоящих…

– Товарищи офицеры! – потребовал внимания начальник штаба. – Значит, так… Я назову старших групп, скажу, кто к кому входит, определю закрепленные объекты. Позывные обычные, транспорт выделен…

– Слышь, Саныч! Эй! – Виноградова дернул за рукав присевший рядом инспектор из пресс-группы Витька Барков, трепач и философ. – Что покажу-у…

– Ну? – поинтересовался, отвлекаясь, капитан.

– Я с мужиками в Лахте работал… К самой пальбе не успел, правда, но зато снял все еще до прибытия группы из экспертно-криминалистического! Понял? Классно получилось! – Он продемонстрировал лежащую на коленях видеокамеру. – А в эфир пускать не дают!

– Покажешь?

– Ладно уж… – Ясно было, что Баркову хочется похвастаться, и не перед кем-нибудь, а перед самим Владимиром Александровичем, которого он давно и искренне уважал. – Любуйся…

Капитан нагнулся и приник к губчатому раструбу, защищающему крохотный, встроенный в видеокамеру экран.

Не было ни цвета, ни звука, и поэтому все происходящее в бледно-голубом, прорезанном угловатыми значками тайм-кода прямоугольнике казалось нереальным, выхваченным из сюрреалистического фильма о космосе или глубинах океана… Объектив выхватил сначала обочину шоссе, рукав в милицейском ватнике, короткое рыло АКСУ… Затем – наплывом: паутины трещин на стекле, вывороченный колесный диск, овальные дыры от пуль в матовых бортах микроавтобуса. Страшный перекос двери, а в открывшейся, недоступной подсветке темноте салона – нагромождение скрюченных тел, неаккуратно прикрытых чем-то тяжелым и грязным. Наполовину выпавший наружу труп – стриженый затылок, пальцы, сомкнутые на ложе автомата… Тот самый боевик, догадался Виноградов, тот самый, который Воронина… На несколько мгновений экран погас, чтобы дать затем панораму: суета фигур в белых халатах, сполохи патрульных мигалок, кто-то тучный, лысоватый, в плаще с поднятым воротником, дающий категоричные приказы обступившим его людям. Услужливая рука откидывает простыни, которыми прикрыты лица пяти уложенных в ряд мертвецов – первый, второй… Третий – капитан узнал закаменевшее в последней муке лицо Володи Кривцанова… Четвертый… С краю лежал Корзун, он почти не изменился внешне – только черный подтек в уголке рта да непривычно растрепанная прическа.

Запись кончилась.

– Ну как? – Барков откровенно ждал похвалы.

– Профессионально! – Одна часть виноградовского сознания руководила речью, заставляя по достоинству оценивать работу коллеги, а другая еще оставалась там, на краю леса, продолжая анализировать, сопоставлять, просчитывать последствия…

– Еще бы! На телевидении за такой сюжет…

– Ага. Продай его Би-би-си, а на гонорары смотайся к Средиземному морю! – С заднего ряда между приятелями просунулся командир четвертого взвода, голова его нависла над Виноградовским плечом, а могучая пятерня потянулась к камере. – Дай глянуть!

– Пошел ты…

– Товарищи офицеры!

Зал поднялся, зашумел, зашаркал коваными подошвами, постепенно пустея, выдавливая из себя через узкую горловину двери решительных, уверенных в собственных силах и вооруженных до зубов людей и вместе с ними Владимира Александровича.

Определенный по карте периметр был оцеплен надежно и быстро: когда задержавшийся на базе штабной уазик вошел в зону операции, работа уже шла вовсю.

Накатываясь друг на друга, чередовались радиопереговоры:

– «Полета второй – двести двадцать первому! Полета второй – двести двадцать первому!..»

– «На приеме полета второй!»

– «Пришлите ко мне восьмидесятого, тут кое-что по его части…»

– «Понял все, двести двадцать первый… Сейчас сам подъеду!»

– «Полста седьмой, полста седьмой! Отзвонитесь на „Королево“, они вас не слышат!»

– «Внимание! Это восемьдесят восьмой! Указание шестнадцатого: все выезды автотранспорта за территорию – только после согласования с ГАИ! Повторяю: все выезды транспорта из зоны оцепления…»

– «Восемьдесят восьмой! Это двести двадцатый. Мы закончили на основном объекте, какие указания?»

– «Оставайтесь на месте…»

– «Это „Королево“! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому!»

– «Восемьдесят восьмой! Кто вызывал полета пятого?»

– «Внимание! Пятьсот пятому, пятьсот седьмому, двести двадцатому! Срочно прибыть к шестнадцатому, срочно прибыть к шестнадцатому!»

– «Кто говорит, я не понял?»

– «Восемьдесят восьмой говорит, кому там не ясно?»

– «Ясно, выполняем… У полета седьмого проблемы с радиостанцией, пришлите связиста!»

– «На приеме семидесятый… Что с радиостанцией?»

– «Механическое повреждение. Об голову! Восстановлению не подлежит…»

– «Порядок в эфире! Прекратить посторонние разговоры!»

Результаты были впечатляющие: в арендованной у таксопарка ремзоне накрыли мастерскую с тремя наполовину разобранными «девятками» – все машины числились в угоне и вскоре должны были уйти на запчасти.

– Класс! – приговаривал Барков, водя объективом «панасоника» по живописно разбросанным на брезентухе ножам, дубинкам и газовому револьверу, изъятым у бугаев, охранявших подступы к месту преступного промысла. – Класс!

Не зачехляя камеру, он прыгнул к потеснившемуся на сиденье Виноградову, и через считаные минуты они уже осматривали не менее впечатляющую находку: очередную подпольную фабрику по производству и разливу «настоящего азербайджанского коньяка». Урчащие от удовольствия оперативники ОБЭП слонялись среди штабелей пустых бутылок, пересчитывали откатанные на цветном ксероксе наклейки, пересыпали из коробок золотистые кружочки пробочной латуни… Все было налицо: машинки для укупорки, емкости спирта, какие-то вонючие ингредиенты цвета перекипяченного чая. Разумеется, мастерам-виноделам было что терять – именно один из них, темпераментный южанин, попытался не пустить бойцов в цех, повел себя некорректно, в результате чего тяжелая милицейская радиостанция отправилась на списание, а он – в тюремный госпиталь… Да и вид его коллег-земляков не радовал: все мы люди, все человеки, каждый из участников операции хоть раз в жизни да соблазнился, приобретя в ночном ларьке что-нибудь необходимое для дружеского застолья или интимной беседы с дамой, а потом страдал, в лучшем случае отплевываясь и жалея о выброшенных деньгах. Поэтому «виноделам» досталось…

– Капитан! Давай сюда! – По высунувшейся из кабины голове штабного водителя Виноградов понял, что наконец-то поступило сообщение, которого ждали.

– Что там?

– Поехали… Народовольческая, шестнадцать. Обнаружили джип, по документам владелец – какой-то пенсионер, но сыщики говорят, что это машина Чижика, она так по их учетам проходит. Понял?

– Давай жми!

Миновав первый кордон – за широкими спинами автоматчиков двое в штатском колдовали над чем-то в огромном салоне малинового вездехода «чероки», – начальник штаба и Виноградов почти взбежали по грязной бетонной лестнице наверх:

– Здесь?

– Так точно! – Очередной милиционер посторонился, пропуская их к дверному проему.

Офицеры шагнули на свет и затоптались, не решаясь отдалиться от входа, мгновенно осознав свою ненужность и неуместность своего пребывания сейчас в этом месте: на смену одной государственной махине, закованной в металл бронежилетов, вооруженной, сцементированной армейской дисциплиной и почти кастовым кодексом чести, на острие событий выдвинулась другая – очкастая, прокуренная, натасканная для беспощадной охоты, умная и злая сила. Щелкали фотовспышки, что-то бубнил в диктофон заспанный бледный следователь прокуратуры, присевший в неудобной позе парень писал быстрым почерком, заполняя желтоватые страницы протокола… С полдюжины людей, вроде бы и сами по себе, но в действительности выполняя неумолимую волю пославшего их могучего министерства, делали привычную работу: соскребали в пакетики нечто, незаметное глазу, скрипя резиной перчаток, составляли на белоснежной простыне замысловатую мозаику, измеряли, опыляли чем-то бетон…

Отряд свою работу выполнил. Настало время оперативно-следственной бригады.

На Виноградова вдруг полыхнуло ужасом: наспех замытые пятна в складках кафеля, горловина водостока, мутные разводы на поверхности высоких, от пола до потолка, зеркал, задетая чьим-то торопливым плечом кожаная красивая боксерская груша посередине… Все они были свидетелями и безмолвными участниками недавней трагедии, это почувствовал не только капитан – Владимир Александрович заметил, как мгновенно передернуло и видавшего виды начальника штаба, как старательно отводит глаза от происходящего внутри поставленный на пост милиционер.

Это место сочилось страхом и болью, последней, смертной мукой…

– Господи, прости меня грешного, – тихо перекрестился Виноградов, и стоящие рядом непроизвольно повторили его жест.

– Пошли! – Очутившись внизу, во дворе, начальник штаба торопливо закурил. – Во б…

Дом шестнадцать на Народовольческой улице представлял собой старый, еще довоенной постройки, кирпичный барак с узкими бойницами окошек и покатой крышей. Глухой забор отделял от соседних зданий и замусоренного тупичка двор, уставленный покосившимися металлическими конструкциями и штабелями шифера, и ржавые двухстворчатые ворота казались единственным изыском этой мрачной тюремной архитектуры.

О том, что здесь ступала нога человека, свидетельствовали только два прилепленных листка: объявление о продаже гаража и очередное истерическое заклинание «святого братства».

– Так, майор… – За спиной возник спустившийся со второго этажа давешний красноречивый полковник из угро. – Спасибо тебе, ребятам… Рапорт будешь писать на поощрение – я поддержу.

– Какие дальше указания?

– Да вроде… Снимай своих! Пусть только один ЗИЛ останется на всякий случай. Сколько это там получится? Взвод?

– Хорошо, сейчас решим.

– Да! И еще – дай мне двух человек. Надо пока к Зеленцову поехать, побеседовать… Может быть, если врачи позволят, перевезем его к себе.

– Конвой?

– Ну, вроде того. На всякий случай.

– Владимир Александрович, съездишь? И кого-нибудь из бойцов возьми, скажи взводному – я приказал.

– Есть… – Виноградов кивнул, козырять в таких случаях было не принято, все-таки не войска, и пожал протянутую полковником руку:

– Сейчас прямо выезжаем?

– Минут через десять. Стойте тогда здесь наготове, далеко не уходите!

Вызывая по рации «полета седьмого», капитан Виноградов трезво и отчетливо понял: к телефону будет не подойти, ни с кем он связаться не сможет, никого не предупредит…