Текст книги "Этюд со смертельным исходом (сборник)"

Потихоньку пощипывая остатки хлеба, Виноградов подводил итоги дня минувшего.

Итак. Повод для задержания был абсолютно липовый. Наспех допрашивавший его в качестве свидетеля прошлым вечером Тарасевич даже не пытался сделать вид, что это не так.

– Владимир Александрович! Ну вы же умница… Пожалейте меня – закончим поскорее с этой ерундой, и кто куда. Я – домой, вы – в камеру, а?

– А что – второе обязательно?

– Увы, Владимир Александрович! Даже обманывать не буду. Ну, надо нам, чтоб Виноградов посидел – а уж сколько: трое суток, месяц или до суда – это от вас зависит…

– Ну, тогда я не тороплюсь.

– Имейте совесть! Я вот сейчас вкратце…

Тем не менее прошло более двух часов, прежде чем они расстались до следующего утра.

– Подпишите, Владимир Александрович. Здесь, здесь и здесь вот. «Протокол с моих…» Господи, совсем сдурел – кому объясняю!

– Ради бога! – Виноградов привычно расписался. Текст протокола допроса слово в слово повторял многочисленные объяснения, дававшиеся им в различных инстанциях полгода назад. «Криминалом» в этой истории не пахло – воняло политикой[4]4
  Эти события описаны в повести «Жертва фигуры» (см. Филатов Н. Дело частного обвинения. М.: Вече, 2016).


[Закрыть].

Наутро разбудили то ли в шесть, то ли в семь – завтрак. Часов в камере не было, во времени Виноградов ориентировался плохо, а спросить у надзирателей не хотел – то ли из робости, то ли из неохоты унижаться.

Попив только сладкого горячего чая – аппетита не было совершенно, – капитан вновь пристроился вздремнуть. Толком не успел: «выдернули» на допрос…

Что ж, для первых суток неплохо – четыре допроса, каждый от одного до трех часов: вполне добротный рабочий день. Или если считать это как раунды… С разными партнерами…

Проще всего было с «комитетчиками».

– Ты же понимаешь, мы не менты, как скажем, так и будет… – начали они, после чего последовала какая-то ахинея про шпионаж в пользу сопредельного государства, неслужебные связи с германской полицией и Интерполом, и вообще: «Ты у нас давно на примете!» Затем – резкий поворот в стиле: «Но он же наш человек! Патриот!» с прозрачными намеками на успешное и взаимовыгодное сотрудничество между отдельными милиционерами и отдельными чекистами в недавнем прошлом[5]5
  Эти события описаны в повести «Дело частного обвинения» (см. там же).


[Закрыть]. После чего на стол перед Виноградовым легли компьютерные распечатки его телефонных переговоров.

Все чин чином – подписи, санкция прокурора… Это было плохо. Очень плохо!

«Старшие братья» сделали свое дело великолепно: расслабив, а затем наоборот «разогрев» Виноградова, они передали его Тарасевичу. Задумано было все толково, но, как позже понял капитан, дуэт заведомо был обречен на сбой – уж больно каждому из партнеров хотелось утянуть к себе пальму первенства… Многолетний антагонизм между политическим и криминальным сыском по-прежнему давал о себе знать.

– Ты же понимаешь, мы сыщики, не то что теоретики из госбезопасности… – почти слово в слово повторил предшественников Тарасевич. И повздыхал вместе с Виноградовым о том, что вот если бы милиции еще и технику комитетскую – а уж наши опера не чета им! – тогда можно было бы такого…

Сережа упивался собой и своей миссией – даже Виноградову, подозреваемому и задержанному, нравилось смотреть, как он работает. Тарасевич то прибавлял пафоса и стремительного напора, то переходил на мягкую доверительность, оперировал сложными логическими построениями – и тут же растворялся в мягком тумане эмоций… Он слушал в основном себя – и Владимир Александрович нужен был только как необходимый реквизит моноспектакля.

Очевидно, Сергея Тарасевича в детстве много били и обижали…

– Вы же понимаете, Владимир Александрович, что прокуратура является основной движущей силой не только данного уголовного дела, но и всех процессов, происходящих в современном правовом пространстве. Оперативные работники Министерства безопасности и милиции, безусловно, помогают нам, но и только! – констатировал следователь прокуратуры по особо важным делам, когда Виноградов в конце концов достался и ему. Следователь был молод, вежлив и не глуп.

Собственно, все их общение заняло не более часа. Представившись, он некоторое время ощупывал Владимира Александровича нейтральными вопросами, угостил чаем и только после этого достал бланк протокола.

– Без адвоката, как я понимаю, отвечать не будете?

– Не буду, извините, – застенчиво улыбнулся капитан.

– Ну и ладно, – покладисто согласился следователь, заполнил с предыдущего, еще свидетельского допроса, виноградовские данные:

– Та-ак… «От дачи показаний в отсутствие адвоката отказался». Верно?

– Верно.

– До свидания! – попрощался следователь за руку и ушел, оставив Виноградова в недоумении.

После этого они еще долго общались с Тарасевичсм – так долго, что пришлось даже напомнить про законный ужин…

Хлеб как-то незаметно съелся. По расчетам Владимира Александровича, подходили к концу первые сутки задержания, а адвоката все не было – это беспокоило.

Так. Что они за день поимели?

Официально, под протокол – ни хрена. А неофициально? На уровне доверительного трепа? Кажется, тоже – ни хрена…

Несколько общеизвестных сплетен о первых лицах Пароходства. Конспективное изложение собственных же виноградовских неудачных оперразработок двухлетней давности. Пара сомнительных фактов, которые «не ловятся»… Да! Сувенир для Тарасевича, элегантная графическая схема, какими славился Владимир Александрович – кружочки, стрелочки, звездочки: паутина коррупции! Бред, но красиво – пусть вошьет в секретное дело… может, генерала получит.

Та-ак. Допрос ведь – это, так сказать, дело обоюдное: хочешь не хочешь, поток информации идет в обе стороны. Какими знаниями обогатил бедного узника день минувший?

По всему видать – с Пароходством покончено в принципе – вся верхушка под арестом. Снова, мать ее, политика – роют под Москву, ищут выходы к самому… Ладно, черт с ними со всеми! Своих проблем хватает.

Ребята молодцы – вышли все-таки на «милицейский след». Кругляков! Видимо, разрабатывали его плотно – и не только его: «транспортного» генерала, потом начальника Морского отдела… Все логично!

Владимир Александрович представил себе раз виденный огромный компьютер госбезопасности:

«…Разрабатываемый: Кругляков. Связь: Виноградов…

…Разрабатываемый: Храмов. Связь: Виноградов…

…Разрабатываемый: Степаненко… Иванов… Петров… Сидоров… Связь: Виноградов!»

Да что ж это в конце концов за Виноградов такой? А подать его сюда! И подали… Все, как отмечено выше, логично.

Плохо быть общительным. Плохо соваться куда не просят. Плохо выдумывать что-то такое-этакое, не как в наставлениях по оперативной работе образца пятьдесят восьмого года… Плохо и вредно для здоровья.

Дурак ты, Саныч, дурак! Сидел бы и не высовывался… Ладно, эмоции по боку… Что у них есть?

История с обменом чеков? Туфта!

Стенограммы «прослушки» за последний месяц, может, чуть больше? Ну и что? Была пара разговоров, скажем так, сомнительных… Но с кем? С «источниками»! А в негласной оперативной работе правила гибкие – на самой грани. В отношении своего человека сыщик много кое на что должен сквозь пальцы смотреть – это азбука. Даже больше – это способ выживания агентурной сети.

Степаненко… Парни совершенно обоснованно подозревают его в организации убийства генерала. И вот тут-то звоночки телефонные от Мастера не в жилу, ох не в жилу! Хотя лишнего вроде там ничего не было сказано, но… все равно некстати.

Коротко лязгнул запор:

– Пошли!

– Сколько времени? – счел возможным поинтересоваться у сержанта Виноградов.

– Десятый час, – не глядя на циферблат, ответил надзиратель.

Вот гады, с оттенком уважения выругался про себя капитан. Адвоката продержали до самого упора – еще чуть-чуть, и было бы нарушение законности. А так – ничего особенного, все в пределах кодекса… Гады!

– Завтрак!

Не успевший проснуться Виноградов уже дисциплинированно принимал из рук дежурного свою пайку: сегодня кроме чая давали вполне аппетитно пахнущую пшенную кашу.

Умывшись и позавтракав – кроме казенного он побаловал себя еще и принесенными вчера адвокатом крекерами – Владимир Александрович почувствовал себя, в целом, неплохо. Если, конечно, такое определение вообще было приемлемо в данной ситуации.

По сути, нормальный опер – существо в бытовом отношении крайне нетребовательное. Его способность к универсальной адаптации вполне позволяет спать сытым и голодным, под грохот работающего за стенкой дизеля, на составленных стульях, голых досках, в холодильнике мясокомбината, сидя или даже стоя на офицерском собрании. Поэтому и вторая ночь в камере прошла для Виноградова незаметно.

Естественная реакция на стресс последних дней – даже вечно горящая под потолком лампочка не раздражала… Что же касается пищи, то за пять курсантских лет в Высшей мореходке Владимир Александрович приноровился потреблять все, что горит или уже не шевелится. Хотя, конечно, ресторанная или, скажем, домашняя еда никогда не оставляли его равнодушным.

Жить было вполне можно! Ручку он со стола у Сережи спер, газеты в камере лежали – хотя и не свежие, хотя и для других целей… В одной даже кроссворд оказался…

Однако время шло, а Виноградова не вызывали, настроение постепенно портилось. Почти все клеточки кроссворда были уже заполнены, газеты прочитаны, озадаченный желудок застенчиво напомнил, что пора бы уже и пообедать…

Оставив безуспешные попытки заснуть, капитан вдруг заметил, что нервно и быстро ходит по камере. Ага! Узникам положено считать шаги… Туда. Сюда. Сколько будет? Четырнадцать. Или тринадцать с половиной? Если считать от угла до угла… Это занятие отвлекло ненадолго.

Виноградов вспомнил фильм «Ленин в Польше»: вождь мирового пролетариата в жилетке и белой рубашке шатается от стены к стене германского каземата… И еще: «Ильич, озабоченный, мечет шажки». Это, впрочем, из другой оперы… Еще: старички в Матросской Тишине… Еще: кое-кто из знакомых, сидевших и сидящих…

Это же тактика, говорил себе Владимир Александрович. Элементарно, он сам так делал много раз – задержанный изолирован, не знает, что творится снаружи, нервничает, суетится…

Виноградов подошел к забранному железом окошку – был виден кусочек темнеющего неба, холодного и безлунного. Обернулся: металлические нары с полированным деревом досок, черный унитаз, умывальник… Дверь – «глазок», «кормушка». На стене – крестик из хлеба, надпись: «Спаси и сохрани!» И другие надписи: имена, даты, статьи… Страшно…

– Пойдем!

Дверь открылась, как всегда, неожиданно, и через минуту капитан уже увидел Тарасевича, заполняющего казенный бланк.

– Все!

– Забирай, – кивнул, посмотрев документы, старшина.

– Здорово! – улыбнулся Тарасевич, только что расписавшийся в получении для казенных нужд задержанного Виноградова.

– Привет, – не менее обаятельно улыбнулся Владимир Александрович и последовал за «своим» опером…

– Ну как? – поинтересовался Тарасевич, когда они пришли в его кабинет. И сразу же уточнил, что имеет в виду:

– Плохо в тюрьме?

– Да, – вдумчиво согласился Виноградов. – Но в Приречье хуже было – там еще и стреляли…

Ему очень захотелось рассказать симпатичному оперу про Приречье, Кавказ, Халкарию, про то, какой он, в сущности, хороший и заслуженный, сколько всего сделал для борьбы с бандитами и прочей мразью, но было не место и не время.

– Я опять не вижу своего адвоката.

– А без него – не будешь беседовать?

– Нет, – с сожалением покачал головой капитан.

– Ну и ладно. – покладисто кивнул Тарасевич, вставая из кресла, в котором мгновение до этого расположился. – Беседовать, собственно, и не о чем. Пошли назад!

– Одна-ако! – Виноградов был ошарашен. Этого он не ожидал.

– А ты как думал? Мы что – груши околачиваем? Сегодня утром Степаненко взяли вместе со всей бражкой – наглухо, сидеть будут до второго пришествия…

– Мастер же – иностранец? По паспорту…

– Да там одного оружия – шквал! Консул как увидел – аж затрясся…

Они стояли перед дверью кабинета, не переступая, однако, порог, отделяющий его от коридора.

– Не-ет, только по закону – вместе с гэбэшниками… – Так теперь все прояснилось? Я могу идти? – Виноградов старался изобразить радостное изумление. – Наконец-то!

– Чего?! – расхохотался Тарасевич. – Куда идти?

– Домой, – бесхитростно повторил капитан.

– Слышь, ты… – лицо оперативника внезапно посуровело, голос почти перешел на шепот. Виноградов с профессиональным удовлетворением отметил, что оба они изучали систему Станиславского не в классе, а в суровой школе милицейской жизни. – Слышь, ты… Ты здесь сидеть будешь, пока плесенью не покроешься, понял?

– А что такое? – робко отшатнулся задержанный.

– Ты думаешь, Степаненко язык себе в задницу засунул? Да? Как бы не так! Тебя первого сдал – по самые дальше некуда, до гландов!

Виноградов сделал вид, что испугался и «завибрировал»:

– Он врет! Все врет! Я в глаза ему скажу…

– Ага, конечно! На очной ставке скажешь – когда мы уже все свои «поганки» выкрутим… Тогда хоть что неси – крест на пузе! А пока поскучай – мы потихоньку, помаленьку гроб тебе и заколотим…

– Что же мне делать, а?

– Садись. Пиши явку с повинной. Но чтоб по всей программе, без никаких… И завтра утром – будешь дома. Врать не стану, чистым не вылезешь теперь, но хоть до суда…

– А прокурор? Он вдруг не выпустит? – часто заморгал капитан.

– Прокурор! Ты же знаешь… Мы ему что вольем – то он и сделает. Еще ни разу не случалось, чтоб…

Виноградову надоело:

– Уймись…

– Как хочешь, – перейдя на нормальный тон, с полуслова понял его Тарасевич, – смотри, не прогадай. Ты мужик неглупый.

Владимиру Александровичу очень не хотелось возвращаться в камеру. Общение с опером было не только полезным, но и интересным, к тому же – мягкие кресла, телевизор… Можно было и насчет кофейку… Но вскоре капитан вновь мерял шагами пол своего «каземата».

Когда утром, на третий день задержания, Виноградова вывели из изолятора, он находился не в лучшей форме. Ночью плохо спал – кого-то все время таскали туда-сюда по бесконечному тюремному коридору, лязгали двери, лениво материлась охрана… Перед рассветом Владимир Александрович услышал – или ему показалось, что услышал? – долгий, отчаянный, не рассчитанный на посторонние уши женский плач: вынести его было невозможно.

Был момент, когда капитан был почти готов принять условия Тарасевича – не все, конечно, не сразу, но… Поторговаться, что-то написать не слишком существенное. Прийти к какому-то компромиссу… Господи, лишь бы вырваться из этих страшных, заляпанных колючей известью стен, пахнущих ненавистью и болью! Выключить дома свет – просто выключить свет и утонуть в мягком лоне привычного матраса…

Это скоро прошло. Как там у Шаламова? «Не верить, не просить, не надеяться» – три старых принципа, верный способ выживания российских зэков.

Ну, хорошо. Первые трое суток, говорят, самые трудные, можно считать выдержал. Дальше что? Есть семь – без предъявления обвинения. На это не часто идут, но для него, Виноградова, исключение сделают, «учитывая, что лицо может препятствовать установлению истины по делу». Но там уже – нормальная койка, белье, адвокат сколько угодно… Дальше – два месяца, потом еще до шести, потом до суда… А там уж – сколько дадут, и не обязательно зона…

Может показаться странным, но капитана как-то даже не интересовал вопрос – за что? Он лучше многих знал основополагающий принцип отечественного следствия: «Был бы человек – статья найдется!» Ребята работают грамотно, напористо, по социальному заказу – сам таким был… Ладно, тридцать два – не возраст, выйдем – разберемся.

Вопреки ожиданию Тарасевича в кабинете не было:

– Присаживайтесь, Владимир Александрович!

Кроме знакомого по обыску «комитетчика», навстречу Виноградову поднялся мужчина средних лет, с неприметным лицом районного администратора. Заурядный облик несколько нарушался галстуком из «Вавилона» и матовым циферблатом массивного «Ролекса» на запястье. Хозяин – заместитель начальника Управления по борьбе с организованной преступностью – с сомнением смотрел, как задержанный обменялся с ними рукопожатием:

– Я не нужен больше?

– Спасибо, нет.

– Если что – позвоните по местному…

Когда в кабинете осталось трое, старший распорядился:

– Саша, нам тут чай оставили… Давайте! Не возражаете?

– Отнюдь! – Виноградов нисколько не обманулся приемом, но отчего же не воспользоваться, если предлагают… Дядечка, чувствуется, серьезный, не меньше полковника – вон как чекист Саша суетится, да и милицейские боссы так просто кому ни попадя свои кабинеты не уступают. Такие, как он, под старость предпочитают играть в либералов.

– Меня зовут Николай Николаевич…

Врет, подумал Виноградов. Точнее – конспирируется. На сто процентов – внешняя разведка или еще что– нибудь в таком духе.

– А меня – Владимир Александрович, – поклонился он, принимая от молодого чашку.

– Неужели? – рассмеялся, оценив, собеседник. – Кто бы мог подумать…

Он, полуобернувшись, взял со стола толстую папку с неподшитыми бумагами. Раскрыл.

– Точно!

Виноградов наметанным глазом оперативника разглядел протокол собственного допроса. Николай Николаевич пролистал другие следственные материалы:

– А, ерунда! – он небрежно отложил папку. – Давайте поступим так… Я сразу же лишаю вас всяческих иллюзий, после чего предложу свой вариант, как капитану милиции Виноградову с наименьшими потерями вылезти из дерьма. И что мы за это от капитана милиции Виноградова хотим. Как?

– Не возражаю. Некоторые сомнения, правда, вызывает начальный этап – я с последними иллюзиями расстался лет пять назад, когда на моих глазах прокурор после судебного заседания отымел адвокатессу прямо под гербом Российской Федерации. Надо, правда, признать, что это было перед седьмым ноября и оба находились в сильной степени алкогольного опьянения.

– Ладно, попробуем…

Он нажал клавишу японского диктофона:

«– Алле?

– Кругляков. Слушаю вас.

– Это я, из аэропорта говорю… Штука здесь.

– Народу… много вокруг?

– Хватает… и тут такая ситуация… Приеду – объясню.

– Номер рейса? Когда летит?

– Да тут, понимаете, может так получиться…

– Ты одно скажи – успеем?

– Должны.

– Давай тогда срочно – приезжай. Оставь кого– нибудь на всякий случай и кати сюда…»

– Узнали, Владимир Александрович?

– Генерала-покойничка – да! – запись была качественная, и хорошо поставленный баритон бывшего начальника Главка идентифицировался без труда. – А вот второй…

– Это один из его людей, неважно.

– Это не я.

– Знаю.

– Николай Николаевич… То, что вы прослушивали телефон Круглякова – факт его личной биографии. Я с покойником со времен «Крота» не общался.

– Владимир Александрович, голубчик… Эту кассету мы изъяли при обыске. На квартире у Степаненко, на той самой квартире, где вы с ним встречались…

Глядя на изменившееся лицо Виноградова, собеседник доброжелательно улыбнулся:

– Любопытно?

– Любопытно…

– Продолжать?

Капитан молча кивнул, переваривая услышанное.

– Не буду интриговать – все, в сущности, проще, чем кажется. Мы генерала «слушали» с конца лета. А Степаненко генерала – чуть больше недели.

– Каким образом?

– Технически? Элементарно. «Жучка» повесили прямо на линию, в парадной – раз в день, как правило, по вечерам, его боец приходил, «снимал» микрокассету, ставит новую…

– И вы что – не вмешивались?

– А вы бы как поступили? До поры, до времени…

– Пока стрельба не началась, да?

– Ну кто же мог подумать… Бывает! – сожаления в голосе «Николая Николаевича» особенно не слышалось. – Так вот… Кассета с записью этого разговора – последняя. Ночью ее Степаненко прослушал – а утром генерала «хлопнули». Никаких мыслей не возникает?

Виноградов пожал плечами:

– А я тут при чем? Их проблемы…

Молодой комитетчик досадливо крякнул, но под взглядом коллеги стушевался и начал нервно собирать со стола остатки чая.

– Эх, капитан… Ладно. Слушай меня внимательно. Мастер с Кругликовым работали вместе – до того момента, когда тот снаряд, который через Халкарию отправили, «накрылся»… Степаненко начал на генерала грешить, тот – на него… Генерал нашел родственников хетагуровских, натравил их сначала на Эдика, потом на Бакониса, потом – на тебя. Степаненко тоже не промах – в долгу не остался!

– Я удивляюсь, что он еще раньше…

– Раньше не мог. Раньше паритет был.

– Не понял.

– Па-ри-тет! У Круглякова – коды и полковник, бывший начальник авиабазы. У Степаненко – второй ядерный снаряд. Одно без другого немного стоит, но…

– Какой снаряд? Второй?

– Да, Владимир Александрович. Да, голубчик. А что вас так удивляет? Где один – там и два…

– Про второй я ничего не знал. Клянусь!

– Верю. Но теперь-то знаете?

– Допустим… – Виноградов сразу насторожился. Приближалась кульминация.

«Николай Николаевич» отложил недокуренную сигарету…

Это было чертовски соблазнительно. Но вполне могло оказаться очередной ловушкой.

Виноградов в бессчетный раз завозился на нарах – даже свернувшись калачиком, никак не удавалось упрятать под куртку одновременно и голову, и ноги. Владимир Александрович подумал, что, когда разрешат передачи, надо будет попросить у жены старую, курсантскую еще, шинель – долгополую, тяжелого черного сукна… Где-то она, кажется, в кладовке?

Виноградов отчетливо представил себе простецкую физиономию и хорошо поставленный баритон «Николая Николаевича».

– Капитан! Что бы ты мне сейчас ни рассказал – я уже знаю. Такая, понимаешь, смешная ситуация… Двадцатый век – побеждает тот, кто контролирует средства коммуникации.

– Очень жаль… А так хотелось помочь… – Виноградов почти не придуривался: подследственный интересен, пока есть возможность торга.

– Да уж… Про телефон я уже говорил – давно слушали, с этой его пижонской «Дельтой» – с ней еще проще, на контроль радиопереговоров даже санкцию не требуют. «Зарядили» мы еще два адреса, в том числе и ту квартиру, где ты со своим другом Мастером встречался… Хочешь убедиться?

– Если не трудно. Было бы чертовски любопытно.

– Отнюдь… – собеседник вынул откуда-то из-под стола тонкий, полупрозрачный листок, судя по перфорации – компьютерного происхождения. Не выпуская из рук, поднес к глазам Виноградова.

Поверхность бумаги была плотно забита бледными строчками печатного текста, Владимир Александрович успел разглядеть:

«С.: Начальник штаба у генерала Гадаева. Понял?

B.: Понял.

C.: Полетишь?

B.: Без гарантии. Из чистого любопытства.

C.: Расходы, транспорт, покрытие – мои…»

– Впечатляет? – спросил «Николай Николаевич», отодвигаясь.

– Да-а… но ведь это же только последний разговор, до того, наверное, еще не… А предыдущие тоже можно посмотреть?

– Ну вы нахал! – вскинулся молодой. – Может, вам еще и список задействованной агентуры дать почитать? И план работы по делу?

Его старший коллега явно, и не скрывая, наслаждался ситуацией:

– Предыдущие… А что? Давайте! Как говорится, раз пошла такая пьянка…

На свет появился еще один похожий листок:

«В.: Что за штука?

С.: Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам – ручки, чтоб удобнее носить…»

– Удовлетворены?

– Да-а… – в животе у Виноградова заворочался противный холодный паук, тоскливая глухая тяжесть разлилась от затылка вниз по спине. – Оперативные записи…

– Легализуем, голубчик! И не сомневайтесь – понадобится, так легализуем. Обставим по всем правилам – любой прокурор сожрет! И не вякнет, время такое, а?

Свободного пространства для маневра больше не было – ни миллиметра. Каспаров в такой ситуации сдал бы партию…

– Вы готовы меня выслушать? – «Николай Николаевич» смотрел на капитана почти сочувствующе.

– Да.

– Тогда попробуем…

Виноградов мгновенно, как хороший боксер после нокдауна, собрался: по идее, беседа должна бы уже быть закончена – все, «крест на пузе», пишите прокурору. Но… Ребятам что-то надо, это неплохо, во всяком случае…

– Мастер в вас не ошибся, условия контракта выполнены блестяще.

– Спасибо.

– Это некомплимент. Это констатация факта. Открою маленький секрет – мы тоже искали те два снаряда, параллельно с прибалтами…

– Все-таки дружите?

– У них свои интересы, у нас – свои. Не в этом суть… Важно, что ты стартовал позже, а нашел первым.

– Повезло… Стечение обстоятельств.

– Ну, за те деньги, которые Мастер вам посулил… – самолюбиво вставил молодой. Было заметно – он относился к категории людей, которых мутит, когда при них кого-либо хвалят. Пусть даже делается это в оперативных целях.

– Завидуете? – грустно и укоризненно покачал головой Виноградов. – Зря…

Он скосил глаза на свои кроссовки с вынутыми шнурками.

– Было бы чему! – фыркнул молодой.

– Я могу продолжать? – поинтересовался «Николай Николаевич», по-отечески глядя на коллегу и Виноградова. Тон его не менялся:

– Повезло… Что ж, везение – это тоже фактор, весьма значимый в оперативной работе. Разведчик без везения – пушечное мясо… шлак! Так вот. Вы свои обязательства перед Степаненко выполнили. Нет?

– Безусловно. Речь шла только об одной… штуке… – Владимир Александрович спохватился: – К протоколу это, разумеется, никакого отношения не имеет, так – игра ума!

– Разумеется… Я предлагаю вам другой контракт, не менее выгодный.

«Николай Николаевич» сделал эффектную паузу. Виноградов сделал внимательное лицо. Молодой чекист сделал вид, что его в кабинете нет.

– Исходная ситуация та же: все ищут похищенный ядерный снаряд. Назовем его «номер два». Ваша задача – чтоб наниматель нашел его раньше других. Наниматель на этот раз – наша «фирма». Все просто…

– Гонорар? Тут уже были какие-то намеки…

– О! Вы можете назвать мне что-нибудь дороже свободы?

– Хотелось бы конкретнее…

– Пожалуйста. История с Мастером в уголовное дело не попадет. Больше того – мы не станем приобщать к легализованным материалам вообще ничего из «прослушки»… Пусть твои милицейские соратники покувыркаются самостоятельно – из истории с чеками им ничего не вытянуть, это ясно, а остальное от тебя зависит: захочешь, дашь «расклад» по своим начальникам, захочешь – не дашь… Им на тебя «показать», как я понимаю, нечего, так что…

– Лучше, конечно, если ты нам сейчас что-нибудь «дашь» под протокол – про начальника Пароходства, про твоего шефа из Морского отдела. Мы бы тогда сразу «регионалам» пасть заткнули и смогли уже сегодня добиться от них твоего освобождения под подписку – все-таки формально они задерживали…

Виноградов и «Николай Николаевич» одновременно посмотрели на ретивого чекиста, как на больного. Помолчали. Вздохнули. Тот уже и сам понял, что сказал что-то не то, задвигал руками, переставляя на журнальном столике чайные принадлежности, рассыпал сахар.

– Сколько у меня есть времени, чтобы подумать?

– О-о! Это зависит только от тебя: хочешь – решай прямо сейчас, хочешь – ответишь года этак через три-четыре… Только вряд ли тогда это нас заинтересует.

Торопиться не надо, не надо спешить, осадил себя Виноградов. И верить ничему не надо… Слепому видно, что им нужно: после того, как задержали Мастера и разворошили его команду, концы обрубились – никого нового в окружение Степаненко не внедрить, а так глубоко и плотно, как капитан Виноградов, в этой «ядерной» истории никто не сидит…

– А если я не оправдаю? Ну – не оправдаю оказанного доверия?

– Надо постараться… Да и все равно – хуже-то не будет?

Владимир Александрович посмотрел на электронное табло в дальнем углу – если часы не врут, до истечения трех суток осталось не так уж много… Стоило рискнуть:

– Давайте вернемся к этому разговору завтра с утра? А?

Молодой отреагировал бурно. «Николай Николаевич», казалось, не удивился:

– Воля ваша… Но с течением времени условия будут меняться. Не в вашу, разумеется, пользу… Думайте! Захотите повидаться – меня найдут… – Он кивнул коллеге, чтоб вызвали сопровождающего.

Владимиру Александровичу было очень плохо – привыкший доверять своему ощущению времени, он прекрасно понимал, что с каждой минутой его шансы оказаться сегодня дома неуклонно стремятся к нулю. Задержанного или выпускают до истечения трех суток, или не выпускают вообще. Промежуточные варианты, в основном, относятся к области теории права… Закончился ужин – значит, сейчас не меньше восьми. Или начало девятого…

– Пошли… Вещи возьми, не оставляй тут ничего.

Виноградов шел по бесконечному коридору за усатым старшиной – не впереди него, а за! – и не позволял, запрещал себе поддаваться сладкой, заполняющей все существо, почти мучительной надежде. Если бы сейчас, именно в этот момент его попросили о чем-то – Владимир Александрович, наверное, натворил бы массу глупостей: дал какие угодно показания, подписал любую ахинею, разрыдался…

Обошлось… Входя в уже знакомый кабинет Тарасевича, капитан уже вполне владел собой.

– Проходите. Присаживайтесь.

Незнакомых не было. Курящий у окна Тарасевич, следователь прокуратуры – тот самый, покладистый… На одном из двух свободных стульев – Сашка Кошель, адвокат и веселый пьяница. Представитель защиты старался выглядеть невозмутимым.

За руку Виноградов поздоровался только с Кошелем.

– Начнем?

– Да, пожалуй…

Следователь прокуратуры обратился к Владимиру Александровичу:

– Вы подтверждаете показания, данные в качестве свидетеля до задержания сотрудниками милиции?

– Какие показания? – уточнил Виноградов.

– По поводу обмена чеков в Пароходстве… Вот протокол допроса, вот оперативник, который его писал…

– Подтверждаю.

Следователь придвинул к себе бланк и начал переписывать сначала установочные данные, а затем и сам текст протокола, составленного в первый вечер Тарасевичем. Он делал это молча, не задавая, к удивлению Виноградова и его адвоката, никаких уточняющих вопросов, только поинтересовался номером ордера на ведение дела Кошелем… Процедура заняла минут десять, и вышедшее из-под пера следователя заняло едва ли больше стандартного листа.

– Прочитайте. Если все верно – напишите и поставьте подпись.

Внимательно, выискивая подвох, Владимир Александрович ощупал глазами протокол – строчку за строчкой.

– Все верно, – он передал его адвокату.

Кошель не менее тщательно прочитал процессуальный документ и вернул его подзащитному:

– Подписывай.

Выполнив необходимую формальность, Виноградов вернул протокол.

– Ознакомьтесь…

Следователь достал из папки два экземпляра типографского бланка, с заготовленным заранее машинописным текстом. Прежде чем передать его подозреваемому, проставил дату от руки.

«Следователь по особо важным… рассмотрев… установил… в действиях отсутствуют признаки… для задержания не имеется оснований…»

– Не прокомментируете? – вежливо поинтересовался Кошель.

– В каком смысле? A-а… Я, собственно, хотел сделать это еще дня два назад, как только получил от оперов материалы. Нужно было только формально допросить Владимира Александровича – и нет проблем… А он, понимаете, отказался без адвоката… Что же – гражданские права – дело святое!

– А потом?

– Потом? Потом выходные были – суббота, воскресенье… У вас есть основания для жалобы?

Кошель тихо скрипел зубами. Виноградов чувствовал себя сопливым пионером. Тарасевич улыбался…