Текст книги "Лоскутная кожа"

– Это не вариант, – проворчал охотник, откидывая со лба заранее намокшие волосы. Его план казался невероятно рискованным и утомительным, но это всё же было лучше, чем пойти на поводу у демона. – Мы уже делали по-твоему. Это обернулось кровавой баней.

– Я не собираюсь возиться в грязи, как жалкое насекомое. Не собираюсь обдирать брюхо об острые и холодные камни этой треклятой стены. Не по твоей воле.

– А я не собираюсь выслушивать твой трёп. И что теперь?

Раздувшись от возмущения, Гримбо затрясся всем телом. Руки сжались в кулаки, незамедлительно выросшие ногти, впрочем, всё ещё сохраняющие неопрятный, но человеческий вид, впились в натянутую кожу. Казалось, был слышен скрежет его зубов.

– Я знаю, что, – немного подумав, словно решаясь на судьбоносный шаг, изрёк доктор. – Раз так, то теперь ты свободен. Ты мне надоел, окончательно и бесповоротно. Мне стало скучно. Тут наши пути расходятся.

– Что?

Кони, почуяв нарастающее напряжение в воздухе, нервно заржали. Тот, что был под охотником, затанцевал на месте, тревожно забил копытом. Отвлёкшись на порывающегося сбросить его коня, охотник лишь краем глаза заметил – Гримбо, взмахнув рукой, преобразился. На месте побитого жизнью скитальца, второй кожей которого стала смешанная с потом грязь, оказался богато одетый дворянин. Чёрный бархат камзола, равно как и ухоженная козлиная бородёнка, так и кричали о благородном происхождении. Изящно оперевшись, будто делал это всегда, на украшенную крупными рубинами трость, он на прощанье помахал рукой.

– Я хорошенько развлекусь в этом городишке, так и знай. – Хитрый блеск маслянистых глаз был полон предвкушения. – Оторвусь за все эти дни. А тебе крайне советую поспешить в Зелёный замок. Явно понадобится помощь.

– Постой! – только и успел крикнуть Волот. Раздался негромкий хлопок, и доктор оставил после себя лишь облако синеватого тумана. Охотник запоздало скрипнул седлом, кинулся на Молока, но кулаки схватили лишь воздух. Ветер подхватил дымку и немедленно понёс к озеру, без следа растворив в холодном утреннем поднебесье. Как будто и не было никогда. – Гримбо! Гримбо! Чтоб тебя.

Раздосадованно махнул рукой, обернулся в отчаянных поисках помощи, чуть не свалившись наземь.

– Молок! – в последний раз завопил на всю округу, поднимаясь в стременах.

Вместе с творившим колдовство демоном исчезло и неповиновение животных.

С непониманием и нарастающей тревогой охотник посмотрел на городскую стену. Камень надёжно укрывал жителей от подобных взглядов, гигантские требушеты, орудия массового убийства, вселяли редкую в наше время уверенность в завтрашнем дне. Вот только камнеметательные машины были направлены в сторону, откуда очевидно стоило ожидать врага, – во внешний мир.

Молок же, древняя злобная сущность, находился уже внутри. И привёл его он, охотник Волот, чьим долгом была защита простых людей от непоправимого вреда, что наносит губительная и противная естеству самого мироздания тёмная магия.

Со скрипом сердца и кожи нового седла он обернулся назад. Чистый, не считая уродливых сторожевых вышек и низеньких домов, горизонт манил своей пьянящей свободой. Чайки продолжали кружиться под серебряными облаками, камнем ныряя вниз при любом, самом призрачном намёке на рыбу. Жизнь продолжалась.

– Прости, – виновато произнёс он, скорбно уронив голову на грудь. Протёр слезящиеся от бриза глаза. – Я не мог поступить иначе.

Спустившись с седла, он отцепил сумку и вынул удила, скользкие и горячие от лошадиных слюней. Хлёстко, боясь передумать, ударил по мохнатому крупу и злобно прикрикнул. Лошадь, не ожидавшая жестокого предательства, прижала уши и дико заржала, со всей дури припустившись в сторону заката. Спустя мгновенье жалобное ржание растворилось за размеренными звуками неспокойного озера.

Постояв немного на берегу, Волот горько усмехнулся собственной глупости. Крестьяне внизу явно обратили своё дорогостоящее внимание на чудака-путешественника на обрыве, кричащего в пустоту, точно резаный. Это можно было использовать. Сплюнул, начал осторожный спуск вниз. Глина скользила и пенилась, плащ путался под сапогами, и скучающие рыбаки тихо посмеивались над неловкостью приблуды.

Охотник, с нарочито серьёзным и сосредоточенным лицом, продолжал нелепую борьбу с гравитацией, отчаянно игнорируя удобную, с вбитыми на манер ступеней горбылями, тропинку буквально в двух метрах; широко раскинутые руки, настоящие птичьи крылья, помогали ему оставаться на ногах. Раззадоривая бедняков, он заржал как лошадь, опасно подпрыгивая на особенно покатом месте. Когда насмешки обратились в дружный нескрываемый хохот, разбавленный восторженным улюлюканьем, он украдкой ухмыльнулся.

Теперь мало кто из рыбаков удивится столь глупому желанию обменять золото, побрякивающее в седельной сумке за его спиной, на верёвки, гарпуны, крючья и бесхозные скобы, в обилии раскинутые по всему берегу, – бери не хочу. Те же, кто смутно догадается о возможно преступном замысле, предпочтут промолчать, лишь бы не быть осмеянными товарищами – мало ли на что горазд дурак, пусть и богатый, с большой дороги. В последнее время их, поглупевших от ужасов войны, становилось всё больше. И само собой, никто из рыбаков не задастся вопросами и не обратится к стражникам. Желание наживы, в особенности благодаря выгодной сделке с юродивым, не оставит место сомнениям. Умы крестьян были полностью в его руках. Приятно, когда всё идёт по плану.

Оставалось лишь дождаться глухой ночи.

***

Нет ничего паршивее, чем караул на стене, в особенности – ночью в дождь.

Грозовые тучи нависали над городом. Единственное, что удерживало их от падения на грешную землю, это мощные крепостные башни, упёршиеся в небосклон копьями, на которых с неистовством реяли гордые стяги. Скользкие от дождя ступени были присыпаны гравием, а сверху песком – каждый раз, когда шёл ливень, всё это превращалось в мокрое, вязкое, что застревали сапоги, месиво. Однако именно это не давало поскользнуться и свернуть шею, поэтому он, скрипя зубами, покорно молчал. Не хватало ещё раскричаться на немой камень.

Далёкое озеро, мрачное отражение бушующей в небесах бури, виднелось в каждой бойнице. Казалось, пузырящиеся воды стремятся поглотить весь город, и только скользящий отсвет маяка успокаивал, красноречиво заявляя, что происходящее остаётся под контролем человека. Пока горит огонь – есть и надежда, он усвоил это как нельзя лучше. Дым чадящего тусклого факела щипал глаза, но он просто продолжал идти, медленно и осторожно, выверяя каждое движение и намертво хватаясь за ржавые поручни, торчащие прямо из стены.

Оказавшись наверху, он привычно оглянулся на пустующую стену. Из-за войны караульных, оставленных присматривать за участками между башен, почти не осталось – последние несколько месяцев он оставался наедине с собственными мыслями, до самого рассвета.

Дождь, немного поутихнув, барабанил по деревянному навесу. Он с ненавистью отбросил бесполезный факел в одну из луж, заполнивших трещины в каменной кладке под ногами, огонь недовольно зашипел и погас. Ночной караул начался.

Воспалённый от въевшейся усталости мозг подсказал обойти вверенный ему участок стены. Дёрнув на себя запертую дубовую дверь, разбухшую и неприятно пахнущую мхом, он на негнущихся ногах побрёл в противоположную сторону, до ровно такой же двери, только покосившейся, на толстых медных петлях. Воспоминания о подготовке к службе, случайно всплывшие в голове, смутно подсказывали, что за дверями притаились каморки со снаряжением на случай осады. Если кто-нибудь когда-нибудь захочет взять этот кусок гнили и дерьма, что зовётся Харенхоллом, в осаду.

Упёршись в тупик, он поправил сползший на глаза шлем и оглянулся в поисках сухого места. Судя по лужам, таких оставалось совсем немного. Затем, воровато оглянувшись, присел в дальнем от бойниц и лестницы углу. Единственное, чему его научили долгие месяцы патруля, так это засыпать, как по щелчку, в абсолютно любых условиях.

В молодости, когда всё виделось в ярких цветах, служба у лорда казалась ему стоящим делом. Кто бы мог подумать, что спустя годы тренировок придётся спать на холодном мокром камне, да ещё и украдкой? Холодный и голодный, готовый убить ради похлёбки из требухи, он злобно уставился в клубящуюся таинственной синевой бездну слева от себя, за которой притаился город. Интересно, сколько человек оступилось и камнем упало вниз, подумал он, прежде чем погрузиться в сладкую дремоту. Блаженство, не сравнимое ни с чем.

Вздрогнув от громкого скрежета, как обваливающаяся лавина в горах, он вскочил с насиженного места. Кровь бешено стучала в ушах, кололась в кончиках пальцев, подстёгивая заспанное тело к решительным действиям. Стена была пуста.

– Ну ладно, – протяжно зевнув, сказал он самому себе. Вернувшаяся с новой силой усталость давала о себе знать. Человеческий голос был чужд этому месту в такой час, и птицы, мокрые комочки перьев, тревожно запищали где-то наверху, в кровле. – Тише, тише. Скоро лягу. Как будто мне это больше всех нужно. Пройдусь только, раз уж встал.

Оставив уютную тень деревянного навеса позади, он ступил на сияющий лунным блеском мокрый камень. Резкий порыв ветра, во власти которого была остальная стена, швырнул его на зубец, как тряпичную куклу. Где-то наверху показалась чёрная тень, промелькнувшая со скоростью ястреба. Он боязливо оглянулся на бездонное ночное небо, перехватил меч поудобнее. Ветер донёс до него жуткий утробный смех. Он попятился. Запнувшись о собственные ватные ноги, он обидно упал в неглубокую лужу.

Рубаха, защищавшая давно загрубевшую плоть от кольчуги, промокла насквозь, неприятно сползла вбок. Поморщившись от будущих мозолей и волдырей на плечах, которые теперь кусал кожаный поддоспешник, он с заметным трудом поднялся на ноги, отряхивая воду и грязь с колен.

Прямо перед глазами, обращая на себя внимание, лежал маленький металлический щиток, какие носят рыцари. Недоумённо округлил глаза и поднёс находку поближе, чтоб разглядеть герб. Но как? Откуда?!

Странный смех, издёвка темноты, повторился. Закусив кулак, чтобы не закричать от ужаса, он подпрыгнул и наотмашь махнул мечом, метя за спину. Железо грустно лязгнуло, врезалось в камень, во все стороны разлетелся водяной вихрь.

Поддавшись барабанящему в груди ужасу, он продолжал вертеться из стороны в сторону в остервенелых поисках врага. Обе двери были наглухо заперты, как и несколько часов назад, флаги умиротворённо повисли на безветрии, где-то внизу уныло скрипели забытые створки. Луна ласково серебрила намокшие от пота волосы солдата, ошалело бегающего по стене с мечом наготове. Затем он обречённо завыл и, отбросив бесполезное оружие, сокрушённо рухнул на ведущие вниз ступени. Баюкая собственное горе, бормотал что-то жалобное, словно репетируя будущий доклад о ночном происшествии.

Нет ничего паршивее, чем караул на стене, в особенности – ночью и в дождь. Особенно если ты проспал нарушителя.

Глава 9

Горожане, неуверенно озираясь на рыскающих стражников, неуютно толпились на улице. Те немногие счастливцы, уже успевшие пройти проверку, с почерневшими угрюмыми лицами потягивали пиво. Таверна «Глупый ворон» располагалась у самого подножия стен. Это заведение пользовалось особым спросом у усталых путников, а потому подверглось разгромному обыску в первую очередь. Перевёрнутые стулья валялись в мокрой грязи, столы и бочки оказались на улице. Стража, разбросав по этажам вещи постояльцев, принялась за поиски подвала.

– Нет там ничего, господа. – Одинокий голос трактирщика терялся за шорохом дерева о дерево, будто стражники решили передвинуть нечто тяжёлое. Кто-то откашлялся, и ближайшие соседи злобно на него посмотрели. Люди хранили мрачное молчание, рассевшись по разбросанным стульям, погружённые в собственные мысли. Даже тихий стук игральных костей показался бы непростительным оскорблением, нарушением священной тишины. Сам воздух, несмотря на белые просветы в стремительно редеющих тучах, потемнел и сгустился – жди беды. Весь Харенхолл сковал страх. Только птицы, особенно бесноватые чайки, с криками резвились над головой, предсказывая скорую бурю.

Бард, сидевший на холодных ступенях, положил лютню на колени и только печально мурлыкал себе под нос, едва касаясь струн.

– Говорят… – неуверенно начал кто-то, шумно отхлебнув пива. – Говорят, король собирается взять нас штурмом. Мне знакомый сотник сказал, а уж он-то в войне разбирается. Ну, чтоб как его… Не морить голодом, долго ж.

Казалось, никто не ответит, и его слова потеряются в гнетущем молчании, как и любое неловкое начало разговора. Однако в дальнем углу кто-то пошевелился, очнувшись ото сна:

– Дурак твой сотник. И ты дурак. Король почти проиграл. Одно и название, что правитель. Кто там за него остался? Бароны да всяких сброд, ничего путного.

– А ты сам-то кто, чтобы слова сотника по ветру пускать?

– Я-то? Бакалейщик. – Все нервно усмехнулись, и купец возмутился. Он поджал тонкие губы, всем своим видом выражая презрение к горожанам. – А что? Знаете, как опасно бывает на дорогах, особенно в северных лесах? То-то же. Вот скажи, твой этот сотник был в лагерях? Вот. А я был и собственными глазами видел. Самые захудалые флаги стоят у этой, королевской палатки. Да и те потрёпанные, будто моль изъела. А вот в лагере нашего лорда красота и порядок, а копий сколько, тьма просто. Так и знайте, скоро венценосец потеряет башку на плахе. Как какой-нибудь придурок из младших домов. Тьфу, а не знатный лорд.

– Правда? – оживились другие, поспешно подвинув стулья. – А где ж ты раньше был! Рассказывай, что видел.

Обидевшийся купец недолго сопротивлялся, ссылаясь на усталость и першение в горле, пока перед ним не поставили новую кружку, щедро наполненную до краёв. Он с удовольствием отхлебнул, мокнув бороду в пену, и продолжил:

– Я, значит, странствовал с караваном по Дикому полю. Заходили мы и в маленькие деревушки, название которых и не припомню, и в большие города, как ваш Харенхолл. И Клязь, и Леворежье, и даже в Старозем. Везде побывали, одну мзду за пересечение границы платили раз пять, и королевским, и бунтарским войскам. А граница-то двигается, господа и дамы, день ото дня. Ещё вчера ты засыпал на вольной земле бунтовщиков, а уже завтра ты проснулся под сенью милости короля Морривальда.

– К чёрту Мора! Ты лучше расскажи, как оно там, на войне? Страшно, наверное.

Зажмурив помутневшие от удовольствия глаза, купец приложился ещё раз. Вальяжно откинувшись на спинку стула, он оглядел обступивших его горожан, в особенности задержав внимание на молоденьких девушках, пусть и державшихся немного поодаль, но зато явно заинтересовавшихся его полной опасностей жизнью. Хмельная пена капала с подбородка прямо ему на грудь, безвозвратно уродуя белоснежные манжеты. Было видно, что рассказ доставляет истинное удовольствие.

– Слушали бы его больше, – неожиданно, как снег летом, недовольным хрипом прервал тишину старик. Растолкав толпу, он выступил вперёд. Скрюченный годами палец неровно, но с безусловным обвинением указал на пьяного бакалейщика. – Этот франт дальше своей лавки и не выходил никуда. А здесь он наверняка проездом. Вот сами подумайте, люди, если король далеко и его вот-вот прижмут, то зачем нас выгнали на улицу?

– Ревизия? – неуверенно предложил кто-то.

– Какая ревизия, дурень. Шпиона ищут. Это всем известно.

– Как шпиона? – в едином порыве выдохнули люди. У многих от страха посерели лица, другие дико заозирались, прижимая к себе кошели. У кого-то завопил грудной ребёнок, которого принялись немедленно успокаивать, только добавив паники.

– Вот так, – победоносно добавил старик. – Шпиона как шпиона. Засланного. Чтоб, значит, ворота открыл, когда осада начнётся. Или ещё чего. Я-то этих дряней повидал, не первый год живу. То-то и оно.

Будто в подтверждение его слов, из таверны вышли, понурив головы, стражники. Закатанные рукава, вздутые синими змеями вены, хмурые лица – всем своим видом они излучали разочарование и усталость. Не проронив ни слова, они построились возле стены, ожидая дальнейших распоряжений. Впереди шагал десятник, отличающийся от остальных только резным наплечником и красными, словно только из бани, щеками:

– Горм! – признали в одном из солдат знакомого. Тот, испуганно округлив глаза, приложил палец к губам и кивнул на командира. – Ты скажи, долго нас будут мучить. Горм? Чего молчишь-то?

– Вот что, – сказал главный, шумно почёсывая редкую щетину. С вызовом посмотрел на подчинённых, но те благоразумно промолчали. – У меня пара вопросов к вам, граждане. Все здесь знают друг друга?

– Да… да.

– Конечно…

– Хотя вот он…

– Он сын молочника, кажется…

– Всех знаем. – Старик, единственный сохранивший горделивую неподвижность уверенного в себе человека. Немигающим взглядом он уставился на волчий оскал на руке десятника, герб Харенхолла; перегнувшись, откашлялся и смачно сплюнул под стол густую и вязкую, цвета болота, дрянь. Судя по всему, старик доживал свою последнюю осень.

– Ты уверен? – неумолимо напирал требовательный голос закона, закованный в стальные сочленения палец указал ему за спину. – Тогда вон тот тип, его имя?

– Сын мясника, – с готовностью ответил старик, не содрогнувшись дряблым телом в усмешке.

– Ты даже не посмотрел.

– По запаху узнал. Среди нас чужаков нет, служивый. Шпион не идиот, наверняка давно пробрался в самое сердце города. Там и ищите. Если умения хватит.

Перчатки со скрежетом сжались в кулаки, левая рука опустилась на перевязь с мечом. Люди, почуяв недоброе, стали спешно расходиться, бросая на прощанье невнятные пожелания и отговорки. Волк на плече рычал, выл стальным звоном, жадно требуя крови.

Некоторое время они молчали через стол, буравя друг друга жутким немигающим взглядом.

– Ладно, – наконец изрёк десятник. Играющие желваки предостерегали старика от неосторожных высказываний, явно свидетельствуя о нежелании продолжать разговор. – Здесь мы закончили. Ходу, парни. Левой, левой.

Бряцание кольчуг вторило каждому шагу, но постепенно удалялось. Старик сгорбился и устало провёл когтистой лапой по лицу, затем медленно оглянулся. Сын мясника, хранивший упорное молчание, судорожно выдохнул. Они остались практически наедине. Только трактирщик раздосадованно всплескивал руками над потонувшей в грязи мебелью, жалобно ругаясь на нескольких наречиях, да чайки, извечные свидетели человеческого горя, важно прогуливались среди забытых в спешке кружек.

– А ведь ты не сын мясника, – прищурился старик. – И даже не брат.

– Верно.

– Если ты и правда шпион, а похоже на то, то желаю тебе удачи, сынок. Я родился под милостивой сенью короля Морривальда и умереть хочу при нём же. Спокойно, по-человечески. Если что, зови, меня кличут Бромом, найти меня можно здесь. Я бы и сам поднял решётку, да стар стал слишком. Служу короне!

– Ага, – невпопад пробубнил Волот, сосредоточенно осматривая окрестности. Владелец трактира, не совладав с весом столика, отчаянно заверещал, подзывая его свободной рукой. Охотник оправил глубокий капюшон, решил, что самое время уходить. – Я пошёл. Бывай.

– Иди, сынок, иди, – напутствовал старик. Обратившееся в жёлтый синяк лицо, чёрные, налитые кровью мешки под глазами, дрожащие после вчерашнего руки. Кажется, он был одним из постоянных посетителей «Глупого Ворона» и вряд ли отличался хорошей памятью на людей. Тем лучше для Волота. – Лучше всего куда-нибудь в Купеческий квартал. Там, может, и больше патрулей, но и ловить просто так на улице не будут. Вдруг ты дворянской крови?

***

Глашатай откашлялся и, перехватив золочёный жезл под мышку, осторожно развернул пергамент. Солнечный свет, призрачный отблеск зари, бил ему прямо в глаза, обращая весь мир в нечёткую дымку старого сновидения. Прищурившись, чтобы различать витиеватые буквы на подсвеченной бумаге, он сделал несколько шагов вперёд, выпятил грудь колесом и зычным поставленным голосом провозгласил:

– Милостью светлоликого лорда Якоба, сына своего отца, правителя Харенхолла, Заячьего городища, нижней части притоков реки Ярой, истинного владельца северных бастионов-близнецов, Сильнидома и Острхолла, основатель Буриска и крепостей южных границ, что зовутся Гальегардом, и наделов по ту сторону, избранного Богом правителя, я провозглашаю начало нового дня.

Глашатай ненадолго остановился, нахмурился и обвёл требовательным взглядом площадь. С высоты деревянного помоста, на котором обычно проводились казни, он видел практически всё: люди, несмотря на раннее утро, образовывали огромную толпу. Перезвон колоколов стих совсем недавно, едва его бархатная туфелька коснулась первой ступени помоста, а потому продолжал шуметь эхом в ушах. Многие из пришедших были одеты как попало, заспанные, нагло зевающие. Некоторые из горожан предпочли остаться дома, высунувшись в окна и на балконах, – ни йоты уважения к высочайшей персоне лорда и тем более к глашатаю.

Стражники, настороженные затянувшейся заминкой, грозно стукнули окованными железом концами своих алебард. Иногда глашатаю казалось, что грубая солдатня была приставлена к нему с единственной целью – мешать выполнять свою работу правильно. Одёрнув край камзола, он повернул сбившиеся золочёные пуговицы рисунком в одну сторону и продолжил:

– Сим провозглашаю начало нового дня. Высокий лорд оказал мне, виконту семейства Хоруэллов, честь передать вам, славному народу…

– Давай быстрее, – негромко приказали стражники. Суровые заветренные лица, обрамлённые тяжёлой сталью, широкие острые железки на длинных шестах – они были не из тех, кому принято отказывать. Глашатай поперхнулся, скользнул взглядом в середину текста. – Не зарывайся, ты просто говорящая башка. Народ пришёл послушать указ, а не твой трёп. Ну!

– …славному народу, – неловко продолжил он, старательно избегая взгляда стражников. – О введении комендантского часа. Отныне всякий, кого застанут на улицах после трёх ударов колокола ратуши, в особенности без разрешения или значимой причины, будет наказан. Десять палок мужчинам, пять женщинам. Сироты, нищие и полоумные обязаны пережидать запретные часы в домах милосердия, специально для этого построенных. Им будут предоставлены кров, еда и питьё в умеренных количествах. Благородные мужи, нарушившие высочайший указ, будут разжалованы и подвержены дополнительной каре. Такова воля монарха. Я сказал.

Свернув пергамент трубочкой, он с вызовом посмотрел на собравшихся. Те просто пожали плечами, кто-то недовольно забурчал – люди стали расходиться, возвращались к повседневным делам. Вопреки всяким ожиданиям не было ни криков, ни угроз, даже овощи, представленные на продажу в ближайших лавках, остались нетронутыми. Даже несмотря на природную неприязнь простолюдинов к благородным вельможам, взращённую попустительской и, по мнению глашатого, крайне неосмотрительной политикой лорда.

– Челюсть подбери, – сказал стражник нарочито крепко, чуть не повалив наземь, хлопнув по плечу. – У нас тут народ спокойный, лорда Хоруэлла все любят и уважают, я ж говорил. А тебе теперь придётся часто выступать перед толпой, новые указы уже издаются. Справился паршиво, признаюсь честно, да и рожей ты не вышел, но первый блин всегда комом. Поздравляю с крещением, виконтишка.

– Спасибо, – потерянно отозвался он, стягивая бархатную шапочку. Волосы под ней взопрели, капля пота скользнула по лбу, потерялась где-то в изящных бровях. Не зная, радоваться или горевать, он послушно поплёлся за широкой спиной стражника. – Не так я себе представлял всё это. Не так.

Глава 10

Следы разрушения, коснувшиеся практически всего, кричали о своей неестественной природе. Сам воздух, затхлая вязкая субстанция, оседал в горле горьким привкусом могильного холода.

– Это здесь. Вчера господин Рорхер задержался в каком-то трактире, пришёл домой с красивой женщиной. Очень гибкая и весёлая, наверное, артистка или танцовщица, – спешно объяснил слуга, замерший в почтительном полупоклоне. Постаравшись прогнать растерянность с лица, Волот до хруста сжал челюсти и многозначительно кивнул в сторону двери. – Понял, мастер. Я буду в вестибюле, если вам что-нибудь угодно.

Прислуга немедленно удалилась. Хлопнувшая дверь, громкое заявление о нежелании находиться здесь дольше нужного, отрезала охотника от остального мира. Наконец он остался наедине с самим собой. Гораздо проще решать проблему в одиночестве, в особенности если даже близко не представляешь, как делать это правильно.

– Ну, посмотрим, – нахмурился он, мысленно подбадривая самого себя. Рука, осторожно скользнувшая к карману, нащупала маленький колокольчик. Обжигающий холод заговорённого металла, будто только что побывавшего на зимнем морозе, не оставлял сомнений. Обезображенная комната стала такой не по воле человеческой.

Всё вокруг уродовали следы когтей – пол, стены, даже опустевшие книжные шкафы. Тонкие, старательно выведенные борозды по дереву словно бы образовывали сложный узор, смысл которого ускользал от понимания озадаченного охотника, но, без сомнения, внушал первобытный ужас. Чем больше он всматривался в испещрённый потолок, одними губами проговаривая угаданные слова, тем стремительнее росло непреодолимое желание последовать примеру сбежавшего слуги.

Символы складывались в угловатые буквы. Предостережения пульсировали изнутри странным светом, за шумом ветра за окном слышался тихий шёпот голосов.

– Чтоб тебя, – отвернулся охотник, прикрывая горящие огнём глаза – будто ножом полоснули. Казалось, сквозь крепко сжатые пальцы вот-вот потечёт кровь.

Отдышавшись, он отвёл дрожащую руку, избегая даже беглого взгляда наверх. Резь перекинулась на кисть, запрыгала по пальцам, Волот тряхнул рукой, будто в надежде избавиться от неё, как от быстро ползущего паразита. Невидимая тварь замерла на половине пути и, немного подумав, цапнула со всей силы на самом сгибе локтя. Волот застонал от давно позабытого недуга и, смутно надеясь на ошибку, закатал рукав. Под одеждой, сомнений быть не могло, скрывались ровно такие же отметины, что покрывали всё вокруг. Следы когтей Молока.

– Так, – судорожно выдохнул охотник. Жуткий оскал, натянувшиеся жилы шеи, выпученные глаза – согнувшись пополам, опёрся на порченую стену, в неясном бессилии сползая на пол. Каждое слово давалось ему с трудом, в голове навязчиво пульсировали древние наречия, горящими знамениями всплывали в налитой кровью темноте, стоило лишь закрыть глаза. – Надо немного отдохнуть. Отвлечься. Точно. Встань и иди. Раз… Два… Вдох…

Сознание стремительно возвращалось. Охотник утёр тыльной стороной ладони струйку крови у рта, несколько крупных капель упало на какой-то мусор под ногами.

«Бумага», – пронеслась в голове тусклая, одинокая здравая мысль.

Из-под второй двери, ведущей вглубь спальни хозяина, ворохом торчали вырванные листы. Сокровенное знание поколений, которые вкладывали в каждое слово частичку собственной души, не могло не привлечь внимание чудовища.

Дверной замок предательски громко щёлкнул. Волот выругался. Если верить словам прислуги, в спальне побывало больше десяти человек, в том числе и капитан стражи, а потому никакой угрозы по ту сторону быть не могло. Капелька холодного пота юркнула по спине. Навязчивые мысли тревожно копошились в голове, повторяя одни и те же оправдания. В конце концов, что плохого случится, если я уйду прямо сейчас? Никто никогда не узнает. Разозлившись на собственную трусость, он рывком открыл дверь.

Тошнотворный запах гниения ударил в нос, охотник тихо застонал от отвращения и отшатнулся. Сотни жирных чёрных мух роились по углам комнаты, стены покрывала слизь, какая бывает на подточенных водой стенах подземных ходов. Под ногами беспорядочно валялись сотни вырванных страниц, водоворот букв и картинок, среди которых копошились белёсые личинки. Что-то вязкое, чёрное с жёлтым, щедро покрывало кипы бумаг. Изорванные в клочья кожаные переплёты валялись тут и там, как освежёванные шкуры зверей. Казалось, с момента убийства прошло больше месяца.

Его взгляд остановился на кровати. Массивная дубовая мебель, лишённая видимых следов повреждений, не могла не привлечь внимание – будто череп, внезапно оказавшийся на цветочной поляне. Плотная ткань паланкина, закреплённая на изящно изукрашенных столбиках по углам кровати, надёжно укрывала хозяйское ложе от посторонних взглядов. Будто во сне, он медленно подошёл к завесе, едва шевелящейся на ветру. Серебряный кинжал предупреждающе застонал, едва пронзив плотный из-за смрада воздух. По стенам игриво заскакали блики – охотник ничего не мог поделать с дрожью в руках. Волнение захлестнуло душу, словно отговаривая от шага, после которого не будет пути назад.

Мышцы привычно напружинились, он был готов резко отскочить, ударить наотмашь, что бы ни скрывалось по ту сторону навешенного тряпья. Рывком сорвал балдахин. Тяжёлая ткань послушно упала на пол.

На кровати лежал, мирно сопя, необъятно толстый человек. Десятки удобных подушек подпирали его спину; охотник недоумённо отметил некогда богатую одежду, обратившуюся в позолоченную ветошь, негромко позвал толстяка:

– Эй, ты. Ты – Рорхер фон Шауэр, верно? – в расплывчатых и надутых, будто стараньями сотен пчёл, чертах лица с трудом угадывался хозяин дома. Он видел горделивые портреты по пути до спальни, несомненно, это был Рорхер. Да и кто ещё мог лежать в хозяйской комнате, раз слуги, вместо того чтобы вышвырнуть наглого проходимца, позвали охотника Ордена?

– Н-да, – сказал Волот натянуто. Амулеты призывно бренчали под одеждой, мешая думать. Идей, что делать дальше, у охотника не было от слова совсем. – Серьёзно тебе досталось. Ну, посмотрим поближе?

Медленно приблизился к развалившейся туше. Мерное сопение спящего, плутоватая улыбка, скользящие по невидимым далям глаза, спрятанные за веками, – всем своим видом он внушал спокойствие и умиротворение.

– Посмотрим, – приказал он себе чужим голосом. Одеревенелые ноги сами собой понесли его к кровати. Резкий, неожиданный для самого Волота хлопок в ладоши перед самыми мясистыми ушами торговца отозвался звонким эхом. Спящий не шелохнулся. – Ровное дыхание. Реакции нет. Его погрузили в транс, не иначе. Надо проверить кожу.

Волот скользнул взглядом по истлевшим лохмотьям, едва прикрывающим наготу. Последнее, что захотелось бы потрогать здравомыслящему человеку. Неспешно, оттягивая неприятный момент, надел толстую кожаную перчатку, сжал, чтоб лучше села, кулак. С надеждой посмотрел на умиротворённое лицо несчастного – вдруг очнётся?

– Надо, – напутствовал охотник, будто гончая перед логовом медведя. – Сам знаешь, надо.

Резко смахнул полы рассыпавшейся в прах рубахи. Бесформенные бусинки, будто вмиг расплавленного и вновь замороженного золота, звонкой капелью ударились о пол. Фон Шауэр упорно хранил верность крепкому сну, единственное, что выдавало в нём жизнь, это слегка дрожащая улыбка абсолютно счастливого человека и изредка вздымающаяся грудь. Дышит – уже хорошо.