Текст книги "Серфинг. Свобода быть собой"

Методика I

В эту книгу среди глав-сетов вплетена моя методика, то, что я рассказываю на своих уроках. И эти уроки – не передача чьих-то заученных правил; я передаю свои переживания, которые копились более двадцати пяти лет – с 1994 года.

Для чего, казалось бы, на своем первом занятии по серфингу узнавать, преодолевая желание броситься в прибой, теоретические премудрости возникновения волн, их типы и прочее, вместо того чтобы наслаждаться соперничеством с доской?

Ответ очевиден инструктору, который работает не ради продажи ощущений, но для передачи знаний: чтобы свести соперничество ученика с доской и океаном до минимума, оставив ему как можно больше времени на работу над собой. И вовсе не претендует при этом инструктор на роль гуру или оракула, потому что сёрфинг – это работа над собой, и в какой бы плоскости она ни проходила, физической или моральной, инструктор только посредник.

Почему человек на доске вдруг начинает катиться в прибое? Обычно начинающий сёрфер наивно полагает, что волна, подхватив, понесет его вместе с доской сквозь свежесть прибоя и ему останется только встать, эффектно расправив руки.

Это один из мифов, которые на первом занятии инструктор заменяет реальностью. Волна как физическое явление не переносит массу. Хотя пена (обрушившаяся волна, катящаяся к берегу), которая поначалу заменяет новичку настоящую волну, безусловно, подталкивает, облегчая первые сёрф-шаги. Но поскольку пена – это промежуточная, быстро проходящая стадия жизни волны, то особого внимания во время чтения теории ей не уделяют.

На самом же деле на передней стенке волны, то есть на той её части, которую мы наблюдаем с берега, в определенный момент возникает угол, достаточный для скольжения вниз. И вот там-то мы должны оказаться, волну поймать и только потом встать на доску. Встать потому, что у нас сёрфинг стоячий, мы такой выбрали, в отличие от бодибордеров, катающихся на специальных досках лежа, ниибордеров, катающихся на специальных досках на коленях, или бодисерферов, предпочитающих кататься без досок вообще и использующих в качестве скользящей поверхности своё тело.

То есть волна – это горка, подобная тем, с которых каждый из нас скатывался когда-то на санках. Но кое-что всё же водяную гору от тех, привычных нам горок из детства, отличает.

Прежде всего это подвижность. Волна движется вперёд и меняет конфигурацию. Это начинающий сёрфер может предположить, но часто упускает из виду второй фактор: прибойная волна берется словно ниоткуда – океан ведь зачастую за линией прибоя кажется совершенно гладким – и словно в никуда исчезает, будто растаивая после обрушения в пену.

А сёрферу не просто необходимо знать, что делать со своей доской в условиях движущейся и постоянно меняющей конфигурацию поверхности, но и понимать, откуда волна берется и куда девается, поскольку сёрфинг – это прежде всего умение взаимодействовать с прибоем, а не только умение с него катиться.

Волны бывают разные: сейсмические, они же цунами; барические – волны, возникшие в результате возмущения атмосферного давления; приливные – волны, возникшие в результате приливно-отливной разницы; и ветровые.

К счастью, цунами возникают довольно редко, прокатиться на них можно, но только один раз, поэтому их, как и барические волны, в аспекте сёрфинга не рассматривают.

Приливные волны рассматриваются постольку-поскольку, так как существует совсем немного мест в мире, где они пригодны для катания. А вот ветровые волны следует рассмотреть подробно: именно на них, отголосках дальнего шторма, именуемых в дальнейшем свелл, и катается армия сёрферов всего мира.

Несмотря на то что ветер рождает волны, сёрферы предпочитают кататься при его отсутствии, так как он зачастую нарушает форму и гладкость «передней стенки» прибоя.

В Мировом океане существует ряд областей, где ветровые шторма постоянны. То затухая, то возобновляя свою активность, они распространяют от эпицентра к краям свою энергию, возмущая поверхность воды, и от этого, как от камня, брошенного в воду, расходятся круги, расходятся волны. Однако прокатиться на такой зыбине далеко в океане невозможно. Выйдя за пределы действия шторма, она растягивается, становится глаже, превращается в едва заметный, мерно катящий к берегу свою силу пологий вал. Но у берега вдруг начинает вырастать, набирая крутизну и скорость. Это происходит оттого, что волна приходит во взаимодействие с дном.

Когда Бог создал мир, он, будучи причиной всем следствиям, предполагал, что люди, бродящие по берегу среди деревьев, когда-нибудь свалят дерево в прибой и попытаются его там оседлать, создав сёрфинг, и придал дну у разных берегов разный характер. И с тех пор сёрферы разделяют прибойные волны на несколько четких типов, позволяющих им разнообразить и без того яркую палитру сёрф-ощущений.

Прежде всего, это так называемый бич-брейк (от англ. beach break – волна, разбивающаяся о песчаное дно) – волна, встающая над плавно уходящим в глубину дном, как правило, состоящим из песка или гальки. Такая волна встает постепенно, позволяет уследить за собой даже новичку с небольшим визуальным опытом, и в этом её безусловный плюс. Однако это не означает, что она маленькая, она может быть и большой. А минус её заключается в том, что, несмотря на последовательное формирование и относительную «мягкость» (медленную скорость обрушения, а значит – небольшую силу), она встает довольно хаотично, поскольку дно, ее создающее, нестабильно.

В этом её отличие от риф-брейка (от англ. reef break – волна, которая разбивается о коралловый риф или каменистое дно) – волны, поднимающейся над жестким коралловым или каменным дном, которое формирует прибой четко в одном месте с учетом единого направления волн, что позволяет с большой вероятностью определить точку формирования волны, но исключает её «мягкость» и зачастую создает так называемую трубу, в которой искушенные сёрферы успевают проехать.

Еще одна причина возникновения волны, подходящей для сёрфинга, – некая выступающая точка берега – мыс, оконечность близлежащего острова, – огибая его, волна формирует угол, достаточный для катания. Такая волна называется поинт-брейк (от англ. point break – волна, разбивающаяся о скалу).

Целесообразность получения подобных знаний на первом занятии очевидна. Имея представление о внешнем характере волны, можно предположить, что представляет собой дно, выяснить примерную силу волны и, соответственно, её пригодность для уровня катания конкретного человека. Ведь всякий инструктор, сколь бы ни был талантлив его ученик, отдает себе отчет в том, что за четыре, да и за четырнадцать занятий никаким «трубным» сёрфером тому не стать, и лелеет надежду, что из отпуска неофит вернется как минимум невредимым.

А потому, стремясь к безопасности, учит не только технике скольжения, но и самостоятельности на воде, ответственности перед собой за принятые в океане решения. А это среди прочего подразумевает знание особенностей прибоя.

Море любит уверенных в себе, но самоуверенных не прощает.

А уверенность в себе – это, безусловно, не только вера в свои силы, но и знание предмета, к которому мы силы собираемся приложить. Помочь человеку «читать» прибой – не менее важная задача, чем научить его ехать на доске. С этого начинается безопасность и приходит ощущение комфорта в океане, а также развеивается миф о том, что катаемся мы на доске: на самом деле катаемся мы на волнах.

Третий сет.
Лена

В тени беседки, под её светлыми соломенными сводами, на коричневом полу я занимался «вставанием» – то есть показывал и объяснял, как вставать на доску некой Елене.

Вне спасительного тенька солнце заливало безжалостным светом траву, голубым искрил бассейн, и теплый, тяжелый, как мед, воздух, покряхтывая, вращал над нашими головами старенький вентилятор.

День уже перевалил за свою середину, начал откатываться к отливу океан, и песок накалился, как лист жести, на котором я в детстве с пацанами пек лиловых мидий на Черном море.

Одни только бабочки с упоением порхали в зное, а розоватые восковые цветки франджипани ровно таяли в жаре. Я был слегка утомлен, как и эти цветы под солнцем.

– Я приподнимаюсь на руках, – комментировала свои действия Лена, – затем тяну «заднюю» ногу…

– Стоп, – обрывал ее я. – Не торопись, не выворачивай плечи и смотри вперед.

Она кивала, и вместе, на счет «раз-два-три», мы проделывали это уже в который раз.

От стойки регистрации отеля «Бали Бунгало» доносились кропотливые перестуки гамелана66
  Национальный балийский ударный инструмент, по типу ксилофона.


[Закрыть], которые, словно лентой, звуком переплетала флейта.

И снова «раз-два-три» – мы приподнимались на руках, тянули ногу и выставляли другую под грудь.

«Ну! Что же не идешь-то ты?! – разговаривала со своей ногой Лена.

Толстая оса, жужжа, забралась в тень навеса, покружилась у моей головы и улетела в зной.

– Пойдем-ка мы с тобой к океану, – сказал я Лене. – В процессе у тебя получится гораздо лучше, чем тут, на коврике.

И, взяв зелёную доску «восьмерку», мы пошли. Мимо стеклянной стены кафе, в которую любят, как в зеркало, смотреться все проходящие, мимо сверкающих мопедов. Посторонились, пропустив машину, перебежали душную дорогу и оказались на сверкающем пляже.

Океан, как всегда, танцевал с жарой, сегодня они качались в бело-синем танго. Жарко и тяжело шевелились толстые листья корявых, посеченных солёными ветрами деревьев, важно и размеренно шевелились волны.

Лена пристегнула лиш, и мы зашли в воду.

У нас не было задачи покорить так называемую стенку. Нам не нужно было учиться ждать, отличать среди цветового единообразия воды и неба ту самую складку, с которой мы скользнули бы к берегу.

Пока нам предстояло ощутить движение воды под доской. Прочувствовать, что произойдет в тот момент, когда, подтянув ноги, отпускаешь руки и начинаешь подниматься с колен. Когда тебе навстречу текут свет и воздух, свет и вода, и ты вбираешь в себя их полностью, глазами, грудью! Когда желтый горячий берег и белое крошево звонкой пены становятся одной зыбкой линией, потому что ты своим присутствием между водой и воздухом, волной и берегом объединил сушу и океан.

Таким полубогом быть нетрудно, надо всего-то соединить землю с водой и свет со мглою глубин. Задача проста – когда знаешь, что такое ты сам.

Лена шлепалась в воду. Предчувствуя падение, затыкала нос и плюхалась с доски животом.

Сокрушенно глядя на меня, отработанным, немного кокетливым движением поправляла вьющиеся волосы и, перескакивая пену, возвращалась ко мне. Я отчаянно жестикулировал, показывая, в чем была ошибка. Мы пробовали еще раз. Наконец, после одной из более– менее удачных попыток, мы вышли на песок отдохнуть.

Я говорил, что следует думать не о том, как вставать, а о том, как ехать, и ждать не падения, готовясь в любое мгновение зажать нос, а скольжения, быть готовым к нему. Лена кивала. Поправляла волосы.

Очевидно было, что ей всё понятно, все свои ошибки она осознаёт, но… не может исправить.

– Моё тело… – говорила она, выводя обломком ракушки на песке замысловатый узор, – оно меня не слушает. Я ему одно, оно мне другое. Оно вообще… Болеет, когда хочет. Я с ним и так и сяк – спортзал, фитнес, бассейн, сноуборд. Оно, знаешь, и на сноуборде подвело… Лечу с горы! Ну, как «лечу» – горка-то для чайников, но мне казалось, что лечу, с горы… Понимаю, что надо остановиться, знаю как, а оно меня не слушает!

– Оно, в смысле «тело»? – уточнил я.

– Ну да! Я же понимаю всё, ты хорошо объяснил. И про взгляд, и про «вставание», логично всё, а оно не принимает, видимо, логику!

– Тело?

– Ну да… Как-то так…

– То есть ты и твоё тело – это как бы разное… разная… э-э-э… штука, э-э-э… штуки? – Не сумев найти точной формулировки, я помог себе руками, вначале сомкнув ладони, а потом разведя их в стороны.

– Ну как бы нет, но да, – уткнулась в свой узор Лена и замолчала.

Я замолчал тоже, потом посмотрел в океан, где местный коричневый, как деревяшка, пацаненок рывками обрабатывал волну, почесал щёку и спросил:

– Я сейчас с тобой разговариваю?

– Со мной, – согласилась Лена.

– А можно как-то с обоими сразу поговорить?

– Ну чего ты?

Я не ответил, но крепко ущипнул ее за руку.

– Ну ты чего?!

– Ничего, я с рукой сейчас общаюсь.

– Да ну тебя! Как дурачок, – сказала она, выкинула ракушку и улыбнулась.

– Я? – переспросил я и тоже улыбнулся.

Справа от нас мускулистый спасатель с энтузиазмом впихивал в песок красный тревожный флажок, отмечающий, насколько сегодня океан отошел в своем ежедневном отливе. За ним наблюдали два карапуза, густо обмазанные кремом от загара.

Когда-то мы тоже были маленькими, а когда-то нас не было – были наши родители, вели свои разговоры под свою музыку. А ещё раньше не было и их, но были их родители, и ещё раньше, когда не было вообще никаких родителей, были зеленый мир и этот синий океан, чью границу с важным видом сегодня отмечал спасатель.

И этот самый мир из себя соткал рыб, птиц, гибких зверей и человека. И человек лепил потомство, лелея в нём свое будущее, в котором его жизнь была ограничена всего сотней лет. И я – это потомство. Душой от мира, плотью, через родителей, от него же, и «я» – одно целое двух его половин.

Я люблю своих родителей, я их частица, и отделить свое «я» от своего тела – это словно от них отказаться! Или отказаться от мира, который информацией о себе сквозь глаза, уши, пальцы, нос, сквозь сердце мое «я» создал.

Рамка. С детства мы к ней привыкли. С детства.

Смотрели в книжку, в которой страница полями ограничивала картинки, потом в телевизор, потом в монитор, сейчас в айфон. Подозреваю, что многие носят солнцезащитные очки вовсе не по необходимости, а для того, чтоб иметь ограничением своего обзора их модную оправу.

А тут сёрфинг обрушивает каскад информации на отвыкшее от объемов восприятие и давит не только информацией, но вполне ощутимым её проявлением – волной – прикладывает о материнское лоно воды, крепко!

И «я», отделенное рамкой виртуального от реальности, бесплотно блуждающее по социальным сетям, вдруг через подзатыльник осознает, что оно часть зелено-золотого мира. В котором трава пахнет и может порезать кожу до красной крови, больно. В котором соль вод жжет непривычные глаза, а полуденный луч тяжел, как львиная лапа.

Мамы и мир собирали наше «я». По крупицам. И мы продолжаем это делать! А Лена катается, написала, что поехала во Францию и там, в строгой Атлантике, ей с собой, водой и светом хорошо.

Четвертый сет.
Женя

А я остался на Бали, видимо, для того, чтобы по мере своих сил на эту рамку указывать. А она в разных своих проявлениях приезжала ко мне верхом на человеческом «я». Спускалась с самолета, проходила паспортный контроль. В микроавтобусе ехала в школу и, переполненная жаждой решить все вопросы сразу, кипятила в своих границах несчастное, уставшее от перелета «я».

– Где снять мопед, куда звонить, чтоб снять мопед?! – почти кричал Саша.

– Вот телефон Маде, смотри – на доске с расписанием. Он по мопедам главный, – отвечала администратор Света.

– А местную сим-карту где купить? А этот ваш Маде – когда сможет пригнать мопед, новый, желательно новый? И скажи: сколько ему платить за байк, нужно ли торговаться? И где магазин ближайший с фруктами? И ещё мне надо шорты купить для Жени.

Женя, немного бледная, с легкой голубизной под глазами от ночи в самолете, кивала и отпивала водичку из маленькой пластиковой бутылки.

– Ты писала, что занятие на следующий день после прилета… во сколько завтра? Я хочу, чтобы мы занимались с десяти утра. У нас вторая половина дня под экскурсии, кстати, что тут стоит посмотреть?

Рамка гнала в поток событий, в завтра, в будущее, вперед, вперед, не давала остановиться. Держала «я» в напряжении, в привычном ритме, ориентируя его на «завтра», на какой-то результат, и от этого в «сегодня» образовывалась пустота. Её нужно было чем-то заполнять, заполнять – что-то делать! А как же иначе? Результат – он ведь всё, ради него всё и делается, он наступит, он обязательно завтра наступит!

– Где купить крем от загара?

– Не надо покупать сейчас крем, мы всё дадим, – прикрыв глаза, терпеливо говорила Света.

А вокруг жило солнце. С высоты отвесно бросало лучи в огромный океан, в самую середину кустов и крон, прямо в сегодняшний полдень, не подозревая, что завтра вообще существует.

Но, как бы там ни было, завтра пришло, хотя для вечного солнца оно было таким же «сегодня», каким было и вчера.

У демонстрационной доски, разложив картинки с типами волн, сидел я, рядом со мной лежал утренний луч, за спиной ходил ветер, а передо мной сидел Саша и его уже порозовевшая Женя.

Мы поговорили о волнах, порисовали их моим любимым синим фломастером на белой доске. Повозились на ковриках со «вставанием». Перешли в бассейн. Саша греб непринужденно, а Женя усердно, прогнув, как учили, спину, затянутую в новую умопомрачительно дорогую лайкру. Затем мы отправились к волнам.

С белейших, как пена южного прибоя, Сашиных шортов ему на шлепанцы падали капли.

Их фасон, их кожа, загнутые носки вызывали образ Маленького Мука, ставшего вдруг большим и респектабельным.

В белом он шел вдоль кромки прибоя. Шел не просто как начинающий сёрфер, не просто как сёрфер в новенькой одежде – он шел как сёрфер «в дорогом». Уверенно держащий под мышкой ученическую доску! Затянутая в кокетливые розовые с черным штанишки с эмблемой сёрфшколы, едва заметно приподнимаясь на носочки, за ним шла Женя. А позади я – волок её доску и два лиша.

– Новый, – удовлетворенно отметил Саша, когда я вручил ему один из купленных вчера лишей.

Он пристегнулся, и мы пошли в океан, чтобы отразиться в нем ещё одной своей гранью – гармонией с происходящим.

Саша был мускулист, под лайкрой катались твердые шары его бицепсов, Женя – гибка и подвижна. Но почему-то он падал, а она не могла упереться в доску руками на уровне груди, выставляла ладони вперед, притапливая нос доски, и получала в лицо целую тучу брызг.

Саша сначала был в азарте. Расценивал океан как партнера по какой– то борьбе, потом – как соперника, а когда в очередной раз не догреб и ударил в сердцах воду, я решил вывести его на берег, пока океан не превратился из соперника в противника.

Когда мы выходили, Женя небрежно отбросила доску в воду у самого берега, чтобы ополоснуть лицо, и накатившая волна предательски свалила её с ног, несильно ткнув под коленки ее же доской.

Водичка, когда пьется, покладиста, когда льется из крана или стучит в лобовое стекло удобной машины дождевыми каплями – приручена, когда сверкает росой на стеблях, хотя уже немногие помнят, как это, – красива, а тут такое нахальство с её стороны. А ведь она была куплена, как покупается и в кране, и в бутылке, и даже в росе, – через турагентство. И здесь за неё на ресепшен школы ещё вчера были выплачены твердые купюры. А она, купленная, ведёт себя не так, как «моя» вещь!