Текст книги "Шелк аравийской ночи"

Вместе с Джонатаном Майя бродила по Калькутте, столице Британской Индии, растянувшейся вдоль берегов Хугли. Ее английская часть с неоготическими и викторианскими зданиями днем казалась вытканной из белоснежного кружева с зеленой каймой, а после заката сверкала, как Париж или Лондон. Майя вдыхала запахи специй на базаре в «черном городе», индийской части Калькутты, – сладкие и острые ароматы корицы и имбиря, куркумы и шафрана. Ароматы трактиров, кипящего масла, овощей с пряностями и свежеиспеченных лепешек. Ее ослепило сияние кованого серебра и золота, яркие сари индианок, оттенки разложенных на продажу тканей: маково-красный, лазурно-голубой, желтый, как крокус и лимон, лиловый, оранжевый, яблочно– и оливково-зеленый.

Джонатан рассказывал о красоте индийских девушек и их грациозных танцах, звенящих браслетах на руках и ногах и бубенцах на кромке одежды (но тактично умолчал, каким еще мастерством могли похвастаться индианки, а Майя, в свою очередь, не дала знать, что ей известно об этом из писем Ричарда). Он рассказывал о коровах, более худых и длинноногих, чем их европейские родственницы, – они медленно пробирались по многолюдному «черному городу», с равнодушным выражением темных, угловатых морд, словно знали, что индусы почитают их как священных животных и никто не осмелится даже пальцем прикоснуться к их серо-белым или пестро-коричневым шкурам. Речь зашла и об индийских монахах, которые зажигали благовония и монотонными песнопениями вымаливали благословение богов на гхатах, каменных ступенях, спускающихся к реке Хугли.

Майя сидела на черном лакированном стуле с красной обивкой за круглым столом, под широким стеклянным абажуром, между расписанной под мрамор колонной и наполовину закрытым тюлем сводчатым окном, украшенным еловой гирляндой с красными лентами, но ей казалось, она слышит дыхание муссона, как он с треском барабанит по крышам домов и палаткам, и вдыхает теплый древесный аромат сандала с неожиданной ноткой лимона и пьянящим привкусом жасмина. Сердце Майи сжалось от тоски, обещания счастья, такого блаженного и все же горьковатого на вкус.

Потому что это было лишь обещание.

8

– Почти весь первый год мы провели в Бенгалии, – рассказывал Ральф у камина в салоне. – Но после стычки с сикхами в Пенджабе наш полк под командованием генерал-губернатора Хардинга был переброшен на север, и после войны я остался в Лахоре, под командованием сэра Генри Лоуренса.

Когда все четверо, совсем замерзшие, вернулись с прогулки в Блэкхолл, в большом зале уже вытянулась на полу во всю длину свою могучая ель, которую собирались поставить и украсить игрушками, а еще валялись отдельные еловые веточки, побеги остролиста и плюща, стояли открытые коробки и сундуки, где среди древесных опилок сверкали рождественские украшения, которые каждый год торжественно доставали, чтобы полюбоваться ими на елке и порадоваться им, а потом снова прятали – до следующего Рождества. Обстоятельную в делах миссис Гринвуд явно смутило, что гость стал свидетелем предрождественского беспорядка. Но срок доставки рождественской ели – принц Альберт привез эту новую моду с родины – был назначен давно. К тому же каждый год Марта Гринвуд составляла на праздники четкий план и очень не любила от него отступать. Поэтому молодых людей изгнали в салон, попросив оставаться там, пока не закончат приготовления в большом зале, а Хазель налила им чаю и принесла печений и лакомств, чтоб не скучали.

– Вы имеете в виду так называемую первую войну с сикхами? – Майя уютно устроилась на скамеечке для ног, подставив спину теплу огня и согревая руки, зажав в ладонях горячую чашку с чаем. Ральф кивнул.

– Именно. С тех пор прошло уже восемь лет.

– А из-за чего началась эта война? – Майя подставила одну щеку под струйку пара, поднимавшуюся от чашки, потом повернула лицо, чтобы вторая щека тоже немного погрелась.

– После смерти последнего правителя сикхов махараджи Ранджита Сингха в тогда еще независимом Пенджабе разгорелась борьба за трон. Положение было шатким и неустойчивым, армия, состоявшая исключительно из американских и европейских наемных солдат, оказалась без управления и была предоставлена самой себе. Это беспокоило наше руководство, в докладах с той стороны границы тоже было мало утешительного. Не без основания: в декабре сорок пятого армия сикхов переправилась через Сатледж, и, в целях самозащиты, мы были вынуждены атаковать. Моя первая война! – просиял Ральф. – Сражения длились восемь недель, и нам здорово досталось, – засмеявшись, он покачал головой. – Но мы их одолели и вступили в Лахор с процессией захваченных орудий под торжественную ораторию Генделя «Герой-победитель»! – Ральф торжествующе-энергичным жестом сжал руку в кулак.

– А потом? – Майя пила чай маленькими глоточками, с трудом заставляя себя не заглядываться на Ральфа и соблюдать приличия. Дверь в салон была открыта. Из зала доносился скрежет, шуршание и беспрестанное щелканье ножниц – декораторская работа шла полным ходом. Марта Гринвуд и Хазель тихонько напевали рождественские песенки, время от времени прерываясь, чтобы посовещаться, прикрепить ли сатиновые банты справа или слева и какие лучше выбрать шарики – красные или голубые.

– После подписания договора о мире уполномоченным генерал-губернатором провозгласили сэра Генри Лоуренса. С помощью нескольких подразделений он должен был организовать в Пенджабе работоспособное управление и надежное правительство. Среди этих людей, – Ральф слегка поклонился, – оказался и ваш покорный слуга, который до войны зарекомендовал себя как человек, способный выполнять разведывательные миссии, когда где-нибудь ситуация накаляется и возникает опасность войны, а Лоуренсу как раз нужна была мобильная рота, готовая по первому приказу без лишних слов отправиться в самую гущу событий, и он поручил сформировать такую роту своему ассистенту, лейтенанту Люмсдену.

– Корпус разведчиков? – с улыбкой вставила Майя.

Ангелина сидела на краешке кресла, прямая, как свечка, элегантно расправив небесно-голубые юбки, пыталась подавить зевоту и делала вид, что внимательно слушает, порой бросая на Майю сердитые взгляды. На обратном пути из «Боффинз» ей удалось заполучить гостя в свое полное распоряжение, и она забросала его вопросами о британско-индийском высшем обществе, на которые он отвечал скупо и коротко. «Как настоящий джентльмен», – отметила про себя довольная Ангелина. Но едва они переступили порог дома, как Майя нахально снова всецело завладела вниманием Ральфа.

– Эй, приятель, – подал голос Джонатан, сидевший в соседнем от Ангелины кресле. Он проглотил остаток печенья и потянулся к серебряной вазе за следующим. – Ты забываешь упомянуть, что речь идет об элитном подразделении, созданном по образцу одноименного отряда великого Наполеона Бонапарта: солдаты из местных и британские офицеры, командовать ими не легче, чем с ними справиться, а в случае необходимости они способны принимать самостоятельные решения и готовы также, – он понизил голос до заговорщицкого шепота и сделал сестрам страшные глаза, – проникать на территорию противника в качестве шпионов!

И Джонатан, хмыкнув, ткнул пальцем в друга:

– Вот скажи, как ты, с твоей абсолютно английской внешностью, собираешься правдоподобно маскироваться под сикха, пуштуна или черт знает еще какого индуса?.. Для меня это загадка.

Смеясь, он взял еще одно печенье и, жуя, продолжил рассуждения:

– Зато жалованье у вас более чем щедрое, и это не единственная причина популярности службы в разведчиках. Если вам понадобится врач – пожалуйста, дайте мне знать!

– Сперва нужно развязать войну с Россией, – возразил Ральф, щелкнув пальцами в сторону указующего перста Джонатана, прежде чем снова повернуться к Майе.

И хотя это показалось ей дерзостью, ей было очень приятно, что он разговаривал словно с ней одной.

– Мы базируемся в Пешаваре, а там, кажется, все вокруг покрыто пылью: земля, скалы, растения, а иногда даже небо. И поэтому Люмсден предложил покрасить нашу униформу, – он провел пальцами по рукаву, – в такой же пыльный цвет, на языке урду он называется хаки. Первые бои не заставили долго ждать их – когда правительницу Пенджаба, махарани, отстранили от должности, мы должны были эскортировать ее из страны. Задача может показаться несложной – как бы не так! По дороге произошло несколько столкновений, банды сикхов подстерегали нас, чтобы напасть и освободить махарани. Но мы отважно встретили боевое крещение.

Осаду крепости Мултан летом сорок восьмого года, где после убийства двух британских солдат и перестрелки укрывалось множество повстанцев, я, к сожалению, пропустил, пока был в отпуске с выездом на родину, – тень разочарования пробежала по его лицу и сразу исчезла. – Зато успел вернуться к началу второй войны с мятежными сикхами. Я был там, когда кавалерия Люмсдена растерла армию сикхов в порошок. Я был там, когда главнокомандующие Чаттар Сингх и Шер Сингх подняли белый флаг около Равалпинди, двадцать тысяч человек сложили оружие, и Пенджаб сдался!

– Но с тех пор там царит мир, правда? – спросила Ангелина тоном, каким справлялась бы об ассортименте тамошних магазинов и о том, насколько умело слуги в каждом доме справляются со своей работой.

– Сомнительный мир, мисс Ангелина, – отозвался Ральф, задумчиво покачав головой, – с ночными стычками и постоянными нарушениями границы. Области вокруг Пешавара и Равалпинди…

Его прервал робкий стук возле двери. Джейкоб, двоюродный брат экономки Розы, который ухаживал в Блэкхолле за садом и делал всю грубую работу по дому, постучал по дверному косяку и слегка поклонился.

– Простите за беспокойство, мистер Джонатан! Но нам с вашим отцом нужна помощь с елью…

– Конечно, Джейкоб! – Джонатан быстрым движением встал и сделал Ральфу знак, что его помощь не требуется, и тут вдруг Ангелина пронзительно взвизгнула:

– Нельзя ли поосторожнее? Смотри, что ты наделал! – И она принялась лихорадочно вытирать и впитывать салфеткой расползавшееся по платью пятно.

– Прости, сестренка. Я случайно.

Джонатан поднял чашку, которую он опрокинул, вставая, и протянул Ангелине свою салфетку.

– К счастью, у тебя нет недостатка в одежде…

И подмигнул Ральфу. Бросив затем такой же веселый взгляд на Майю, он покинул салон, сложив губы так, будто беспечно насвистывает, хотя это была просто игра, а за ним поспешила и Ангелина – почти в слезах устремившись наверх, чтобы, насколько это будет возможно, сгладить ущерб, нанесенный платью, и переодеться.

Майя прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать смех, и напряженно уставилась в пустую чашку. Но долго не продержалась и подняла глаза. Их с Ральфом взгляды встретились, и оба громко расхохотались.

– Ох, бедная Ангелина! – выдохнула Майя сквозь смех и прикрыла рот ладошкой.

– Боюсь, истинный виновник происшествия – я, – признался Ральф и в ответ на вопросительное выражение лица Майи – та недоуменно наморщила лоб – пояснил: – Ваш брат знал, что мне бы хотелось провести несколько минут с вами наедине.

Кровь прилила к ее щекам, взгляд невольно скользнул в сторону открытой двери. От камина, где они сидели, нельзя было увидеть происходящего в зале, но, судя по доносившимся до них руководящим репликам Марты Гринвуд – «еще капельку… еще чуть-чуть… еще чуть-чуть… нет, опять криво, еще немножко вправо…» – все были сосредоточены на том, чтобы елка стояла безупречно прямо, не отклоняясь ни в ту, ни в другую сторону ни на один градус, и благодаря дотошности Марты у них уйдет на это еще какое-то время.

– Мисс Гринвуд, я…

Майя снова посмотрела на Ральфа. Тот пытался принять подходящую позу, но она ему не удавалась, и он то переминался с ноги на ногу, то облокачивался на каминный карниз, словно ища в нем поддержки, и вертел в руках чашку. Майя, ни секунды не размышляя – поскольку ставила здравый смысл превыше многих нелепых в ее глазах правил приличия, – немного подвинулась на скамеечке. На лице Ральфа мгновенно появилась улыбка. Он тут же присел на освободившийся краешек, но так, чтобы между ними еще оставалось место. Оказавшись рядом, они уже не могли смотреть друг на друга.

– Мисс Майя, – начал Ральф, не спуская глаз с цветочного орнамента на чашке, которую продолжал вертеть в пальцах, грозя разбить, – я понимаю, это может показаться вам неожиданным – мы едва знакомы… Но завтра мне бы не хотелось уезжать, не убедившись, что…

Он на секунду умолк, повернулся к ней корпусом и, твердо глядя в глаза, тихо спросил:

– Могу я надеяться?

Майя смотрела на него сквозь отблески огней – салон был освещен лампами, и из зала сюда проникал свет. Цвета Ральфа были цветами страны, из которой он явился сюда, цветами скал и каменистых перевалов Гиндукуша, цветами песка и пыли иссушенных зноем плоскогорий Пенджаба. Рифленая саржа его униформы, казалось, глубоко впитала запах камней, высохшей земли и жаркого солнца. Ральф Гарретт просто излучал тепло и легкость, и Майе показалось, что рядом с ним невозможно замерзнуть или быть несчастной. Ей стоило больших усилий сдержаться и не упасть к нему в объятья. В тот самый момент, как возле двери салона раздались нарочито громкие шаги и голос Джонатана, она кивнула.

* * *

«Могу я надеяться…» Всего три слова. Но они помогли Майе пережить холодные дни этой зимы, ставшие такими серыми, когда погасли прекрасные огни Рождества и Нового года. В январе с его пышным снежным убранством еще было какое-то очарование, отблеск елочной зелени и сатиновых лент, стеклянных шаров и позолоченных орехов, семейного праздника и пестрой оберточной бумаги. Но февраль принес туманы, моросящие дожди и мелкий град; сырой холод пронизывал до костей и вызывал дрожь при одном взгляде за окно. Майе казалось, она совсем забыла, что есть на земле весенняя зелень и солнечное тепло.

Она сидела на широком подоконнике в своей комнате, подогнув ноги и раскрыв на коленях книгу, но никак не могла сосредоточиться на том, что пыталась читать. Прижавшись виском к оконному стеклу, она смотрела в сад… Скелеты деревьев, вязкая слякоть, грязные остатки снега… Даже островки травы и вечнозеленых растений выглядели безжизненными, какими-то металлическими.

Ни единого дня не провела Майя без мыслей о Ральфе. Ей вспоминались его взгляды во время того их обеда, прогулка по Оксфорду, как они сидели потом в «Боффинзе» и позднее вечером дома в салоне, его близость – такая живительная и приятная, – когда он присел на скамеечку рядом с ней у камина. Не могла она забыть и утра следующего дня, как ком застрял у нее в горле во время завтрака, когда часы на каминной полке безжалостно отсчитывали последние минуты пребывания Ральфа в Блэкхолле, и тепло его ладоней, сжавших ее холодные пальцы в момент прощания. Но едва извозчик, который отвозил Ральфа в сопровождении Джонатана на вокзал, проехал по улице Святого Эгидия, едва закрылась входная дверь, Джеральд вернулся в кабинет к своим бумагам, а Марта с Розой уселись обсудить праздничное меню, как Майе в плечо вцепились тонкие пальчики Ангелины.

– Только не думай, – прошипела она на ухо старшей сестре, – что я уступлю его тебе без боя, змея! Ты строила ему глазки только лишь потому, что я хотела заполучить его! Но он приедет еще, и тебе уже не помогут твои книжные познания и притворные интересы. Ты для него всего лишь приключение, но тебя это приключение сокрушит. Такой джентльмен, как Ральф Гарретт, никогда не возьмет в жены синий чулок вроде тебя!

Рассерженная и глубоко уязвленная, Майя вырвалась и молча убежала из комнаты.

Сидя у окна, Майя глубоко вздохнула и, откинув руку, расправила конец шали – ее Джонатан привез ей из Индии в подарок на Рождество. Она с восторгом провела рукой по мягкой ткани насыщенных коричневых и зеленых тонов, с узорами из завитков и цветущих ветвей с вплетенными в них золотыми нитями. Она отругала Джонатана за беспечное расточительство. Но он отмахнулся со смехом, и теперь каждый раз, когда Майя доставала подарок, ей казалось, что брат нежно обнимает ее. Она еще плотнее закуталась в шаль и нащупала тонкую золотую цепочку – еще один рождественский сюрприз. Цепочка и овальный медальон на ней когда-то принадлежали бабушке Алисе, и Майя должна была получить их только в мае, на двадцать первый свой день рождения. Но по какой-то загадочной причине Джеральд решил преподнести украшение раньше. Он заметно растрогался, когда Майя заплакала от радости, щелчком раскрыв медальон и увидев портреты бабушки и дедушки, написанные в конце прошлого века, когда они были едва ли старше ее, Джонатана или Ральфа.

Ральф… Майя снова прижалась головой к стеклу и посмотрела в окно. Ее одолевали невеселые мысли. Упрек Ангелины, что Ральф понадобился ей, только чтобы отбить его у нее, все еще мучил Майю, как и другие обиды. Легкий оттенок осознания собственной вины перемешивался в ней с яростью и неуверенностью всякий раз, как она вспоминала об этом. Она не единожды мысленно развертывала перед собой все в картинках, одну за другой, с момента приезда брата и его друга. Вспоминала все с того момента, как они с Ральфом встретились взглядами в зале. Но ни в чем она не могла усмотреть своей вины в том, что приковала к себе внимание Ральфа. Ангелина просто впервые не получила того, чего хотела, подумала Майя, и эта мысль утвердила ее в своей правоте, принесла удовлетворение. Стук в дверь прервал ее раздумья, и она подняла голову.

– Да?

– Эй! – поздоровался с протяжной мальчишеской нежностью Джонатан, заглянув в комнату.

– Эй, – точно таким же тоном отозвалась Майя. Словно Джонатан никуда и не уезжал и они только-только выросли из детских штанишек – брат с сестрой возобновили доверительный ритуал прежних дней.

– Не помешаю?

Майя покачала головой:

– Напротив.

Джонатан лукаво улыбнулся и закрыл за собой дверь.

– Вот, только пришло, – объявил он и протянул ей конверт.

Майя просияла, увидев знакомый почерк, и быстро вскрыла послание. Джонатан сел напротив, подтянув одно колено на подоконник и прислонившись спиной к стене. Он наблюдал за сестрой: как ее глаза, загоревшись, пробежали по строчкам, на щеках проступил нежный румянец, и как она прикусила нижнюю губу, а уголки ее рта постоянно приподнимались в улыбку.

Помнится, когда-то он, Джонатан, испытал глубокое разочарование, узнав, что у него появилась сестренка. А он так хотел брата! Разочарование усугубилось, когда он наклонился над колыбелью и понял, что сестренка эта глубоко равнодушна к горячо любимому им оловянному генералу, которого он хотел преподнести ей в знак приветствия. К тому же розовый сверток в оборках и кружевах был слишком мал и хрупок для игр на улице. Но когда Джонатан осторожно коснулся крошечного кулачка, тот вцепился в его указательный палец так сильно, что он вздрогнул от неожиданности. И увидел, как внимательно его изучают огромные глаза малютки. В этот момент между шестилетним Джонатаном и новорожденной сестрой зародилась дружба. Дружба, ставшая за эти годы такой глубокой, что Майя стала для него самым близким человеком. Джонатан даже ставил эту близость выше привязанности к родителям и Ангелине и был готов проносить письма Ральфа адресату втайне от остальных членов семьи. Не в последнюю очередь он был движим собственным интересом: хоть ненадолго сохранить мир в семье. Пока Ангелина не замечает собственного поражения, продолжая купаться в мужском внимании и дарить надежды без обещаний на всех светских увеселениях, но Джонатан слышал обрывок разговора между сестрой и матерью: Ангелина твердо решила завоевать сердце Ральфа Гарретта, чего бы это ни стоило, и если между Ральфом и Майей возникнет что-то серьезное, в семье Гринвудов разразится скандал, который, без сомнения, потрясет Блэкхолл до самого основания.

Прочитав письмо, Майя, ничего не говоря, сложила его. Джонатан протянул руку и погладил ее по ноге под коричневым шатром юбки.

– Он тебе нравится, да?

Сначала Майя отвела взгляд, но потом кивнула, прекрасно понимая, что нет ни смысла, ни нужды обманывать Джонатана.

– Очень нравится.

Силу этого «очень» Джонатан почувствовал по дрожи в голосе, увидел по блеску в глазах. А о чувствах Ральфа Джонатан регулярно читал в адресованных ему письмах, присылаемых из Глостершира, внутри которых непременно было еще одно – для Майи.

Майя расслабленно отклонилась назад и с загадочным вызовом улыбнулась брату.

– А как насчет тебя?

Джонатан внезапно покраснел.

– Конечно, мне он тоже нравится, – предпринял он слабую попытку сделать вид, будто не понял намека.

Майя тихонько захихикала и ткнула его под коленку мыском полусапожка.

– Ты прекрасно понял, о чем я.

Джонатан шумно втянул носом воздух, откашлялся и смущенно провел указательным пальцем по верхней губе.

– Ну, даже не знаю.

Он сунул руки в карманы и упрямо уставился куда-то вдаль за окно.

– Да ладно, – засмеялась Майя и ткнула его еще сильнее. – Не обманывай! Я ведь наблюдала за вами позавчера, когда мы пили чай у мисс Пике. За тобой и за Эмми Саймондс!

– И что с того? – спросил он, пожав плечами. – Мы давно не виделись.

– Она очень хорошенькая.

– Хм. – Если бы Джонатан не был в штатском, цвет его лица слился бы с пунцовым цветом мундира. После короткой паузы он нерешительно добавил, искоса глянув на сестру: – Ты считаешь?

– И очень умная и милая, – кивнула Майя.

Джонатан знал, что сестра на него смотрит, и вздохнул.

– Даже если бы она согласилась – о женитьбе пока не может быть и речи. Я пока не смогу обеспечить ее существования. А если я останусь в армии, ждать еще придется как минимум лет до тридцати, мне нужно стать кем-то повыше, чем просто врач-ассистент.

– Все может измениться за один год, – приободрила его Майя. – К тому же, – добавила она с плутоватой улыбкой, – либо я глубоко заблуждаюсь, либо Эмми хватит терпения тебя дождаться!

Джонатан ничего не ответил, и она тихо спросила его:

– Есть какие-нибудь новости?

Он покачал головой.

Уже полторы недели назад Джонатан и Ральф одновременно отправили заявления в военное министерство и теперь ждали ответ.

– Нет. У Ральфа пока тоже ничего. Думаю, ждать осталось недолго. Мирные переговоры с царем еще продолжаются, но первые подразделения готовятся выйти в море.

Майя помолчала, глядя на небо, нависающее густой серой массой.

– Мне совсем не нравится думать о том, что скоро ты можешь опять уехать, – наконец прошептала она.

Джонатан тихо засмеялся и встал.

– Во-первых, еще неизвестно, примут ли меня вообще, а если и примут – когда придется отправляться. Во-вторых, война когда-нибудь закончится. Франция, Англия и Османская империя, объединившись, зададут жару «русским медведям» и в два счета поставят их на колени!

Он ободряюще нажал ей пальцем на кончик носа и указал на письмо Ральфа, лежащее на распахнутой книге в подоле юбки.

– Не торопись. Я напишу ему, только когда ты отдашь свое письмо.

– Хорошо, – кивнув, отозвалась Майя. На полпути к двери Джонатан остановился у ее секретера. Она следила за ним взглядом. Оперевшись руками на стул, он задумчиво смотрел на исписанные листки бумаги, лежащие на столе, не читая их. Майя отнеслась к этому совершенно спокойно – она знала, что брат, хотя и принимает в ее делах живое участие, никогда не станет совать нос слишком глубоко в ее жизнь. Но и в свежих строках Ричарда уже не было ничего волнующего или шокирующего. Они лежали там несколько дней, но она, вопреки прежним привычкам, еще не написала ему ответа, не считая нескольких сухих, незначительных фраз.

Шестнадцатого января Ричард покинул Каир и ненадолго остановился в Аденской гавани, прежде чем продолжить путешествие в Бомбей, чтобы возобновить службу. Он писал из дома доктора Джона Штейнхаузера, старого друга со времен Карачи, с недавних пор занимающего должность врача в захваченном англичанами городе на юго-западе Аравийского полуострова. Они задумали перевести на английский сборник увлекательнейших историй под названием «Тысяча и одна ночь» и вместе мечтали вернуться в Марсель, «уголок Африки в Европе, – как выразился Ричард, описывая их загородный дом, – где мы будем проводить досуг в гамаках, не притрагиваясь к книгам, бумагам, перьям, чернилам, письмам и телеграммам – это будет для нас отступлением, отдыхом, который подготовит нас к окончательному склерозу».

Написанные им слова, в которых все эти годы Майе виделось столько любви, строчки, между которыми мерещилось столько чувств, тоски и обещаний, теперь казались пошлыми, пустыми и отравленными снобизмом. Они не могли сравниться с письмами, написанными Ральфом – он с чувством рассказывал ей про свою семью, как они отметили в конце декабря его двадцать восьмой день рождения, и о своих впечатлениях от возвращения на родину после многолетнего отсутствия.

…В Челтенхеме и Монпелье на каждом углу выросли новые дома, и поэтому иногда мне кажется, что я на чужбине. В каком-то смысле, так и есть, если бы все остальное не было так хорошо знакомо. Моя невестка Изабель – прекрасный человек, сложно поверить, что сначала они с мамой друг другу не понравились! Теперь живут душа в душу, а Томас-младший уже настоящий маленький разбойник…

Он сыпал вопросами: как у Майи дела, как она проводит дни и что думает о предстоящей войне. И постоянно вставлял комплименты, сперва робкие, но вскоре – куда более смелые:

Я мог бы слушать вас часами, днями напролет, внимать вашим рассказам об истории Оксфорда и его зданий… Ваши глаза похожи на камень «тигриный глаз» в свете солнца… Вы держитесь так грациозно и естественно и вместе с тем – так пленительно…

Джонатан тоже молча предавался раздумьям. Ему удалось без особых усилий убедить Марту позволить Майе продолжать переписку с Ричардом Бертоном. Несколько спокойных аргументов, разумных и объективных, плюс немного лести, к которой она была столь восприимчива с тех пор, как стала второй миссис Гринвуд и пыталась завоевать сердце мальчика, оставшегося без матери, – и о запрете на переписку или невыдаче хранимых писем не стало речи. Он сделал это ради Майи, зная, насколько та дорожит связью с Бертоном, и все же не мог смотреть на эти отношения без снисхождения. Содержание писем было ему неизвестно, и он не понимал, что их объединяло, но все равно боялся, что однажды Майя раскается в своем детском увлечении, из-за которого потратила столько времени на ожидание.

– Он не скоро вернется, – наконец прервал он тишину.

Майя помолчала, пытаясь побороть неожиданно подступившие слезы. Джонатан с непоколебимой уверенностью произнес то, что она и сама понимала – даже слишком хорошо понимала, но не хотела признавать.

– Да, – согласилась она хрипловатым голосом, – он вернется очень не скоро.

Джонатан медленно кивнул, скорее себе, чем сестре, с глубоким вздохом оттолкнулся от стула, стоящего у секретера, и пошел к двери.

– Джонатан, – вполголоса позвала Майя, когда он уже взялся за ручку, и он повернулся, вопросительно подняв брови. – Почему мы, женщины, можем хоть в какой-то степени распоряжаться собственной жизнью, только если выйдем замуж за подходящего человека?

Он смущенно опустил глаза, беспомощно пожал плечами и снова посмотрел на сестру.

– Не знаю. Возможно, – он понизил голос до шепота, – возможно, среди вас слишком много таких, как Ангелина.

Увидев, что Майя лишь слабо улыбнулась в ответ на шутку, он серьезно добавил:

– Я бы изменил это, если бы знал как.

Безмолвно посмотрев на него, она прошептала, явно пытаясь сдержать в себе отчаянную горечь – голос ее от этого стал совсем низким:

– Я тоже.

Майя сухо сглотнула, отвернулась к окну и прижалась лбом к стеклу. Растерянный, Джонатан еще какое-то время неподвижно стоял у двери, не зная, что сказать, но внутренний голос подсказал ему: уходи! – и он тихо вышел из комнаты. Майя даже не услышала легкого щелчка, с которым захлопнулась дверь. Она не сразу заметила, что не переставая гладит большим пальцем письмо Ральфа.

…миссис Гринвуд любезно пригласила меня в марте на две недели в Блэкхолл. Я с удовольствием приму приглашение – разумеется, если вам тоже этого хочется. Вы хотите со мной увидеться, мисс Майя?

Она подышала на стекло и на туманном пятне, оставшемся от ее дыхания, нарисовала указательным пальцем сердце, вписав в него букву Р. И, хотя сама не успела понять, означал ли инициал «Ральф» или «Ричард», стерла пятно рукавом, разозлившись на себя за такое ребячество. Наверное, пусть это была и колкость, Ангелина невольно оказалась права тем декабрьским днем… Майя повзрослела и взяла судьбу в свои руки.