Текст книги "Демон-полукровка"

– Ольванс, я… – Ареллаган запнулся и умолк. – Хотя… ты прав, я не рассказал бы.

– Почему? – лицо Ольванса вспыхнуло надменной краской.

– Объясни мне, зачем?! В Авалории все ненавидят нас, – задыхаясь, Ареллаган начал описывать по комнате круги. – Я был уверен, что ты точно так же отвернёшься от нас с Бэарсэй, начнёшь устраивать на нас облавы и забудешь, что когда-то мы были друзьями, потому что у людей память куда короче, и они намного более кровожадны!

– Снова те же самые слова… – прошептал Ольванс. – Ареллаган, слушай, нельзя всех мерить одной меркой!

Ареллаган ненадолго замер, косо поглядел на Ольванса и продолжил метаться по кругу, весь настороженный и напряжённый. Он не мог стоять неподвижно, лицом к лицу с Ольвансом, потому что чувствовал смертельный холод серебра, зажатого в его руке, и втайне опасался, что Ольванс может метнуть его и попасть в цель. Он видел, как колеблется Ольванс, чувствовал его страх и старинные инстинкты: бить демона серебром, не раздумывая, лишь бы угодить в голову или сердце. На лице Ольванса отражалась сложная внутренняя борьба. Он отошёл к окну и, стискивая совершенно белые губы, высунул руку с наконечником за карниз.

– Всё по-прежнему, Ареллаган, – спокойно сказал он и разжал кулак. Наконечник глухо ударился о сухую землю в нескольких метрах под окном.

Ареллаган остановился, изумлённо моргая.

– Зачем ты это сделал?

– Иначе ты не поверил бы, что я не желаю тебе зла, – Ольванс вздохнул. – Ареллаган, я правду говорю. Я не боюсь тебя, и я никогда не стану гоняться за тобой с серебряными сетями.

– Но я же претендент на трон, это я должен быть наследником! – воскликнул Ареллаган, поражаясь его наивности. – Неужели ты не боишься, что я…

– Я верю, что ты мой друг, – в глазах Ольванса появилась усталая тень, – и я, повторяюсь, не хочу воевать с тобой. Я понимаю, что ты имеешь законное право взять у меня эту страну. Если ты так мечтаешь об этом, если чувствуешь, что готов – я отдам тебе Корону, как только её наденут мне на голову.

– Но ведь ты совсем не подумал о своих братьях и сёстрах. С ними я тоже не хочу сражаться за власть.

– Ареллаган, мы расскажем им обо всём, и мы вместе подумаем над тем, как сделать нашу жизнь мирной в будущем. – Ольванс вдохновенно говорил, расхаживая по комнате и взмахивая руками. – Может быть, нам устроить двоевластие? У нас с тобой будет двойной трон, и мы будем советоваться друг с другом: две головы всё же лучше одной, верно? И я намного лучше знаю и понимаю людей, потому что я сам человек…

– В одной стране не может быть два Короля, – решительно сказал Ареллаган. – Это глупые мечты, Ольванс.

– Ничего глупого я тут не вижу. Это возможно, я абсолютно уверен, что возможно.

Ареллаган поглядел в его решительное лицо и про себя тоскливо усмехнулся. Легко было говорить молодому и неопытному Ольвансу, привыкшему, что каждый его каприз исполняется немедленно… Он совсем не понимал, как тяжело осуществить то, о чём он говорил. Авалория держалась на старинных законах и обычаях, только они придавали какую-то стабильность местной кавардачной жизни, и самым главным законом, первым из обычаев было почитание верховной власти. Король – почти что Бог в глазах своих подданных, но вместе с тем он – пожизненный раб, подчиняющийся жёсткому диктату двора и обязанный следовать букве закона. Конечно, Король имел право отменить любой из эдиктов, любой… но не тот, что изменял форму правления в государстве. Король мог избрать себе преемника по своему усмотрению, но только носителя крови Вампьерде. А как Ольванс мог объявить стране, ненавидящей отверженных, что их будущий правитель – полукровка, сын Главы Верховного Совета Духов и Принцессы Мередит? Кругом вставали одни лишь вопросы…

– Идём к остальным? – спросил Ольванс, прерывая невесёлые размышления Ареллагана. Рука Принца уже тянулась к двери. – Нужно сказать им правду!

– Нет, – Ареллаган резко вскинул голову, и Ольванс удивлённо расширил глаза. Ареллаган повторил настойчивее: – Не сейчас, Ольванс. Я сам сделаю это, но не теперь…

На самом деле он всего лишь боялся взглянуть в глаза своим друзьям после того, как они узнают, кто он. Ребята ни разу не отозвались об отверженных плохо; они всегда вступали в споры с доном де Марийо, когда он принимался обличать духов, и сам Ареллаган множество раз бывал в их мыслях, мог предсказать их поступки… И всё же он страшился, что просчитается, оступится, и их дружбе настанет конец.

Ольванс медленно кивнул и отступил от двери.

– Я понимаю, – сказал он, – не будем пока делать этого.

* * *

Королевский дворец, забитый народом, никогда не страдал от недостатка празднеств. Каждый день случалось нечто, достойное внимания: сговор, обручение, свадьба, рождение детей, чей-то день рождения, удачная охота, магический турнир или сражение на мечах, победителей которого усыпали цветами и любовью… Но куда больше памятных дат оставалось бы в памяти двора, если бы чванливыми дамами в длинных платьях со шлейфами и кавалерами, облитыми вёдрами духов, во внимание принималась жизнь слуг, на которых стоял и держался во всём своём чарующем парадном блеске Белый Замок. Но только слуг здесь предпочитали не замечать, проходя мимо них, даже если они стояли совсем рядом, почтительно склоняя спину.

Слуги обитали на нижних этажах, некоторые – даже под землёй, в мрачных подземельях, где ещё пятьдесят лет назад жестоко пытали и убивали особо опасных политических заключённых. Они сновали по комнаткам с низкими потолками, работая без устали и падая обессиленными, когда наконец-то затихали господа. Абсолютное их большинство обитало в крошечных каморках, похожих на тюрьмы, с зарешеченными окнами и кучей продырявленных матрасов, лежащих прямо на полу. Личные комнаты метр на метр размером имели только главная кухарка, мажордом, главный садовник, первый конюший, начальник почтальонов, шеф-повар и пятнадцать придворных музыкантов (только потому, что эти музыканты были приглашены из неварских степей и уехали бы, если бы их поместили с остальными). Почему все рвутся во дворец, Ареллаган не понимал: ведь здешние условия были едва ли не хуже, чем в самых отсталых городах и сёлах Империи…

Настире и Косте быстро ему всё объяснили.

– Это называется «общая спальня», – Настире с ядовитой усмешкой окинула рукой небольшое пространство, заполонённое матрасами. На некоторых, завалясь на бок и храпя, спали измождённые слуги. – Тут, как видишь, приличие отдыхает.

– Какая гадость… – простонала Бэарсэй, поморщившись и отвернувшись от чрезмерно вонючего конюха, слабо пофыркивающего огромным рыхлым носом.

– Я тоже так думала, – хмыкнула Настире, – а потом привыкла. Я же не всю жизнь здесь жила и не всегда спину гнула. Вообще-то, мой дед ещё был человеком, причём довольно богатым; по-моему, даже дворянином. А потом его единственного сына, моего отца, покусал оборотень, и пошло-поехало… – Настире вздохнула, медленно складывая лодочкой ладони и отнимая их друг от друга. – Понимаешь, инстинкт – его ведь не выкинешь. И мой отец, хоть и боролся, да всё же не смог скрыть, кто он. Хлопот и мама подбавила: кто ж знал, что она ведьма, она тоже не всю правду говорила, когда выходила за отца замуж… Короче говоря, дед лишил моих родителей наследства и отказался от меня. Мы переехали в Аккаранайдо, сначала жили на папины сбережения. У меня жажда крови не так сильна, как у обычных оборотней, поэтому при желании я себя могу сдерживать. До двенадцати лет я училась в элитном пансионе, за руку с графинями здоровалась, а потом деньги кончились… Учителя мне перестали улыбаться, графини задрали носы, а потом меня вышвырнули из пансиона, когда стало ясно, что отец ни медяка не заплатит больше. Потом, чтобы расплатиться по пансионским долгам, мы дом продали, жили в ночлежке, кем только ни работали, чтобы ноги не протянуть… – Настире повела плечами. – Знаете, разнорабочим тяжело приходится, особенно тем, кто всю жизнь провёл в роскоши. Отец перетрудился – и умер, а вскоре за ним и мать умерла. Не знаю, как я выжила. Косте помог: мы с ним тогда только познакомились, – кончики ушей Настире зарделись.

– Оба на стройке пахали, – грубо сказал вошедший Косте, перебрасывая из руки в руку пачку конвертов. – Ты Олемуна не видала?

Настире чуть озадаченно огляделась, пожала плечами и растерянно протянула:

– Нет… а он тебе разве так сильно нужен?

– Мне? Да мне на него как раз-таки больше всех наплевать! – фыркнул Косте. – Но Монтега приказывает срочно доставить эти письма, а Олемун у нас самый быстроногий. По всему замку его ищу – но никто эту тварь не видел.

– Наверняка в конюшнях спит, – предположила Настире, – поищи там. Он постоянно у стойл валяется, причём никогда их не почистит.

Почесав в затылке, Косте с раздражённым ворчанием вышел, и Настире покачала головой, скрывая улыбку, вслед. Тоскливыми глазами она обвела комнатку и пробормотала, скорее обращаясь к себе, нежели к Ареллагану и Бэарсэй, ожидавшим продолжения её истории:

– Да… кто ж знал, что и во дворце жизнь будет хуже ада?..

На стене комнаты вдруг взорвался оглушительным боем заколдованный колокольчик. Спящие слуги тревожно вскинулись на своих местах, встревоженно вертя взлохмаченными головами и едва продирая слипающиеся глаза. Из нутра колокольчика, вместе с колебаниями язычка, раздавался сухой голос мажордома, звучавший настолько отчётливо и громко, как будто колокольный язычок был языком самого человека, стоящего у них за спинами.

– Настире, Алимена и Керра, к герцогине Эббрской, – не повышая тона, равнодушно и монотонно отчеканил мажордом. – Немедленно на уборку.

Настире вскочила, торопливо оправляя платье.

– Да что там опять у неё случилось? – прошипела она. – Уже в пятый раз вызывает нас убраться в комнатах. Неужели у неё там снова кавардак?

– Настире, Алимена и Керра, если опоздаете, как в прошлый раз, будете наказаны, – сухо ответил колокольчик голосом мажордома.

Оставшиеся слуги, чьи имена названы не были, равнодушно зевнули, мигнули пару раз, потянулись и снова обрушились на жёсткие лежанки, засыпая уже в падении. Настире торопливо зашагала к дверям, поскрипывая грубыми башмаками и без стеснения отдавливая лежащие на своём пути руки и ноги товарищей.

– Потом поговорим, – сказала она, толкая дверь плечом, – приходите лучше к Косте в лачугу, там вечером будет поспокойнее. У нас и правда есть важные для вас двоих новости.

Алимена и Керра, вскочившие с лежанок в противоположных концах комнаты, выбежали следом за Настире, без особенного труда протиснувшись вдвоём в узком дверном проёме. Бэарсэй, провожая колышущиеся от неровного бега фигуры удаляющихся служанок, без особенного интереса спросила у дэ Сэдрихабу:

– И что это они хотят нам сказать?

– Наверное, это можно узнать только у них самих, – осторожно предположил он, по примеру Настире нагло шагая по спящим слугам, которые даже не вздрагивали, когда по их телам проходились чьи-то башмаки.

* * *

В коридоре, протягивающемся за комнатами слуг, будто огромная отдыхающая змея, их поджидала, пылая глазами, мать.

– Не надо было приглядываться и ломать голову, чтобы понять, что она злится. В зрачках Мередит бушевало пламя, сама она, казалось, раздувалась от ярости; вот-вот лопнет. Бэарсэй затормозила, трусливо прижав к плечам голову, когда завидела грозную фигуру Мередит впереди, но Мередит не стала ругаться сразу же. С трудом сохраняя спокойное выражение лица, она развернулась и пошла рядом с ними, не говоря ни слова. В её присутствии Ареллаган чувствовал себя скованным, виноватым и совершенно никчёмным. Ему хотелось бы, чтобы она поскорее передумала ругаться и ушла, но Мередит вместо этого сопроводила их к своим покоям, провела внутрь и только затем, сделавшись похожей на грозовую тучу, обрушилась на них.

– Что вы себе позволяете?! – проговорила она тихим голосом, в котором отдалённо звучали чудовищные шквалы и грохот камнепада.

– Мы же ничего не сделали, матушка, – робко промолвила Бэарсэй, приподняв руку, как будто на занятиях. – Просто ходили к Настире и Косте… Я много раз вам говорила этого не делать, – шумно выдохнув, чрезвычайно холодно сказала Мередит. – Я говорила вам, что к вам и так относятся с подозрением. Ареллаган умудрился рассказать Ольвансу правду о своём происхождении, – она перекрестилась своим холодным повелительным взором с упрямым и резким – Ареллагана. – Я рассказывала вам о всех последствиях, что могут произойти, однако вы решили, что вы умнее и опытнее меня и можете действовать без оглядки на мои решения. По-моему, я брала вас сюда на условиях абсолютного повиновения, но я теперь даже уважения от вас двоих не вижу. Вы живёте в змеевнике, достаточно тронуть одну гадюку, чтобы погибнуть. Вы умудрились расшевелить их всех – и как теперь вам жить в безопасности?

Ареллаган устало заметил:

– Я умею защищаться от людей, госпожа матушка.

– Умеешь?! – рявкнула Мередит, оборачиваясь. Её глаза вдруг вспыхнули, как жадное пламя пожара. – Достаточно одной нелепой случайности; одного меткого выстрела, которого ты не заметишь, чтобы тебя не стало… Твоё могущество не означает, что тебя нельзя одолеть хитростью. Я множество раз говорила тебе об этом, но ты не слушаешь меня, и, что хуже того, Бэарсэй следует твоему примеру. – Мередит тяжко вздохнула, отвернулась к окнам и горько спросила: – Разве вы не помните, что случилось с Лесли по вашей вине?

Ареллагану вдруг показалось, что впервые за свою жизнь он краснеет. Стремительно помотав головой, он выступил вперёд и одухотворённо воскликнул:

– Госпожа матушка, Вы ошибаетесь! Это была не наша вина!

– А почему же тогда, – ядовитым голосом спросила Мередит по-прежнему через плечо, – её лошадь взбесилась именно тогда, когда подошли вы: ни мгновением раньше или позже? Или здесь есть другие объяснения, которых я не вижу? Будь так добр, предоставь их мне, сын мой.

Бэарсэй испуганно ёжилась, сводя друг к другу ближе плечи. Она не знала, чем можно ответить на это неприкрытое обвинение, что им в лицо бросала собственная мать, и считала попытки Ареллагана оправдаться не только бесполезными, но и в некотором смысле циничными. Он тоже осознавал правоту Мередит – и спорить с нею не мог. Повесив голову, он устало согласился:

– Да, бесплодие Лесли – это моя вина.

– В некотором роде это может сыграть нам на руку, – холодно сказала Мередит и взглянула на него в упор жёстким властным взглядом. – Её никто не возьмёт замуж, у неё не будет детей. Это значит, что из очереди на престол она фактически выбыла.

– Госпожа матушка, но ведь нельзя так… – вдруг воскликнула Бэарсэй – и тут же присмирела под холодным взглядом Мередит, отрезвляющим лучше ведра холодной воды, вылитого спящему на голову. – Хотя… да, наверное, Вы правы.

Мередит изогнула бровь, и Бэарсэй покорно пробубнила:

– Вы абсолютно правы, госпожа матушка.

Тяжело вздохнув, Мередит снова отвернулась к окнам. Её съёжившаяся фигурка выглядела невыразимо жалкой на фоне залитого солнечным светом окна, однако в каждом звуке, что вылетал из-за её немощного плеча, чувствовались поразительная сила и энергия.

– Ступайте к себе. Помните о моих словах – если вы не повинуетесь мне, вы оба будете наказаны.

Из покоев Мередит Ареллаган и Бэарсэй удалялись медленным почтительным шагом, давая ей время подумать и вспомнить, не нужно ли сказать что-то ещё. Однако Мередит их больше ни для чего не позвала, она даже не обернулась от окна пожелать доброй ночи: ужин близнецы уже пропустили, и по обычаям двора им не следовало наносить визиты в такое позднее время. Впрочем, это правило распространялось только на территорию королевского обиталища.

Едва двери мягко прикрылись, как Бэарсэй плавно пробралась к брату в мысли и возбуждённо спросила:

«Ну что, мы пойдём к Настире и Косте?»

«Я своих решений не меняю, — откликнулся Ареллаган, – нужно лишь немного подождать, пока все не уснут».

«Но… Настире и Косте тоже нужно спать, братец…»

«Коль они хотят нас дождаться, спать они этим вечером не будут», – безжалостно сказал Ареллаган.

* * *

Вечер был тих и спокоен. Теплота весенних дней была ещё не такой навязчивой, как летом, а тени к закату делались настолько густыми, что укрывали всякое движение от чужих любознательных глаз. Стражники парадных ворот дворца исправно несли свою службу, выполняя приказ Королевы: никого не впускать без разрешения и никого не выпускать после ужина – однако и они в этот день совершили ошибку. Стражников трудно в этом обвинить, поскольку вряд ли можно было заподозрить в двух крошечных серых птицах обитателей блистательных палат знати. Постовые даже и не заметили, как четыре быстрых коротеньких крыла торопливо прохлопали совсем близко от них.

Отдалившись от дворца на приличное расстояние, Ареллаган и Бэарсэй спрятались за пышно раскинувшим крону молодым деревом и вернулись в свой прежний облик. Бэарсэй кашляла, задыхалась и выплёвывала склеенные в вязкий комок перья.

– Фу, гадость, гадость! – твердила она. – Никогда больше не буду превращаться в птицу!

– Никогда не говори «никогда», – задумчиво осадил её Ареллаган, оглядываясь, – лучше давай искать, в какой стороне за стеной может быть дом Настире и Косте.

Бэарсэй оглянулась, выпустила трубочкой губы и тихонько присвистнула.

– Да в любой, – сказала она, – за стеной домов больше, чем тут.

– Это естественно, – фыркнул Ареллаган, – меньшинство живёт в роскоши, в то время как большинство только гнёт спину да получает затрещины. Я удивляюсь, почему эта страна до сих пор существует.

– Когда станем править, попробуем разобраться, – оптимистично предложила Бэарсэй, – и готова спорить, что у меня это получится куда быстрее.

Ареллаган стрельнул на неё подозрительным взглядом. «Она всё ещё хочет править», – со снисходительной усмешкой подумал он, едва удерживаясь от желания рассмеяться ей в лицо.

Около часа ушло на бесплодные поиски. Обернувшись птицами (Бэарсэй всё же поборола своё отвращение), они высматривали хижину сверху, но это оказалось труднее, чем казалось. Дома в трущобах лепились так плотно друг к другу, что даже острое зрение полукровки с трудом отличало крышу одного от стены другого. Здесь не было никаких указателей и дорог; вместо гладкой мостовой их встретила расхлябанная колея, захлебнувшаяся жидкой грязью; покосившиеся таблички были уже истёрты до исчезновения букв с доски, а местные жители на расспросы реагировали либо молчанием, либо презрительным смешком, либо и вовсе неприличным ругательством.

Дом обнаружился совершенно случайно – когда во время одного из очередных своих рейдов в воздухе близнецы заметили знакомую измождённую фигурку, едва выволакивающую из вязкой грязевой лужи натруженные ноги. Сгорбившаяся, похожая на старуху, Настире с фонарём в руке пыталась отпереть замок на двери хижины. Вскоре неподалёку показался Косте. Он решил проблему в пару секунд: размахнувшись, кулаком сбил замок и вошёл внутрь. Настире с фонарём, почему-то опасливо озираясь, последовала за ним.

«И зачем было сбивать замок кулаком? – тревожно спросила Бэарсэй. — Он не знает о ключах?»

«Идём за ними – и ты задашь этот вопрос ему самому», – отрезал Ареллаган.

В лачуге Косте царили смертный холод и поражающая запущенность. Остатки трухлявой мебели и скрипучие полы, испещренные свищами, были покрыты толстым мохнатым слоем пыли; в углах деловито шуршали крысы и мыши; в очаге нет даже сгоревших головешек. Косте обернулся на звук их шагов, и его лицо тронула извиняющаяся улыбка.

– Простите, – сказал он, – тут малость не убрано…

– Малость? – поразился Ареллаган. – Ты считаешь, можно создать беспорядок хуже этого?

– Вообще-то, не мы его тут создавали, – значительно заметила Настире, показавшись из дверного проёма, – вчера мажордом над нами смилостивился и в обмен на наши сбережения отдал вот эту лачугу, чтобы мы тут поселились, как муж и жена.

– Муж и жена? – удивилась Бэарсэй.

– Мы об этом вам и хотели сказать, – Настире робко улыбнулась. – Вчера у нас не было времени, да и вы вряд ли смогли бы прийти на нашу свадьбу. Там всё было тихо и скромно, как полагается, без всяких картинных глупостей. Мы пришли к мажордому, он отвёл нас в святилище, нам связали руки кольцами – и всё. Теперь мы семейные люди и нам полагается своё жильё, потому как мы при дворе служили исправно и на нас некому жаловаться, кроме Майэрского маяка, но она уж давно живёт у себя в имении, сами знаете.

– Э-э… поздравляю, – запоздало сказала Бэарсэй, неуклюже улыбаясь и почему-то переминаясь с ноги на ногу. – Мы за вас… очень рады.

– Спасибо! – Настире радостно сложила ладони лодочкой, и её глаза восторженно осветились изнутри. – Я же всегда знала, что вы – настоящие друзья, и что вы нас никогда не подведёте, никогда не забудете…

Отвернувшись, Ареллаган хранил неприлично холодное молчание, в то время как Бэарсэй, освоившись в пыльном и грязном новом жилище Настире и Косте, бродила по комнатам, бренчала посудой и что-то говорила, говорила без конца… Ареллаган, опомнившись, тоже стал горячо поздравлять своих друзей: как ни было бы плохо другим его близким, эти тоже заслуживали тёплого внимания. Настире и Косте ничего не заметили, а Бэарсэй, хоть и подметила лишние странности, сделала вид, будто ненадолго ослепла и оглохла – это спасало её от необходимости выслушивать непонятные рассуждения Ареллагана и после – его ворчания, если ему что-нибудь опять не понравится в её словах.

«Я должен это исправить, – убеждённо думал Ареллаган, пока Настире суетливо пробегалась веником по наиболее пыльным уголкам каморки, – мне нужно ещё больше могущества!»

* * *

Сегодняшнее занятие проводила Мередит, поэтому Ареллаган с куда большей готовностью устремился к Королевскому Парку, чем это с ним случалось раньше. На скамейке в двух метрах от линии деревьев сидели, болтая ногами, Нёрст и Саллива и о чём-то вполголоса разговаривали. Завидев приближение Ареллагана, они оба радостно вскинули головы и почти одновременно воскликнули:

– Вот и ты!

– Привет, – Ареллаган чуть удивлённо поглядел на них, – почему вы не на занятиях? Разве вы не должны ходить на магические классы к дону де Марийо?.. Он же два года уламывал ваших родителей разрешить ему с вами заниматься!..

– Эй, плюнь на это, – расслабленно сказала Саллива и откинулась на спинку скамейки, прикрывая чуть подрагивающие перламутровые веки. – Мы даже не сбежали, потому что занятие отменили.

– Отменили? Почему?

– Ну, скажем так, – Саллива беззаботно перекрестила не достающие до земли ноги, и по её губам проскользнула злорадная улыбка, уложившая странную тень на её почти детское лицо, – скажем так, что дон заболел. Он, вообще-то, уже две недели не выходит из своих покоев, но ты, как всегда, ничего не замечаешь.

– Вовсе нет, – горячо возразил Ареллаган, – я спрашивал об этом Её Величество, и она сказала, что дон отбыл с важным поручением к герцогу Эббрскому.

– Она так почти всем говорит, но это неправда, – торжествующе изрёк Нёрст и понизившимся голосом сообщил: – Он болеет. Правда, секрет заключается в том, что он заразился от нашей матушки, когда попытался её вылечить.

– Что?.. – поражённый, Ареллаган отступил на несколько шагов назад.

– Именно, – выражение лица Салливы вдруг сделалось очень серьёзным и даже печальным. – Мама очень боится своей болезни, а дону было больно на это смотреть… удивительно, конечно, но он сам предложил ей свою помощь. Они заперлись втроём в мамином кабинете: мама, он и папа, – а через полчаса папа тайно вынес маму в комнаты, потому что её начало рвать той самой чёрной слизью; позвал Настире и приказал ей увести дона, потому что дона тоже вдруг затошнило. – Саллива чуть помолчала, подняла на него тяжёлый взгляд и с удивительной лёгкостью вдруг предложила, протягивая руки: – Да ты садись… вряд ли твоя матушка сегодня придёт, так что придётся ждать Ингельда.

– Ей… довольно плохо в последнее время, – проронил Ареллаган, подавая свою холодную руку тёплым и подвижным пальцам Салливы.

Коснувшись его, она зажмурилась, её рот покривился, и против воли она воскликнула:

– Чёрт! Да почему же и ты болеешь?

– Саллива, мы договорились не спрашивать об этом, – строго заметил Нёрст и отнял руку сестры от ладони Ареллагана. Виновато улыбнувшись, он прошептал: – Извини…

– Ничего, – Ареллаган устроился рядом, стараясь никого больше не задеть, – я понимаю. Мне и самому не нравится, что эту болезнь никак не вылечить.

– Странно, что ты не обратился ни к одному из наших врачей, – задумчиво промолвил Нёрст, – тем более что это необходимо.

– Мы были в Хевилоне до того, как вернулись сюда, – легко солгал Ареллаган, – едва пробились к Хеудану Сарре33
  Хеудан Сарре – великий хевилонский врач, оставивший после себя богатое теоретическое и практическое исследование. Первым в мире добился от правительства разрешения на вскрытие неограниченного числа трупов на занятиях в медицинских институтах.


[Закрыть], и он сказал, что даже его знания тут ничем не помогут.

– Ну, раз Хеудан Сарре – и тот ничего не смог сделать… – пробормотала Саллива, тревожно глядя в землю, – то… то…

– Вон Ингельд идёт! – торопливо прервал её Нёрст и указал в сторону западного дворцового крыла.

Из-за угла своей обычной небрежной походкой выбрался Ингельд, за его широкими плечами волочилась густая чёрная тень. Саллива и Нёрст сразу вскочили: раньше они ещё пытались протестовать, чтобы удержаться при Ареллагане и пронаблюдать за его занятиями, но теперь достаточно было лишь одного намёка на грозно прорисовывающуюся впереди фигуру Ингельда, чтобы они бросились назад во дворец, не прячась за кустами и деревьями в детской попытке подсмотреть. Ингельд всегда их обнаруживал, если они пытались обхитрить его, и после беззастенчиво прогонял, причём жаловаться на него было бесполезно: выступать против Ингельда открыто боялся даже дон де Марийо, хотя сплетничать о нём любили все.

– Ну… пока, – Саллива осторожно протянула к Ареллагану руку и, слегка коснувшись кончиками пальцев его руки, бросилась бежать, шурша приподнятым подолом шёлковой юбки. Позади неё бежал Нёрст.

Ингельд, тем временем, приблизился к Ареллагану почти вплотную и завис над ним, как будто тёмная грозная скала. Глаза Ингельда были холодными и безразличными, впрочем, как и всегда.

– Где твоя сестра? – гулко спросил он рокочущим голосом.

– Она не занимается охранной магией, – неприязненно отрезал Ареллаган, – матушка учит этому только меня.

– Я с ней не согласен, – спокойно возразил Ингельд. – Бэарсэй должна немедленно прийти.

– Кто даёт тебе право оспаривать решения нашей матери? – возмутился Ареллаган. – Она родила нас и воспитывала ровно до тех пор, пока тебе не пришло в голову тут объявиться, как будто я и без тебя не могу справиться! Она лучше тебя разбирается в местной жизни, ты не рождён здесь.

– Она, как рождённая здесь, привыкла несколько приукрашивать этот мирок, – фыркнул Ингельд, и его глаза чуть затуманились. – Становись напротив меня, Ареллаган, и, пока я ищу твою сестру, попробуй отразить вот это!

Безо всякого предупреждения из руки Ингельда вырвался пылающий оранжевый шар и бросился в лицо Ареллагану. Его реакция была мгновенной: вокруг него появился непроницаемый мерцающий щит, похожий по форме на яйцо. Светящийся шар ударился о внешнюю границу поля, отскочил назад и с тихим шипением потух. Ингельд одобрительно покачал головой.

– Неплохо… А теперь посмотрим на это.

Резкий разряд фиолетовой молнии с двух сторон сжал голубоватый щит, и тот треснул, будто скорлупа сжатого в кулаке яйца. Но под одним щитом обнаружился второй: плотный и густой, он походил на сотканную из чернил вуаль и колебался, как кисейная занавеска на ветру. Редко Ареллаган видел на лице Ингельда тень удовлетворения. Конечно, самому Ингельду его достижения казались глупыми и мелочными: он умел делать всё это и намного больше этого; но раньше Ареллагану не удавалось реагировать так быстро.

– Хм… а Жаркие Струи?

Ареллаган отразил и это нападение. Он начинал чувствовать себя всемогущим, по его мнению, многим духам стоило бы поучиться у него ловкости и искусности в применении магии. Ингельд так не считал, судя по резкой вертикальной складке у него меж бровями, но в это момент Ареллаган совершенно не обращал внимания на выражение его лица. Он даже не заметил, что позади него, отдуваясь и корча ленивые рожицы, плетётся к месту сражения Бэарсэй.

Бэарсэй рассчитывала подойти к тому моменту, когда брат уже будет повержен, а Ингельд вымотан, чтобы вдоволь позлорадствовать над одним и избежать поединка со вторым. Однако в этот раз её расчёты дали сбой. Единственный её шаг подставил её под удар, предназначавшийся Ареллагану, и Бэарсэй с визгом отлетела назад. Защита треснула – и пала.

– Магия Великая, – пробормотал Ингельд с заметной усталостью, – и это – дети нашего главы?

Ареллаган угрюмо смотрел на торопливо отклоняющиеся в сторону плети растений. «Неужели же ничего так и не поменяется?!» – с отчаянием спросил он себя.

* * *

Минуло два года. Дворцовая жизнь значительно изменилась за это короткое, но бурное время.

Во всех комнатах стоял душераздирающий плач. Рыдали специально нанятые Королевой плакальщицы, им помогали истеричные придворные дамы, каких было много во дворце. Все двери распахнуты: когда хоронят важного человека, необходимо показать свою скорбь, сокрытие её может означать отсутствие жалости и уважения к мёртвому – а это повлечёт за собой неминуемую опалу. Дворец весь выкрасился тёмно-синим. Тёмно-синий в Империи – это цвет грусти и тоски, его надевают на похороны.

Ареллаган материализовался в своей комнате на рассвете. Два дня его не было в Ином мире, и эти два дня он провёл в Небытии, тихо ступая по кремовым завиткам, втягивая их в свою руку и напитываясь силой. Украденная магия делала его сильнее: теперь, отправляясь в другой мир, он забирал с собой своё тело. Бэарсэй так не умела. Он пытался её научить, но у неё ничего не вышло, она разозлилась и ушла, плача. Матери она, к счастью, не пожаловалась. Если бы это произошло, Мередит догадалась бы, почему Ареллаган иногда не спускается в общие комнаты, и попросила бы Ингельда принять меры. Но пока никто ни о чём не догадывался, Бэарсэй обещала молчать. Во время его отсутствия она прикрывала его, всем любопытным отвечая, что он отправился осматривать владения матери, а самой матери – что он совершенствуется в Обманных чарах.

Ареллаган прошёлся по твёрдому полу, удивлённо оглядывая свои покои. Рыдания, наполнявшие коридор, немало озадачили его. Ему казалось, что он пробыл в Небытии всего несколько минут – но оказалось, его отсутствие вышло довольно продолжительным. Что произошло?

Выглянув в коридор, он лицом к лицу столкнулся с Настире. Хмурясь, та несла в руках стопку тёмно-синих платков с гербом дона де Марийо.

– Настире! – окликнул её Ареллаган. – Кто умер?

– Дон де Марийо, – с подавленной радостью отозвалась Настире, и её глаза весело блеснули. – Это случилось вчера.