Текст книги "Демон-полукровка"

– Ты зря так думаешь, – бойко возразил дэ Сэдрихабу, – ты же не виноват, что твоя лошадь взбесилась.

– Значит, мир? – некстати встрял Джолли.

– Мы и не думали обижаться на вас, – растягивая улыбку на лице, отвечал дэ Сэдрихабу.

* * *

И с тех пор потекли один за другим самые лучшие дни в их жизни. Хотя, конечно, здесь было идеально далеко не всё… Многие людские обычаи были для Ареллагана и Бэарсэй непривычны, а сами они порой непреднамеренно нарушали сложные правила королевского этикета. Первая неприятность случилась с ними на следующий же день после их водворения в комнатах поблизости от покоев наследников. Наутро к дэ Сэдрихабу вошёл седовласый мужчина с огромным серебряным тазиком и объявил:

– Время умываться, Ваше Сиятельство.

– Убери от меня эту гадость! – испуганно вскрикнул дэ Сэдрихабу и принялся кидаться в слугу подушками. Холод, исходящий от таза, даже на таком расстоянии обжигал его ледяную кожу.

– Ваше Сиятельство, не угодно ли Вам умыться? – не сдавался слуга, пытаясь продвинуться вперёд под непрекращающимся подушечным залпом. – Ваше Сиятельство… послушайте…

– Прочь! Немедленно убирайся вон!

Только когда слуга вместе с тазиком исчез, дэ Сэдрихабу сумел успокоиться и сообразить, насколько глупо было его поведение. Примерно десять минут спустя к нему пришёл Ольванс и с порога рассмеялся:

– Эй, грязнуля! Ты чего так взбеленился? Неужели у вас в Мармудае никто не знается с водой и мылом?

– Э-э… – Ареллаган чуть поморщился и быстро солгал: – У нас не принято запускать слуг в комнату утром. Как-то на нашего отца организовали покушение, как раз тогда он сидел в комнате и готовился умываться…

– Хм, – Ольванс чуть покраснел, – извини. Я не знал об этом. Я скажу слугам, чтобы они к тебе не заходили по утрам, хотя для нас это и странно. Нас с братьями и сёстрами умывают, причёсывают и переодевают камердинеры. Я думал, везде поступают так же.

– Вы что, не в состоянии ухаживать за собой сами? – несдержанно фыркнул Ареллаган и поднялся с постели, на которой так и не уснул сегодняшней ночью.

Ольванс, очевидно, смутился.

– Пойдём, я провожу тебя в главный холл. Мы там всегда собираемся на общие трапезы.

Королевский дворец давил на дэ Сэдрихабу, представляясь ему огромным тёмным муравейником. Он хорошо ориентировался в его перепутанных ходах и чувствовал, куда следует идти, но не понимал, к чему собирать столько галдящих бездельников и бездельниц в своём доме. Дамы и кавалеры, шурша шёлковыми нарядами, проходили мимо, не забывая кланяться Принцу, согбенные служанки с тряпками и вёдрами в руках становились на колени и почтительно касались лбом пола, даже если перед этим по полу прошлись чьи-то грязные подошвы. Дэ Сэдрихабу с интересом и тревогой завертел головой.

– Кто все эти люди? – спросил он, подёргав Ольванса за рукав.

– Это? – Ольванс хмуро осмотрел толкущихся дворцовых обитателей. – Ну, это мамины фрейлины с семьями, папины советники, слуги…

– Почему их так много?

– Так положено, – Ольванс пожал плечами, – раньше было ещё больше.

– И разве они тебя не раздражают? – с сомнением спросил Ареллаган. В ушах у него уже резало от дикого гомона и топота, производимого придворными.

– Не то слово, – доверительно подмигнул ему Ольванс, – но я же пока не Король, я не могу их разогнать. Эх… скорей бы уже начать править, – и он тоскливо поглядел в потолок.

Широкий коридор слился с другим, боковым коридором, и к Ольвансу присоединились его младшие братья и сёстры. Под руку с Лесли шла и неустанно болтала Бэарсэй. Лесли остановилась и почтительно присела перед каким-то долговязым хмурым человеком.

– Доброе утро, Ваше Сиятельство.

– Доброе утро, Ваше Высочество, – ответил тот с полуулыбкой. – Какие сны навещали Вас сегодня?

– Никакие, Ваше Сиятельство, – рассмеялась Лесли, – а Вас?

– С того дня, как Вы появились на свет, не было ночи, чтобы Вы мне не снились, – то ли серьёзно, то ли в шутку сказал человек и ввинтился в ряды торопящихся к нижней лестнице придворных.

Ареллаган вопросительно поглядел на Лесли.

– Кто это был?

– Это Оре Монтега, – пояснила Лесли, – он один из папиных министров; кажется, военный или иностранных дел… Он такой забавный! Как его ни спросишь, всегда ответит, что я ему снилась этой ночью.

– Честно говоря, мне этот Монтега не нравится, – доверительно шепнул Ольванс. – Он какой-то… какой-то скользкий. Как угорь.

– И ещё он постоянно сидит по правую руку от папы, – злобно прошипел Джолли, и на его щеках явственно выступили порыжевшие веснушки.

Бэарсэй выразительно подкатила глаза и картинно зевнула. Её, очевидно, мало что интересовало в окружающем мире, даже в том, куда она едва успела попасть и где должна была укрепиться, чтобы получить иллюзию прав на отобранный престол. В отличие от Ареллагана, она нисколько не удивилась, что половину огромного холла занимал стол примерно на полтораста человек, и что рядом с этим столом стоял другой, попроще и пониже, без скатерти и столовых приборов, за которым завтракали дворцовые слуги, хватая куски руками и опрокидывая жидкие блюда в рот через край тарелки. Ольванс с властным видом огляделся и повёл их не к огромному столу, где уже располагались Король, Королева и Мередит, и не к слугам, а влево: там, за туго натянутой портьерой, оказался ещё миниатюрный столик, накрытый на восьмерых.

– Здесь наше место, – пояснила Лесли, – мы тут будем кушать, пока нам не исполнится четырнадцать.

– Дети мои! – послышался призывный голос Маргарет.

– Уже идём, матушка! – за всех откликнулся Нёрст и зловещим шёпотом пояснил: – Прежде, чем садиться завтракать, надо поздороваться с родителями и их приближёнными, всем пожелать доброго утра и приятного аппетита, не то они обидятся.

Удивляясь странным людским обычаям, дэ Сэдрихабу и Бэарсэй поплелись следом за королевскими детьми к столу, возле которого вовсю суетились позавтракавшие слуги с приборами. Чопорные мужчины в чёрных костюмах носились возле главы с полотенцами в руках и тщательно осматривали каждое, прежде чем подать его определённому кавалеру или даме; девушки с подносиками тревожно пересчитывали вилки, ложки и ножи и старательно раскладывали их подле тарелок в странном порядке. Гвалт в зале царил невообразимый; дэ Сэдрихабу недоумевал, как в подобной обстановке можно завтракать. Ольвансу, стоящему в двух шагах от королевской четы, пришлось даже повысить голос, чтобы его услышали.

– Доброе утро, матушка. Доброе утро, господин отец. Какие сны навещали вас сегодня?

– Доброе утро, дитя моё, – с улыбкой ответила Маргарет. – Я не помню, что снилось мне сегодня, но уверена: это было что-то очень хорошее.

– Кланяйтесь! – зашипела Саллива на ухо Бэарсэй и дэ Сэдрихабу, и они запоздало присели перед Королём, Королевой и их ближайшим окружением.

– Доброе утро, матушка. Доброе утро, господин отец… – заговорила Лесли, пока Ольванс с ритуальными приветствиями обходил кавалеров и дам, собравшихся поблизости от королевских мест.

Теперь дэ Сэдрихабу понял, почему их повели в залу так рано, когда ещё ничего не было готово: чтобы поздороваться со всеми приближёнными царствующей четы, нужно было очень много времени. Его и Бэарсэй, к счастью, не принудили желать доброго утра посторонним им людям и выспрашивать каждого, хорошо ли ему спалось. По правилам дворцового этикета, им следовало поздороваться только с Королём, Королевой и собственной матерью, которая не отводила от них ястребиного взора в продолжение всего того времени, что наследники приветствовали придворных. Когда Ареллаган подошёл к ней ближе, чтобы она могла услышать его слова, она вдруг протянула к нему руки и спокойно сказала:

– Подойди ближе, сын мой. Бэарсэй, – она стрельнула взглядом в Бэарсэй, уже потянувшуюся к какой-то придворной даме с очень крупными серьгами в ушах, – и ты тоже.

Дети склонились к ней, и Мередит, обхватив их руками, быстро зашептала:

– Этот мир полон опасностей. Очень трудно следовать королевскому этикету, чтобы не быть сочтённым подозрительным элементом. Делайте всё так же, как эти дети, а после общей трапезы подождите у дверей: я отведу вас в свои покои.

– Да, госпожа матушка, – покорно прошептал дэ Сэдрихабу.

Ольванс отошёл от последнего дряхлого придворного с усами, укладывающимися на стол, и поманил друзей за собой:

– Идёмте! Я видел, кушанье уже готово!

Наследники ели с золота и потребовали принести такую же посуду своим друзьям. Дэ Сэдрихабу этому немало обрадовался: проходя вдоль стола старших к своему, он обратил внимание, что большинство придворных пользовались серебряными приборами, от которых исходил мертвецкий холод. Прежде чем сесть за стол, Ольванс поднял глаза к небу и громко сказал:

– Да увидит госпожа Магия, что я не имею дурных мыслей!

Недоумённо переглянувшись, Ареллаган и Бэарсэй всё же повторили его странные слова, как это сделали и прочие королевские дети. Устроившись за столом, Ольванс первым разрезал жареное мясо на своей тарелке и стал есть, остальные не прикасались к своим приборам, пока он не проглотил первого кусочка. Лукаво кося глазом себе за плечо, дэ Сэдрихабу видел, что точно так же поступают и придворные за большим столом, оглядываясь на Королеву, и слуги за малым, почтительно наблюдая за старшим среди них. Бэарсэй фыркнула и поинтересовалась:

– А почему вы все ждёте, пока старший не съест хотя бы кусок?

Королевские дети отложили приборы и задумчиво на неё посмотрели. Нёрст пожал плечами:

– Не знаю, так принято.

– А если Ольванса не будет за столом, вы вообще не станете есть? – въедливо выспрашивала Бэарсэй.

– Э-э… – Нёрст повращал глазами налево и вверх, – тогда первой будет кушать Лесли.

– Ну а если Ольванс тут будет, но у него аппетит испортится, что тогда? – Бэарсэй торжествующе захохотала.

Нёрст, очевидно, запутался, но остальные ребята тоже выглядели весьма озадаченными. Фриэль, самый молчаливый, буркнул неразборчиво:

– Ты задаёшь какие-то странные вопросы, Бэарсэй.

– А по-моему, так правильные! – вдруг захохотала Саллива и задрыгала ногами под столом. Лесли сурово цыкнула на неё:

– Веди себя прилично!

– Ну хорошо, хорошо… – без особенной охоты ответила Саллива и прекратила болтать ногами, но улыбки с лица не спустила.

«Братишка… – заползший в мысли дэ Сэдрихабу голос Бэарсэй тоскливо умолял. – Братик…»

«Ну чего тебе?» – не без раздражения поинтересовался он.

«Скажи, что ты умеешь пользоваться этими… этими штуками», – Бэарсэй показала глазами на вилку и нож, лежащие возле её нетронутой тарелки.

– Ареллаган! Бэарсэй! – Лесли с удивлением поглядела на них. – Вам не нравится кушанье?

– Почему же, очень нравится, – легко солгал дэ Сэдрихабу и мысленно приказал Бэарсэй: «Делай всё как они».

Подражать Бэарсэй умела всегда и довольно неплохо. Она взялась за вилку и нож и принялась орудовать ими как ловкий едок, всю жизнь провёдший при дворе. Дэ Сэдрихабу попытался следовать её примеру, но ему вкус человеческой пищи совсем не нравился. Она вызывала неприятное тяжёлое ощущение в каждом сантиметре его сущности, и он был уверен, что теперь точно не сумеет превратиться, если вдруг возникнет необходимость.

– Интересно, – сказала Бэарсэй, в упор глядя на Ольванса, – а почему слуги так боялись положить не то полотенце или не ту вилку рядом с придворными?

– Потому что на каждом полотенце есть монограмма дворянского рода, к которому этот аристократ принадлежит, – пояснил Ольванс.

– Подать одному дворянину полотенце с монограммой другого дворянина – это серьёзное оскорбление, – Джолли, расширяя глаза, покачал головой.

– А ещё для каждого титула положен определённый набор столовых приборов, – продолжала Лесли. – Например, у наших родителей и носителей королевской крови он тройной, вилки лежат слева, а ножи справа, но уже обычные герцоги не могут класть ножи и вилки так, хотя набор у них тоже тройной.

– Почему тогда у нас всё так же, как и у вас? – спросил дэ Сэдрихабу, покосившись на свою тарелку.

– Потому что вы наши друзья, – пожав плечами, просто ответил Ольванс.

Дэ Сэдрихабу подозрительно поглядел на него, пытаясь определить по его лицу, солгал он или нет. Своим выводам он не мог поверить, а потому осторожно проскользнул в мысли Ольванса и ненадолго задержался там, с неверием осматриваясь, пролистывая свежие воспоминания Принца о себе. Но Ольванс действительно не видел в нём врага и не думал смеяться, он говорил именно то, что думал.

«Очень странно», – задумчиво сказал дэ Сэдрихабу про себя. Поведение Ольванса представлялось ему необычным потому, что сам он практически никогда не произносил вслух свои мысли и считал это последней глупостью на свете.

Когда трапеза была окончена, Ольванс первым встал из-за стола, вытер руки о своё полотенце и молитвенно сложил ладони, снова устремляя глаза к теряющемуся в вышине потолку.

– Будь благословенна, Магия, – сказал он, и младшие дети подхватили его слова шелестящими голосами.

Следующий час был посвящён занятиям. Сухие дамы со злыми глазами и крючковатыми носами увели Лесли и Салливу, за Принцами явились такие же тощие кавалеры со стопкой бумаг в руках.

– Время учиться, Ваши Высочества, – бормотали они, суетясь кругом.

Дэ Сэдрихабу вскинул голову.

– А можно и нам… разделить занятия Их Высочеств? – спросил он чрезвычайно почтительным тоном.

Лишённое щёк узкое лицо обратилось к нему и недолго поразмыслило.

– Нет. Их Сиятельства Амарские будут брать уроки у своей матери.

– Но… как же фехтование, верховая езда, стрельба? Моя матушка не может меня этому научить, – возразил дэ Сэдрихабу.

– Вам следовало бы обратиться с этой просьбой к Её Величеству.

Дэ Сэдрихабу круто повернулся и схватил Бэарсэй за руку. Королева всё ещё сидела за столом, отнюдь не намереваясь подниматься: она ожидала, когда служанки заплетут ей заново косу, при этом она, кажется, не волновалась, что её волосы могут попасть в тарелки к её приближённым. Завидев уверенно движущегося к себе Ареллагана, за которым тащилась Бэарсэй, Королева нахмурилась. Она даже не пыталась скрывать, что не рада предстоящему разговору. Однако она всё же спросила:

– Что случилось, Ваше Сиятельство?

– Ваше Величество, не могли бы Вы позволить мне заниматься вместе с Вашими сыновьями? – прямо поинтересовался дэ Сэдрихабу, и пара придворных дам возле Королевы ахнула. – Я не прошу многого; мне достаточно всего лишь фехтования, стрельбы из лука и верховой езды…

– Их Высочества всегда занимались отдельно и будут делать это впредь, – Королева напряжённо сжала губы. – У меня не столь много детей, чтобы я могла рисковать их здоровьем и жизнями.

– Между прочим, – не удержавшись, хамски заметил дэ Сэдрихабу, – у меня всего одна жизнь, и всё же я готов вручить её Вашим детям, не зная, как они фехтуют.

Щёки Маргарет побледнели, Король, наоборот, покраснел и величественно расправил обтянутые мантией широкие плечи. Сидящие близко к королевской чете кавалеры и дамы явственно зашушукались.

– Я попрошу Вас умерить свою наглость, Ваше Сиятельство, – с трудом переводя дух, промолвила Маргарет. – Я приняла Вас из любви к Вашей матери, но это не означает, что Вы вольны говорить всё, что Вам вздумается. А сейчас отправляйтесь к герцогине Амарской и принимайтесь за учёбу. Вы можете взять шпагу и лошадь у дона де Марийо, но тренироваться Вы имеете право только поблизости от Королевского парка, Вы меня поняли?

Дэ Сэдрихабу надменно фыркнул и повернулся к Маргарет и Льюису спиной, не отдав им надлежащего поклона. Бэарсэй прозудела за его плечом:

– По-моему, ты где-то ошибся. Они выглядели оскорблёнными.

– Пускай оскорбляются, – отмахнулся дэ Сэдрихабу, – они по сравнению с нами – тупоголовый скот, я не стану перед ними расшаркиваться. Это они должны упасть передо мной на колени и просить прощения… за всё!

Выйти из залы они не успели: Мередит настигла их, сзади вонзила острые ногти в плечи и без объяснений поволокла по широкому коридору, умело расчищая себе дорогу в водовороте придворных: ей хватало одного грозного взгляда, чтобы все попятились прочь. В своих покоях она сбавила шаг, затем и вовсе остановилась. Зыркнув на служанку, прихорашивавшую букетик цветов в вазочке, она рыкнула:

– Пошла вон!

Девушка испуганно дрогнула и выбежала из покоев. Тогда Мередит крепко заперла за нею тонкие, словно специально созданные для подслушивания, двери и провела детей в среднюю из трёх своих комнат, самую обширную и светлую. Эту комнату она тоже закупорила, будто бутылку с посланием, и затем сделала Ареллагану и Бэарсэй знак садиться. Сама она осталась на ногах, опираясь плотно обтянутой кожей ладонью о широкую отполированную тумбу. Дэ Сэдрихабу пару раз мигнул и протёр глаза: после темноты пещер ослепительная белизна, царствовавшая во дворце, казалась ему нестерпимо отвратительной.

– Итак, – Мередит обвела их сухим взглядом, – я хочу знать, что сейчас произошло в пиршественной зале.

– Я просил права на занятия с наследниками, – фыркнул Ареллаган, – но она мне отказала!

– Правильно сделала, – фыркнула Мередит. – Ваши знания должны быть гораздо более глубокими, поэтому я займусь вашим образованием самостоятельно.

– Но как же стрельба, скачки… фехтование? – простонала Бэарсэй. – Ведь не сможете же Вы, госпожа матушка…

– Бэарсэй, я умею делать многое из того, что женщинам уметь не полагается, – усмехнулась Мередит, – на самом деле меня встревожило совсем другое. Ареллаган, – её голос зазвучал гулко и требовательно, когда она обратилась к сыну, – объясни, с чего ты решил, что имеешь право хамить Королеве и уходить, не попрощавшись?

– Королеве? – вскинулся Ареллаган. – Она не Королева! Она подло отобрала мой… вернее, Ваш, госпожа матушка, трон, она мелочная и слабая женщина и она не заслуживает моего уважения!

– Она – твоя тётка, как вы оба ни хотели бы откреститься от этого! – грохотнула Мередит, и её глаза сделались страшными, чёрными, как бездонные пропасти. Подойдя на пару шагов ближе, она нависла над Ареллаганом и Бэарсэй и сказала уже намного спокойнее: – Ты подвергаешь опасности всех нас. Ведь ты же понимаешь, что произойдёт, если хоть кто-то ещё узнает правду. Ты видел, во дворце собираются самые гнилые и продажные душонки Империи, соглашающиеся с каждым словом Королевы. Чтобы угодить ей, они разорвут нас в клочки, даже если бы она не отдала к этому прямого приказа. Я понимаю, что ты оскорблён и унижен, Ареллаган, но ты обязан потерпеть. Не позволяй своим чувствам испортить всё дело. – Мередит выпрямилась и глубоко вздохнула, переводя взгляд уже и Бэарсэй. – А теперь отправляйтесь к дону де Марийо. Я буду ждать вас двоих в Королевском парке.

* * *

Ареллаган не боялся никого во дворце, кроме единственного человека, перед которым и Мередит неожиданно начинала краснеть и путаться в словах. Это был дон де Марийо, приближённый ещё прошлых властителей Авалории; дон де Марийо, проклявший весь род Великого Духа и склонивший Короля и Королеву к решению изгнать непокорную старшую дочь. Дон был ещё одним человеком, которому тайна была известна, хотя его никто и не думал в эту тайну посвящать. Казалось, дон раскрыл секрет сам, ещё в то далёкое время, когда Ареллаган и Бэарсэй пришли к нему впервые. Впоследствии он приходил уже один, без сестры: та боялась дона и всегда находила повод отвертеться от встречи с ним. Ареллаган же ежедневно являлся за оружием и лошадьми, которых после урока надлежало вернуть владельцу, а дон де Марийо с понимающей улыбочкой копошился в своих сундуках, извергая потоки ядовитых слов, сбрызнутых сверху мёдом для усыпления бдительности жертвы.

Когда Ареллаган и Бэарсэй впервые явились к дону с просьбой выдать им мечи и коней, тот тут же засуетился по светлой широкой комнате.

– Мечи? У меня огромная коллекция оружия; около трети перешло мне от моих предков… – дон открыл оружейный шкаф, сверкнул из-за дверцы проницательными светлыми глазами и осведомился с явным намёком: – Серебряные, Ваши Сиятельства?

Бэарсэй испуганно стиснула руку брата. Оба они были готовы превратиться и немедленно убить дона, если он вздумает обратить оружие против них. Однако дон немного подумал и вернул меч назад в нёдра шкафа, сопроводив это действие задумчивым замечанием:

– Нет… к чему теперь серебро? С тех пор, как все демоны были изгнаны из Авалории, мы направляем его только против оборотней, да и те в последнее время стали осознавать своё место. Что ж, полагаю, это больше понравится Вашим Сиятельствам, – и дон, полуобернувшись, протянул им два одинаковых коротких меча, точь-в-точь подходящих им по росту.

– Благодарю Вас, дон, – почтительно сказал Ареллаган, кланяясь старику.

– Да, я тоже, – пробурчала Бэарсэй, залюбовавшаяся рисунком на ножнах.

– Ему более двухсот лет, но благодаря моей магии он превосходно сохранился, – сообщил дон, улыбаясь, – говорят, когда-то им сражался один из потомков демона Незераху, но, думаю, это просто досужий вымысел.

– Духам не нужно оружие смертных, – с всезнающим гордым видом бросил дэ Сэдрихабу, – они сами достаточно могущественны.

– Боюсь, что слухи о могуществе демонов, – особенно подчеркнув это слово елейной улыбочкой, отметил дон, – заметно преувеличены. Ведь представителей этой презренной расы мы так долго не встречали… рассказы о них давно успели обрасти преувеличениями.

– Вы ошибаетесь, – процедил дэ Сэдрихабу с явной угрозой, но дон продолжал ухмыляться.

– Боюсь, что я, немощный старик, прожил на свете дольше Вас и лучше умею отличать правду от вымысла.

Дэ Сэдрихабу разъярённо стиснул хрустнувшие кулаки.

– Нам пора, дон, – заторопилась Бэарсэй, подметив, как напрягся её брат.

Дон провожал их ехидной ухмылочкой, не оставлявшей сомнений, что он отдавал себе отчёт во всех произносимых словах. Ареллаган поклялся отомстить ему… но как? Он многого её не знал и не умел, и ему становилось противно, когда он осознавал, что девятнадцать лет жизни истратил втуне. Откуда он мог знать, сколько ещё ему было отпущено времени? Как он мог предположить, что сумеет сделать всё, что хотел, если он был смертен, как и все окружавшие его? Смертность – это слово звучало для него как приговор. Даже в отношении близких людей: матери, Бэарсэй, – это не звучало так страшно, как тогда, когда он представлял мёртвым себя. Раньше ему не казалось, что он вообще способен умереть, ведь окружающие духи все были бессмертны, но здесь, в окружении несовершенных людишек, он чувствовал себя беззащитным и жалким.

Мередит учила их подчинять чужую волю. Пока они практиковались на лошадях дона де Марийо, которых Мередит удерживала рядом магией (если бы она этого не делала, лошади ускакали бы сразу же).

– Глядите ей в глаза, – низким глухим голосом говорила она, – глядите ей в глаза и повторяйте мысленно: «Ты – в моей власти. Ты – в моей власти». Пока не получается мысленно, можете говорить это вслух, но с уверенностью.

– Ты – в моей власти. В моей власти, – зашептала Бэарсэй и вытянула руку над дрожащей от страха лошадиной мордой.

Дэ Сэдрихабу не отрываясь глядел в глаза застывшей лошади, в её огромные зрачки, и ему казалось, что сквозь эти зрачки он видит разум животного: глупый, несовершенный, но всё же особенный мирок, в котором он мог быть господином, делать всё, что пожелает. Лошадь вдруг опустила морду и тихо заржала, прикрывая веки.

– У тебя получилось! – радостно сказала Мередит. – С первой попытки, Ареллаган!

Порадоваться своей победе ему помешал резкий испуганный крик и глухой удар. Слева от них лошадь Бэарсэй встала на задние копыта, а передними лягнула Бэарсэй по лицу так, что её голова, несколько раз прокрутившись на шее, оказалась страшно повёрнутой набок. Мередит злобно зашипела; ледяными шарами она сковала лошадь и бросилась к Бэарсэй. Та уже поднималась, вытирая сочащуюся из губы и носа кровь.

– Поверните мне голову! – взвизгнула она. – Что за свинство, чёрт возьми?

Объединёнными усилиями Мередит и Ареллаган развернули голову Бэарсэй так, как полагалось, и помогли ей подняться на ноги.

– Ненавижу, – прошипела Бэарсэй себе под нос, – ненавижу. Никогда больше не свяжусь с этими тупыми существами! – и она обвиняюще указала на закованную в лёд лошадь.

– Ты должна этому научиться, – отрезала Мередит, – так что продолжай занятия. Я буду рядом.

Бэарсэй недовольно буркнула, но всё же поплелась к лошади. Она научилась устанавливать контакт с животными только через две недели, а до тех пор, пока кони отдыхали, дети сражались на мечах под чутким присмотром Мередит. Побеждал всегда дэ Сэдрихабу, что его радовало, а Бэарсэй – злило. Уроки проводились на свежем воздухе даже тогда, когда настала зима, и придворные свели свои выходы наружу к минимуму. В несколько месяцев Мередит обучила их основам королевского этикета, объяснила различия между графами и герцогами, растолковала принципы составления гербов и государственных флагов, вбила в голову с десяток вежливых обращений к владетельным особам разных рангов, научила даже стихосложению (правда, только Ареллагана, Бэарсэй оказалась совершенно лишённой чувства ритма и слова). Теперь Ареллаган забавлялся тем, что в свободные вечерние часы читал свои стихи королевским детям, а затем наблюдал, как они ломают головы, пытаясь угадать автора. В том, что сочинение его собственное, он не признавался никогда. Для будущего Короля, он был уверен, стихосложение являлось пустым занятием. Всё было бы прекрасно, если бы Мередит не слабела неуклонно и страшно.

– Я слишком давно не бывала тут, – со скрежещущим смешком сказала она как-то, – без магических паров я не протяну долго.

– Матушка… – предостерегающе промолвил Ареллаган, но она оборвала его:

– И не надо сентиментальничать, Ареллаган! Я знаю, что я скоро умру. Когда я сбегала из Столицы с вашим отцом, я сознавала, что пары вполне могут меня убить, но я выжила и приспособилась к ним. Думаю, мне помог мой ведьмин дар… Да и молодости намного легче привыкать к чему-то новому… теперь у меня уже не получится жить без паров так же легко, как двадцать один год назад.

Больше Бэарсэй и дэ Сэдрихабу не заговаривали с матерью об этом. Они понимали, что не помогут ничем, и только следили, как всё больше слабеет и чахнет она, а одновременно с ней, стремительно теряя красоту и здоровье, скукоживается, стареет Маргарет. Ареллаган жалел мать и втайне мучился, глядя, как она страдает, но тётку ему не было жалко ничуть. Он даже торжествовал про себя, подмечая всё новые признаки дряхлости во всём её облике. Занятия детей становились реже и нерегулярнее, пока, наконец, не прекратились совсем, потому что Мередит надолго слегла. Она никого к себе не подпускала, кроме одной доверенной служанки, оказавшейся потомственным оборотнем, дочерью ведьмы и оборотня. Ареллаган и Бэарсэй быстро подружились с девушкой и через неё принялись следить за всем, что происходило в недоступных для них покоях матери. Настире – так звали служанку Мередит – рассказывала им на ухо шёпотом, что временами больная, прикованная к постели, поднималась и неудержимо выкашливала отвратительные чёрные рвотные массы, заполнявшие один таз за другим. От масс исходило разящее наповал зловоние, которое отдалённо напоминало запах нечищеной канализации. Когда рвота переставала, Мередит снова ложилась в постель и устремляла пустой взгляд в потолок. Она не принимала никаких лекарств и не допускала к себе лекарей, которых упорно подсылала Маргарет. Конечно, это могло показаться странным, но Королева болела той же самой странной болезнью и оттого не показывалась вне своих обширных комнат. Теперь Ареллагана и Бэарсэй упорно преследовал всего один полный ненависти взгляд – взгляд её супруга. Впрочем, только этим и ограничивалось внимание к их особам. В остальное время они были предоставлены сами себе: даже королевские дети не встречались с ними, так как они были слишком обеспокоены недугом матери. Дворец наполовину опустел: одни придворные в страхе помчались прочь, решив, что болезнь Королевы и герцогини Амарской заразна, другим просто наскучили бесконечные дни, лишённые бурных развлечений и наполненные только однообразными сплетнями. Близнецы бесцельно шатались по дворцовым окрестностям, читали, пытались заниматься самообразованием, лишь бы умерить свою тревогу. Бэарсэй как-то заметила:

– Если с матушкой что-то произойдёт, нас сразу выгонят отсюда.

– С ней ничего не произойдёт, – с хорошо разыгранной уверенностью отрезал Ареллаган тогда.

Почти никого равного им по возрасту и положению не было поблизости, и они развлекали себя обществом слуг. Те в большинстве своём были отверженными и тщательно это скрывали: по авалорийским законам нелюди не могли работать в замке. С ними близнецы быстро нашли общий язык, и вскоре компания кухарок, посудомоек, конюхов и садовников стала важной частью их сонной имперской жизни. Здесь им, конечно, тоже приходилось притворяться гостями из Мармудая, хотя слуги чувствовали в них родственное начало. Особенно чутки к этому были оборотни и ведьмы. Настире сразу разгадала их истинную природу и поклялась молчать – а они ей поверили. Ведь именно Настире была их глазами и ушами подле больной Мередит, Настире рассказывала о том, что происходит в спальне Королевы, Настире и её жених Косте, тоже полукровка, раскрывали многие тёмные стороны существования униженных людьми отверженных и тех людей, которых унижали другие люди просто потому, что унижаемые не могли платить.

– Может быть, – говорил Косте, распаляясь и стукая кулаками по дереву, – во мне есть талант звездочёта, или писателя, или композитора, но мы этого никогда не узнаем, потому что таким, как мы, учиться запрещено! – и он яростно сверкал глазами, в центре зрачков которых горели багровые щели – наследство матери – Дарихака.

– Мы должны только работать, чтобы Король и Королева жили припеваючи, – сумрачно подтверждала Настире.

Однажды весной, когда в Королевском парке уже начали распускаться первые почки, и трава бодро полезла из земли, Ареллаган и Бэарсэй, пропустив встречу с наследниками, отправились к своим отверженным друзьям. Им крайне редко удавалось пообщаться спокойно: Настире и Косте были загружены разнообразными поручениями до поздней ночи, и им едва хватало сил добраться до своей жёсткой подстилки, больше напоминающей собачью лежанку. Если же слуга игнорировал поручение, костлявый управитель Монсо не жалел хворостин, чтобы изукрасить спину непокорного. Настире за время пребывания близнецов во дворце наказали трижды; Косте – раз в десять или даже двадцать больше. Вот и тогда – он сидел, сняв грубую рубаху, и Настире бережно прикладывала к воспалённым рубцам на его теле какие-то холодные примочки.

– За что? – спросил Ареллаган ещё издали.