Текст книги "Идеальные"

Холли ненавидела ложь, даже нечаянную. Но ложь была лучше альтернативы, то есть правды. Лучше было лгать, чем выкладывать посты о том, как она теперь выглядела и как ее угораздило до такого дойти.

Неделями Холли придерживалась определенной стратегии в своем онлайн-контенте: она постила фотографии многомесячной давности и подписывала их как недавние. Правда, пару раз Холли все-таки выложила недавние снимки; урок по хорошим ракурсам и редактированию фотографий с помощью различных приложений позволил ей убрать округлившиеся щеки и сделать четкой линию подбородка. И только в аэропорту она сообразила, что такой обман затруднителен в окружении девяти других женщин, делающих свои собственные фотографии.

Возможно, для какого-то инфлюенсера это не имело значения. Некоторым блогерам свой новый облик даже не пришлось бы комментировать. Но не в случае Холли и того имиджа, который она себе создала. Ее подписчики стали бы ждать объяснения, и они имели полное право его требовать. Холли это понимала, точно так же, как и то, что объяснение по поводу прибавленного веса неизбежно вылилось бы в признание о том, что с ней произошло за последние несколько месяцев. Ей пришлось бы рассказать о Нике: о том, почему он ушел, и чего ей стоило с этим справиться. Но как поведать все это подписчикам без ущерба для своего имиджа и блога, Холли не знала.

Глава 12

Селеста

Днем ранее

Рейкьявик, Исландия

Селеста все еще ходила беременной, когда ей впервые пообещали, что после родов она похудеет.

– Не переживайте, – сказал Селесте ее акушер, мужчина лет под семьдесят с окрашенными в русый цвет волосами. – Как только вы начнете кормить грудью, ваш вес убавится.

Селеста чувствовала себя в тот момент беззащитной – с ногами, разведенными в стороны на гинекологическом кресле, и все еще каплющей жидкой смазкой, которой доктор обработал ее лоно. Быть может, если бы она сидела вертикально, ей хватило бы мужества признаться врачу в том, что ее действительно волновало (а волновали ее такие вещи, как преэклампсия[1]1
  Осложнение беременности, родов и послеродового периода, которое характеризуется повышением давления выше 140/90 мм рт. ст. после 20-й недели беременности, появлением белка в моче и другими симптомами, указывающими на ухудшение работы почек и сердечно-сосудистой системы.


[Закрыть] и диабет беременных, подсчет шевелений плода и пуповина, которая чудом не обвилась вокруг крошечной шейки ее дочки, хотя такая угроза еще сохранялась). Возможно, Селеста сказала бы акушеру, что ей было наплевать на свой вес, и послала бы его подальше за то, что он посмел даже предположить подобное.

Но Селеста никогда не сквернословила, и вплоть до этой минуты не обращала никакого внимания на лишние семь (ну, хорошо, десять!) упрямых фунтов, которые, вопреки заверениям врача, никуда не делись. Она вспомнила о них лишь сейчас, оказавшись у кромки Голубой лагуны рядом с подругой, с ее длиннющими загорелыми конечностями.

– Чем это пахнет? – наморщила нос Алабама. Она была в бикини и в солнцезащитных очках «кошачий глаз», которые покорили модную арену, как только в них была замечена Кендалл Дженнер. (Алабама, естественно, клялась и божилась, что купила такие очки первой.)

– По-моему, это сера.

Пальцы Селесты зависли над подолом ее кружевного балахона длиной по колено. «Как же мне поступить? Вот незадача!» – замешкалась Селеста и тут же осознала: она будет смущаться в обоих случаях: и если его снимет, и если останется в нем. С одной стороны, балахон вселял в нее уверенность, прикрывая различные бугры и ямки на теле. И в то же время он ее немного стеснял. Дома балахон казался уютным и даже кокетливым, но сейчас он выглядел нелепым пуританским одеянием в сравнении с миниатюрным купальником Алабамы.

А та уже зажала нос:

– До чего же ужасно воняет.

– Да, но я думаю, что именно благодаря минералам у местных жителей такая хорошая кожа, – высказала свое мнение Селеста.

– О, господи! – Повернулась к ней подруга. – Да у них кожа не просто хорошая, она у них великолепная. Так и хочется их за это убить, правда? – съехидничала она.

Алабама пошутила, но Селеста почувствовала угрызение совести: она ведь и впрямь ощутила агрессивность в холле, пока они обменивали кредитки на пушистые и мягкие белые полотенца и ключи от двух личных шкафчиков. Ее враждебность к женщинам за стойкой регистрации и обслуживания гостей была абсурдной, если не смешной, но вид у всех сотрудниц спа-курорта действительно был чересчур здоровым и свежим. До неприличия свежим…

Не в силах больше заморачиваться мнимой дилеммой, Селеста быстро сняла балахон через голову и устремилась к кромке молочно-голубоватой воды.

– Подожди, – окликнула ее Алабама, вытянув руку; Селеста остановилась. – Может, сфоткаешь меня сначала?

Однажды, в разговоре с женой с глазу на глаз, Луи высмеял Алабаму за это – за то, что она говорила «сфоткать» вместо «сфотографировать». Селеста тогда не стала пенять на мужа за то, что он и сам, бывало, вставлял в разговор безо всякой надобности маркетинговые акронимы, типа VOC и B2B, выдуманные, как она подозревала, лишь для того, чтобы придавать важности самым простым, обычным вещам.

– Ладно, давай. – Забрала у подруги мобильник Селеста. – Как тебя снять?

Алабама повернулась, чтобы обозреть термальный источник. Селеста тоже обвела его глазами. Бассейн, образовавшийся благодаря застывшей лаве, сквозь которую просачивалась морская вода, был величиной с футбольное поле. Со всех сторон его обрамляли зазубренные скалы и насыпи из камней. Над водой витал тонкий, похожий на дымку слой пара – зрелище прекрасное и вместе с тем немного жутковатое. Селеста так и не решила для себя, чего в нем было больше – красоты или мрачной таинственности.

– Может, сфоткаешь меня со спины, когда я буду заходить в воду? – предложила через пару секунд Алабама, скривив набок рот, а потом кивнула самой себе, очевидно, решившись. И, не оглядываясь, пошагала к воде.

Селеста подняла телефон, чтобы сделать десятки практически идентичных снимков Алабамы, медленно спускавшейся по пандусу к воде. Правда, шла подруга, намеренно отклячив попу и опустив плечи, чтобы удлинить шею. Но со стороны казалось, что ей не требовалось для этого особых усилий, она словно всегда так ходила.

– А тебя сфоткать? – поинтересовалась Алабама по окончании своей «фотосессии».

– Да. – Селеста выудила свой мобильник из водонепроницаемого чехла, который купила на «Амазоне» после того, как вычитала в одном блоге советы путешествующим в Исландию. Вручив телефон Алабаме, она в неожиданном приливе вдохновения поспешила к креслу, на котором прежде развесила балахон. – Пожалуй, в нем, – сказала Селеста, скорее, себе.

На миг она запуталась в кружеве – с лету трудно было определить, какие дырки для каких частей тела предназначались. А надев балахон, поглядела на себя в зеркальные оконные стекла холла. «Нормально», – удовлетворенно хмыкнула Селеста. И вошла в бассейн настолько, чтобы кромка кружева заколыхалась над самой поверхностью воды.

– Так хорошо? – развернувшись лицом к Алабаме, выкрикнула она.

Та оценивающе прищурилась:

– Зайди чуть дальше, чтобы балахон касался воды.

Послушавшись, Селеста стала медленно отступать, ища в глазах подруги подтверждение.

– Вот так! Так хорошо, – наконец заявила Алабама.

Селеста могла лишь гадать, что именно сочла «хорошим» Алабама. Но она доверяла интуиции подруги: та знала толк в выборе ракурсов и композиций для фотосъемки. Фотографии Алабамы отличались от снимков некоторых инфлюенсеров замечательной, почти математически выверенной симметрией и получались действительно художественными. Тем несправедливее казалось то, что Алабама не сумела «взлететь» так же быстро, как другие контент-мейкеры, стартовавшие одновременно с ней. Количество ее подписчиков до сих пор колебалось в пределах двух сотен. И хотя она оказалась в числе счастливиц, отобранных «Розовым кошельком», ее участие в поездке не прибавило Алабаме поклонников. Интернет отличался строптивостью – пришла к выводу Селеста. Чем сильнее Алабама жаждала популярности, тем более иллюзорным представлялся ее успех.

– Какой у тебя пароль? – спросила Алабама, взмахнув телефоном подруги.

– Все единицы, – прокричала в ответ Селеста.

Кивнув, Алабама вытянула руку с мобильником. Стоявшая в воде Селеста заводила руками по бокам и бедрам, попытавшись подражать ее непринужденной естественности. К несчастью, она с детства испытывала неловкость перед фотокамерой, и это не прошло даже со временем. Вот почему большую часть сетки составляли снимки Беллы.

– Отлично, – подкрепила свои слова одобрительным кивком Алабама. – По-моему, кадры получились хорошими.

Селеста вышла из воды, погладила руками кружевные бедра и только после этого забрала телефон у подруги.

– Как ты думаешь, здесь может находиться кто-нибудь еще из нашей группы? – спросила Алабама, пока Селеста изучала снимки. Подруга подошла к своей роли фотографа предельно ответственно: нащелкала не меньше сорока кадров.

– Почему бы нет. – Ткнула пальцем в первое фото Селеста; буйство бело-голубого заполнило весь экран. – Вик всего в паре часов езды. Возможно, кто-нибудь из девушек тоже решил заехать сюда по дороге из аэропорта. – Разведя приложенные к экрану пальцы, Селеста увеличила свое цифровое тело. «Не так уж и плохо», – с удивлением обнаружила она, хотя ее предплечья выглядели слегка рыхловатыми.

– Знаешь, – сказала Алабама, все еще глядя на воду, – в нашей группе должна быть Холли Гудвин. – Сложив ладонь домиком и подняв ее вверх, она прикрыла глаза от несуществовавшего солнца.

– Да, ты говорила мне об этом.

Селеста принялась рассматривать второе фото; на нем ее руки выглядели, пожалуй, чуть стройнее.

– Я попробовала бегать, – сказала Алабама.

Это признание заставило Селесту, наконец, оторвать глаза от экрана и посмотреть на подругу.

– Бегать? Зачем? – нахмурилась она.

– Для тренировки, – фыркнула Алабама. – Ты разве не знаешь, что Холли занимается бегом?

Селеста знала не только об этом, но и о том, что у Холли был миллион и сто тысяч подписчиков. А еще она знала, что Алабама не из тех людей, кто будет изнурять себя физическими тренировками по собственному желанию. Как-то раз Селеста убедила подругу позаниматься вместе аэробикой – она благотворно влияла на суставы и повышала упругость ягодиц (так, во всяком случае, ей сказали). В итоге Алабама хромала потом две недели. На первом же занятии она «порвала гибискус», выполняя плие, – угрюмо объяснила подруга. Селеста догадалась, что под «гибискусом» та подразумевала мениск.

– Этим летом Холли организует в Далласе забег на пять миль, – продолжила Алабама, явно не замечая скепсис Селесты. – Я собираюсь принять в нем участие.

– А я думала, ты ненавидишь бегать, – осторожно проговорила Селеста.

Она уже позабыла про фотографии в телефоне. Что-то в этом разговоре заставило ее ощутить беспокойство, хотя, что именно – Селеста понять не смогла.

Наклонив голову, Алабама запустила пальцы в волосы, уже ставшие мокрыми. Вода в Голубой лагуне оказалась восприимчива к средствам для ухода за волосами. И перед тем как покинуть раздевалку, их погнали в душевые кабинки, чтобы все смыть. Алабама всячески упиралась, громогласно возмущаясь произволом – перед самым отъездом из Чикаго она сделала укладку. Но суровый вид работницы у входа в бассейн вынудил ее подчиниться.

– Я вовсе не ненавижу бегать, – заявила Алабама, собирая волосы в спутанный узел. – По-моему, то, что делает Холли, реально впечатляет и вдохновляет. – Она запрокинула голову назад. – И знаешь, я вот что подумала. Такие люди, как Холли… они не только занимаются продвижением одежды. Они практикуют нечто большее. У них есть фишка, особенность, которая делает их уникальными в своем роде. А мне этого как раз не хватает. Мне тоже нужно найти что-то такое, что позволит выделиться на фоне других.

Алабама схватила резинку для волос, а у Селесты екнуло сердце. Это было то самое, характерное чувство, которое ты испытываешь, вспомнив вдруг о чем-то важном, сопряженном с опасностью и чреватом нежелательными последствиями (например, о невыключенном утюге, всплывающем перед глазами, когда ты уже удалился от дома).

– Ладно, – указала Алабама на воду, – пошли, окунемся.

Она не посмотрела на подругу в ожидании одобрения, а зашагала прямиком к бассейну, оставив Селесту одну, с неприятным гулом в голове.

Особенность. Именно это слово употребил муж Алабамы, когда несколько месяцев назад открылся Селесте. Алабама хотела быть особенной любой ценой. «Она чувствует себя уже лучше», – заверил ее Генри Вуд. И Селеста – отчасти уязвленная тем, что Алабама не призналась ей лично, отчасти ощущавшая вину, потому что не заметила этого сама – решила поверить ему на слово. Потому что это было не худшее из того, что она когда-либо делала.

Глава 13

Селеста

На утро следующего дня

Вик, Исландия

Тонкая занавеска, трепетавшая над кухонной раковиной, была почти прозрачной и совершенно не справлялась со своим предназначением – блокировать свет. Селеста сочла это серьезным упущением. «Такого не должно быть в стране, в которой летом никогда не сгущается полная тьма!»

– Вы делили с Алабамой номер, так? – спросил полицейский, вернув к себе внимание собеседницы.

Они находились одни на кухне мини-гостиницы; вблизи полицейский выглядел старше, чем поначалу показалось Селесте. «Ему, наверное, лет сорок пять. Немного старше меня», – констатировала она. Фамилия у представителя закона и порядка была Бьёрнсон, и когда он ей представился, единственным, о чем подумалось Селесте, был детский рюкзак-кенгуру от шведской фирмы «Бэби Бьёрн», залезть в который она попыталась сама, но так и не смогла убедить свою новорожденную дочку. Даже тогда, не прожив на этом свете и трех месяцев, Белла выказывала абсолютную незаинтересованность в физическом контакте.

– Да. – Селеста подковырнула заусенец на большом пальце.

И только после этого сообразила, что из-за таких нервных движений может выглядеть подозрительно. Она решительно переплела пальцы и водрузила руки на стол.

Полицейский Бьёрнсон медленно кивнул и что-то записал в свой блокнот. Волосы у его висков серебрились величавой сединой. Луи тоже уже начал седеть, только он подкрашивал свои пряди специальным шампунем.

– И вы вместе прилетели в Исландию, верно?

– Да, все верно. Мы прилетели ночным рейсом.

Сказав это, Селеста ощутила некоторое облегчение: так бывало всегда, когда она чувствовала, что порядок восстанавливается. В своей семье подраставшая Селеста была аномалией – единственной дочерью, родившейся на три года позже самого младшего из четырех братьев. В отличие от братьев, для которых беспорядок и хаос были константой существования, Селеста чувствовала себя увереннее всего, когда жизнь вокруг упорядочивал план.

– Хорошо, – постучал кончиком ручки по блокноту полицейский Бьёрнсон.

Селеста поглядела через его плечо в окно – на крутой уклон скальной стены, по которой упорно полз вверх зеленый мшаник. День выдался ветряным (а о сильных, порывистых ветрах в Исландии их предупреждали). И, вспомнив тишину и неподвижность деревни при приезде, Селеста поежилась: сейчас ей это спокойствие показалось бы зловещим.

До прибытия в Вик Селеста с Алабамой провели почти два часа в машине, петляя по сельской глубинке страны. Наконец холмы расступились, и их взорам открылся вид на океан у окраины небольшой рыбацкой деревни. Море тоже накануне было тихим: волны едва накатывали на черный песок пляжа. Все вокруг, казалось, пребывало в умиротворении. А теперь Селесте постоянно лез в голову вопрос: что там назревало – под поверхностью воды? И почему-то ей никак не удавалось избавиться от чувства, будто эта деревушка намеренно ввела их в заблуждение при встрече.

– Итак, – произнес полицейский, и его ручка застыла в воздухе. – Вы не заметили ничего необычного в поведении Алабамы перед поездкой? Чего-либо такого, что поразило вас своей странностью?

Голос Бьёрнсона прозвучал легко и непринужденно, и, обдумывая ответ, Селеста поймала себя на мысли: ей очень хотелось произнести его также легко и непринужденно. Но проблема была в том, что она никогда не являлась хорошей актрисой. В начальных классах, к примеру, Селеста была настолько невыразительной, что в школьном спектакле ей отвели роль травинки-былинки. Все считали эту роль простой, даже примитивной. Но семилетняя Селеста старалась изо всех сил. Ей не удалось в точности передать, насколько жесткими, негнущимися могут быть стебли травы. А когда на девочку упал луч прожектора, она почувствовала себя такой угрожающе незащищенной, что пропустила сигнал для ухода со сцены.

Даже став взрослой, Селеста, предаваясь воспоминаниям, ощущала порой жар от того школьного прожектора и зуд от зеленой картонки, прилепленной скотчем ко лбу. И ее вновь охватывала такая же паника, что обуяла семилетнюю девочку, едва та осознала, что осталась единственной былинкой на сцене. Проблема Селесты заключалась в том, что актерская игра для нее была равноценна лжи, а ложь Селесте претила.

– В ее поведении перед поездкой? – переспросила она. И удивилась, услышав свой голос: он стал вдруг хриплым и скрипучим. Прокашлявшись, Селеста сказала: – По правде говоря, я не обращала большого внимания. Я была слишком занята собственными проблемами.

Глава 14

Селеста

Днем ранее

Рейкьявик, Исландия

До того как «Розовый кошелек» пригласил ее в Исландию, Селеста уже совершила два рекламных тура за рубеж. Сначала – незадолго до того, как забеременеть – она посетила Ривьеру-Майя, а потом – через три месяца после рождения Беллы – Селеста побывала в Сен-Бартелеми.

В Сен-Бартелеми она большую часть времени провела, перебирая, щупая и пытаясь растянуть под свою новую послеродовую фигуру дешевые платья и закрытые купальники. Селеста еще никогда не чувствовала себя настолько неуютно в собственном теле. И никогда не испытывала такую сильную неловкость, как на приветственном ужине, на который она пришла с молокоотсосом. Сцеживать молоко полагалось по расписанию в семь вечера. Но во всеобщей суматохе и возбуждении Селеста потеряла счет времени, и в восемь часов, при смене закусок, она положила в рот кусочек пряного шевра и ощутила знакомое напряжение во всей груди. А через несколько секунд чуть не сгорела со стыда: над каждым соском на ее блузке проступили молочные пятна. Посидев для приличия еще немного, Селеста поспешила уединиться в номере. И за просмотром фотографий Беллы в мобильнике разревелась.

А в этот вечер, последовав за Алабамой в столовую на приветственный ужин «Розового кошелька», Селеста почему-то почувствовала точно такую же связь с Беллой, какую ощущала, когда дочь родилась. Нет, Селеста больше не беспокоилась, что без ее бдительного присмотра Белла запутается в шнурах оконных жалюзи. Да только самым разочаровывающим аспектом материнства оказалось другое: чем старше дети, тем менее очевидны и предсказуемы угрозы и опасности для них.

«Учителя, как правило, не замечают аутистических симптомов у девочек», – вычитала перед ужином Селеста в еще одной статье, высветившейся в поисковике мобильника. Как будто эта статья адресовалась конкретно ей. Они уже оделись к ужину, Алабама устремилась к двери, и Селеста подавила желание сделать скриншот важнейшего фрагмента и переслать его немедля Луи.

А сейчас она пыталась вникнуть в речь Алабамы, шедшей впереди нее по лестнице:

– Так вот, я сказала ему: «Раз ты слишком занят, чтобы пообщаться с собственной женой, что ж, прекрасно. Я исчезну из твоей жизни почти на неделю. Но если твой томатный куст не может подождать хотя бы полчаса, так, может, проблема в тебе, как ты думаешь?»

Алабама разозлилась на мужа за то, что он быстро прервал их телефонный разговор незадолго до ужина. «Мне нужно полить томатный куст», – объяснил жене Генри. А когда Селеста предположила, что томатный куст был очень капризным, Алабама сверкнула глазами:

– Я вообще не буду разговаривать с ним завтра; у нас поход по леднику и все такое. Будет чем заняться. – Она с яростью вонзила тонкие каблуки в нижнюю ступеньку, подчеркнув свою решимость двумя глухими стуками. – Пускай изводится муками совести, если я погибну на леднике, и слова о засыхающем помидоре окажутся его последней фразой, сказанной мне.

Алабама перекинула через плечо свою толстую косу. А Селеста озадачилась в неуверенности: говорила ли подруга ей это конфиденциально или же была готова поделиться личной информацией с любым человеком в радиусе пяти футов?

– И знаешь что еще? – продолжила Алабама, маршируя к столовому залу.

– Что? – переспросила Селеста, хотя уже догадалась, что ей скажет беспечная Алабама.

– Я думаю, что у него роман.

Алабама толкнула дверь в столовую, а пораженная Селеста на мгновение позабыла, что надо войти, и замерла на месте, уставившись в спину подруги. Селеста глазела на нее, пока дверь не закрылась, снова изолировав ее от баса, звучавшего в другой комнате.

Слово «роман» Алабама произнесла так обыденно, как Селеста сообщила бы о том, что у нее голова разболелась.

Вспомнив, где она находилась, Селеста открыла дверь. Алабама уже дошла до середины комнаты, даже не заметив, что оставила подругу в коридоре.

Селеста поспешила за ней – к арке из воздушных шаров, искусно устроенной над окнами дальней стены. Причудливые тени от розового латекса колыхались под дуновением кондиционера над раскладным столом, у которого координатор поездки размахивала планшетом с зажимом – тоже розового цвета. Селеста оценила приверженность «Розового кошелька» унифицированной стратегии брендинга, но все эти розовые атрибуты на фоне ужасных зеленых стен и внушительного серого неба за окном выглядели, мягко выражаясь, неуместно.

Остановившись рядом с Алабамой, Селеста скосила глаза на стол. Там лежали бейджики, выполненные в виде миниатюрных розовых предметов гардероба. Алабама ужа отдирала пластиковую подложку с розового сарафана. Координатор поездки, Скай, с улыбкой вручила Селесте ее имя, напечатанное на миниатюрной паре розовых каблучков. Забирая бейджик, Селеста обратила внимание на то, как много розовых аксессуаров и одежд еще осталось на столе: юбка-карандаш, платье макси, крошечный кошелек. Похоже, они с Алабамой были в числе первых, кто пришел в столовую из своих номеров.

– Можете пока пообщаться, – сказала Скай, обводя рукой зал, хотя на тот момент в нем было, помимо них, только три женщины. – Скоро мы начнем игры-приветствия, и Дельфина говорит, что основное блюдо будет подано в восемь.

Не желая показаться грубой, Селеста улыбнулась, хотя при мысли о приветственных играх ее кожа мгновенно покрылась мурашками. Она встревоженно посмотрела на других женщин. Ни одна из трех не обратила внимания на новоприбывших гостий.

Двух из них Селеста узнала сразу: это были Эмили фон Парис и Марго Мёрфи (обе из округа Ориндж, обе с одинаковым оттенком русых волос). В какой-то момент Эмили и Марго приняли совместное решение стать настолько похожими, насколько могут быть идентичными разные люди. И они уже были настораживающе близки к успеху. Обе явились на ужин в брюках paperbag и танк-топах разных цветов. Стоило Селесте прищуриться, и они слились в одно пятно балаяжа.

Третью женщину Селеста не опознала, и находилась та слишком далеко, чтобы прочитать ее имя на бейджике. Ниже остальных ростом, она вертелась рядом с Эмили и Марго в абсолютно белой тунике и черных кожаных джинсах.

Селеста повернулась к подруге, скрестившей руки на своем голубом, плотно облегающем фигуру платье из гинема. Когда Алабама, собираясь на ужин, вытащила его из своего чемодана, Селеста удивилась кольнувшей ее зависти. Ей захотелось стать настолько же самоуверенной, чтобы, если не надеть, то хотя бы представить себя в таком платье. Это была эксклюзивная модель из новой позднелетней коллекции «Розового кошелька» под названием «Дороти сражает Вегас».

– Ты же не думаешь на самом деле, что Генри тебе изменяет? – спросила Селеста.

И пригладила краешек своего бейджика на блузке, надавив пальцами на оба тонких каблучка. Блузка Селесты была из весенней коллекции «Розового кошелька», да еще и предыдущего сезона – белая, с выбитым узором, открытой спиной и присборенными рюшами по срединной линии переда. Селеста скомбинировала ее с любимыми джинсами-скинни с высокой посадкой и эспадрильями. И, возможно, она не выглядела так, как подруга, затянутая в гинем, но зато была очень довольна своим прикидом.

– Что? – рассеянно переспросила Алабама.

– Ты сказала, что считаешь, что у Генри роман.

– А-а, – протянула Алабама, не посмотрев на Селесту. – Да нет, вряд ли он с кем-то мутит. Просто в последнее время Генри сильно отдалился.

Селеста вперила в подругу пристальный взгляд, пытаясь решить, как на это реагировать. Но не успела она прийти к какому-то выводу, как лицо Алабамы просияло. В дверях появилась Холли Гудвин. И Алабама устремилась к ней, даже не подумав оглянуться на подругу.

Селеста никогда не встречалась с Холли лично, но при миллионе с лишним подписчиков Гудвин, несомненно, была самой известной в их группе. Платье бэби-долл, в котором она явилась на приветственный ужин, было жуткого оранжевого цвета, объективно говоря – вырви глаз. Но ее лицо было достаточно красивым, чтобы отвлечь внимание на себя. Селеста никогда бы не осмелилась даже примерить одежду такого оттенка. Да и бэби-доллы она не носила. Такой фасон – без четко обозначенной линии талии – превращал ее туловище среднего размера в дирижабль.

Селеста задержалась на мгновение, заколебавшись. В такие моменты, как этот, она иногда сожалела о гиперобщительности Алабамы. Самой Селесте не хотелось завязывать разговор с Холли Гудвин, потому что рядом с важными персонами она почему-то всегда глупела и начинала нести откровенную чушь, раздражаясь из-за этого на себя и еще больше глупея.

«Что же делать? Может быть, оставить Алабаму на произвол судьбы?» – подумала Селеста. Она могла бы схватить тарелку с едой со шведского стола и молча пристроиться рядом с дуэтом Эмили-Марго. Конечно, подобный сценарий был далек от идеального, как ни крути. Однако это было не так страшно, чем представляться Холли.

Но раз Генри поведал ей об «особенном состоянии» Алабамы (употребив это довольно невнятное и неконкретное словосочетание, хотя более подходящее выражение подобрать было трудно), Селеста пообещала себе всячески поддерживать подругу. Даже при том, что Алабама не знала, что ей все известно.

К тому моменту, как Селеста подошла к ней и Холли, рука Алабамы уже лежала на плече новой знакомой. Вблизи предплечья Холли оказались ненамного тоньше, чем ее собственные, и Селеста ощутила от этого даже легкое, эгоистичное удовлетворение.

– Мне нравится, – промурлыкала Алабама, безо всякого стеснения щупая ткань платья Гудвин. Она держалась так раскованно, словно они не только что познакомились. – Очень милое!

– Спасибо, – сухо поблагодарила Холли и отступила на шажок назад – за пределы досягаемости Алабаминой руки.

Селеста не стала винить ее за это. Она повела бы себя точно так же, вздумай какая-нибудь незнакомка щупать ее наряд.

Рядом с Холли возникла еще одна леди-инфлюенсер, Кэтрин – если Селеста правильно вспомнила ее имя, – по-лошадиному плотно сбитая, грудастая и рыжеволосая особа с матовой сливовой помадой на губах.

– Привет, – сказала Селеста, решив вклиниться в разговор, пока не стало совсем поздно и неловко. И улыбнулась, постаравшись не обращать внимания на руки, которые внезапно начали мешать. «Куда же мне их девать?» – озадачилась она и вытянула вперед одну руку: – Я Селеста.

«Только бы рукопожатие не показалось им слишком официальным в такой ситуации», – понадеялась «приличница».

– Кэтрин, – представилась рыжеволосая скучающим тоном.

Когда Селеста взяла руку Холли, Алабама еле слышно вздохнула.

– Я знаю, Холли, что вы бегаете, – сказала она. И, развернув слегка корпус, оттеснила Селесту в сторону. – Я тоже занимаюсь бегом. Конечно, не так чтобы очень серьезно, но достаточно серьезно. Может, устроим с вами пробежку? Завтра, до похода по леднику?

Селеста заметила, как заходила челюсть Холли под искусно наложенным слоем автозагара.

– О, я не… – начала она, но Алабама не дала договорить.

– Или после похода? Так будет лучше? В принципе, мы можем перенести пробежку на послезавтра. Или все-таки завтра? Ну, что, пробежимся?

Холли переступила с ноги на ногу. Ее очевидный дискомфорт запустил в Селесте что-то материнское – на уровне бессознательного рефлекса. Ей захотелось разрядить обстановку, сгладить ситуацию, хотя, как это сделать, она не знала.

– Конечно, – произнесла Холли.

И устремила взгляд за плечо Алабамы, чего та, похоже, не заметила. Потому что продолжила тараторить – сначала о своих кроссовках, потом о своих стертых ногах, затем об энергических гелях и жевательных пастилках от обезвоживания, а еще о какой-то особенной беговой дорожке. Ни о чем из этого Селеста раньше не слышала, потому что она – как и Алабама (до недавнего времени) – не бегала.