Текст книги "Идеальные"

Глава 15

Холли

Днем ранее

Рейкьявик, Исландия

За ужином Холли едва притронулась к еде. Большую часть вечера она провела, тыча вилкой в брокколини, слишком сильно сдобренную маслом, и перекатывая по тарелке пикантный кусочек тофу. Этого, похоже, никто не заметил, за исключением сумасшедшей идиотки по имени Алабама, которая почти весь вечер нависала над ее локтем. Пару раз Холли слегка поворачивалась, позволяя руке врезаться в грудь Алабамы. Та быстро извинялась и куда-то стремительно убегала, но только для того, чтобы через несколько секунд вернуться на ту же позицию.

Холли привыкла к тому, что незнакомые люди вели себя так, словно давно ее знали. В определенном смысле они ее действительно знали. Таков был неизбежный результат ее активности в сети и трактовки миллиона подписчиков как своих друзей. Впрочем, большинство людей понимали, что Холли им в реальности – не подруга. И даже те, кто этого не понимал, по крайней мере, притворялись, что понимали.

– Дайте пройти! – гавкнул кто-то.

Все женщины поспешно расступились, освобождая дорогу владелице мини-гостиницы, Дельфине, вынырнувшей из-за кухонной двери. Она держала поднос над головой и передвигалась нетвердой походкой, заставив Холли усомниться в том, что ее выход в зал был хорошей идеей.

Разговор в зале заглох до неясного бормотания, пока Дельфина приближалась к столу, расчищенному за несколько минут до ее появления. Пять розовых воздушных шариков заколыхались из стороны в сторону, когда она опустила поднос и повернулась к группе.

С близкого расстояния Холли рассмотрела на подносе три каравая, правда, пахли они слаще обычного хлеба – как пироги. Оказавшаяся сбоку от Холли Кэтрин, так и не развеявшая свою скуку и не проявившая к подносу никакого интереса, зубами отгрызла заусенец. Алабама, конечно, пристроилась рядом – достаточно близко для того, чтобы Холли слышала ее дыхание.

Дельфина откашлялась и распрямила плечи. Витавший в небольшом зале столовой запах инфлюенсеров – смесь дорогого парфюма и передержанного лака для волос – разбавил сладкий аромат от караваев. Общий эффект оказался тошнотворным. Холли огляделась по сторонам, выискивая глазами окно, которое можно было открыть.

– Лавовый хлеб, – провозгласила Дельфина, показав рукой на караваи. – Его еще иногда называют вулканическим хлебом. Традиционное блюдо национальной исландской кухни.

Женщины вокруг Холли вытянули шеи вперед, чтобы лучше разглядеть лакомство – все, кроме Кэтрин. Та резко выдохнула откусанный заусенец в щелку между приоткрытыми губами.

Дельфина широко улыбнулась – зубы у нее были ровные, но цвета попкорна. Выдержав театральную паузу, хозяйка мини-гостиницы принялась объяснять гостьям способ приготовления лавового хлеба, проговаривая слова почти механически, как робот – под стать ребенку, бубнящему заученный текст на научной ярмарке. Она рассказала им, что этот хлеб выпекается под землей: плотно запечатанный горшок с тестом закапывается возле гейзера на двадцать четыре часа.

– Геотермальная энергия, – важно изрекла Дельфина.

И на лицах женщин, обступивших стол, отразились самые разные чувства – от любопытства до беспокойства, явно вызванного неуверенностью в том, насколько хорошей и безопасной была геотермальная энергия.

В голову Холли закрался вопрос: откуда Дельфине знать, не просочилась ли в горшок грязь во время этого «геотермального процесса»? Но задавать она его не стала, а Дельфина не сочла нужным коснуться столь щепетильной темы в своей презентации. По правде говоря, она походила на человека, не считавшего грязь чем-то страшным и способного мириться с ее налетом как на вещах, так и на собственном теле. Женщина явно пыталась носить дреды, но сдалась где-то на середине пути, и теперь на спутанной рогожке ее седевших русых волос уныло топорщились пять или шесть совершенно не внушительных локонов. Дельфина не была уродливой, но Холли она напомнила старый башмак, слишком долго провалявшийся на улице. Ее внешний вид резко контрастировал с обликом координатора их поездки, Скай, которая внимательно кивала, то и дело смахивая с лица перистую челку.

Невысокого роста – в лучшем случае с метр пятьдесят пять, – Скай была одной из самых стройных женщин, которых когда-либо видела Холли.

– Пойду, пожалуй, дыхну свежего воздуха, – не обращаясь ни к кому конкретно, сказала Холли, когда Дельфина жестом пригласила их попробовать хлеб.

Женщины начали переглядываться – настороженно, с явным недоверием в глазах. И никто, похоже, не заметил, что Холли выскользнула из столовой и направилась в парадный вестибюль.

Он был тусклым и депрессивным, единственное мутное окно выглядело таким же грязным, как волосы Дельфины. Включив мобильник, Холли зашагала к парадной двери.

Еще перед приветственным ужином Скай распределила список хэштегов; количество постов у некоторых из них уже превысило пять-шесть десятков. Холли внимательно изучила фото: не попала ли она, сама того не ведая, в какой-нибудь кадр? Нет, ни на одном снимке ее не было. «Интересно, – подумала Холли, – как скоро меня вынудят запостить свое фото в полный рост? Через сутки? Раньше? Одно хорошо в этой Исландии – можно спрятать фигуру под слоями из пуховиков и шерстяных кардиганов, и никто не сочтет это странным». А подписчиков можно было дезориентировать!

Но и сама Холли почувствовала себя на миг дезориентированной, когда открыла дверь и увидела мягкий дневной свет, хотя на дворе уже было девять вечера. Традиционного крыльца со ступеньками у мини-гостиницы не имелось, его заменяла крошечная квадратная площадка. Притворив за собой дверь, Холли шагнула к ее краю. Сощурив глаза, сделала глубокий вдох. И, сама того не желая, подумала о Робин и ее раздражающей манере дышать только носом во время пробежек. Незадолго до отлета в Исландию Робин предложила Холли устроить массовые догонялки. Холли ответила отказом: «Извини, мне очень жаль. Но я завалена работой. А еще эти сборы в дорогу…» Холли готова была наговорить все что угодно. Все, кроме правды. А правда была в том, что она не бегала уже много недель.

За спиной скрипнула парадная дверь. Холли распахнула глаза и совершенно не удивилась, увидев Алабаму, переступавшую порог. До этого вечера Холли, может, и встречалась с этой женщиной онлайн, но абсолютной уверенности в том у нее не было: в Алабаме Вуд не имелось ничего выдающегося, характерного, оригинального, чем она могла бы запомниться Холли. Алабама была стройной, светловолосой и белокожей – как и девяносто девять процентов собравшихся здесь инфлюенсеров.

– Привет, Холл.

Холли поежилась. Список лиц, сокращавших ее имя, был очень коротким, а список тех, кто не вызывал у нее раздражения, делая это, – еще короче.

– Там страшно жарко, правда? И громко, – ступив на край площадки, Алабама поравнялась с Холли. Ее вопросы могли сойти за риторические. Но Алабама наклонила голову набок, словно ожидала ответа.

– Да, очень душно, – согласилась Холли, устремив взгляд вперед.

Мини-гостиница находилась неподалеку от вершины холма. С этого места хорошо виднелись все постройки внизу. Большинство домов были квадратными и приземистыми – этакая версия детского игрушечного поселения в натуральную величину.

Некоторое время они обе смотрели на эти домики. Ничего не говоря. Холли мысленно высчитала текущее время в Далласе: «Минус пять часов, значит, там около четырех вечера». И представила людей, возвращавшихся домой с работы или занимавшихся своими обычными для этой поры дня делами. Наверное, никто из них и не задумывался о том, что здесь, на другом конце света, была почти ночь.

– Нику, должно быть, сейчас тяжело, да?

Холли не просто услышала этот вопрос. Она его ощутила. И даже вздрогнула, как будто Алабама вытянула руку и ткнула пальцем ей в глаз. А потом медленно повернулась, почувствовав, как засвербела тыльная сторона шеи – это была ее типичная реакция на ситуацию «бей или беги». При мысли о том, что Алабаме известно об ее расставании с Ником, Холли по-настоящему поплохело.

– Что вы имеете в виду? – она постаралась, но не смогла сохранить тон спокойным.

Но если Алабама и заметила это, то никак не среагировала. Склонившись вперед и опершись руками о перила, она смотрела себе под ноги – похоже, занятая собственными мыслями.

– Ну… – пожала она плечами, – наверное, он скучает, вы так далеко и все такое…

– Ах, это… Да. Наверное, скучает, – выдохнула с облегчением Холли.

«Ну конечно же ей ничего не известно. Откуда ей это знать?» – подбодрила она себя.

– Я тоже замужем, – с печалью в голосе сказала Алабама, подперев подбородок ладонью. – Только я сомневаюсь, что мой муж по мне скучает. – Она бросила на Холли горький взгляд. – У нас с мужем не такие отношения, как у вас с Ником.

Глава 16

Селеста

Днем ранее

Рейкьявик, Исландия

Когда они вернулись поздним вечером в свою спальню, Селеста обратила внимание на мышцы ног Алабамы, которые показались ей чуть более выпирающими, чем были раньше. Они переоделись в пижамы, удалили макияж, а когда Алабама пошла выключить свет, Селесте бросились в глаза ключицы подруги, которые тоже выглядели более острыми, чем ей помнилось.

– Мы с Холл завтра перед завтраком собираемся на пробежку, – объявила Алабама, когда в комнате воцарилась темнота. – Я поставлю свой будильник на пять.

Сама того не желая, Селеста стиснула зубы и натянула по самый подбородок стеганое ватное оделяло, но это не помогло ей согреться. Она все равно не могла вообразить себе Алабаму бегающей и почувствовала беспокойство из-за того, что подруга так внезапно увлеклась бегом. Селеста подумала о Генри. Вспомнила, как он вздрогнул, когда признался ей в том, что происходило с женой. «Алабама одержима желанием выделиться, стать особенной, – сказал он Селесте. – Боюсь, как бы она не причинила вред себе или кому-нибудь еще».

«Но Генри перестал тревожиться за жену», – напомнила себе Селеста. Алабама посещала врача, проходила терапию, принимала какое-то лекарство. Генри был уверен, что больше ничего делать не надо, беспокоиться не о чем. И кто такая была Селеста, чтобы оспаривать его мнение и переубеждать в обратном?

– Знаешь, – сказала Алабама, явно не замечая молчанье подруги, – Холли выглядит намного крупнее в реальности, чем онлайн.

Селеста приспустила одеяло:

– Да, это так.

– Она в браке уже десять лет. Ты знала об этом?

Селеста не знала. И удивилась тому, что об этом знала Алабама.

После довольно долгой паузы подруга проговорила сонным голосом:

– Как ты думаешь, Холли может быть беременна?

Селеста поразмышляла об этом пару секунд. Она вспомнила предплечья и голени Холли: они выглядели более мягкими, более рыхлыми, чем должны были быть у бегуньи. Никаких признаков «беременного живота» у Холли не наблюдалось, но, по своему опыту, Селеста знала, что беременность отражалась не только на этой части тела.

– Может быть, – сказала она в темноту, хотя вовсе не была уверена.

В спальне снова повисла тишина, и эта пауза затянулась настолько, что Селеста решила: Алабама заснула. Над ее кроватью из-за кромок штор «блэкаут» просачивался свет, и в полусумраке тело подруги казалось тонким узким черным комочком.

– Объявление о ребенке, – пробормотала вдруг Алабама, перекатившись на другой бок. – Вот она, фишка…

И захрапела, пока Селеста размышляла над ответом.

Часть III
Хороший план

Глава 17

Селеста

На утро следующего дня

Вик, Исландия

Владелица мини-гостиницы, Дельфина, – переселенка из Сиэтла, пахнувшая на треть сахаром, на две трети – вонью, – подлетела на секунду к столу, за которым сидели Селеста и полицейский Бьёрнсон.

– С имбирем и листьями ройбуша, – кивнула она на поставленный между ними чайник, который слегка задребезжал, когда Селеста, закидывая ногу на ногу, задела коленкой в край маленького стола.

– Благодарю вас, – вежливо ответил полицейский Бьёрнсон.

Селеста в знак солидарности с ним кивнула.

Дельфина хлопнула в ладоши и согнулась в поклоне, продемонстрировав им клубок спутанных грязных волос на макушке. Селеста заподозрила, что именно волосы были причиной противного запаха Дельфины. Но сразу мысленно одернула себя: «Негоже так думать о том, кто тебя потчует чаем». Тем более что не успела она отпить маленький глоток, как Дельфина уже исчезла из кухни.

Селеста никогда раньше не пробовала чай ройбуш и почти сразу решила, что он ей не нравится. Сидевший напротив Бьёрнсон поднес ободок своей чашки к губам. Губы у полицейского были тонкие, но красивые – не такие, как губы Селесты, визуально делавшие ее рот слишком маленьким, а круглые щеки – слишком большими.

– Не очень вкусный, не правда ли? – произнес собеседник, поставив чашку снова на стол.

Он так забавно наморщил нос, что Селеста улыбнулась раньше, чем сообразила, что лучше этого не делать. Она уже сообразила, что Бьёрнсон выступал в роли доброго полицейского в паре «хороший коп/плохой коп», но все еще забывала, что они с ним не были друзьями.

– Я всегда думала, какой толк от чая без кофеина?

Селеста не ожидала, что ее слова будут восприняты как шутка, но полицейский Бьёрнсон хихикнул. И она разозлилась на себя из-за того, что ей стало приятно.

– Я не пил кофеин до рождения дочерей, – признался Бьёрнсон. – Можете себе такое представить?

Селеста улыбнулась, но ничего не ответила. У полицейского Бьёрнсона было четыре дочери. Младшая – ровесница Беллы. И когда он сказал об этом Селесте, она тотчас же вообразила миниатюрную полицейскую Бьёрнсон с тонкими русыми косичками и розовыми губками-ленточками.

– Так на чем мы остановились? – Покосился на свои записи Бьёрнсон. – А, вот! Скажите, как вы познакомились с Алабамой? Через «Розовый кошелек»?

Селеста в удивлении фыркнула, заставив полицейского вскинуть на нее глаза.

Под его взглядом Селеста мгновенно посерьезнела, мысленно обругав себя за несдержанность.

– Нет-нет. Мы дружим гораздо дольше. С колледжа.

Полицейский Бьёрнсон не стал записывать это в блокнот. Но, судя по выражению его лица, он в чем-то усомнился. Хотя Селеста не поняла, что именно показалось ему подозрительным. Возможно, фырканье? Наверное, он не доверял людям, способным фыркать в столь ответственный момент, как опрос свидетелей.

– И как давно вы подружились? – спросил Бьёрнсон.

– Скажем так, мы из поколения миллениалов, угорающих с ТикТока.

Селеста попыталась улыбнуться в качестве извинения, и Бьёрнсон ответил ей понимающей улыбкой. Внезапно она ощутила чуть ли не маниакальное желание самовыразиться. – Десять с небольшим лет назад, – добавила она деловитым тоном, – Интернет еще не был так развит.

Это не было фактической правдой. В памяти Селесты тут же ожили яркие воспоминания: Алабама в их общежитской комнате важно комментирует недавние разработки Фейсбука. «Оливер встречается с Лесли». Или: «Ты видела новую тачку Девина?» Тогда Фейсбук еще оставался актуальным для молодежи. Инстаграм существовал. Но реальная информация – та, которую все обсуждали, – была в Фейсбуке.

– Я вас понял, – кивнул полицейский. Селеста попыталась подсмотреть (украдкой, естественно), что он записал в свой блокнот, но почерк у Бьёрнсона оказался неразборчивым, и прочитать его пометки, да еще вверх тормашками, ей не удалось. – Значит, вы знаете и мужа Алабамы?

Селеста прижала под столом ладони к бедрам. Легкое давление рук подействовало на нее успокаивающе: они словно удержали Селесту от того, чтобы вскочить и убежать. Она подумала о Белле, которая щелкала пальцами, когда расстраивалась или злилась. Селеста только недавно заметила это. Белла сидела за кухонным столом неестественно прямо, словно аршин проглотила, если не считать двух указательных пальцев, которыми она щелк-щелк-щелкала о соответствующие большие пальцы. «Что ты делаешь своими пальчиками, Беллз?» – спросила Селеста, стараясь не показывать раздражения, которое вызвал у нее повторяющийся звук. Белла не подняла глаз, но ответила: «Это меня сдерживает». Полностью эти слова Селеста поняла только сейчас.

– Да. Они с Алабамой познакомились чуть более пяти лет назад.

– И вы проводите время вместе с ними обоими?

Селеста лишь молча кивнула. На несколько секунд она позволила себе поразмышлять над тем, в какой возмутительно-нелепой переделке оказалась: удаленная деревня в Исландии, излишне красивый коп расспрашивает ее о Генри Вуде. Она могла бы посмеяться над абсурдностью сложившейся ситуации, но при одной этой мысли ее сердце наполнилось щемящей тоской по Алабаме: та ведь наверняка посмеялась бы вместе с ней.

Именно в этот момент Селеста по-настоящему осознала пропажу подруги. Реальность настолько потрясла ее, что на мгновенье у Селесты перехватило дыхание. Она попыталась, но так и не смогла вдохнуть полной грудью.

– Как вы думаете, муж Алабамы может быть причастен к ее исчезновению? – спросил полицейский. – Возможно, косвенно? Не было ли у него причин желать жене зла?

Вопреки своему решению вести себя сдержанно, Селеста расхохоталась.

Но, опять перехватив взгляд полицейского, поспешила взять себя в руки.

– Нет, – сказала она, почувствовав, как загорелись уши. – Определенно нет. Генри никогда не причинил бы вреда Алабаме. Совершенно точно нет.

Селеста затрясла головой, перед глазами вереницей промелькнули воспоминания: круглые очки Генри в проволочной оправе; то, как он разглаживал галстук, когда ощущал себя не в своей тарелке. Однажды, несколько лет назад, когда Селеста помогала Алабаме спланировать их свадебную церемонию, Генри приготовил для каждой из них по сэндвичу с майонезом и томатами из собственного сада. Пока Алабама распиналась о стоимости пионов и о плюсах и минусах трехчастного струнного квартета, Селеста наблюдала за Генри: он резал свои помидоры с такой нежностью, что она ощутила вдруг необъяснимый прилив зависти – не к подруге, а к тем помидорам и тому, с какой любовью его пальцы прикасались к их кожице.

– Я вас понял, – сказал Бьёрнсон, снова нацарапав что-то в блокноте. – Я спросил просто так, для проформы.

Глава 18

Селеста

Тремя месяцами ранее

Чикаго, штат Иллинойс

Из-за встречи с мисс Шерил и мисс Бонни, Селеста и Луи подъехали к ресторану на десять минут позже, чем планировали. Заведение выбрала Алабама: оживленный испанский ресторан на еще более оживленной улице. Ресторан оказался не первоклассным, но достаточно хорошим, чтобы иметь собственную службу парковки.

Луи не любил пользоваться услугами гостиничных или ресторанных парковщиков – он никому, кроме себя, не доверял парковать свою машину. А Селеста ничего не имела против такой помощи. Даже предпочитала, чтобы ей помогли, поскольку ее личные навыки по парковке оставляли желать лучшего. Но она тоже старалась избегать служащих парковки, так как всегда терзалась неуверенностью, сколько чаевых им за это давать.

Если бы машиной управляла Селеста, то в этот вечер она бы сделала исключение и обязательно прибегла бы к их помощи. Потому что на тротуаре толпилось много людей, а они уже опаздывали. Но за рулем сидела не она, и Селесту раздражил категорический отказ мужа даже рассмотреть такую возможность.

В ресторан они вошли, опаздывая аж на двадцать минут. Генри с Алабамой уже ожидали их за столиком.

– Мы взяли «Шираз», – кивнула Алабама на бутылку в центре стола.

Генри улыбнулся и из вежливости привстал (он поступал так всегда, когда Селеста входила в помещение).

– Извините за опоздание, – выдохнула она с хрипотцой в голосе.

Алабама либо не расслышала подругу, либо извинение ее не интересовало – она никак не отреагировала.

– Рад встрече, приятель, – сказал Луи, протянув руку для «крепкого мужского рукопожатия». Правда, со стороны Луи, весившего в лучшие дни тридцать пять фунтов, попытка такого рукопожатия выглядела смехотворно. И наблюдать за тем, как сильно Генри сжал его ладонь, было почти больно.

– Как здорово, что вы смогли вырваться, – сказала Алабама, удерживая Селесту на расстоянии вытянутой руки. – Вино? Или ты за рулем? Боже, как мне нравится твой блейзер!

Луи отодвинул стул для Селесты. Она опустилась на него и отмахнулась от вина.

– Я за рулем, – решила слукавить Селеста: это было проще, чем в очередной раз объяснять Алабаме, что от красного вина у нее болит голова. – Спасибо за комплимент. Я отхватила его на распродаже в «Нордстроме», еще в прошлом году.

Алабама смерила ее оценивающим взглядом, но не отвела после этого глаз, а задержала их на подруге, снова и снова оглядывая ее с головы до ног. Она изучала ее так долго, что Селеста почувствовала себя неловко и засмущалась.

Пальцы принялись теребить одну из серебряных пуговиц. В первый раз, когда Селеста надела эту вещицу на ужин с коллегами Луи в прошлом месяце, блейзер – и ее внешний вид в целом – показался ей безупречным. А теперь тяжелая ткань выглядела старомодной и скучной.

– Что-то я его не припомню, – наконец изрекла Алабама, хотя Селеста была уверена: подруга помогала ей его выбирать. Но она не успела напомнить ей об этом; Алабама повернулась к Луи, наливавшему себе в бокал вино. – Я слышала, что ты заполучил Франклина Маркса, – сказала она. – Мои поздравления!

Франклин Маркс был новым, весьма состоятельным клиентом Луи – самым крупным из всех, с кем он когда-либо заключал договор самостоятельно. Подписав контракт с этим толстосумом, муж Селесты начал напевать веселые песенки в душе и надевать запонки на работу.

Луи пожал плечами. Селесте показалось, что он всеми силами старается не выглядеть слишком радостным.

– Спасибо, – поблагодарил Алабаму Луи, а потом, явно не совладав со своим тщеславием, ухмыльнулся: – Остались еще кое-какие мелочи, с которыми предстоит разобраться, но у меня давненько не было такого контракта.

Алабама протянула руку к бутылке и подлила вина в свой бокал, хотя он еще не был опустошен до дна.

– Селеста говорит, что ты пойдешь теперь на повышение с прибавкой к жалованью, – проговорила она, опершись на локоть. – Это правда?

Селеста бросила на подругу зверский взгляд, но Алабама этого не заметила. Тогда Селеста поискала глаза мужа, состроив гримасу молчаливой мольбы о прощении. У них с Луи не было уговора не разговаривать с друзьями о деньгах, но оба старательно придерживались неозвученного правила. Селеста нарушила его только в этот раз. И только потому, что была очень расстроена. Проболталась она сразу после того, как у «Акуры» Луи повредился каталитический дожигатель выхлопных газов. Селеста выпустила тогда все пары, растрепав подруге даже лишнего. Зря Селеста занервничала. Луи не раздосадовался и не рассердился. Наоборот, его явно распирала гордость.

– Таков план, – самодовольно хмыкнул он и жадно отхлебнул вина. – Похоже, нам предстоит многое отпраздновать сегодня вечером, учитывая, что вы, дамы, удостоились приглашения от «Розового кошелька» поучаствовать в грандиозном путешествии. – Луи поднял бокал в сторону Алабамы, а затем – своей жены.

– Да, за Ал и Селесту! – подхватил тост Генри, поспешив поднять и свой бокал. В рубашке, застегнутой на все пуговицы, он резко контрастировал с Луи, который, продолжая ерошить рукой волосы, уже выглядел неопрятным.

– За вас, – эхом повторил он, и Алабама подняла свой бокал. Красное вино в тусклом свете над их головами, приобрело темно-бордовый оттенок.

Селеста чокнулась со всеми стаканом с водой.

– Поздравляю, Си-Си, – сказала Алабама, поднося напиток к губам. Выражение ее лица было достаточно искренним, и Селеста не смогла не улыбнуться в ответ.

В ресторане царили оживление и гам; болтовня вокруг них то и дело перемежалась со звяканьем вилок о фарфор или хохотом. Народу было много, столики стояли так тесно, что Селесте дважды пришлось задвинуть под себя стул, чтобы освободить проход для гостей, пробиравшихся в туалет. Алабама без умолка болтала о поездке в Исландию и о том, кто собирался туда поехать, кто отказался, а кого обошли вниманием и оставили без приглашения, если ее источники были правы (в чем Алабама была уверена «на все сто»). Они прикончили бутылку «Шираза», и когда к ним подошла официантка, чтобы принять новый заказ, Луи потребовал графин белой сангрии. Алабама взяла на себя ответственность за кушанья. Загибая пальцы один за другим, она перечислила: севиче, пататас бравас и какое-то сырное блюдо с красивым названием, которое Селеста не стала есть, потому что из-за сыра у нее расстраивался живот. В итоге Луи не выдержал и затребовал чоризо на шпажках.

– Мне нужно настоящее мясо, – заявил он, толкнув локтем Генри.

Тот неловко улыбнулся и поблагодарил официантку, хотя та, похоже, не расслышала его благодарности, утонувшей в гуле нескольких десятков голосов.

Пока официантка собирала их заказ, Алабама продолжила болтать как ни в чем не бывало – как будто вообще не прерывалась. А когда официантка вернулась к их столику с сангрией, никто уже и не пытался вставить слово в ее нескончаемый поток речи. Селеста слушала подругу вполуха, занятая телефоном. Каждый раз, когда она высвечивала экран и убеждалась в отсутствии сообщений, ее тревога нарастала.

Она отвезла Беллу на эту ночь к своим родителям. И хотя Селеста не просила мать информировать ее о текущем положении дел, она была бы ей признательна даже за одну эсэмэску. Селесте казалось, что мать должна была догадаться об этом и без ее просьбы, интуитивно. Хотя… когда дело касалось Селесты и ее матери, говорить об их интуитивном чувствовании друг друга не приходилось. Они нормально общались, часто созванивались и при случае виделись, но их отношения нельзя было назвать близкими. Они должны были быть таковыми – хотя бы в силу тесного родства. Но мать и дочь так и не стали друг другу близки. По мнению Селесты, дело было в самом ее существовании. Ее зачатие стало для матери неожиданным, дочь так и осталась для нее «случайностью», и этот факт ее братья жестоко разоблачили, когда она была еще маленькой. Селеста подозревала, что ее мать так и не оправилась от шока, вызванного ее рождением.

Каковы бы ни были причины их прохладных отношений, Селеста всегда чувствовала, что они с матерью все больше отдаляются, упуская друг друга. И ни о какой откровенности и доверительности речи не шло. Например, сегодня, когда Селеста завезла матери Беллу, они умудрились весь разговор ходить вокруг да около главного вопроса, но так и не озвучили его вслух. «Я положила обе пасты – и клубничную, и мятную, – сказала Селеста, передавая матери сумку с вещами Беллы. – Я обычно разрешаю Белле самой выбрать». Мать взяла сумку с озадаченным выражением на лице. Будь у этих двух женщин иные взаимоотношения, Селеста рассказала бы матери, как остро и переменчиво Белла реагирует на разные привкусы, и выбор не той зубной пасты может привести к тому, что весь оставшийся вечер девочка будет держать рот на замке. Это была тактика, которая и изнуряла, и раздражала Селесту – до такой степени, что она уже начала сомневаться в своей родительской компетенции и авторитете для дочери. Другая женщина призналась бы в этом матери. Но Селеста просто наклонилась, чтобы поцеловать Беллу в лобик, на что девочка отреагировала как на удар кулаком.

– Так, значит, ты точно поедешь, Си-Си?..

Экран ее мобильника потускнел, когда Селеста вскинула глаза.

– Прости. Что?

Алабама сидела, откинувшись на спинку стула. Но, почувствовав, что не владеет всецело вниманием подруги, подалась вперед. Селеста заметила, что графин с белой сангрией наполовину опустел. Этим и объяснялась настойчивость Алабамы. Она была из тех людей, кто, выпив, становился напористым и назойливым.

– Я спросила: ты точно поедешь в Исландию?

Ее тон был боевым, как будто она ожидала конкретный ответ и иного не допускала.

– Ох, гм-м. – Селеста стиснула салфетку на коленях. – Я еще не решила.

– Ты еще не решила? – Алабама растянула слово «решила» так, что у него появился лишний слог. – Ты должна поехать, Си-Си. Назови мне хотя бы одну весомую причину, по которой ты могла бы отказаться от путешествия.

– Я просто не знаю, как оставить Беллу на такой долгий срок, – сказала Селеста, не ожидая, что Алабама ее поймет. Это мог понять лишь тот, у кого были дети. Даже для самой Селесты стало в свое время шокирующим открытием, что любое родительское решение – любое, самое простое! – могло быть чревато непредсказуемым результатом. Что приготовить на ужин. Какие фильмы смотреть. Даже то, каким стиральным порошком пользоваться. Ничего не давалось просто. Любое решение открывало врата для последствий.

Алабама тяжело вздохнула:

– О-господи-ты-боже-мой! Это же меньше недели.

– Это будет почти неделя, если добавить время на перелеты, – распрямив плечи, Селеста ушла в оборону. – И я думаю, сейчас не лучшее для меня время, чтобы оставлять Беллу.

– Не лучшее для тебя время? Ты себя слышишь? Да Белле всего пять! – воздела руки вверх Алабама. – У нее нет никаких важных дел или встреч.

Селеста поджала губы и покосилась на мужа. Сама не понимая зачем – то ли за помощью, то ли за соболезнованием.

Луи втянул в легкие воздух.

– Селеста опасается, что у Беллы аутизм, – сказал он.

И Селеста, совершенно не готовая к подобному заявлению, поперхнулась вином. Она почувствовала, как повернулись к ней лицом и Алабама, и Генри. Глаза предательски увлажнились, когда Селеста закашлялась на Луи. Но она все-таки разглядела в его лице то, чего не видела до этого: алкоголь затуманил его взгляд, придав ему слегка рассредоточенное выражение.

– Ты думаешь, что Белла – аутистка? – тихо спросила Алабама.

Селеста все еще не откашлялась. Когда же, наконец, она смогла заговорить, ее голос прозвучал хрипло и надсадно:

– Не знаю. – Селеста бросила на мужа укоризненный взгляд. – Просто в последнее время она много капризничает.

Похоже, Луи осознал свою оплошность и недовольство жены. Он поставил бокал на стол и потер шею, явно разволновавшись. Похоже, до него лишь сейчас дошло, что такие вещи негоже просто так выбалтывать.

– Как капризничает? – надавила Алабама.

– Просто… я не знаю. – Селеста отпила воды, окончательно прокашлялась и вернула себе нормальный голос. – Она просто по-настоящему расстраивается, когда никаких поводов для расстройства нет. Как в «Нордстроме». Ну, ты помнишь?

За столом установилась тишина. Селесте захотелось, чтобы официантка как можно скорее принесла пататас бравас или просто подошла к ним, подпалила скатерть. Или совершила еще что-нибудь из ряда вон выходящее. Все что угодно! Лишь бы переключить внимание друзей, отвлечь их от неприятной ей темы.

– По-моему, это не означает, что у Беллы аутизм, – прервала молчание Алабама. И подкрепила свое авторитетное мнение, перебросив через плечо пару прядей: – Помнится, я в детстве закатывала жуткие истерики. Жуткие. Однажды, когда мне было пять лет, дедушка сделал для меня чудесный кукольный домик – с крышей, крытой настоящей кровельной дранкой, и крошечными переключателями света, которые действительно работали. А мать захотела, чтобы я поделилась им с кузиной Линдой. Мне нравилась Линда, но я все равно разъярилась. И еще до прихода кузины разломала весь домик. Разнесла вдребезги. Мать тогда так рассердилась.