Текст книги "Случайный рыцарь"

VII: Доверься Дрейку

Белла

Я не могу поверить своим глазам.

Последняя воля и завещание Аннабель Амелии Рид Ларкин? Ларкин?

Это не мое имя. Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо.

Откуда здесь моя подпись?

Дрейк стоит в дверях, уставившись на меня, и надежда, что он сейчас объяснит все просто и доступно, испаряется через секунду. Я вытаскиваю из папки завещание, спрятанное за всеми этими бумажками, от которых ум заходит за разум. А тут еще кое-что.

Брак по доверенности? А это что еще за чертовщина?

Это как-то связано с Аннабель Амелией Рид. Невестой.

И, судя по всему, Дрейком Алленом Ларкином. Женихом.

– Что происходит? Почему ты мне не отвечаешь?

Голос сейчас настолько пронзительный – как у мамы, – что я инстинктивно съеживаюсь. Дрейк делает глубокий вдох и поднимает огромную руку, повторяя жест, которым я успокаиваю Эдисона.

– Послушай, Белла, твой дедуш…

– Стоп! Остановись немедленно! – Визит родителей почти довел меня до предела, но это стало последней каплей. Мне нужно пространство. Воздух. Расстояние.

В отчаянии пытаясь убежать, я бросаюсь мимо него, вылетаю за дверь и бегу по коридору. Он не отстает.

О боже. Дрейк преследует меня. Ведь это именно то, что делают мерзавцы высшей пробы, обманывающие стариков и берущие их внучек в жены без разрешения. И я срываюсь на бег, быстро перебирая ногами, дикая боль пронзает тело, когда я падаю с лестницы, прикрывая лицо от удара об пол.

Зная, что единственная комната с засовом – кабинет деда, я забегаю в него и закрываю дверь на замок.

Его кулак врезается в дверь секунду спустя.

– Белла, открой! Позволь мне все объяснить. Пожалуйста. На самом деле все не так, как выглядит на первый взгляд.

Черта с два!

Я не в настроении слушать, что он говорит. Нет на земле ни единого разумного оправдания фиктивному браку.

Легкие горят огнем. Я бросаю папку с файлами на стол и кладу руки на колени, опускаю голову, вытягиваюсь на кресле, чтобы не потерять сознание.

Замужем за Дрейком Ларкином? Это невозможно.

И я еще думала, что родители плохие? Вся эта ситуация – страшный кошмар. Я сжимаю виски, чтобы голова не взорвалась. Мужчина все еще стучит в дверь, дергает ручку, пытаясь войти.

– Белла! Говорю тебе… я могу объяснить. Знаю, это кажется безумием, но просто выслушай меня.

Ненавижу, что его голос звучит так несчастно. Наверняка же это еще одна его уловка. И что мне, черт подери, теперь делать? Звонить шерифу? ФБР? Это же мошенничество. Абсолютно преступная махинация, направленная против меня и деда. Это ужасное осознание переплавляет мой шок в ярость. Господи боже. Неудивительно, что он подружился с моим дедушкой и был его правой рукой на протяжении стольких лет.

Мама права. Ни один мужчина его лет, да еще с такой внешностью, не будет жить у черта на куличках на ранчо со стариком. Даже внушительная зарплата – не повод. Не настолько.

Чертов двуличный маньяк! Я сжимаю зубы так сильно, что слышу, как хрустят пломбы, грозя вылететь. Шаря руками по столу, я хватаю телефон и подношу трубку к уху. Дед отказался от простой телефонной линии. Он начал пользоваться сотовыми только потому, что я купила ему его в подарок пару лет назад на Рождество, чтобы ему не нужно было сидеть за столом во время разговора со мной.

Я уже собираюсь набрать 911, когда в глаза бросаются фотографии на столе. Две из них – мои: фото из выпускного альбома и более свежая, которую Алекса сделала на пляже в Канкуне[19]19
  Канку́н (исп. Cancún) – крупный курортный город в Мексике, побережье Ривьера Майя, полуостров Юкатан, штат Кинтана-Роо.


[Закрыть] во время весенних каникул. Еще одна – я и дед, лет десять назад, его мягкая рука на моем угловатом плече. Есть и четвертая: дед с воришкой. Дрейком. Но мое внимание привлекает фон, видимые очертания окрестности.

– Что за… – Я беру снимок в руки, уставившись на него в недоумении.

Это совсем свежее фото. И я точно знаю, где его сделали. Мужчины держат удочки и стоят напротив знакомого коттеджа в Национальном парке Глейшер в штате Монтана. Я была там однажды, семь или восемь лет назад, когда ездила с Джоном на рыбалку. Для него это было особое место, наполненное очень личными, сентиментальными воспоминаниями. Именно туда он повез на медовый месяц свою юную жену.

Я никогда не знала бабушку Марту. Она умерла задолго до моего рождения, когда Гарри был совсем молодым. Дед говорил, что папа и я были единственными людьми, которых он когда-либо брал в тот коттедж, потому что он предназначен только для тех, кого он любит больше всего. По коже бегут мурашки.

Фу-у-ух. Во всем этом нет никакого смысла.

Я кладу трубку и опускаюсь в кресло, все еще глядя на карточку. В голове царит хаос.

Да, дедушка был немолод, но его ум был таким же острым, как всегда.

Я разговаривала с ним накануне смерти. И это по-прежнему был мой дед. Он никогда бы не позволил обмануть себя. А знал ли он, что Дрейк мошенник? О чем я думаю? Конечно, нет. Никто не знает, когда их обманывают. Вы начинаете понимать правду, проснувшись однажды утром с опустошенным банковским счетом или в ванной, полной льда, без одной почки.

От этого не застрахован никто.

Я искренне поверила, что Дрейк здесь, чтобы помочь.

Я позволила себе очароваться его дьявольской внешностью, пропустила красные флажки, потому что слишком зациклилась на ярко-голубых глазах и идеальном мужском прессе с татуировками. Одно только его присутствие помогло мне сегодня утром в офисе компании, потом здесь, дома. Осознание того, что он прямо за моей спиной, придало смелости выступить против родителей и мистера Браяра, кружащих надо мной подобно стервятникам над раненым животным.

Черт. Я даже с нетерпением ждала дурацкие энчилады. Это было весело. Спорить с ним по поводу Эдисона, мимолетно задаваться вопросами, как он приготовит ужин и что скажет мне, сидя за столом напротив…

Глупо и больно.

Стук в дверь прекратился. Что теперь?

Я ведь так и не решила, что буду делать. Кладу фотографию на стол лицевой стороной вниз и придвигаю папку с файлами ближе. Газетные статьи, которые оставил мистер Браяр, внизу. Еще один напыщенный индюк, с которым я не хочу иметь никаких дел. Я нисколько не удивлена, что он так быстро подсуетился по поводу покупки «Норт Эрхарт». Ожидаемо, что родители были готовы вручить ключи от офиса. Но я не могу передать все в одночасье. По крайней мере, в течение следующих шести месяцев согласно завещанию.

Что наталкивает меня на мысль – мистер Шеридан! Я же могу позвонить ему. Узнать, что делать с завещанием, правами и этим совершенно безумным браком по доверенности. Я до сих пор даже не знаю, что это, черт возьми, такое и зачем он нужен.

Я открываю папку с файлами и вытаскиваю завещание, чтобы точно сказать адвокату, что там написано. Переворачиваю последнюю страницу, где кто-то явно подделал мою подпись. И сердце пропускает удар. Рейнольд Шеридан составил это завещание. А Джон Рид подписал в качестве свидетеля. Судорожно вздыхая, я хватаю свидетельство о браке. То же самое. Рейнольд Шеридан и Джон Рид подписали и его. И еще один документ, последний, свидетельство о браке, выданное в штате Монтана.

Подпись и на нем, и это не подделка. Это мой почерк. Никакой ошибки. Скорее всего, это было подсунуто в документы, которые я подписывала вчера вечером.

Договоры на коммунальные услуги. Извещения. Поддельное свидетельство о браке.

Подлый, низкий сукин сын.

Но почему я вижу здесь и подпись деда?

Они провернули с ним то же самое? Заставили его поверить, что он подписывает другие документы?

Они явно действуют заодно. Дрейк и Шеридан. Оба упомянуты в дедушкином завещании. Может, они заставили его подписать все это при оформлении документов?

Если это так, они даже более алчные, чем родители.

Я хватаю телефон, чтобы позвонить шерифу. Набираю девятку, но потом останавливаюсь. Дед каждый раз жертвовал на избирательную кампанию шерифа Уоллеса. Они хорошие друзья. Уже много лет, и Дрейк это знает. Тот факт, что он угрожал шерифом моим родителям, доказывает это. Во рту пересыхает. В голове теснятся мысли одна ужаснее другой.

О боже. Шериф тоже участвует в этой схеме?

Я ставлю телефон в зарядное устройство. И в этот момент фотография деда с Дрейком в Монтане снова привлекает мое внимание.

Вернее, я цепляюсь взглядом за уголок бумаги рыжего цвета, торчащий из задней части рамки.

Дед!

Отгибая маленькую металлическую застежку в сторону и снимая заднюю часть рамки, я не могу поверить в то, что вижу. Но она там. Еще одна записка. Небольшой привет с того света.

Следуй за сердцем, Белла.

Доверься Дрейку, как ты всегда доверяла мне. Он делает все, о чем я попросил его. Все ради тебя. Я бы сделал это снова, не меняя ничего, кроме одного – хотел бы увидеться с тобой в последний раз.

Люблю тебя, дед.

Из глаз катятся слезы, а горло горит огнем.

Вот оно – доказательство, которое я не хотела находить. Дед замешан в этом так же, как в документах об опеке и брачном договоре родителей. Черт возьми, похоже, я единственная, кто был обманут. Дрожащими руками я опускаю записку и закрываю глаза, отказываясь плакать. Слезы ни разу не помогли мне, не помогут и сейчас.

Серьезно, дед? Брак?

Ты всегда говорил мне, что у меня полным-полно времени, чтобы найти хорошего, правильного мужчину, что я не должна соглашаться на меньшее.

Открыв глаза, я вздыхаю.

– Потому что я всегда был с тобой, – шепчу его слова. Даже когда он начал дразнить меня по достижении восемнадцатилетия, он сказал, что я должна подождать.

Кого-нибудь хорошего, в присутствии кого сердце будет петь. Пока дед был жив, он всегда заботился обо мне.

Понятия не имею, сколько времени сижу в оцепенении. В голове мечется такое количество мыслей, что внутри она наверняка похожа на центральные улицы в вечерний час пик.

Что я знаю точно: становится поздно. Сквозь жалюзи пробиваются закатные тени, с легким оттенком мягкого оранжевого света по краям, поглощающие последние лучи заходящего солнца. Включаю настольную лампу.

Свет озаряет листы с завещанием, лицензию на брак по доверенности, сертификат и красную папку с файлами. Крутанувшись с креслом, открываю нижний ящик. Там тоже полно папок с файлами. В основном они алые, потому что это ящик для важных документов.

В некоторых хранятся дедушкины экземпляры тех же самых проклятых бумаг, что лежат на столе, и большинство из них были оформлены задолго до его смерти.

Закрыв ящик, я кладу завещание и свидетельство о браке в папку с файлами и встаю. Мне необходимы ответы.

Мне нужно, чтобы кто-то объяснил эту безумную записку деда, последнюю живую мольбу доверять ему и этому… этому чертову мошеннику по имени Дрейк Ларкин.

Я думала, что хуже быть не может.

О, детка, еще как может.

Вынужденное совместное проживание здесь в течение шести месяцев – это одно, но брак по доверенности, выданной в аду? Я не могу этого сделать. Не могу состоять в браке с незнакомцем. Даже ради деда. В том, о чем он просил, тоже нет никакого смысла. Я прокручиваю в голове все возможные «зачем», и в сознание всплывает лишь «не знаю».

Я тащусь к двери, готовясь к встрече с тем, что меня ожидает за ней.

Кажется, что мне уже все равно. Замок щелкает, и я открываю.

Дрейка нет. Он ушел на кухню.

Свет горит, отсвечивая в коридор. Делаю шаг, но ощущаю навалившуюся тяжесть: я здесь одна. С человеком, который женился на мне, ни разу даже не видев меня. Дед, возможно, доверял ему. Он просит меня доверять ему, но я сыта этим по горло. Эдисон – единственный, кому я все еще могу верить. Испытывая нужду в тихой гавани, где можно было бы просто обдумать все как следует, даже если это стойло с лошадью, я поворачиваюсь и иду к двери. Очень тихо открываю ее и выхожу наружу.

Я стою в прохладной темноте, на ступеньках, и думаю: стоит ли мне подняться наверх и взять сумочку, чтобы можно было уехать в город и остановиться в отеле? Хотя родители, конечно, были бы просто в восторге от этого! Они остановились в единственной приличной гостинице в городе. Остается грязный мотель с наполовину перегоревшей неоновой вывеской, в котором не живет никто, кроме подозрительных личностей.

Черт.

Я должна пойти наверх и взять леденец, как и обещала.

Ведь он был в амбаре, выполнил просьбу, так что никто не имеет права отказать ему в заслуженной награде.

Оборачиваюсь и открываю дверь, но резкий стук и ржание останавливают меня.

Это Эдисон, но звук чужероден. Я сбегаю вниз по ступенькам и мчусь к амбару. Там темно и сумрачно, эта густая мрачная чернота грозит поглотить меня. Наружные фонари не горят, как должны, как горели вчера вечером. Они запрограммированы на определенное расписание и полностью автоматизированы.

Я начинаю нервничать и перехожу на шаг. Раньше здесь рыскали койоты, волки и даже как-то случайно забрела пума. Именно поэтому дед настаивал на первоклассных датчиках движения. Не говоря уже о том, что он научил меня стрелять много лет назад. И я благодарна ему за эти уроки, хотя давно не практиковалась. Винтовки, ружья, пистолеты – я знаю, как ими пользоваться, и у меня есть разрешение на ношение оружия. Уверена, что пистолет, который дед купил мне, все еще лежит в прикроватном столике наверху. Шкаф у Дрейка тоже полон огнестрельного оружия, оно, наверное, все принадлежит ему. Все дедушкины ружья в его кабинете, в кейсе со стеклянной дверцей, висящем на стене. Лишь пистолет Джон хранил у кровати надежно запертым.

Я пересекаю подъездную аллею, там, где растет одна из тех огромных сосен, высаженных по обеим сторонам дорожки. Как же мне не хватает оружия прямо сейчас! Прищурившись, чтобы рассмотреть в темноте хоть что-то, я замечаю нечто в дальнем конце загона. Не животное. Пикап. Большой, с высокими бортами. Эдисон издает еще одно протяжное ржание, больше похожее на крик боли.

Господи, я должна что-то сделать.

Я внимательно рассматриваю загон, пока не замечаю какое-то движение. Двое мужчин загоняют Эдисона, обвязав веревкой шею, и пытаются увезти его бог знает куда.

О, дерьмо. Я пытаюсь не паниковать. Но это тот случай, когда тишина и скрытность не помогут. Я бросаюсь обратно к дому и кричу на пределе возможностей. В эту секунду меня не волнует, что я рассчитываю на помощь человека, который вполне может быть лгуном и обманщиком. Мне нужен кто-то, чтобы спасти Эдисона.

– Дрейк, Дрейк, Дре-е-ейк! – кричу я. – Хватай пистолет, бегом!

Я останавливаюсь лишь для того, чтобы увидеть его лицо за стеклом. Он тут же срывается на бег. Послание принято.

Затем я устремляюсь обратно к загону.

– Оставьте лошадь в покое!

Эдисон слышит меня и ржет громче, разрывая тишину ночи. Он встает на дыбы, молотя воздух передними копытами, и лягает одного из грабителей. Тот отскакивает, проклиная все на свете, подельник следует за ним.

Они бегут к грузовику, а Эдисон, как разозленный сторожевой пес, преследует их.

– Эдисон, нет! – Боюсь, что он запутается в веревке, которой обвязана его шея. Конь останавливается, но я продолжаю бежать на пределе своих сил. Вдруг я за что-то цепляюсь и падаю плашмя. Но едва достигаю земли, что-то снова подкидывает меня вверх.

Сильный удар вышиб из меня дух, не получается даже вдохнуть, не то что стоять. Колени подгибаются, но кто-то крепко держит меня.

Дрейк.

– Ты в порядке?

Воздух проникает, наконец, в легкие, и они горят. Мне нужно прокашляться, прежде чем я буду в состоянии кивнуть.

– Догони их. Не дай им уйти.

Но, скорее всего, уже слишком поздно.

Грузовик ревет вдалеке, сворачивая с нашей дорожки и теряясь в темноте. Рука, которую я подняла, чтобы указать на них, безвольно падает. Пошло оно все к черту.

Не знаю, заканчивается ли действие адреналина или я настолько ослабла, что едва могу стоять. Нет выбора, кроме как повиснуть на мужчине.

– Они пытались украсть Эдисона!

Огромные руки обнимают меня, удерживая на ногах, и я теснее прижимаюсь к Дрейку, надеясь, что его сила перейдет ко мне.

– Знаю, – говорит он. – Я кричал, чтобы ты остановилась, Белла. Они могли застрелить тебя.

– А еще я кричала, чтобы ты взял пистолет.

– Я слышал.

– Тогда почему ты не застрелил их?

Он осторожно приподнимает мое лицо, чтобы осмотреть.

– Из-за тебя, милая. Невозможно сделать точный выстрел ночью без единого источника света. Если бы они открыли ответный огонь, ты бы оказалась в опасности. Как и твой конь.

Он прав.

Но облегчения это не приносит.

Глубоко вдыхая воздух, чувствую, как жизнь возвращается в тело. Прежде чем сделать шаг назад от Дрейка, я проверяю, что ноги держат меня.

Облизываю губы и собираюсь сказать, что он прав, но смесь песка, земли и мелкого гравия заставляют меня закашляться. Еще один знакомый металлический привкус кажется знакомым.

Ох, у меня кровь.

Интересно, насколько «прекрасным» может быть этот день? Наверняка где-то существует понятие, диаметрально противоположное «прекрасному», где это слово означает «попытка довести Беллу Рид до безумия».

Кончиками пальцев касаюсь губ и носа. Вот откуда сочится кровь. Щека горит огнем. Я морщусь, ощущая, что гравий застрял в ссадине.

– Ублюдки, – бормочу я.

Дрейк дергает меня за руку.

– Эй, посмотри вверх. Взгляни на меня.

Я опускаю голову, не желая, чтобы он увидел лицо, пока я не приведу себя в порядок. Однако мужчина тянет сильнее, поворачивая меня к себе, не оставляя выбора.

– Дерьмо. Заходи внутрь. Мы тебя умоем.

Не самая плохая идея. Но вдруг раздается громкий хрип, который издает Эдисон, вытягивая большую черную голову ко мне. Освобождаюсь из хватки Дрейка и обнимаю двумя руками коня за шею.

– Ох, дружище, – шепчу я. – Мне так жаль. Но теперь все будет в порядке, обещаю.

Он умиротворенно ржет, словно говоря: «Ты думаешь, я не в порядке? Я тебя у-мо-ля-ю. Я бы их всех разогнал».

– Мы должны позвонить шерифу, – говорю я Дрейку.

– Только после того, как я уведу тебя внутрь и умою. Надо посмотреть, насколько сильно ты пострадала.

– Со мной все в порядке.

– Чушь. Я прекрасно знаю, что такое «в порядке», милая. – Он ослабляет веревку на шее Эдисона. – Ты так грохнулась, чуть не перекувыркнулась. Иди скорее в дом, я тебя осмотрю. Это моя работа.

Не понимаю, почему он продолжает играть в эту игру «я-забочусь-о-твоей-безопасности», если легенда накрылась медным тазом. Но, очевидно, причина есть. Неважно, заботится он на самом деле или нет, у меня нет выбора. Ближайшая неотложка находится в тридцати милях.

Вздохнув, я отпускаю Эдисона, чтобы Дрейк мог стянуть веревку с его шеи.

– Я даже не знаю, обо что споткнулась.

– Растяжка.

– Рас… чего? – Наверное, я неправильно его поняла, поэтому переспрашиваю: – Что ты имеешь в виду?

– Растяжка. Эти уроды натянули ее там, где ее не видно. Я позабочусь о том, чтобы ты не споткнулась об нее на обратном пути.

Он похлопывает Эдисона, затем обхватывает обеими руками мою талию.

– Попроси коня подождать в амбаре. Я закрою загон после того, как отнесу тебя домой.

Я хмурюсь. Чем больше узнаю, тем меньше смысла вижу в происходящем. Какого черта кто-то будет устанавливать растяжку на ранчо из-за кражи старой лошади?

– Я и сама могу дойти, большое спасибо, но где же этот провод?

– Там, – указывает он. – Он тянется через дорогу, привязанный к двум соснам. Я кричал, хотел предупредить. Я почти догнал тебя перед тем, как ты грохнулась, опоздал всего на секунду.

Напрягаю глаза в темноте, но ничего не замечаю.

– Я не вижу.

– Это рыболовная леска, она практически незаметна. Сейчас она почти у земли, ублюдки наехали на нее, когда удирали.

– Как ты это видишь?

– Привычка. Тренировка. Я не дам тебе споткнуться об нее еще раз.

– Хм, вот и отлично. Не думаю, что забуду этот опыт в ближайшее время. – Я все еще пытаюсь рассмотреть леску. Как только мы начинаем движение, я вижу невдалеке едва различимый проблеск, а также борозды на земле.

Их оставила я падением.

– Ты говоришь, что кричал? Я не слышала.

– Ничего удивительного. Ты была слишком сосредоточена на беге. – Он останавливается, достает карманный нож и обрезает леску. – Я уберу все это утром.

От внезапного жжения в колене я вздрагиваю, когда мы снова начинаем идти.

– Зачем они это сделали? Поставили растяжку? Зачем они вообще пытались украсть старую, черт возьми, лошадь? – Я бросаю взгляд через плечо. – Без обид, Эдисон.

Конь идет за нами, уходя дальше от амбара, чем обычно.

– Почему он идет за нами? – спрашивает Дрейк.

Я пожимаю плечами.

– Потому что он всегда так делает, когда чувствует, что что-то не так. Он вернется в амбар, когда мы войдем в дом. Чуть позже вынесу ему конфету.

У меня начинает болеть все: руки, ноги, колени, лицо… Несколько шагов до крыльца даются с трудом, особенно болит правое колено.

Когда мы входим в дом, от одного взгляда на лестницу, ведущую в ванную комнату, меня наполняет страх.

– Я, пожалуй, воспользуюсь уборной рядом с кухней.

Дрейк не отвечает, но его хватка усиливается. Одной рукой он обнимает мою талию, а второй поддерживает за предплечье.

Я не возражаю. С его помощью поднимаюсь по ступенькам крыльца. Должно быть, я грохнулась достаточно сильно, и в моей голове что-то перемкнуло. Потому что нет ни одной разумной причины, по которой я должна чувствовать себя комфортно в объятиях этого незнакомца.

Чего бы на самом деле ни добивался Дрейк Ларкин, я не могу не признать, что он настоящий Аполлон в татуировках. И прямо сейчас его хватка – единственное, что удерживает меня в вертикальном положении. Я успеваю доковылять до кухни, когда острая боль простреливает колено, вынуждая передохнуть.

– Я тут присяду на минутку.

Он не выпучивает глаза и не охает в изумлении, но в свете кухонной люстры я понимаю по выражению его лица, что выгляжу я как зомби.

«Прекрасный», вернее, как я уже говорила, диаметрально противоположный «прекрасному» день. Я не могу прямо сейчас пойти в ванную, чтобы привести себя в порядок. Не желая, чтобы он догадался, я говорю:

– Ты пока можешь пойти позвонить шерифу. Чем раньше мы напишем заявление, тем лучше.

Дрейк не отвечает. При его помощи я опускаюсь на стул и глубоко вздыхаю. Ладони печет. Я поворачиваю их к свету. Под кровью и грязью в ранках видны мелкие кусочки гравия.

– Давай я возьму салфетку и…

– Нет. – Если бы я просто упала, я бы посмеялась над этими ссадинами. Но здесь другое – кто-то нанес мне умышленный вред. – Позвони шерифу, Дрейк. Я справлюсь. Пожалуйста.

Пожав плечами, он берет с кухонного острова телефон. Разумеется, свой. Нажимает на пару кнопок и через мгновение произносит:

– Шелия, это Дрейк. Кто-то пытался украсть Эдисона. Да, старого коня Джона. – Он делает паузу. – Нет. Ничего серьезного. Белла неудачно упала, но все в порядке. Как только я ее осмотрю, проверю камеры. Возможно, хотя бы одна из них зафиксировала номерной знак. Это был черный пикап «Форд» с бортами.

Он снова делает паузу.

Если бы не было так больно, я бы попыталась подслушать, что отвечает Шелия. Странно, что Дрейк знает прямой номер диспетчера шерифа. Надо будет задать ему этот вопрос вместе с миллиардом других. Например, почему, черт возьми, мы женаты. Не забываю об этом ни на секунду.

Но вопрос может подождать, пока я не приведу себя в порядок. Осторожно прикасаюсь к верхней губе, которая все сильнее болит. Кончики пальцев чистые, должно быть, из носа перестала идти кровь.

Оборачиваясь к Дрейку, вижу, что его лицо мрачнее тучи.

– Ладно. Вечером отправлю тебе фотографии с сегодняшних записей камер, – говорит мужчина. Затем, после паузы, произносит: – Принято. Передам ей.

Он отключается и кладет телефон на кухонный остров.

И только тогда я замечаю там все остальное.

Миски. Сыр. Лук. Терка. Лепешки. В раковине оттаивает мясо. И блюдо для духовки, с подготовленным к запеканию мексиканским совершенством.

– Ты серьезно? Ты действительно делал энчилады? – Я просто не верю своим глазам! После всего…

– Мы поспорили, – отвечает Дрейк, обходя вокруг кухонного островка.

– Ладно, как бы там ни было… – Я приподнимаю голову, злясь на живот, который сводит от голода. – Хм… говядина или курица?

– В зависимости от того, насколько ты голодна: оттаивает говядина, но в морозильнике есть курица.

Мой живот урчит. Предатель. Его явно не волнует, что мне больно везде. И я не уверена, что следует есть то, что приготовил этот мужчина.

– Как только я тебя осмотрю, поставлю первую порцию в духовку. – Он включает воду и вытаскивает большую пластиковую миску из шкафа.

– Тогда я пока в ванную, умываться.

– Нет, ты останешься здесь. – Он вытаскивает из ящика салфетку.

Я должна встать, но не уверена, что смогу. Колено сводит от боли. Наклоняюсь, чтобы осмотреть ногу, хотя на мне джинсы. Окровавленные. Понятно, почему так больно.

– Посмотри на меня, – приказывает Дрейк.

Я поднимаю голову. Он осторожно проводит несколько раз теплой салфеткой по моей щеке, тщательно осматривая лицо после каждого омовения. Господи боже мой, насколько он может быть нежным.

Я прикусываю язык. Не из-за боли.

Замечаю отросшую за день щетину. Он пахнет так же хорошо, как выглядит. Силой. Мужеством. Ветром, землей и чем-то вроде выдержанного бурбона. Возможно, это предсказуемо, но приятно.

Когда он вытирает мои губы тканью, призываю на помощь всю свою выдержку, чтобы не вздрогнуть.

Он протирает подбородок, лоб, нос.

Я больше не могу этого терпеть, потому что чувствую себя под его прикосновениями маленьким раненым котенком. Его запах пьянит, а взгляд сводит с ума. У меня слегка кружится голова, но мне плевать. Когда ткань в очередной раз касается щеки, боль напоминает о других травмах.

– Ты закончил?

– Руки. Давай я их посмотрю.

Протягиваю без разговоров. Дрейк берет запястье и осторожно разводит пальцы.

Один за другим он опускает их в воду и протирает ладони.

Не из-за боли поджимаются пальцы на ногах. Во всем виноват Дрейк Ларкин. И меня все больше волнует вопрос, почему я испытываю в отношении этого мужчины что-то кроме желания оторвать ему голову.

Меня разрывает на части. В одно мгновение под его взглядом кажется, будто меня переехал грузовик. В следующий миг я покрываюсь мурашками в таких местах, которые ни разу для этого не предназначены. И уж точно не для него. Не здесь. Никогда.

– Отлично, – мягко говорит он, выпуская вторую руку, и снова споласкивает тряпку. – Теперь снимай рубашку.

– Что? – Как от удара молнии, мое лицо вспыхивает под взглядом ярко-голубых глаз.

– Рубашку, Белла. – Он берет меня за запястье и приподнимает руку. – Я должен осмотреть ссадины и раны.

Сдерживаю желание кинуться в драку, когда вижу непреклонное выражение лица. У локтя пятна крови насквозь пропитали клетчатую ткань.

– Блин. Мне так нравилась эта рубашка. – Вздыхая, я поднимаю вторую руку. – Ладно, фиг с ней. Делайте свое дело, доктор.

Не стоило мне называть его так. И я краснею еще сильнее.

– Если быстро застирать, то пятен не останется. – Он аккуратно тянет манжет, отчего рубашка скользит вниз.

Но поскольку под рубашкой на мне майка, я повожу плечами, чтобы помочь ему поскорее стянуть и второй рукав. Выворачиваю шею, рассматривая повреждения: ссадины и мелкие царапины, кровь не идет.

– Не так уж и плохо. Думаю, здесь ничего особо делать и не надо.

Дрейк не отвечает. Похоже, ему доставляет удовольствие держать меня за руки, вытирая самые длинные царапины. Задерживаю дыхание, прикосновения – такие уверенные, приятные – становятся не только привычными, но и необходимыми.

Я со свистом выдыхаю, когда мужчина, наконец, опускает салфетку обратно в миску. Этот звук привлекает его внимание, и он смотрит на меня так пронзительно, что голова начинает кружиться, а сознание плывет. Когда-нибудь я напишу книгу, как правильно смущаться перед суперменом.

Держась за спинку стула, на котором я восседаю, Дрейк отодвигает его от стола, и, прежде чем я понимаю, что он собирается делать, он снимает с меня сапоги. Отбросив их в сторону, он смотрит и говорит:

– Отлично. Теперь джинсы.

Меня пробирает дрожь.

– Мои… что?!

– Джинсы. Знаю, что со слухом у тебя все в порядке. – Он обнимает меня за талию и тянет вверх. – Я помогу тебе встать, чтобы мы могли…

– Ни за что! – Со всей силы вжимаюсь в сиденье стула. – Воу-воу, Дрейк! Я не собираюсь снимать перед тобой штаны.

Он смотрит прямо в глаза, лицо – непроницаемая маска.

– Ничего такого, чего бы я не видел раньше. Что ты как маленькая.

– Нет, я сказала! – Мне так жарко, что кажется, я вот-вот начну кипеть. Кем себя возомнил этот парень? – Дрейк…

– Белла, кончай выпендриваться. Чем быстрее мы это сделаем, тем скорее сможем поужинать. Ты прекрасно знаешь, что твое колено пострадало больше всего. Позволь помочь тебе.

Снова открываю рот, чтобы возразить, но цепляюсь за ножку стула. Едва нога сгибается всего на дюйм, как острая боль пронзает позвоночник, словно разряд тока. У меня хватает силы не закричать, но взгляд мужчины говорит: джинсы придется снять.

– Помоги дойти до ванной.

Его руки все еще на моей талии, а нос – в нескольких дюймах. Хуже всего, губы практически касаются моих.

– Никуда ты не пойдешь, пока я не посмотрю, что с коленом, – рявкает он. – Черт возьми. Если бы я знал, что все так серьезно, я бы нес тебя на руках.

Чудненько. Перед мысленным взором мелькает еще одна неуместная картинка в стиле дурацкого любовного вестерна – я, перекинутая через его могучее плечо.

Трясу головой, чтобы прогнать сумасшедшие видения.

– Да ладно тебе, все не так уж плохо. И почти не болит. Уверена, что там как с руками – выглядит хуже, чем есть на самом деле. Это все из-за крови.

– В самом деле?

Я киваю.

– А откуда тогда кровь на носке?

– Где? – Я подаюсь вперед, чтобы посмотреть.

Именно это ему и надо. Он использует уловку и резко поднимает меня. Боль пронзает ногу от самого бедра до голени. Я со свистом втягиваю воздух, чтобы не завизжать.

– Почти не болит, говоришь? – невозмутимо переспрашивает он.

– Иди ты в задницу, – всхлипываю я. Честно говоря, больно до ужаса. При всем желании не могу его пнуть так, как он заслуживает.

– Не сегодня, милая. Не время для сексуальных игрищ.

О. Мой. Бог.

Второе колено не выдерживает вес всего тела. Дрейк поддерживает меня, скользя руками вверх по ногам, а потом… потом мы все же делаем это.

– Держись за стол, чтобы я мог расстегнуть джинсы.

Тянусь к столу. Последняя фраза лишает остатков разума. Но, к счастью, капля здравого смысла все же берет верх.

– Я не настолько беспомощна! Сама расстегну.

– Ну давай, расстегивай и молнию. А теперь тяни вниз.

– Я не нуждаюсь в пошаговых инструкциях! – почти перехожу на крик.

И как снять эти чертовы джинсы перед совершенно незнакомым человеком, за которого я вышла замуж, а теперь стою практически голышом?

Блеск в его глазах говорит, что он наслаждается процессом. Конечно, черт возьми, наслаждается! Да и ладно, не так уж все и плохо, верно?

И я тоже могу поиздеваться над ним, позволив разочек взглянуть на то, что он никогда больше не увидит. Даже являясь девственницей, я прекрасно осведомлена, что из моих «прелестей» нравится мужчинам больше всего. В конце концов, на пляже я обходилась и меньшим количеством одежды.