Текст книги "Сальто-мортале (сборник)"

– Домой! Я же сказал, что утром принесу! – сказал он и исчез в темноте.

Дед Моисей лежал в кровати и занимался чтением толстого романа, когда вдруг прослышал настойчивый и в тоже время умоляющий стук, – сначала в дверь, а потом в промёрзлое окошко. Он степенно поднялся, перекрестился, залез в обрезанные валенки, накинул тулуп и вышел на крыльцо. Лёшка немедля ткнулся ему в живот и, бодаясь словно телок, затащил его в сторожку.

– Дед, дед, – задыхался он. – Отец валенки забрал. Я не хотел. Я не давал. А он забрал!

– Вот дурень шебутной. Что забрал-то, – дед даже успел улыбнуться, прежде чем заметил, что у Лёшки на ногах отнюдь не пимики, а зачерствелые и просторные калоши, заросшие снежной коростой до колена.

– Вот, твою маменьку и папеньку, и всю вашу родню на все четыре стороны. Вот дурень-то, – дед обернул Лёшку тулупом и бросил на кровать.

Он попытался растереть его ступни настойкой, потом одеколоном, но они только почернели, сделались липкими, неподатливыми и завоняли каким-то посторонним запахом, навроде формалина.

Больница долго не отвечала, наконец, трубка зашипела и спросила уставшим голосом:

– Приёмная слушает, что у вас?

– Так мальчонка, ноги отморозил, – удивился дед, не понимая, что ещё нужно сказать, чтобы этот голос перестал шипеть и задумался.

– Машины нет. В деревнях по экстренной. Везите сами или ждите до утра, – голос сделался совершенно утомлённым и безразличным.

Дед завернул притихшего и сдержанно стонущего Лёшку в одеяло, привязал к санкам и потащил к больнице.

Дальше приёмной его не впустили, он до утра то сидел на деревянном диванчике, то стоял на крыльце, пытался курить, кашлял и всё бил себя кулаком куда-то под сердце:

– Нужно было до Нового года потерпеть. Нужно было до Нового года терпеть, дурень старый.

На третий день деда пропустили в палату. Лёшка лежал бледный под отчётливо пожелтелым одеялом и встретил его извиняющейся гримаской.

– Дед, а мне ноги зачем-то отрезали, – тайным шёпотом пожаловался он.

– Ничего. Ничего, – дед в растерянности оглянулся, не понимая, куда было бы возможно пристроить гранат, чья надменная краска не вязалась с больничной бледностью и желтизной.

– Ничего. Ноги поболят и отрастут. Прогресс нынче такой – всё растёт. Главное, чтобы душа не обиделась, вот что главное. – Он вложил плод в Лёшкины ладошки и занялся порядком на тумбочке.

Несколько лет назад мне довелось побывать по делам в местечке, недалёком от моего родного посёлка. Встречи не складывались, партнёры морочили мне голову, я взял паузу и решился съездить на родину. Места изменились до неузнаваемости, я проехал по посёлку и с любопытством повернул в сторону кладбища. Сторожка стояла на прежнем месте и даже хранила прежний обветшалый, но нетленный вид. Разве что на месте деда Моисея я встретил круглолицего и вполне жизнерадостного старика.

Он с удовольствием повёл меня к могилке своего предшественника. На могиле деда Моисея я увидел крест, крест кованый, ажурный, редкой работы, сразу было видно, даже мне, человеку далёкому от кузнечного дела, что сделал этот крест большой мастер.

– Хорош, – я показал на крест, с надеждой услышать какую-то необычайную историю.

А сторож только ответил:

– Хорош, что хорош – то хорош. Кто увидит, подходит и интересуется, мол, что за человек-то тут захоронен, да, и чем так велик, коль под таким крестом упокоился. Видит народ любовь-то человеческую и восхищается.

Я расстелил на столике газетку, разложил закуски, выпил, угостил сторожа, покрошил немного хлебных крошек на могилку.

– А у нас крестов-то таких два, – угодливо похвастал вдруг сторож с надеждой на ещё один поминальный глоток.

– Два? – я безмерно удивился. – Почему два? Веди скорее, веди меня старик, покажи скорее второй!

На самом краю кладбища, действительно, стоял ещё один крест, крайне похожий на тот, что стоял у деда Моисея. Я решительно прошёл к нему и с удивлением прочитал на могильной плите: «Лаптев Александр Петрович. Вечная память».

– Ах ты, Лёшка! Ай да молодец! Понимаете ли вы, дорогой мой сторож! Понимаете ли, что произошло?!

Сторож недоумённо развёл руками:

– Ну, так вот и живём.

Я оглядел старое кладбище.

– Прощай дед, – махнул я сторожу рукой, не желая более говорить, и зашагал прочь. Я решительно пошёл к выходу, радостно оглядывая кладбищенский простор. А кругом кресты, кресты, кресты – деревянные, чёрные, покосившиеся – разные, как людские судьбы, и они провожали меня жить дальше.

Думаем вместе

Лёшкина жизнь удивительна и талантлива, он, невзирая на инвалидность и детдомовское детство, прорвался через тяжёлую юность и такую же, как у нас, непростую жизнь – не озлобился, не остервенился, не опустился, выжил. И главное, не потерял великое достояние – доброту – это величайшее человеческое достоинство.

И мне радостно в этой невесёлой истории то, что Лёшка не предал ни себя, ни родного отца и остался хорошим человеком и стал замечательным мастером, как завещал ему дед Моисей. Это ли не наша с вами радость – встретить и утвердиться в подвиге и победе добра и любви. Лёшка разгадал тайну жизни, прорвался через все её трудности. А всё остальное не важно. Важно – прорвёмся ли мы?

В помощь учителям и родителям

1. В начале рассказа происходит знакомство с дедом Моисеем, который решил стать кладбищенским сторожем. Как вы понимаете слова автора: «простой и неприхотливый труд приобрёл для старика смысл, значение и даже значимость»?

2. Согласны ли вы с дедом Моисеем, который говорил об ушедших людях: «…после человека добро остаётся. А зла, стало быть, уже не видно. Значит, получается, что зло в суете только водится…»?

3. Какой случай произошёл на кладбище? Как вы думаете, почему Лёшка Лаптев позволил себе собирать конфеты? Кто в этой ситуации виноват?

4. Что сблизило маленького мальчика и деда Моисея? Как они проводили вместе время?

5. Дед долго и с любовью готовил Лёшке подарок к Новому году.

– Почему именно пимики решил подарить старик?

– Как решил «довести их до ума»?

– Понравился ли подарок Лёшке, почему?

6. Как ребёнок хотел отблагодарить деда? Какую необычную просьбу высказал дед? Какие цели преследовал он, когда давал Лёшке свои советы?

7. Зачем нужны были деньги отцу?

– Обратите внимание на то, какими словами передано состояние мальчика, когда он лишился дорогого подарка.

– К кому обратился за помощью? Почему?

8. Кто виноват в том, что Лёшка лишился обеих ног?

9. «Главное, чтобы душа не обиделась, вот что главное». Какой смысл вкладывает дед Моисей в эти слова и кому они адресованы?

10. Заканчивается рассказ оптимистично: на могиле деда Моисея рассказчик видит ажурный, редкой работы кованый крест. О таком он когда-то мечтал.

– Как вы поняли финал рассказа?

– Как объясните тот факт, что точно такой же крест был поставлен ещё одному человеку? Кому? Почему?

Самостоятельная работа

1. Были ли вы когда-нибудь на кладбище? Кто из ваших родственников похоронен там?

– Ухаживаете ли вы вместе с родителями за могилой? Как?

– Есть ли «брошенные» могилы? Как вы думаете, почему? Предложите решение этой проблемы.

2. Объясните смысл слов, которые сказал Лёшке Лаптеву дед Моисей: «Родителей не выбирают, родителей любят».

3. О дальнейшем Алексея Лаптева автор ничего не говорит. Предположите, что важного произошло в судьбе нашего героя, как, по-вашему, сложилась его жизнь?

4. Махатма Ганди говорил: «Умение прощать – свойство сильных. Слабые не прощают». Согласны ли вы с высказыванием индийского общественного деятеля? Как эта фраза соотносится с героями прочитанного рассказа?

5. Что значит «простить»? Что такое обида? Посмотрите значение этого слова в толковом словаре. Кого называют «злопамятным»?

6. Знакомы ли тебе случаи вандализма на кладбищах? Как ты к этому относишься? Предложи решение этой проблемы.

Первое апреля

Тля ест траву, ржа – железо, а лжа – душу.

А. Чехов

А посёлок наш, скажу прямо, неухоженным был – просто страсть. В то время моего детства, впрочем, грязищей на улицах не только мы славились. Время послевоенное, понятно, что во время войны все средства шли на фронт, а потом, лет десять, вся страна восстанавливала ту часть Отечества нашего, которая под немцами была. Так что денег поселковая власть ни в войну, ни после войны долго не видала. Но наш посёлок – особый, потому что как раз посередине его было Моховое болото.

В те далёкие годы моего детства на эту площадь сколько камня и щебня ни валили, всё тонуло, одна грязь да зыбь под ногами. С одной стороны площади – гостиница одноэтажная, с другой – Погребок пивной, а за ним – улица в сторону железнодорожного вокзала. А вот перед вокзалом были тротуары, деревянные, такие сейчас мало кто вспомнит. Мы по этим тротуарам на самокатах гоняли. Какое это было удовольствие – по деревянным плахам жужжать подшипниками, главное, чтобы в щель колёсико не залетело. А если залетит, то всё: и колени, и нос обдерёшь. Носы – это ладно бы, но вот штаны рвались – это беда. Мы тогда все в шароварах бегали. За порванные шаровары полагалась дома порка. Кстати, очень неудобная одежда, всё время то за какой-нибудь угол цапанёшь, то забор помешает, а главными врагами шаровар были гвозди. Короче, пороли нас часто.

На вокзале было чисто, всё зеленоватым отсевом засыпано и тщательно прометено. Как-никак, лицо посёлка. «Лицо» было всегда вымыто, выбрито и с румянцем. Рядом с вокзалом, вдоль линии – товарная контора, а за нею туалет. Туалет необычный для наших мест – благоустроенный, с кабинками. Но в кабинках, так и по сию пору, дверки с оторванными щеколдами.

Апрель в наших местах – это конкретный и уже бесповоротный месяц весны. Март – он и вашим, и нашим, а апрель – свой парень. С апрелем и грязь глыбилась, но по утрам ещё можно было по промёрзшему пройти, а вечером всё – только вплавь, и не факт, что сапоги выручат.

В тот день я к маме на станцию прибежал из школы, это был последний день учёбы перед весенними каникулами. Любил я к маме на работу заглядывать. Во-первых, – рядом; во-вторых, – у неё бутерброд с колбасой. В багажном я уже не раз бывал и нравилось мне рассматривать стеллаж с «потерянными» вещами. Чего здесь только не было: и саквояж кожаный с металлическим замком, и сумки, и чемоданы, и даже пальто. Но больше всего привлекала меня трость с гладкой светло-коричневой ручкой. Мама работала дежурным по вокзалу, а тут что-то случилось, и она замещала товарного кассира тётю Любу.

Я наслаждался бутербродом с редким для нашего времени деликатесом, когда в контору заглянул дед Моисей – сторож с поселкового кладбища. Высокий, слегка сутулый, ручищи огромные, нос бугристый, в оспинках.

– Доброго здоровья, Надежда Ивановна, – дед Моисей снял шапку.

– А, деда, заходи, – пригласила мама. – Какими судьбами?

– На почту, да вот решил к тебе заглянуть.

– Пишет кто?

– Я написать хочу.

– Так ты не умеешь.

– А вот Миколка твой умеет. Я ему продиктую.

– Скучно на кладбище? Жениться бы тебе.

– Да, ещё бы, на десятом десятке. Мне и так скучать некогда, считай, каждый день по покойнику, редко два, а ещё реже, когда никого.

– Старики мрут?

– Фронтовики, в основном. Калеки. Кто без ног, кто без рук. И старики, конечно.

– С праздником тебя, деда.

– А какой праздник?

– Живёшь оторванным и не знаешь, сегодня первое апреля – никому не веря!

– Ну, это вы уже празднуйте, пока молодые.

– Деда, – подскочил я, – а я сегодня пятёрку получил!

– Молодец, Микола. А я вот и писать-то не умею.

– Первое апреля! Первое апреля – никому не веря! – закричал я, радостный, что обманул дедушку. – А у нас каникулы!

– Да, – рассеянно ответил дед, – а я подумал, что ты и впрямь пятёрку получил.

– Слушай, деда, – позвала мама, – из гостиницы звонили, там у них пассажир с багажом, а грузчик у нас сегодня не вышел на работу. Может, ты сходишь? Глядишь, рубль-два заработаешь.

– Рубль, а может, и два, говоришь, – дед задумался. – Ну, а что, в руках унесу или тележка нужна?

– Тележка, деда, только на тележке, багажа, говорит много.

– Ну, если с тележкой, то, может, и два рубля даст, – вслух подумал дед. – Ну и лады. А вернусь, Миколка, ты дождись, мы с тобой письмо напишем.

Дед взял тележку и ушёл в гостиницу.

– Коля, может, домой пойдёшь? – позвала мама. – Я письмо деду сама черкану.

– Нет, мама, я здесь поиграю.

– Ну, как хочешь, но только ничего не бери.

Я и не собирался брать ничего, кроме трости. Тем более, я её уже и раньше брал. Она была лёгкая, на мягком копытце и с резной ручкой. Вся ручка гладкая, а вот самый кончик её был вырезан в форме змеиной головы. Я ставил трость, наваливался на неё животом и пытался удержать равновесие. Я мог часами забавляться этой удивительно красивой тростью.

Хлопнула входная дверь, я быстро засунул трость на место и побежал к выходу. Вернулся товарный кассир тётя Люба.

– Надя, ты понимаешь, меня обманули!

– Как обманули?

– Сказали, что у меня дом горит. Вот я и побежала, только начальнику станции ключи от конторы бросила, и бегом. Я думала, у меня разрыв сердца будет! У меня же там Ленка с Ольгой водится! Ну, думала, только бы дети не сгорели! Прибегаю, а они на меня смотрят и понять ничего не могут! Ты понимаешь, какие люди-то есть бессердечные! Да разве можно так шутить!

Ты что, Надя? Побледнела-то вся? Ты ли так пошутила надо мной?

– Люба, – прошептала мама. – Я деда Моисея в гостиницу отправила за багажом.

– И что? Он уже не раз ходил. Так и что?

– Да никакого багажа там нету. Это я так, разыграть решила, с первым апреля поздравить.

– Надежда, да как же ты? Там же по Моховому не пройти. А на улице вообще всё развезло. Он с тележкой?

Мать кивнула.

– О, беда-то, ему же за девяносто лет! Он же надорвётся! Беги, давай, выручай!

– Он давно ушёл. Люба, стыд-то какой.

Открылась дверь. Сначала въехала грязная тележка, потом вошёл и дед Моисей.

– Тележку сама помоешь, – сказал он и вышел вон.

Письмо мы с ним так и не написали.

Вместо послесловия

Недавно я позвонил маме.

– Мама, привет. А я о тебе рассказ написал, «Первое апреля» называется.

– О чём, сынок? Ты говори погромче, а то у нас связь плохая.

– Помнишь, как ты деда Моисея отправила в гостиницу за багажом? Разыграла на первое апреля.

– Помню сынок, ещё как помню. До сих пор плачу и прощения прошу.

– Да что уж ты так-то, больше сорока лет прошло.

– Время прошло много, а как вспомню, поверишь ли, сердце холодеет и слёзы сами льются. Ты хорошо сделал, что написал. Может, люди, которые прочитают, добрее будут. И ещё напиши, чтобы особенно к старикам. Мы ведь такие уязвимые.

– Знаешь, мам, а я хорошо помню этот случай, и как ты плакала, когда дед Моисей ушёл. Ты ещё говорила: «Почему он меня не отругал, почему молча ушёл! Лучше бы ударил, мне бы легче стало». Я запомнил, потому что никак не мог понять, что от взбучки человеку может стать легче. Ты не плачь. Если так до сих пор душа болит, то Моисей простил уже, он же видит твоё чистое сердце. И себя прости, отпусти боль, не держи в сердце.

– Хорошо, сынок, не буду. Успокоил ты меня, спасибо. И за рассказ спасибо.

Думаем вместе

Действительно, общение между людьми – взрослыми, детьми или стариками – должно заключаться только в добрых и честных словах. Ни в коем случае не должно быть слов обидных, насмешливых и ранящих душу, а тем более обманывающих и вводящих в заблуждение, даже если это в шутку и с добрым намерением. Можно и даже нужно посмеяться, но так, чтобы шутка была понятной и необидной. Каждое слово должно поддерживать и укреплять человека, сделать его настроение таким, чтобы ему самому захотелось говорить только добрые слова. Иначе лучше молчать. Как и поступил дед Моисей, несмотря на усталость, немощь и обиду.

В помощь учителям и родителям

1. Когда происходит действие в рассказе? Какие детали послевоенного времени отмечает главный герой Миколка?

2. Зачем дед Моисей заглянул в контору железнодорожного вокзала, где работала мать мальчика?

3. Кем работала мать Миколки? Какие дополнительные обязанности она выполняла? Как вы думаете, почему ей доверили получать и сохранять забытые пассажирами «безымянные» вещи? Как это её характеризует?

4. С каким праздником поздравила деда Моисея Миколкина мать, и как тот отнёсся к поздравлению?

5. Какую шутку разыграла женщина со стариком? Считаете ли вы эту шутку действительно смешной?

6. Как закончилась «шуточная» история со стариком? Какова реакция на неё деда Моисея? Какой урок получила мать Миколки?

7. Почему дед Моисей так легко поверил в розыгрыш? Что такое розыгрыш, найдите значение этого слова в словаре.

8. Чем отличается розыгрыш от издевательства? Почему многие люди, которых разыгрывают, обижаются? Какие условия необходимо соблюдать, разыгрывая окружающих?

Самостоятельная работа

1. Докажите мудрость афоризмов:

– Молчанием можно не только много сказать, но и многое сделать.

– Лучше промолчать, чем сказать глупость.

– Доброе слово сказать – посошок в руку дать (пословица).

– Добрые слова оставляют в душах людей прекрасный след. Они смягчают, утешают и исцеляют сердце того, кто их слышит.

– Добрая шутка дружбы не рушит (пословица).

2. Подберите родственные слова к слову «розыгрыш». Чем отличается и чем похож розыгрыш на игру?

3. Как можно исправить последствия неудачных шуток? Вспомните, были ли подобные ситуации в вашей жизни? Можно ли их исправить?

4. Пользуясь толковыми словарями, найдите значения слов: обман, правда, розыгрыш, игра.

Памятник

Речка шумно пенилась на частых порогах, бежала за поворот и скрывалась в непролазной чащобе тайги. Небольшая деревушка, кажется, прилегла на крутом берегу, чтобы передохнуть, напиться таёжной силы, да так и осталась лежать, пригревшись на солнышке, глядя на окружающий её покой подслеповатыми окнами крепких, будто гранитных, домов.

Генка, с губами, посиневшими от долгого купания, вскарабкался на пологий валун и прижался к нагретому камню. Он притих, глядя в прозрачную воду на изумрудную россыпь мелких камней, дышал водяной свежестью и дивился, как быстро сохнут влажные пятна на сером граните.

Чуть поодаль женщины полоскали, выжимали и складывали в «поленницы» на плоские валуны туго скрученное бельё. Лет десять назад они и стирали на этих валунах, но вот сбылась их мечта – в сельмаг привезли стиральные машины. Но полоскать приходилось на речке. Правда, власти грозились вскоре провести в деревню водопровод и заставить женщин навсегда забыть эти походы с тазами белья на шумливую речку, разговоры-пересуды и ломоту пальцев от ледяной таёжной воды. Триста лет здесь, на берегу реки, бабы обсуждали новости, сплетничали, ругались и мирились. Бабье многоголосье и смех река уносила в тайгу, может быть, поэтому вниз по течению охота у мужиков и не ладилась. Здесь же бегали детишки, гоняли одуревших от страха мальков, купались, визжали и брызгались речным серебром.

– Генка, – позвал кто-то из пацанов, – твой отец приехал!

Генка обернулся. У обрыва, неподалёку от дома деда Титова, стоял отец в светлой соломенной шляпе и с рюкзаком в руке. Женщины на мгновение перестали заниматься бельём, тоже посмотрели на берег.

– Стройный мужчина, – сказала высокая женщина. Она бросила выжатую тряпку в таз. – Ох, бабоньки, и полюбила бы я его!

– Тебе что, наших мужиков мало?

– Да что ваши? Матерщинники, а этот культурный.

– Тихо ты, мальчонка его тут.

Генка смутился и отвернулся.

– Вот этот? Ой ты, худоба. Ну, я бы такого рожать не стала, я бы такого высмолила!..

Генке стало обидно и за отца, и за себя, он спрыгнул с валуна и помчался к дому. Отец стоял возле ворот, курил, на скамейке, рядом с палисадником сидел дед Титов.

– Папа! Папа! А на тебе бабы жениться хотят! – взволнованно пожаловался Генка, подбегая к отцу.

Дед Титов хохотнул, почесал худую грудь, довольный, и сказал:

– Это они могут, это у них зараз.

– Как отдыхается, сынок?

– Хорошо. А ты мне сапоги купил?

– Сапоги? Ах да, сапоги… Денег пока нет.

Генка помрачнел, но молча вслед за отцом вошёл во двор.

Баба Ева сидела и чистила лук. Дед Титов смастерил для неё табурет, низенький и широкий, с дополнительной распоркой для прочности. Баба Ева очень любила этот табурет, когда она садилась на него, то он исчезал под её юбками так, что невозможно было различить, на чём она всё-таки утвердилась.

Располневшая, малоподвижная женщина, она никогда не ругалась с соседками, да и с дедом бы не ругалась, если бы тот не «задурил». А задурил дед ровно год назад, после празднования Дня Победы – перестал отдавать пенсию. Первые месяцы баба Ева смеялась над ним, потом насупилась. Так продолжалось ещё несколько месяцев, и, видимо, ничего бы не изменилось, если бы недавно Генка не нашёл рисунки, из которых сделалось ясным, что дед Титов собирается устанавливать себе памятник. Просмотрев листки, баба Ева позвала деда Титова и дала ему «генеральное сражение». Дед Титов отмолчался, но денег так и не дал. И в тот же день перед ним на обеденном столе поставили пустую тарелку. Генка, с аппетитом поглощавший наваристые щи, даже поперхнулся и не смог более проглотить ни ложечки. Дед Титов посидел перед пустой тарелкой, прокашлялся и достал из нагрудного кармана десять рублей. Довольная итогами своего марш-броска, баба Ева поспешила налить ему глубокую чашку с увесистым говяжьим мослом. Но бабке не довелось торжествовать по поводу окончательного сокрушения супротивника – на ужин дед Титов не явился. Не пришёл он и утром, и к обеду тоже не показался, а перебрался со своим скарбом в дровяной сарайчик и даже приготовил себе нехитрую ополченскую похлёбочку. Баба Ева сначала плакала, а потом потребовала от деда Титова развода.

Постепенно страсти утихли. Супруги изредка переговаривались, дед иногда кредитовал старуху десяткой и исчезал в своём убежище.

Так уж случилось, что, отвоевав верой и правдой все четыре года Великой Отечественной, дед вернулся домой без ранений, контузий и без наград. Вот такая военная судьба: ходил в атаки, мёрз в окопах, дошёл до Белграда, а наград не получил. В День Победы собирались деревенские ветераны около правления, в пропревших и полинялых гимнастёрках с яркими орденами и медалями на груди, рассказывали школьникам о войне, хвастались, смеялись, а пуще всего красовались блеском наград. Юбилейная медаль деда Титова поблёскивала, как укор его военной судьбе. Он тоже пытался рассказывать школьникам о днях войны, но те, глядя на одинокую награду на его впалой груди, слушали невнимательно. Обиделся дед. Обиделся так, что покой потерял, и извёлся бы, да вдруг пришла ему мысль увековечить себя в памятнике. Он и глыбу гранитную нашёл, и эскизы подготовил, оставалось только найти скульптора, но денег не хватало. И дед принялся откладывать с пенсии.

– Здравствуйте, мама, – поздоровался отец, перевернул пустое ведро и присел напротив бабы Евы. – Как Генка, не балует?

– Генка-то не балует, а вот вы с дедом ему сапоги обещали? А охоту? Обещали?! – услышал Генка грозный голос бабы Евы и спрятался за углом дома.

– Понимаете, мама, забыл я, закрутился. Ремонт. В следующий раз, как сюда поеду, обязательно куплю.

Генка не расслышал, что ответила баба Ева на слова отца, но скоро её голос зазвучал громко и отчётливо:

– Памятник! Впроголодь живёт и нас мучает! Ты хоть с ним поговори как мужчина с мужчиной. Титов тоже обещал мальчонке сапоги, а теперь хвостом виляет, всё боится, что на памятник не хватит, совсем с ума спятил!

Генка увидел, как, резко толкнув калитку, со двора выскочил дед, за ним появился отец. Дед проковылял за угол дома и скрылся в узком деревенском переулке, а отец остановился у палисадника и закурил.

От реки по крутому берегу поднимались бабы с бельём в круглых тазах.

– Здравствуйте, – поздоровались женщины с отцом.

– Здравствуйте, – ответил он и вынул изо рта сигаретку.

– Здрасти, пожалуйста, – улыбнулась женщина, которая ещё недавно восхищалась Генкиным отцом. – На рыбалку или так, погостить?

Отошедшие бабы громко рассмеялись.

– Вы осторожней, унесёт она вас прямо в тазу с бельём!

Женщина, не смущаясь, стояла напротив отца и улыбалась. Обеспокоенный Генка подбежал к отцу и встал рядом.

– Ваш? – спросила она, пытаясь погладить Генкину голову. – Да не съем я твоего папку, не съем! – она повернулась и быстро пошла прочь, и только подол юбки нервно заплескался от скорого шага.

Отец внимательно посмотрел вслед уходящей женщине, щёлкнул Генку по лбу и выкинул сигаретку. Генка обиделся и покраснел.

– Ну, пошли во двор, – позвал отец.

Следом во двор вошёл дед с ведром свежевыкопанной картошки.

– Что долго-то? – недовольная, спросила баба Ева.

Дед молча поставил ведро и, вынув из кармана деньги, положил на стол.

– И это всё?! А на сапоги?

– На неделе схожу в магазин.

– Не надо идти, он сам сбегает, ты денег дай!

– На неделе схожу, сказал.

Дед развернулся и поспешил в огород.

– Ах, сатана! Опять обманул! Пошли!

– Куда? – удивился Генка.

– На охоту!

– Как? Без сапог?!

– Без сапог!

– С тобой?

– Со мной, внучек, со мной! – баба Ева сняла передник, швырнула его на кухонный табурет и, тяжело ступая, неуклюже заспешила в дом переодеваться.

– Баба, а как же салат, котлеты?!

– Котлеты с собой возьмём!

– Папа что, есть не будет?

– Папа? Папа – гусь ещё тот, сам приготовит – не маленький!

Генка ринулся в дом и вытащил из плотной темноты плательного шкафа тяжёлое ружьё.

Через пять минут сборы были закончены: баба Ева в плаще и тапочках, в тёплой шали на плечах и с хозяйственной сумкой, в которой скрылись котлеты и пирог, вышла во двор, где её уже ждал Генка с дедовским ружьём на плече.

– Патроны взял? – деловито спросила баба Ева, надела на седую голову белую кепку, оглядела двор и скомандовала:

– Вперёд!

Они вышли со двора и направились в сторону леса.

– Куда это вы? – неуверенно спросил отец, повстречавшийся им по дороге.

– На охоту! – гордо ответила баба Ева.

Дойдя до крайней избы, баба Ева сказала:

– Ты сходи, но ненадолго. Тут с краю поохотишься – и домой. Я-то не дойду, какая охота с моими ногами. Я к бабам зайду, поболтаю.

Генка понимающе мотнул головой.

– Гена, а может, ружьё ты мне оставишь?

– А как же охотиться? – оторопел Генка.

– Конечно, конечно, – смутилась баба Ева.

– Баба, да ты не беспокойся, я умею стрелять! Честное слово!

Не теряя более ни минуты, Генка заспешил в лес. Высокие сосны, неодобрительно покачиваясь, следили за ним. Генка насторожился, заспешил обратно и, выбежав на берег реки, уже больше не помышлял о таёжных дебрях. Он дошёл до широкого разводья, которое примыкало к небольшой лесной поляне, и решил охотиться здесь.

Очистив от шишек и сучьев место под сосной, он лёг, приспособив ружьё на упор, зарядил его и несколько раз прицелился по сучьям засохшей берёзы.

Он напряжённо лежал в ожидании какой-нибудь дичи, время текло, дичь не появлялась, и Генка не заметил, как уснул. И приснилось ему, будто стоит в палисаднике у дома деда Титова гранитный постамент. Толпа сельчан собралась на улице. Причёсанный дед Титов прощается с бабой Евой, медленно поднимается по деревянной лестнице на площадку гранитной глыбы, и вдруг его фигура каменеет. Баба Ева уносит лестницу, а многоликая толпа украшает пьедестал с окаменевшим дедом Титовым круглыми венками и букетами цветов.

…Небрежно брошенное ружьё валялось во мху. Генка вынул из ствола патрон и заглянул в дуло, оно не просматривалось, грязь плотно залепила его внутренность. Расстроенный, он отломил сухую ветку и начал пробивать засорившийся ствол. Сначала дело шло туго, но когда из дула вывалился первый, затем второй и третий комок плотно скрученных купюр, ветка легко вытолкнула оставшиеся деньги.

Генка с минуту рассматривал смятые комки денег, затем оглядел округу, как бы призывая обступившие его сосны в свидетели, что он не делал ничего дурного, и вдруг понял: «Памятник! Это деньги на памятник!»

Он торопливо скрутил деньги, засунул их в ствол, проталкивая вглубь сухой веточкой, собрал разбросанные вещи и зашагал домой.

Ещё издали, на подходе к дому, он увидел деда Титова, тот сгорбленно сидел на низенькой скамеечке у ворот и близоруко глядел вдаль.

– Дед! – закричал Генка и кинулся к дому бегом. – Деда!

– Живой, – всхлипывал дед Титов и, прижав к себе, гладил Генкину голову. – Не стрельнул…

– Я хотел, но там деньги!

– Господь милостив. Разорвало бы ружьишко. И всё, и нет внучка. А зачем мне всё без внучка-то…

– Дед, – зашептал Генка, – я деньги обратно положил, на памятник…

Думаем вместе

Что за тайна затаилась в стволовой темноте дедова ружья? Деньги на памятник? Нет. Там тайна самого счастливого деда на свете, деда, чьё ружьё не выстрелило и не украло самый дорогой для его души памятник – его внука.

Пусть не запечатлелся в граните на века, но он остался в своём внуке, в его ясных глазах, в его памяти, в его чувствах и мыслях навсегда. Дедово счастье в его самой сокровенной, личной тайне осталось живым, и, увидев его невредимым, дед был счастлив так, как не был счастлив никогда в жизни. И не нужен ему вдруг стал памятник, и потеряли своё значение и значимость ордена и награды, и уже не нужна ему стала спрятанная в ствол мечта, а нужен был только один, ничего не понимающий, простодушный, но такой дорогой, такой бесценный, живой голубоглазый человек.

В помощь учителям и родителям

1. Где и как жил Генка летом? Чем занимался? Как проводил своё время в деревне?

2. Как описывает автор деревню? Почему он сравнивает дома с гранитом?

3. В чём смысл описания природы в первом абзаце рассказа?

4. Объясните значение слова «памятник», подберите к нему родственные слова.

5. Что такое память? Хорошая ли память у героев рассказа? Что помнят, а что забывают? Как вы думаете, почему?

6. Почему дед Титов прятал деньги от жены, разве это правильно в семье?

7. Почему дед Титов чувствовал себя виноватым перед Генкой?

Самостоятельная работа

1. Найдите в словаре или энциклопедии свойства гранита. Где люди его используют, почему?

2. Вспомните, найдите произведения других авторов с названием «Памятник».

3. Почему поэты и писатели, да, и все люди хотят, чтобы их помнили? Всех ли помнят?

4. Что нужно сделать в жизни, чтобы о тебе помнили?

5. Что вы знаете о своих предках? Спросите у родственников о них, составьте генеалогическое дерево своей семьи. Напишите о тех, кого уже нет.

6. Пользуясь толковыми словарями, найдите значение слов память, тайна.