Текст книги "Шаг вперёд, два назад"

* * *

Они появились сразу после заката.

Летнее небо было еще довольно светлым, но первые звезды уже робко высыпали на небесный свод, словно опасаясь, что дневное светило скоро вернется и не даст им возможности погулять по темно-синему полю.

Босоногая девушка, на вид лет тринадцати-четырнадцати, и два серебристо-серых волка, каждый из которых в холке доставал ей до маленькой, только-только проявившейся под платьицем груди, почти бесшумно вышли из леса, с закатной стороны.

Девушка легонько коснулась пальчиками темени одного из волков, и тот неспешно потрусил к лодочнику, спавшему сном то ли праведника, то ли человека, день за днем выполнявшего тяжелую и нудную работу гребца. Второй волк покосился на снятые рыцарские сапоги, которые после многомесячной носки стали крайне удобными, но совершенно не добавляли теплому ночному воздуху благоухания, брезгливо фыркнул и улегся на землю, положив узкую морду на передние лапы и уставившись на Готфрида немигающим взглядом холодных светло-голубых глаз.

Рыцарь немного привстал, снял с углей палочку, на которую была нанизан один из только что пожаренных лещей, и, вновь усевшись на сложенный плащ, принялся аккуратно ее обгладывать, то и дело выплевывая мелкие косточки, которыми так славится речная рыба.

«Хороший лещ. Жаль, нет к нему ничего», – подумал Готфрид, уже порядком забывший о такой роскоши, как свежий, ароматный ржаной хлеб с хрустящей корочкой. Соли тоже не было.

Девушка, застывшая в отдалении и внимательно изучающая нехитрое расположение их пожитков, была Готфриду незнакома: тоненькая, как осинка, стройная, в простом сером платьице без пояска, у ворота и на рукавах расшитом замысловатыми узорами-оберегами красного, синего и зеленого цвета. Голова не покрыта, в светлые волосы вплетено несколько бусин, которые посверкивали при каждом повороте головы. На шее на простой бечевке красовалась искусно сделанная лунница из бронзы. Но завораживал ее взгляд – глубокий и пронзительный, буквально вынимающий душу, но вместе с тем теплый и сочувственный. Такой же, как у Нее. Впрочем, сходство искать едва ли стоило. Все девушки на земле были чем-то на Нее похожи. И все чем-нибудь отличались.

– Зачем ты ищешь нас, меченый? – спросила наконец гостья, неуверенно сделав в его сторону пару шагов.

Рыцарь бросил обглоданный скелетик в костер, сплюнул мелкую косточку, застрявшую в зубах, и потянулся за новой рыбой. Отчасти для того, чтобы потянуть время, – нападать стая явно не собиралась, но что им было нужно, пока не ясно, – а главным образом для того, чтобы скрыть удивление: девушка-оборотень говорила на чистейшей латыни, выучить которую в здешних лесах было попросту не у кого.

– Я ищу не вас, – ответил Готфрид, делая приглашающий жест в сторону жареной рыбы.

– Тогда кого? – резко бросила девушка, игнорируя приглашение. Впрочем, рыцарь не слишком надеялся, что они разделят с ним трапезу. По правилам язычников это означало бы крайнюю степень доверия, вплоть до запрета на убийство, а на такое оборотни пойти не могли. А вот рыцарь мог. Конкретно этих тварей и прямо сейчас он убивать не хотел.

Волки стояли напряженно и не спускали с людей глаз, что Готфрида изрядно забавляло. Как бы они не перенервничали…

– Тебе нужна слава? – возобновила допрос девушка.

Рыцарь хохотнул и тут же пожалел об этом, поперхнувшись рыбой.

– Смерть?

Готфрид покачал головой, пытаясь прокашляться. Серьезность разговора этим обстоятельством была явно смазана.

Восстановив дыхание, рыцарь сразу перешел в контратаку:

– А старшие знают, что вы пришли ко мне? Не боитесь, что я пойду по следам и накрою ваше сборище?

Тот волк, что был ближе, угрожающе ощерил зубы. Острые, еще не истершиеся. Зубы волчонка, а не матерого охотника.

– Ты убил несколько стай, но на всю летнюю сходку тебя одного не хватит, – гордо вскинулась девушка.

Так, уже кое-что. Стало понятнее, с чего вдруг такой наплыв оборотней в эти края.

– И с чего ты решила, что я один?

Волки инстинктивно дернули ушами, а девица, потеряв самообладание, огляделась по сторонам, явно не понимая, в чем подвох. Ситуация забавляла рыцаря все больше.

Главное, не спровоцировать их на глупости: в том, что он сумеет убить троих щенков, рыцарь не сомневался. Оружия у них не было, а клыки и когти против Готфрида – не оружие. Тихо лежащий в ножнах меч тоже так думал. Но спешить с этим убийством совершенно не стоило. Вдруг у волчат удастся выудить что-нибудь еще.

– У тебя есть самка? Дети? – спросила девушка, сделав еще пару шагов вперед.

Готфрид отрицательно покачал головой:

– Нет и не было.

– Это твой ученик? – спросила девушка, указывая на посапывающего латгала, который по-прежнему спал без задних ног. Умаялся.

– Нет. Были, да все умерли, – ответил рыцарь, улыбаясь.

Видимо, эмоция на изуродованном лице произвела на щенков нужный эффект: тот, что лежал ближе к рыцарю, вскочил на лапы и, пригнув уши, ощерил пасть. Но девушка только улыбнулась и сверкнула глазками.

– Ты хоть и крепок, но уже стар, меченый, – продолжила она, странно растягивая слова. – После тебя не останется жизни: ни детей, ни тех, кого ты воспитал. Ради чего ты существуешь на земле?

Готфрид ответил. Себе, не ей.

Девица странно посмотрела на него, и рыцарь вдруг ощутил внизу живота неодолимое желание. Ему захотелось накинуться на девушку прямо здесь и сейчас, на глазах у других оборотней. Содрав с нее платье, безоглядно, дико и яростно совокупляться у костра…

Воспоминанием о Ней Готфрид подавил желание, а вслух сказал, медленно подбирая ноги под себя:

– А ради чего живет ваша стая? Ради чего вы заявились к меченому, убийце стай, всего втроем? Завести от меня детей? Увещевать? Заключить перемирие? Биться?

– Ты понятия не имеешь, за что и против кого мы бьемся. Все вы живы только потому, что есть мы, – в раздражении топнула босой ножкой девушка-оборотень. – Потому что мы – стражи жизни.

– Ну да, – скривился рыцарь. – И конечно, исключительно для спасения моей жизни вы несколько ночей подряд крались вдоль берега, выжидали, высматривали других рыцарей и, когда убедились, что больше никого нет, решили заявиться прямо сюда, гордые и самоуверенные. Или попросту трусливые? Целая стая на одного меня, такого старого и ничего не понимающего!

Девица сдвинула светлые брови и сжала кулачки. Один из волков угрожающе зарычал, но Готфрид уже вошел во вкус:

– Смерть или слава, да? Принести на сходку голову меченого или пасть в бою за собратьев? Но сначала зачем-то почесать языком… Для самооправдания?

Твари потихоньку зверели – шерсть на холках вздыбилась, а лапы напряглись до дрожи, но болтовня дарила драгоценные мгновения, которые рыцарь тратил самым эффективным образом – наматывая цепь на кулак.

Оба волка прыгнули одновременно, как по команде. Первый – к горлу зашевелившегося от шума гребца, второй, взяв короткий разбег, в сторону рыцаря. Две предсказуемые ошибки.

Готфрид хорошо видел летящую к нему серебристо-серую молнию и коротко хлопнул по ней открытой ладонью, сбивая в сторону раззявленную пасть. Оборотень боком врезался в рыцаря, как в дерево, коротко мотнул головой и покачнулся на лапах, потеряв ориентацию. Ожидаемо попался на самое распространенное из благословений Бедных рыцарей: того, кто твердо стоял в христовой вере, сбить с ног было невозможно даже тараном.

Почувствовав, как его немощное тело мгновенно переполняется бесконечной Божественной силой, Готфрид ударил кулаком вниз, с громким хрустом сокрушая хребет истошно взвизгнувшей адской твари, словно молотом, и тут же отскочил в сторону, пропуская второго волка, чьи окровавленные челюсти лязгнули в опасной близости от его босых ног.

Недолго думая, Готфрид упал вперед, придавливая серебристое чудовище к земле. Оборотень задергался, замолотил лапами по земле и вывернул голову, силясь укусить рыцаря. Тот успешно воспользовался последним обстоятельством, накинув цепь на волчью шею.

Раздалось явственное шипение, тварь завизжала, ощутив на шее ожог от ненавистного металла, и конвульсивно забилась в захвате. Пришлось обхватить волка ногами, прогнуть спину и даже помочь себе левой культей, довершая начатое. Будь цепь прикована к обычному мечу, трюк не сработал бы, но святой клинок прочно сидел в ножнах и покидать их по-прежнему не собирался…

Когти еще пару раз полоснули по воздуху, не причинив рыцарю никакого вреда, и тварь затихла.

Готфрид вскочил на ноги, по-прежнему удерживая перед собой обмякшего оборотня, медленно возвращающегося в человеческий облик. Благо, щедро дарованной Господом мощи на это с лихвой хватало.

Девушка уже успела перекинуться в кошмарную боевую форму, но в бой не вступила, присматриваясь к Готфриду. Разумная предосторожность. Теперь, наклонившись к земле так, что левая передняя лапа доставала до земли, она решала, как лучше атаковать. От былой субтильности не осталось и следа: серебристо-серая шерсть покрывала бугрящиеся мускулы, а плечи своей шириной могли поспорить с телегой.

Адская тварь прыгнула, стремясь располосовать рыцаря чудовищными когтями, но тот, бросив тело ее собрата, шагнул вперед и в сторону, оказался сбоку и крепко двинул обороню по ребрам. Раздался явственно слышимый хруст.

Боли чудовище, похоже, не ощущало, поскольку, развернувшись на месте, дважды хлестнуло длинными лапами. На месте инквизитор, естественно, не стоял, но уклониться тоже не успел: кольчуга на животе лопнула, распоротая скользящим ударом. Будь на его месте кто-то другой, его бы таким ударом выпотрошили, как рыбу. Но с Готфридом такой трюк не пройдет…

Оборотень, не понимавший, почему человек еще не выронил собственные внутренности, попытался развить успех, но не смог, хотя старался изо всех сил. Силуэт волчицы буквально расплывался в глазах рыцаря, он чувствовал, что совершенно не успевает за противницей, и она тут же достала его еще раз. Но это его нисколько не смутило: милостью Божьей тело рыцаря было неуязвимо для когтей, клыков, жал, ядовитых хвостов, щупалец и другого оружия слуг сатаны. Другое дело сталь – от нее рыцарь носил кольчугу.

Волчица металась вокруг с такой скоростью, что Готфрид едва успевал за ней следить. Броня быстро превращалась в лохмотья, но в боевом умении рыцарь намного превосходил адскую тварь, поэтому вскоре начал разгадывать ее маневры, раз за разом доставая чудище ударами кулака, на который была намотана посеребренная цепь.

Бедро. Плечо. Живот.

Искалеченная, не понимающая, почему человек все еще жив, тварь двигалась неуклюже, ее атаки становились все более медленными и размашистыми. Рыцарь постепенно заводил ее на мелководье, где двигаться было еще труднее. Разгадав замысел инквизитора, она отчаянно прыгнула, силясь порвать его зубами, но именно этого Готфрид и ждал. От мощного удара снизу челюсти лязгнули, как замковая решетка, и чудовище, стремительно уменьшающееся в размерах, навзничь рухнуло в реку.

Рыцарь тут же подскочил к ней и привычным движением накинул цепь на тонкую девичью шею. Теперь она не могла стать зверем, иначе серебро сожжет ей глотку, а бороться с рыцарем в человеческом облике – это даже не смешно.

Похоже, тварь потеряла сознание, иначе она бы что-нибудь предприняла. Рыцарь слегка притопил ее, чтобы привести в чувство, и, получив пару шлепков от слепо размахивающих рук, приподнял над водой. Из-под мокрых спутанных волос на него смотрели глаза. Глубокие, как небо, и добрые, как у Той, о ком инквизитор думал все эти годы. И эти глаза отчаянно молили о пощаде.

– В ночь солнцестояния, верно? – прохрипел Готфрид, которому все эти прыжки дались нелегко. Девушка была права; сорок три года для Бедного рыцаря – глубокая старость. Столько не живут.

Девушка непонимающе нахмурилась.

– Ваша сходка через две ночи, на солнцестояние, – разъяснил рыцарь свою догадку. – Где?

Готфрид немного ослабил цепь, и девица с трудом произнесла в кровь разбитым ртом:

– Иди на закат к широкому ручью… Там, в верховьях…

Их взгляды снова встретились, и рыцаря опять как ножом по сердцу резанули.

«Только ради Нее…»

Не узнавая себя, рыцарь снял цепь и отшвырнул девчонку в воду. Та, мокрая, как мышь, не стала менять облик, а попросту нырнула в реку и ушла на глубину. Где она вынырнула, Готфрид не увидел.

Он окинул взглядом побоище, коротко помолился, поблагодарив Господа за дарованную победу и задумался над тем, как лучше устроить погребение щенячьей глупости.

* * *

Ночная тишина рухнула, разрезанная непрерывными завываниями. На этот раз гораздо ближе, но все еще далеко впереди. Кто-то коротко завыл прямо за спиной, шагах в тридцати-сорока, не больше.

Прислушавшись, Готфрид уловил ритмичный плеск воды и тут же метнулся вправо, где темнел широкий овраг. Спрятавшись в распадке и стараясь успокоить дыхание, рыцарь лежал, обратившись в слух. Главное сейчас – не спугнуть.

Плеск раздавался все ближе и ближе.

Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп – трусил волк по мелководью. Еще миг – и светлая вытянутая тень откликнулась на новые требовательные завывания, метнулась, ускоряя бег, и исчезла за поворотом ручья. Подождав на всякий случай еще некоторое время, Готфрид тихонько выбрался из оврага, стараясь не шуметь, и тут же рухнул на землю, придавленный навалившейся на спину мохнатой тяжестью.

Ловко она его провела!

Мощные лапы с треском и звоном рвали кольчугу и поддоспешник, а вес твари не давал перевернуться на живот. Вот только оружия у оборотня по-прежнему не было, а значит, вся звериная хитрость была напрасной…

Готфрид заорал, как оглашенный, а потом затих, прикинувшись мертвым. Дожидаясь, когда тварь слезет со спины и решит проверить, жив ли он, рыцарь задержал дыхание.

Ощутив смрадное дыхание возле своего лица, воин внезапно выбросил вперед руку, заталкивая оборотню кусок цепи прямо в раззявленную пасть. Монстр попытался отшатнуться, но рыцарь бросился вперед и навалился сверху, используя мощь Божьего благословения. Не обращая внимания на отвратительное шипение и утробный вой твари, продолжал жечь вертящуюся зубастую пасть серебром, все глубже, и глубже, и глубже погружая кулак с цепью в воняющую разложением глотку. На холке оборотня блеснули стеклянные бусины…

Светловолосая девушка лет тринадцати-четырнадцати, раскинувшаяся на дне распадка, смотрелась нелепо. Порванное платье, спутанные волосы, расцарапанные руки, судорожно сжимавшие землю, непонимающие глаза, разорванный рот и вывернутая нижняя челюсть… Казалось, что она умерла от чрезмерного удивления, пытаясь раскрыть рот шире, чем позволяла природа.

Готфрид содрал с себя пришедшую в полную негодность кольчугу, скинул остатки поддоспешника, вновь опоясался мечом и поцеловал простое кипарисное распятие, покачивавшееся на крепкой бечевке.

«Если бы не Ты, меня бы здесь не было», – подумал рыцарь и опустил веки девушке-оборотню.

* * *

Волк взял очень высоко. Тянул долго, с хрипотцой и раскатистыми переливами, но на одной ноте. Выдохся и стал затихать, но тут же подхватили другие. Тембром пониже, но с теми же переливами.

«Как на мессе», – подумал рыцарь и тотчас услышал, как зашелестели листья. Будто ветер подул, хотя никакого ветра не было.

С чавканьем и скрежетом деревья и кусты вынимали из земли змеившиеся корни, которые, зажив самостоятельной жизнью, ползли куда-то в сторону, стелясь, будто женские волосы по воде. Ветви ходили ходуном и надсадно скрипели. Сверху падали сухие сучья, один с глухим звяканьем отскочил от шлема. От заполошного птичьего крика заложило уши.

Готфрид знал, что у оборотней особые отношения с лесом, но такое видел впервые. Деревья вперевалку уходили прочь от того места, где продолжали многоголосо завывать несколько волчьих стай.

«Да сколько же их там?!»

Рыцарь побежал вперед, попробовал проскочить вперед между стволами, но тут же споткнулся и едва не угодил под узловатый пень, прыгавший, как гигантская лягушка. Встал на ноги, повернулся боком, чтобы впритирку протиснуться между стволами. Чудом уцелел, ободрав живот, увернулся от рухнувшего вниз полена, внезапно забывшего, что оно идет вперед, присел, пропуская над головой какую-то тень, выпрямился и тут же получил хлесткий удар крепкой еловой веткой. Хорошо, что в грудь, а не в лицо, иначе без глаз бы остался.

Лес в прямом смысле ходил ходуном, и рыцарю требовалось применить все свое боевое умение, чтобы уцелеть. Шаг вперед, два назад, прыжок, поворот… Он еще пару раз метнулся из стороны в сторону, как заяц, и вдруг понял, что уже стоит на опушке.

Перед взором инквизитора предстала огромная и довольно ровная поляна, на которой стояли, сидели и лежали около сотни косматых чудовищ. Кто на двух, кто на четырех лапах, одни в виде волков, другие в боевом облике, но в человеческом обличье не было никого.

Они были разделены на два неровных строя. Те, что стояли слева, были всклокоченными, темно-коричневыми. Именно они выли, задрав к небу морды.

Когда они окончили свой переливчатый вой, их вожак, сутулый, с длинными передними лапами и большим ярко-красным пятном на загривке, полоснул себя когтями по груди и сделал широкий стряхивающий жест. В тот же миг на его шкуре заплясало адское пламя, быстро покрывшее все тело. Но боли оборотень явно не чувствовал. Чудовищный костер сделал пару шагов на задних лапах, опаляя траву и цветы, и его собратья одобрительно завыли.

Те оборотни, что стояли справа, были такими же серо-серебристыми, как те щенки у реки. Их было несколько больше, чем темно-коричневых, и в их лапах было оружие – мечи, копья, секиры, у некоторых щиты.

«Плохо дело!»

Предводитель серебристых ударил копьем по воздуху, коротко и мощно взревел, и внезапно поднявшийся ветер сверхъестественно быстро разметал все облака на небе. Поляну теперь озаряло не только жуткое пламя темного вожака, но и ровный серебряный свет луны. Шкуры многих светлых тоже засветились серебром.

Их вожак метнул свое копье куда-то во вражеский строй и резко, без всякого предупреждения прыгнул на горящего оборотня. Остальные не стали дожидаться окончания поединка; две армии тьмы с лаем, визгом и ревом бросились друг на друга в беспощадной борьбе за охотничьи угодья, самок или просто кусок леса.

«На всю летнюю сходку меня действительно не хватит…»

Меч сам вылетел из ножен и лег в руку. В клинок были вкованы частицы гвоздя, которым был прибит к кресту Спаситель, в рукояти – мощи святого мученика Георгия. Лезвие покрывали святым миром и три ночи выдерживали над мощами святого Бонифация. Другого такого меча во всей вселенной не было.

Реликвия была настолько мощной, что никакой силой ее нельзя было извлечь из ножен – меч сам решал, когда следует помогать рыцарю. Можно было подождать, когда слуги дьявола истребят друг друга сами, но медлить и прятаться было не в обычаях Бедных рыцарей. Сейчас надо было просто идти к Ней. Твердо и уверенно, как всю жизнь до этого часа.

Готфрид повернулся к темнеющей шеренге застывших деревьев и воздел клинок над головой.

– Встаньте, давшие клятву, и препояшьте чресла ваши истиною!

Едва не сорвавшийся от громкого крика голос, отраженный от деревьев, откликнулся эхом, которое не смогли заглушить ни лязг металла, ни душераздирающие вопли чудовищ, вгрызавшихся друг другу в глотки.

– Облекитесь в броню праведности, – мощно прогудел из-под глухого шлема неизвестный рыцарь в хауберке. Настоящий великан! Кольчуга на груди едва не рвется.

– Обуйте ноги в готовность благовествовать мир, – хрипло произнес граф Эбергарт фон Зеевальд, двадцать лет назад павший от рук пруссов.

– Возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого, – хором продекламировали трое рыцарей с тамплиерскими крестами, перекидывая треугольные щиты со спины на руку.

– И шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие, – возгласил плечистый стрелок, накладывая стрелу на тетиву.

– Приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять! – нараспев произнесли две дюжины голосов.

Перед Готфридом стояли воины в белоснежных одеждах. Их кольчуги и шлемы блестели, щиты искрились золотом, а клинки сияли ярче солнца. Клятва Бедных рыцарей была крепче объятий смерти, тверже могильного камня, прочнее вражеской стали. Две дюжины братьев снова вышли на бой, потому что смерть для рыцаря – не повод не идти в атаку. Каждый из них клялся в том, что сможет выйти на поле Армагеддона для последней битвы. И каждый знал, что любая битва со злом – последняя, а поле Армагеддона – шире всей земли.

Пятерка лучников встала на фланге, готовясь по команде выпустить стрелы. Могучий рыцарь поднял свой щит и встал в один строй с тамплиерами. Эбергарт обнажил меч и чуть заметно подмигнул Готфриду. Все ждали только одного…

– С нами Бог!

Рыцарь снова вскинул клинок к небесам.

– С НАМИ БОГ! – грянуло Небесное Воинство так, что земля содрогнулась.

Готфрид обернулся к врагам, которые, привлеченные боевым кличем, уже разворачивались в его сторону. Как на крыльях, долетел до неровного строя оборотней и первым врубился в мельтешение серебристых и темно-коричневых шкур.

Полуголый, с перекошенным от праведного гнева лицом, Готфрид в одиночку метался среди врагов. Он хлестал чудовищ цепью так же, как Господь бичевал осквернителей иерусалимского храма. Он разил их мечом и повергал могучими ударами наземь, как архангел Михаил повергал восставшие на Бога легионы тьмы. А на поле боя спускались все новые и новые воины в белоснежных одеждах…