Текст книги "Идол липовый, слегка говорящий"

Едва Саша задремал, как его разбудили. Он почувствовал, как его осторожно трясут за плечо.

Открыв глаза, Саша увидел над собой склоненное лицо Ачика. Азербайджанский коммерсант был насуплен, деловит и озабочен.

– Слюшай, брат, ти Ирка будешь? – спросил он.

Вот тоже сексуальный террорист с национальным уклоном! Видимо, придется вмешаться. А то ведь прибьет красавица горного орла. Как муху прихлопнет, надает по самому менталитету… Предупредить или нет? Пожалуй, не стоит, решил Саша, настоящие орлы должны дробить камни собственным клювом.

– А что, уже дает? – лениво поинтересовался он.

– Пока не спрашиваль, – деловито сообщил кавказец.

– Ну, так ты спроси сначала… Потом кликнешь.

– Э, спрошу, брат Саша! Так спрошу!

Ачик Робертович быстро, как таракан, пополз в сторону. Саша понял, что уснуть ему пока не удастся. Ждал. Несколько минут было тихо, потом в тишине, внезапно и громко, прозвучал хлесткий, сухой удар. Затем – пронзительный, режущий уши визг, какой издает среди ночи кот, если ему неожиданно наступили на лапу.

Громко получилось! Показалось, что от стволов деревьев отразилось подобие эха. Саша приподнял голову. Как он и предполагал, источником звука оказался Ачик Робертович. Кавказец сидел на корточках, держался руками за лицо и вздрагивал узкими плечами. Постепенно затих.

– Э, женчина, я тебе лубить хотель! А ти мине убиль сразу! – сказал он с искренней, недоуменной обидой.

– И еще раз убью! – пообещала Ирка.

– Слюшай, чего хочешь, да?!

– Еще раз сунешься своими ручонками, точно убью! – насмешливо повторила Ирка. – Ты меня еще не знаешь, Ачик Робертович. И не советую!

– Кому надо, да?! – скандалил кавказец. – Кому тебя надо?!

– Кончайте там! – подал суровый голос Петр со своей лежанки.

– Э, брат, что кончай? Зачем кончай? Никто не начиналь, да!

– Слышь, джигит?! Кончай гарцевать, не на рынке. Сунешься к бабе, я тебя сам убью! Сиди вон, охраняй костер от медведей…

– Э, кто к ней совается? Мне такой баба и за деньга не надо… – гордо ответил Ачик Робертович. – У меня деньга есть, ты не думай!

– Засунь их себе! А то я засуну… Ну, ты меня понял?

Саша прикрыл глаза. Деревья, ветки, стволы, хруст хвороста под ногами, пружинная упругость моховых кочек…

* * *

– Хочешь, я расскажу тебе одну притчу? – спросил как-то Иннокентий.

– А почему притчу? – спросил Саша.

– Так положено. Не матерый же анекдот рассказывать на пороге святилища!

Святилищем это было трудно назвать, скорее, входом в пещеру. Еще точнее – лазом в пещеру, протискиваться туда приходилось на четвереньках. Но, в общем и целом, хранитель был прав. Перед пещерой, где обитал таинственный идол, на анекдотические скабрезности не тянуло.

– Ладно, во-первых, ты все равно расскажешь. А во-вторых, хочу, – ответил Саша.

– Хороший ответ, – одобрил Иннокентий. – Сразу расставляет приоритеты по полочкам. Ну, так вот… Однажды, рядом с одной восточной деревней жил мастер дзена. Крестьяне его уважали, ходили к нему советоваться о делах, носили еду и все такое. А потом дочь одного из крестьян родила ребенка.

– Мальчика или девочку? – уточнил Саша.

– Скорее всего одно из двух, – невозмутимо парировал Иннокентий. – Так вот… Родители роженицы, естественно, начали допытываться, как она посмела рожать без мужа и кто отец. Дочь сказала, что ребенка она родила от мастера дзена. Тогда отец семейства взял ребенка и пошел к мастеру. «Это твой ребенок, ты и расти его. А нам в семье такого позора не нужно», – сказал он. – «Хорошо», – согласился мастер и взял ребенка.

Прошел год. Крестьяне больше не уважали мастера, еду ему не носили, но он как-то выкручивался. Азия, климат теплый, сам понимаешь… Мастер и ребенка растил, и молоко для него доставал, и кашу варил – все, как положено. За год дочь раскаялась и рассказала родителям, что на самом деле она родила ребенка от соседского парня.

Тогда крестьянин опять пошел к мастеру и сказал: «Учитель, прости нас, мы ошиблись. Это вовсе не твой ребенок. Отдай нам его опять». – «Хорошо», – согласился мастер и отдал ребенка. Вот такая история…

– Ну, и что из этого следует? – спросил Саша.

– А ты как думаешь?

– Что мастер дзена был настоящим мастером, так следует понимать?

– С чего ты решил, что это притча о мастере дзена?

– А о чем же?

– Например, о счастливом детстве, – невозмутимо сказал хранитель…

* * *

К тому времени Саша уже обратил внимание, что в их неспешных беседах (Иннокентий все делал неспешно, словно считал торопливость чем-то вроде неприличной привычки) гораздо больше вопросов, чем их обычно бывает в среднестатистических диалогах двух современных людей. Например, столичного корреспондента по мистике и хранителя краевого идола.

По сути, хранитель прав, размышлял потом Саша. Перефразируя все того же хранителя, в современных урбанистических диалогах настоящие вопросы задают редко. Все больше конкретизируют факты, а это уже из области уточнений. Современная европейская цивилизация, вещал Иннокентий, вообще отличается слишком уж обширным набором стереотипов, готовых решений на все случаи жизни, включая отклонения от правил и методы пресечения таковых. А те, кто готовит эти решения для тиражирования, если вдуматься, и держат в своих руках рычаги власти. Это, если говорить вашим, древесно-стружечным языком газетчиков, ехидничал он.

Иннокентий – говорун. Ему почесать языком – хлебом его не корми и воды не давай… Да и как ему не быть таким, при его замкнутом образе жизни и веселом, общительном характере… Но дело даже не в этом. А в следующем. Для начала, в том, что на Сашины вопросы он отвечать даже не думал. Как-то само собой получалось, что Сашины вопросы ответов не требовали, они их подразумевали. Значит, зачем отвечать? В сущности, это было даже обидно. Получалось, будто он, профессионал пера, мастер художественного слова оптом, в розницу и в разлив, как выражался Бломберг, не мог сформулировать стоящего вопроса, кроме расхожих «что, где, когда». Вдвойне обидно, потому что Иннокентий, похоже, мог ответить на многое.

Да, именно таким оказался этот загадочный Иннокентий, хранитель идола и по профессии – хороший человек…

В принципе таким был весь этот Ващерский край, где многое оказывалось не тем, чем выглядело. Где все события вдруг становились с ног на голову, страшное превращалось в смешное, веселое оборачивалось всякими ужасами, а простое и понятное вдруг смешивалось в рыхлую кашу необъяснимого. Сначала им, пассажирам упавшего вертолета, показалось, что окружающая действительность играет с ними в какую-то странную игру, где правила неизвестны, а ходы – наглухо засекречены. Это было пугающее ощущение, ирреальность происходящего порождала на удивление неуютные ассоциации, словно пробираешься по тонкому льду, зная, что весеннее солнце уже прогревает и подтапливает его.

И только спустя время Саше стало приходить в голову, что действительность Ващеры как раз ни во что не играла. Просто существовала сама по себе. Играть с ней взялись они, начали играть и тут же стали заигрываться. Придумывали себе правила по ходу дела, вместо того чтобы сесть и попытаться понять, что именно происходит. Или хотя бы принять как данность. Впрочем, это было потом…

* * *

Да, второе утро в Ващере…

Хуже первого. Много хуже. Сама ночевка на голой земле с подстилкой из лапника, на которую наброшен прорезиненный коврик, оказалась не таким уж и страшным делом. Просто холодным и мокрым. Если привыкнуть, а главное, плюнуть на себя и растереть в пыль, можно и так ночевать, периодически подогревая бока у огня костра. В остальном состояние организма, что называется, оставляло желать много лучшего. Причем тщетно.

Болело все. Это Саша сразу почувствовал, когда открыл глаза. Тело затекло, задубело и, плюс к этому, тупо болит. Словно черти не только всю ночь молотили на нем горох и прочие зернобобовые, но и ухайдакали до степени списания за профнепригодностью. Черти виноваты, только черти. Для начала они его сюда принесли…Черти, в общем и в частности, бритоголовый медийный бес господин Гаврилов…

Саша попытался встать и окончательно почувствовал себя железным дровосеком, пробудившимся после долгой спячки на дне реки. Сравнение цветистое, кто бы спорил, но как иначе? Если сначала поднимаешь одну ногу, укрепляешь ее на земле без особой надежды на жесткость конструкции, потом подтягиваешь вторую, переваливаешься на бок, переползаешь на руки, используя лоб в качестве дополнительной опоры, и только после этого оказываешься на четвереньках. Отсюда, в полном согласии с законами эволюции, можно начать нелегкий и долгий путь к прямохождению. Заранее тоскуя душой и предчувствуя, насколько он нелегок и долог, этот эволюционный процесс.

Глядя, как он корячился, расчувствовался даже суровый Петр. Полез в свой необъятный рюкзак, достал металлическую фляжку со спиртом. Выдал ему на бодрость духа налитый до краев колпачок. Неразведенный спирт вместо завтрака оглушил желудок ядовитым огнем, но свое дело сделал. Саша наконец смог распрямиться без душевных стонов и скрипа костей.

Неистовому с вечера Робертовичу, чтобы встать, потребовалось целых два колпачка с обещанием добить на месте во избежание дальнейших мучений и демонстрацией переломленного ружья с патронами в обоих стволах. Ирка, на удивление, встала без спирта и вообще выглядела свежей и бодрой, почти как геологи.

Женщины все-таки живучие существа. На удивление, живучие. Потому что примитивные, конечно, немедленно подвел теорию Саша. Любая примитивная структура обладает повышенной способностью к выживанию – закон биологии. А как иначе? Очевидцы свидетельствуют, что сделали женщину Еву из ребра Адама, можно сказать, из отходов производства. Результат понятный, женщина – тоже человек, как курица – тоже птица. Народ зря не скажет, его не проведешь на мякине с сеном… Обо всем этом Саша рассказал вслух, не стал таить от общественности логические цепочки и выводы и заработал усмешки геологов, одобрительное цоканье Ачика и обещание Ирки дать в лоб много раз подряд. Все-таки жалко, что она лесбиянка…

Теряем кадры, мужики, лучшие кадры теряем, меняем на кислое пиво и безнадежный, как история болезни, футбол… Это Саша не стал высказывать вслух, просто подумал.

После легкого завтрака из шоколадок и холодной воды из фляжки, с противным металлическим привкусом, двинулись в путь. Сначала – со стонами и со скрипами, постепенно разошлись. Шагали такой же цепочкой, геологи – впереди и сзади, основной состав – в центре, в затылок друг другу. Идти оказалось неожиданно легче, чем вчера. А может, втянулся?

Лес, лес и лес… Господи, как он уже надоел-то!

И всего за два дня, что характерно! Нет, все-таки прелести самоходного туризма, равно как и остервенелого пешего первопроходства, сильно преувеличены.

В первую очередь, благодаря художественно-приключенческой литературе, которая все и всегда преувеличивает. Точнее, с небрежной бесцеремонностью выделяет особо выпуклые детали в ущерб, так сказать, и во избежание… Чего? Всего остального, конечно… Чего остального? Всей окружающей действительности, например. Которая, по сути своей, скучна, занудлива и непривлекательна…

Так, не слишком связанно, но напряженно размышлял Саша, шагая вслед за курчавым затылком Ачика Робертовича. Тот, в свою очередь, шагал вслед за Иркой, но смотрел явно не в затылок, а ниже на целую спину. Грустно цокал языком и пыхтел. Переживал свою вечернюю неудачу, но явно не терял надежды, как и подобает орлу и джигиту, что летает выше вершин, а снижаясь – отчаянно галопирует.

Когда Петр, шагавший впереди, поднял руку, – знак остановиться, – заметила одна Ирка. С разгона Саша воткнулся в спину азербайджанца. Тот нырнул вперед и боднул Ирку в зад. От неожиданного толчка она упала на колени и тут же, продолжая движение, опустилась на руки. Ачик по инерции навалился на нее сверху. Поза получилась настолько пикантной и недвусмысленной, что Павел, обгоняя их, приостановился и покачал головой.

– Ну, вы даете… Тоже, нашли время… – сказал он с мягкой, отеческой укоризной. – Я понимаю, дело молодое, горячее, терпения уже нет совсем… Но ведь не звери же все-таки, чтоб так, на ходу… Хоть бы до темноты подождали, что ли…

От смеха Саша присел на корточки. Ирка от всего этого окончательно рассвирепела, громко гаркнула, тренированно извернулась и взбрыкнула задом, как призовая кобылица. Ачик Робертович лягушкой-путешественницей воспарил над ней и рухнул, плашмя впечатавшись в мох.

– Слюшай, чего хочешь, да?! – раздался его возмущенный вопль.

Оставив их выяснять между собой – чего ты, а чего ты, а чего хочешь, слюшай, да, Саша догнал геологов.

Петр и Павел, стоя плечом к плечу, молча смотрели вперед.

Впереди деревья кончались. За опушкой леса начинался голый каменистый склон, плавно уходящий к вершине холма, на которой зубчатой стеной темнели гранитные валуны, грозные и замшелые, как развалины старой, забытой на века крепости. Впрочем, бросалось в глаза даже не это. Сам склон перед валунами показался Саше неестественно неровным, словно перепаханным гигантской мотыгой, что одинаково равнодушно дробит и землю, и камни. Только несколько мгновений спустя Саша сообразил, что уже видел такие поля. В военных командировках конечно же! Там, где после артиллеристских обстрелов оставались такие вот взъерошенные пейзажи. А потом он увидел надпись. Деревянный столбик с прибитым к нему листом фанеры, уже потемневшим от времени, был вкопан в землю сразу же за деревьями. «Внимание! Запретная зона!» – прочитал Саша крупные, четкие буквы, густо намалеванные красной краской. Ниже, чуть более блекло и гораздо более коряво было приписано: «Ходи справа ( 500 м ), ходи слева ( 300 м ). Благослови тебя Господи!»

И как это понимать? Места здесь тихие, на минные поля лучше не залезать, а так – тихие… Постреливают, бывает, пушки все больше старые, калибра 76 миллиметров, но тоже приятного мало, когда на прямой наводке, вспомнил Саша слова загадочного аборигена Савича. Постреливают, значит… Хорошо постреливают, похоже, от всей широты души! И благослови нас Господи, как советует фанерный щит… Хорошее в общем-то предложение… Жалко, не слишком многое объясняет…

– Ну, чего стоим, кого ждем? – спросила Ирка из-за спины.

– Слюшай, дома дела ждет, зачем стоим? Идти надо, да! – сказал Ачик Робертович почти в один голос с ней.

Саша вздрогнул. Он не заметил, как они подошли. Петр и Павел не обратили на них внимания. Павел молча тронул коллегу-геолога за плечо и кивком головы указал наверх. Оба значительно переглянулись. Саша тоже глянул на верхушки деревьев. Сначала ничего особенного не заметил. Потом, присмотревшись, увидел, что верхние ветки растущих на самой опушке деревьев словно бы изъедены роем хищных жуков. Точнее, если присмотреться, как будто посечены. Осколки?

– Слюшай, кончай, зачем стояль? – продолжал гудеть сзади азербайджанец.

Павел наконец оглянулся.

– Дальше – опасно, – коротко бросил он.

Потом, вспоминая, Саше казалось, что лицо геолога поразило его в тот момент.

Другое было лицо, непривычное. Без обычной хитроватой ухмылки – это точно. Но и в остальном другое. Подобранное, жесткое, словно похудевшее разом, какое-то военное лицо, с напряженными, внимательными глазами, на котором добродушная борода казалась теперь неуместной…

– Э, брат, опасно, не опасно, зачем говоришь?

«Интересно, а он читать-то по-русски умеет?» – подумал Саша. Кто их знает, чему их там учат, в бывших братских, а ныне плюющих друг другу в спину республиках?

– Написано же – опасная зона! – сказал Петр. – Еще есть вопросы?

– Э, опасно, не опасно, зачем пугаешь? Мине не надо пугать! Я сам кого хочешь пугать! – гнул свою линию Ачик Робертович. – Ты мужик – идешь, я мужик – иду! Кто не мужик, тот – не ходи!

Он искоса, но явно победно глянул на Ирку. Та демонстративно отвернулась. Эта нарочитая демонстрация, похоже, окончательно разгорячила Ачика. Бормоча что-то неразборчивое на своем языке, он решительно выдвинулся из-под деревьев и упрямо зашагал вверх по склону, спиной выказывая презрение к тем, кто не мужик.

Понятно, ружье показывать – каждый может, говорила его гордо выпрямленная спина. Туда ходи, сюда ходи, этого не бери, баба не трогай – приказывать всякий может! А кто мужик – все равно видно, все равно не скроешь!

Далеко уйти ему не удалось. Через минуту Саше показалось, что мир вокруг вдруг треснул пополам с тем самым грохотом, какой и бывает, когда мир рвут на части. Небо у горизонта разорвалось яркими, как молнии, и такими же быстрыми вспышками. Он еще не успел толком сообразить, что случилось, как почувствовал, что летит носом в землю, сбитый неожиданным толчком в бок. Потом тяжелый грохот близких разрывов окончательно заложил уши. Сверху плеснула горячая воздушная волна с землей и острой каменной крошкой…

Все стихло.

Минуту спустя Саша приподнял голову. Вокруг снова было спокойно, только в ушах все еще противно звенело. Оказалось, их с Иркой вовремя свалили на землю геологи. Там, где только что гордо вышагивал Ачик Робертович, земля была свежевспаханной и клубились сизым дымом с десяток новых воронок. Остро и густо пахло взрывным перегаром. Петр и Павел уже поднялись, отряхивались и опять переглядывались.

И снова Саша не обратил внимание на их деловитую многозначительность. Заметил лишь краем глаза и тут же забыл об этом. Вспомнил только потом…

Не вставая, Петр извлек из недр рюкзака небольшой пятнистой военной окраски бинокль. Припал к нему и долго смотрел на вершину холма, где громоздились каменные завалы. Без слов передал бинокль Павлу. Тот тоже долго смотрел.

– Что там? – спросил Саша. Сам не понял, почему спросил шепотом.

Вместо ответа Павел протянул ему бинокль.

Сначала Саша ничего не увидел. Едва различимые издали камни приблизились, но оставались все такими же камнями. В бинокль были хорошо видны сколы, поросшие мхом, причудливые, извилистые трещины, весь случайный навал валунов, оставшийся со времен последнего ледника. Потом Саша заметил дзот. Амбразура была небольшой, узкой, как щель, но там, в темноте, в подземном полумраке явно что-то было. Длинное, узкое и прямое. Ствол орудия? Похоже, очень похоже… Саша нашарил биноклем второй дзот, и третий, и четвертый… Сколько же их там? Притаились под прикрытием камней, выжидают…

Немедленно захотелось отползти поглубже в лес. Очень неуютное чувство – разглядывать в бинокль эти замаскированные амбразуры. Кажется, они смотрят на тебя в ответ и даже подмигивают…

Глава 4

Да, точно! Ачик Робертович Гелиев, торговый человек из Азербайджана, не нефтяной король, конечно, скорее, мелкий мандариновый барин, стал первой жертвой совсем еще непонятной Ващеры…

Впоследствии Саше казалось, что истерика случилась с Иркой почти мгновенно. Только стихли разрывы снарядов – и сразу истерика. Но скорее всего, прошло какое-то время, прежде чем она начала кататься по земле, колотить руками, сучить ногами, как маленький, капризный ребенок, вымогающий новую игрушку. Кричала, что Ачика надо похоронить. Обязательно надо похоронить, непременно надо, достать из-под обстрела и похоронить! Мужики вы или не мужики?! Люди или не люди, в конце концов?!

Да, точно, прошло время…

Сначала она пристала к ним с этими похоронами. «Нужно найти, нужно достать, нужно похоронить… нужно, нужно…»

Саша просто не понял, что она на грани истерики. Пытался логично возражать ей, что хоронить там, в сущности, нечего. Прямой залп из десятка снарядов – что там осталось для похорон? Сдул с ладони, вот и все похороны…

Профессиональный цинизм бывшего военного корреспондента, как ни крути. Пожалуй, не нужно было так резко.

Она тоже отвечала ему как нормальная. Почти как нормальная. Разве что голос вдруг зазвенел подозрительно. Так в ушах и без того стоял звон… А потом она внезапно кинулась на геологов с кулаками.

Петр и Павел, ребята бывалые, сообразили быстро. Навалились на нее вдвоем, прижали к земле, держали с видимыми усилиями. Саша бестолково суетился вокруг, призывая всех к гуманности и спокойствию, хватался то за Ирку, то за геологов, пока она не врезала ему в лоб кроссовкой.

Больно! И обидно, конечно, он – о гуманизме и миролюбии, а ему – прямо в лоб, так что искры из глаз. Тут он рассвирепел, навалился на подмогу геологам, втроем – удержали красавицу. Петр через силу влил ей в рот какую-то едкую дрянь из пластикового пузырька. Ирка еще побрыкалась немного, затихла и расслабилась. Часто и мелко всхлипывала. Вот тебе и лесбиянка с уклоном в единоборства! Натура-то все равно женская, думал Саша, тяжело отдуваясь. На лбу уже набухала вполне приличная шишка.

Безобразная, в общем, получилась сцена. Не джентльменская, увидел бы кто со стороны. Трое здоровых лбов крутят и жмут хрупкую девушку, словно сок из нее выдавливают…

А та, стерва поганая, еще и кусается!

Дальше, в обход артиллерии, они двинулись не скоро.

* * *

– Ну, журналист, бывай здоров! – сказал Павел. – И тебе, барышня, не хворать…

Он протянул Саше руку. Тот машинально пожал его ладонь, твердую и широкую, как лопата. Он все еще ничего не понимал. Ирка тоже, судя по выражению лица.

– Так куда же вы теперь? – спросила она в очередной раз.

– Мы – туда, – Петр широко махнул рукой. –

А вам с Саньком в другую сторону. Заимка Демьяна здесь где-то недалеко, я карту этих мест хорошо помню…

Какая карта, откуда она? И каким образом он ее помнит?

– Компас мы вам оставляем, так что не заблудитесь. Ружья охотничьи, патронташи тоже оставляем, нам они больше не нужны, а вам пригодятся, – обстоятельно, по-хозяйски продолжал Петр. – Жратву я поделил пополам, так что с голоду тоже не помрете…

– Стрелять-то умеешь, журналист? – спросил Павел, перебив его.

– Приходилось, – ответил он.

– Я тоже умею! – немедленно встряла Ирка.

– Вот тебе бы лучше не надо, – насмешливо сказал Павел. – Хотя ружей оставляем два, так что не подеретесь. Постреляете на пару… Рекомендую не сразу друг в друга палить, а сперва прицелиться.

– Добрый ты, – пробурчал Саша.

– Ты извини, браток, больше ничего для вас сделать не можем, – невозмутимо продолжал Петр. – Хотелось бы, но права не имеем. Хорошие вы ребята, но есть такое железное слово – приказ. Ты, Санек, как мужик, должен понимать. Об остальном сами догадайтесь… Я и так вам сказал больше, чем можно…

Интересно, чего же он такое сказал?

Ирка тоже внимательно слушала, растерянно смотрела на них и вопросительно оглядывалась на Сашу.

Красивые у нее были глаза, надо отметить. Яркие, большие, блестящие, как переспелые вишни на солнце, опушенные острыми, как стрелы, загнутыми ресницами. Ты что-нибудь понимаешь, спрашивали эти красивые глаза. Я – нет! И я – нет! А что вообще происходит?

Впрочем, что происходит, Саша постепенно начинал понимать. По крайней мере догадываться. Его право…

Далеко обойдя по лесу «зону обстрела», Петр объявил неожиданный привал. Пока Саша с Иркой перекуривали на поваленном дереве, геологи вдруг, словно по команде, взялись потрошить собственные рюкзаки, выворачивая самые потайные карманы. На белый свет стали появляться многочисленные футляры темного пластика, откуда, в свою очередь, извлекались разнообразные вороненые железяки грозно-военного вида. Все это изобилие ловко соединялось между собой, защелкивалось, прикручивалось, вставлялось и скоро обрело знакомые Саше по военным командировкам очертания двух снайперских винтовок Драгунова, пистолетов Стечкина и еще какого-то оружия, уже не знакомого, но явно дорогого и сокрушительного с виду. Ловкие, быстрые руки, спокойные, отрешенные лица, сосредоточенные складки на лбу. По карманам и кармашкам штормовок рассовываются обоймы, дымовые шашки, прочая военная мелочь. Спецназ готовится к десантированию…

Да, узнаваемая картина…

Саша уже видел таких людей, спокойных, отрешенных и сосредоточенных. Опасных и быстрых, как ядовитые змеи. Сильных другой, внутренней силой, которая видна в них даже в состоянии улыбчивого покоя, как экстрасенсам всегда видна пресловутая аура…

И как он сразу не догадался? Ведь бросалось в глаза! Мелочи, но можно было заметить, понимал теперь Саша.

Геологи? Черта лысого…

А кто они? ГРУ, ФСБ? Какие-нибудь РВУ или РЕЖУ?

Понятно, что спецы. Военные специалисты широкого профиля и узколетальной направленности. Лохматые бороды, дурацкие гривы – вот что ввело его в заблуждение с самого начала. Водка, кроссворд из «Экспресс-фактов», тектонические рассуждения… «Люблю вашу газету – на нее вздрочнуть хорошо».

А что удивительного? Тоже люди. Почему бы, действительно, двум бывалым воякам не выпить и не подрочить в перерывах между боями на невидимом фронте? Гораздо логичнее им выпить и подрочить, чем, скажем, штудировать переписку Жукова с Рокоссовским… А нелепые бороды и лихие гривы отрастить недолго, не велика хитрость…

Так!

И что получается? Много чего получается, много, но ничего хорошего…

Выходит, авария вертолета – это тоже не случайность? Если Петр и Павел, апостолы из соответствующих органов, хотели, рассчитывали попасть в эту загадочную Ващеру по своим разведнадобностям, значит, знали, что вертолет не долетит до цели и приземлится здесь? А откуда они могли знать? Грозовые явления пока что к ведомству обороны или безопасности не относятся, это по другому департаменту, более высокому…

А другие, кто остался у озера, они кто? Тоже спецназовцы под личинами? И куда же все-таки его занесло, в какую историю вляпался?

Вопросы, вопросы… Слишком много вопросов даже для заезжего журналиста. Отвечать на которые, честно говоря, не хочется. Как маленькому ребенку, углядевшему, что в темноте ворочается нечто большое, совсем не хочется выяснять, что это такое. Хочется закрыть глаза и позвать маму. Конечно!

Это только в кино интересно – лихой представитель прессы попадает, выявляет и разоблачает все подряд. Под рукоплескания выносит на суд общественности. На самом деле любой мало-мальски соображающий журналист старается держаться подальше от настоящих секретов, как муха всегда отлетает подальше от хлопков мухобойки. Потому что даже за участковым ментом стоит его отделение милиции, а за журналистом – всего лишь пресловутое общественное мнение. Другими словами, пшик на постном масле… Те, кто думали по-другому, кончали обычно плохо и быстро. Этому Саша знал много примеров, слишком много. Ладно – убьют, а ведь могут и просто покалечить мимоходом. И будешь потом сидеть дома по инвалидности второй, тихой и не критической группы, спиваться с отчаяния и рассказывать случайным собутыльникам о боях-пожарищах. Потихоньку пропивать остатки исподнего, не нужный ни своему изданию, ни остальной массовой аудитории. Вот таких примеров Саша навскидку мог назвать сразу несколько…

А он, Саша, вообще не по этому ведомству, между прочим! Ему подайте снежного человека или зеленого, как огурец, инопланетянина! Вот тут он спец, вот их он бы разоблачил с удовольствием! А государственные тайны – это не по его профилю, сто лет бы их не знать и еще сто раз по столько!

Наверное, это тоже была истерика своего рода. Тихая, внутренняя истерика без внешнего проявления эмоций. Неслышный вой рассудительного человека, осознавшего наконец, что он не просто попал, а откровенным образом вляпался, вспоминал потом Саша.

Лжегеологи ушли быстро, не оглядываясь, растворились между деревьями без треска и шороха. Понятно – кому уметь ходить по лесу, как не им? То-то они неслись, как ужаленные в зад лоси. Сзади, спереди, сектора обстрелов, фланги под прикрытием, злился Саша задним числом. Шашки к бою, штыки под пузо! Ачика-мандаринщика загоняли так, что тот аж хрипел, его-то за что?.. Знали ведь, апостолы на крови, наверняка знали, куда идут!

Ему с Иркой оставалось только смотреть им вслед. А что делать?

* * *

– Ну и что все это значит? Может, ты мне наконец объяснишь? – спросила Ирка.

Сначала она взялась было разбирать оставленное геологами-разведчиками имущество, хлопоча как перед собственной тумбочкой. Потом плюнула, села прямо на хвою и закурила, крепко, по-мужски, затягиваясь.

– Вот летели, – начал Саша издалека, – вот прилетели, вот сели…

– Слушай, Кукоров, я тебя убью когда-нибудь!

– Прямо сейчас?

– Нет, потом, – смилостивилась она.

Теперь они остались вдвоем. Петр и Павел ушли. Ачика Робертовича скоропостижно разнесло в клочья. Отряд редеет прямо на глазах, думал Саша. Собственно, уже и не отряд, просто мужчина и женщина, затерянные в чужом, незнакомом и, похоже, опасном лесу. Как в страшной сказке. Налево пойдешь – себя потеряешь, направо – все равно ничего хорошего, а прямо – так лучше бы вообще не родиться… Выбор для добра молодца…

Наверное, по-настоящему нужно сейчас сожалеть о непутевой кончине мандаринового азербайджанца. Был и погиб… Человек все-таки… Тварь по образу и подобию божьему, как любит говорить Бломберг. Но, если честно, сожаления не было. На чужую смерть он насмотрелся в свое время… И даже не в этом дело, не только в этом, оправдывался он перед собой за бесчувствие. Просто Ачик оказался первым. А кто второй? Кто следующий в списке потерь в живой силе, если не сказать – технике? Такие мысли определенно не дают распустить сопли, он это помнил еще по первым военным командировкам.

Да пропади все пропадом! Это абсолютно неконкретное рассуждение неожиданно успокоило и даже развеселило. Двум смертям не бывать, хватает обычно одной, причем сразу и навсегда… И все прочее на мотив «взвейтесь, соколы, орлами»…

– Иди сюда! – неожиданно позвала Ирка, перебив его мысли.

– Чего? – не понял Саша.

– Чевочка с хвостиком. Сюда иди. И садись рядом.

– Это зачем? – подозрительно спросил Саша.

Он все еще не понимал.

Потом понял. Осознал. Трудно не понять, когда на тебя смотрят такими глазами. Не просто красивыми, но и откровенно ждущими. Как кошка на сметану? Нет, сметана – это все-таки нечто аморфное, расплывчатое, прохладное и успокаивающее. А в данном конкретном случае представляешь себя скорее мышью. Из тех, что в зверином публичном доме по двадцати копеек за пучок по прейскуранту. С точки зрения мышей – цена недопустима занижена…

– А как начет лесбийской любви? Не забыла про ориентацию? – напомнил Саша на всякий случай.

Вдруг он ошибся и принял желаемое за действительное? Неудобно получится.

Неловко, хотя и понятно…

– Иди сюда и не мели чушь! – категорично сказала Ирка.

Удобно, значит. Поздравляем вас, господин Кукоров, сейчас вас будут насиловать, промелькнуло в голове. Можно расслабиться и получить удовольствие.

А можно не расслабляться и получить по башке…

Конечно, на войне – как на войне, она, родимая, все спишет и всех оприходует. Так ее надо понимать?

Саша давно уже не испытывал никакого трепета в отношениях полов, не тот возраст и не та профессия. Плавали – знаем, пожили – увидели – насмотрелись… Просто он растерялся немного. Что же это выходит, сначала про розовое знамя однополой любви, а теперь, господин мужик, пожалуйте к ответу? А где верность традициям?! Где надменная девичья гордость лесбиянки-коблухи?! Разврат выходит, полный разврат, господа и, одновременно, дамы!