Текст книги "Высший пилотаж киллера"

Николай Басов
Высший пилотаж киллера

Глава 1

– Значит, так, – произнес Шеф. – Будешь жить у нее, если все пойдет так, как я думаю. Работаешь в образе.

Это плохо. В образе – значит, я представляюсь каждому встречному-поперечному как уголовник, отсидевший срок, с кличкой Терминатор. Я действительно сидел – как водится, подставили. И мне в самом деле дали такую кличку, когда я, попав в засаду, прихватив металлический уголок длиной в метр, вынужден был выбежать на узкий швеллер на высоте восьмого этажа капитального заводского здания, который мы строили, и пригласил жеребчиков для базара туда. Двоих я сбросил, одному дал уползти.

Потом было еще несколько разборок, еще пару раз я думал, что все, отпрыгался, но вот как-то проносило. Дай бог, чтобы подольше. В последнее время я часто по утрам просыпаюсь с мыслью, что и не жил вовсе. Если бы еще Галю сюда вытащить или вовсе уйти из отдела… Нет, тогда я бы точно, очень скоро кончился. Такая вот натура, если бы я сейчас попробовал жить как нормальный гражданин, меня бы, наверное, быстро раскусили и за старые дела или за новые порешили. А удрать за границу, как Галя смогла, мне, кажется, не по силам.

Да и не отпустит Основной. Когда он на мою свадьбу с Галей прилетел, когда меня завербовал, я и не думал, что наш отдел Внутренних Операций такая серьезная штука. А теперь иногда и самому бывает удивительно, как такое в голову приходит – удрать куда-то? Из нашего подразделения, которым командует Шлехгилбер, полковник ФСБ, один из самых заслуженных оперативников в стране, ходу на сторону нет. Скорее пулей попотчуют – такое тоже бывает.

Кстати, наш отдельский психолог сказал, что после той разборки, когда я дрался на швеллере на высоте сорока с чем-то метров над бетонной площадкой, у меня возник какой-то синдром, вроде недооценки опасности. В общем, мне эти слова не очень нравятся, но Шеф как-то поддержал меня, когда мне было очень уж погано, что у них в отделе половина с синдромами еще похуже моего ходят. В общем, утешил.

– Да ты не слушаешь, Илья. Я же тебе вводную даю.

– Борь-Борь, дай посидеть спокойно. Очень уж ты меня резко выдернул.

Мой Шеф, Борис Борисыч Розгедин, проводит все оперативные контакты, поскольку для всех других я должен быть в образе, как Терминатор. В его фамилии отчетливо слышится слово «розга», но лучшего Шефа я бы себе не нашел, даже если бы сам выбирал. Он вообще не ошибается. Наверное, потому, что помимо службы возится только с компьютерами и от них заразился непогрешимостью.

Тридцать девять лет, двое детей, но в разводе. Лицо обыкновенное, полное внутреннего света, как любит говорить про него Основной. И лопоух до необыкновения. Иногда, когда его следует замаскировать, ему эти уши подклеивают. Другим оттопыривают, потому что свидетели, если их нужно «сделать», очень хорошо эту деталь запоминают. А ему подклеивают. В остальном к его работе претензий нет.

Что вообще-то не исключает, что в один печальный день он не получит пулю с той стороны или от наших же. Сейчас вообще непонятно, кто наши.

Машина, которую мастерски гнал по Кольцу Шеф, тормознула у правого поворота неподалеку от «Форума» и пошла к центру. Улицы стали старыми, узкими, много контор. Переход с крыши на крышу прост, как в детском саду.

– Все, Илюха, провожу первичный инструктаж.

Делать нечего, наверное, действительно подъезжаем.

– Проводи. Я созрел.

– Как ни странно, на этот раз нашим… гм, заказчиком выступает частное лицо.

Он помолчал. Не любит правила, когда на инструктаже все вопросы – потом. А может, с мыслями собирается. Не компьютер же, в самом деле.

– Ветлинская, Аркадия Аверьяновна, 34 года, «новая русская», очень заметная фигура во внешнеторговых кругах. Два года назад ее единственную сестру Веронику, двадцати пяти лет, окончившую журфак, нашли на Борисовских прудах подо льдом. Опознание было очень трудным, она там долго плавала, чуть не месяц. Аркадия, особа горячая, сам увидишь, предприняла кое-какие ходы до расследования, поскольку менты даже му-му произнести не сумели. И на нее, когда она как-то звонила из будки автомата на Спартаковской, неподалеку от магазина «Рыболов-спортсмен», был совершен наезд на краденом «Москвиче». После этого у нее парализована нижняя часть, пришлось ей пересесть в коляску.

Я, должно быть, хмыкнул, потому что он чуть сбавил скорость, хотя мы и так едва ползли, и посмотрел на меня в зеркальце заднего вида.

– Ты чего?

– Ты упустил существительное – тело, корпус, обошелся только нижней частью. Типично фрейдовское умолчание.

Он нахмурился.

– Об этом расскажу потом, честно. А сейчас учти вот что. Она не сломалась. Она села, написала какую-то революционную работу о возможностях нашей торговли на фондовых биржах первых стран, а тут как раз подоспела проблема с инвестициями. Ее, конечно, оплели три банка сразу, и она все их довольно быстро наладила. Но когда поняла, что они ее слишком эксплуатируют, перевела ряд контактов на себя. Сейчас она купила маленький особняк с закрытым внутренним двором, сделала из него крепость почище средневекового замка, понатыкала туда компьютеров, тарелок спутниковой связи и торгует самостоятельно. Как мне в нашем информационном центре сообщили, ориентировочно ее состояние оценивается в восемь миллионов зеленых.

У меня у самого был миллион с чем-то, да еще у Галины, если она не разорила нас, тоже что-то набегало в этом ее Берлине, так что на меня впечатление эта сумма произвела не смертельное. Но я этот миллион практически украл, а Аркадия свои деньги заработала, вот это могло травмировать. Как напоминание о моей несостоятельности. Ведь каждый вор – несостоятелен. Только я это стал понимать гораздо позже, когда уже никуда от своих денег деваться не нужно было и когда я вдоволь насмотрелся на уголовную шушеру, прикидываясь Терминатором.

– Так, что еще мне нужно знать для знакомства с этой примечательной особой?

Шеф стал сворачивать в узкую, для карет еще сделанную арку. Она была перекрыта коваными воротами с дворницким узким окошком. Такие могли выдержать и не чрезмерный заряд динамита. Он посигналил.

– Она в самом деле – примечательная личность. Так считает даже Основной. – Он снова посигналил. – А должны нас ждать.

– Если теперь полагается задавать вопросы, то я хочу спросить – моя роль какова? Не утешителем же работать? Я женат, и венчанье наше было очень красивым.

Шеф странно взглянул на меня и произнес сакраментальное, что я и так подозревал, но просто хотелось подтвердить догадку:

– Утешителей у нее быть не может, она парализована так, что ее пилить электропилой можно – у нее зрачки не дрогнут. А твоя роль – найти тех, кто избавился от Веточки.

– Кого?

– Веточки – Вероники Ветлинской. И кто приложил Аркадию на Спартаковской. Ворота поползли вбок с таким неспешным достоинством, что я понял – они ходят в направляющих, которые выдержат еще больший заряд динамита. Шеф газанул, готовясь въехать.

– Значит, предполагается, это одни и те же люди. Тогда последний пока вопрос – почему я?

– На это я могу ответить так – почему бы и не ты?

На это у меня было очень много ответов, но я подумал, что нужно узнать что-то более существенное, чтобы выбрать из них наилучший. Хотя я, разумеется, знал, что и он не подействует. Потому что санкцию на эту операцию дал Шлехгилбер, а значит, за всем этим стояло что-то, ради чего стоило поработать.

Глава 2

Аркадия встретила нас в кресле у камина. Камин горел так весело, что я чуть не разулыбался помимо воли. Но зал был очень большой, с высокими потолками, и это каким-то образом напоминало, что нужно быть сдержанным, как в романах о светской жизни.

Еще мне было довольно интересно разглядывать мужичка, открывшего нам ворота. Его Шеф представил мне как Петра Анатольевича Воеводина – шофера и мужа единственной сейчас у Аркадии помощницы. Вид у Воеводина был довольно угрюмый и настороженный. Чем-то еще он напоминал Герасима из «Муму». Только, разумеется, умел разговаривать. Я понял это, когда он произнес:

– Машину поставь под навес.

Еще я понял, что он ко всем обращается на «ты». Меня это не покоробило, но вообще-то это выдает некую душевную глухоту, которую лучше встречать пореже, к сожалению, к ней очень легко привыкаешь. А может, все дело в том, что это мне напоминает лагерь.

Лет ему было за шестьдесят, но на вид едва перевалило за полста. Он прямо держал спину, чем выдавал гиревика или штангиста.

Аркадия продержала нас в центре зала пару минут, что показалось мне странным, пока я не разобрал, что она говорит по очень сложному телефону, который надевается на голову, как наушники. «Плохая привычка, – подумал я, – кто угодно может подкрасться, а ты и не заметишь».

Потом в комнату вошла женщина. Она была кряжистой, под стать Воеводину, так что не стоило труда угадать, кто она тут такая. К тому же она катила перед собой столик, на котором в немецком, кажется, серебряном кофейнике был приготовлен настоящий, а не гранулированный какой-нибудь кофе.

Воеводина подошла к хозяйке, положила ей руку на плечо. Хозяйка подняла голову, увидела нас, смущенно улыбнулась, что-то почти бесшумно прошелестела в свой микрофон и сняла свою экзотическую приспособу с головы. Повернула кресло на колесиках резким, привычным движением тренированных рук и сделала плавный жест, одновременно поправляя волосы, которые и так лежали идеально.

– Прошу извинить, у меня в последнее время бывает что-то вроде чрезмерной концентрации внимания при работе с диктофоном.

Значит, это был не телефон, а всего лишь новое приспособление для письма, что-то вроде усовершенствованного гусиного пера. Все-таки третье тысячелетие на подходе. Хотя перьями работали люди не глупее нас, и над этим тоже стоило задуматься.

Шеф улыбнулся, протянул руку, подошел и поцеловал Аркадию Ветлинскую, нашу странную клиентку в лоб. Они были знакомы давно и, пожалуй, теперь по всем статьям безуспешно.

– Снова пишешь что-то?

– Новую книгу. Получается не очень, но мне интересно.

– Это главное. – Шеф повернулся. – Позволь тебе представить – Илья Русов, наш Терминатор. Будет заниматься делом Веточки. Твоим наездом тоже. Аркадия выглядела гораздо моложе своих лет. Вероятно, дело было в том, что она следила за собой, за своей кожей, за своим видом. Лишь очень высокий лоб и очень пристальный взгляд выдавал в ней интеллектуалку и «селф-мейд» миллионершу. Пожалуй, она была красива, если бы не одна странность. У нее был тот тип несколько нервической красоты, который требует подвижного лица, а она выработала в себе такую неподвижность, надмирность и неколебимость, что даже волосы ее от диктофонных наушников не разлохмачивались.

– Мне кажется, вы мне что-то хотите сказать? – спросила она, дружелюбно протягивая руку.

Я взял ее руку и ощутил теплое, очень сильное рукопожатие. Это подкупало. И вся эта красивая, уверенная, спокойная женщина, создавшая собственный мир своим талантом и умом, тоже подкупала.

– Не обращай внимания, он на всех так смотрит. А может, он уже в роли.

– В какой?

– По нашей легенде ты наняла Терминатора для расправы с этими обормотами, и я тебя об этом инструктировал.

– Борь-Борь сказал мне, вы собираетесь жить у меня.

Я посмотрел на Шефа. Раньше об этом следовало говорить, а не в машине, если с этим и вопросов практически не возникло, но он, вероятно, хотел, чтобы решение все-таки осталось за хозяйкой. И как выяснилось, зря. Он понял значение моего взгляда.

– Да, только мы не захватили вещи, которые ему потребуются.

– Если речь идет о купальном халате, полотенце…

– Речь идет об оружии и спецтехнических средствах, – пояснил я как можно мягче.

Я еще не придумал, как держаться с этой женщиной. С одной стороны – она мне нравилась. С другой – у нее должны быть очень серьезные возможности влиять на действительность, если она заставила Основного и едва ли не самый секретный сейчас отдел Конторы заняться ее проблемой. А это уже настораживало, как бы она ни выглядела. Что ни говори – восемь «лимонов» слишком слабый аргумент для этого.

Конечно, была еще вероятность, что не она нас, а мы ее используем, но пока на это ничто не указывало. Впрочем, я надеялся со временем в этом разобраться.

– Ага. – Она посмотрела на Шефа. – Когда вы приметесь за дело?

– Мы уже в деле, Аркаша.

Ох, не люблю я, когда женщинам дают мужские прозвища, или наоборот. Наверное, опять сказывается лагерное прошлое, где с этим очень строго. Ну да ладно, призовем на помощь Фрейда и назовем это боязнью гомосексуальной привязанности – а что еще остается?

– Может быть, выпьем кофе?

– Я бы лучше осмотрел дом, – предложил я.

– Конечно. Петр Анатольевич вас проводит. – Она позвонила в колокольчик и повернулась к Шефу. – Ну а ты выпьешь кофе?

Петр Анатольевич возник как привидение. Только дверь, которая открылась и закрылась за ним, указывала, что он – живое существо, а не дух из фильмов о кошмарных тайнах средневековых замков.

Мы обошли дом, и я удостоверился, что все тут сделано гораздо лучше, чем можно было предположить.

Дом состоял из трех этажей и подвала. Подвал был огорожен глухой, очень прочной – на бетоне – стеной, и у нас к нему не было доступа, равно как и к первому этажу, в котором разместилась какая-то коммерческая контора, ни сном ни духом не подозревающая о существовании Аркадии или кого-либо еще по эту сторону стены. Так сказал Анатолич, и мне показалось, он знает, о чем говорит.

Второй этаж не имел выходов на проезжую часть, а два окна давно превратились в муляжи. А окна третьего этажа были снабжены таким устройством против взлома, что Анатолич не открывал тут даже форточек – при неполном закрывании ночная постановка сигнализации была попросту невозможна. Вот он и решил оставить эти окна нетронутыми.

Между рамами была устроена решетка, с таким расчетом, что даже взрыв на подоконнике не дал бы стеклу разлететься осколками внутрь и поранить кого-нибудь. Кроме того, они были тонированы, и понять, что происходило внутри, можно было только при использовании хорошей инфраоптики.

Две стороны двора составляли шестиэтажные, старой постройки глухие торцевые стены домов, которые не выводили в этот двор даже вентиляционных отверстий. А вот по третьей стороне, которую составляла крыша внутреннего крыла дома, была установлена такая мощная система сигнализации, что я просто не смог придумать, как ее незаметно форсировать. Тут были и проволочки, и фотоэлементы, и даже объемники. Объемные элементы сигнализации меня особенно тронули.

– Слушай, Анатолич, – я решил, что фамильярность, в некоторой степени, должна быть обоюдонаправленной, – ведь кошки, наверное, не дают спать по ночам?

Объемные датчики могли срабатывать на появление в зоне проверки не то что кошки, но даже мышки. И если сигналы выведены на какой-то пульт, но он должен был голосить чуть не круглые сутки.

– Что поделаешь, – спокойно ответил Анатолич, – зато хозяйке спать спокойно.

И такая, не побоюсь сказать, отеческая забота, которая происходила из настоящей, а не служебной любви, не показалась мне наигранной. Этот старый солдат, кряжистый и немного наивный, как почти все, кто посвятил свою жизнь кому-то еще, а не себе, умел стоять только на верности и на неукоснительном исполнении заведенного порядка.

Да, все здесь было в порядке. Проникнуть в этот дворик, где едва помещалось три машины, считая и Шефову, которую вскоре сменит моя «Волга» с форсированным двигателем, непрошеным гостям можно было только с вертолета. Но он шумит, так что я был на этот счет спокоен. По привычке я предложил:

– Посмотрим пульт сигнализации, чтобы я знал, где он и как?

– К пульту подходить должен только я, – Анатолич насторожился. – Иначе как я могу докладывать хозяйке, что граница на замке?

Вот так у них налажено. Что же, и это правильно.

– Ты, конечно, только ты. И впредь граница останется на замке, как заведено. Только теперь у тебя есть еще один союзник. Так что все-таки покажи.

Он показал. Граница в самом деле была на замке.

Глава 3

На обратном пути домой Шеф потребовал изложить первые впечатления. Естественно, я сделал упор на том, что след уже остыл, что два года по нынешним временам – геологическая эпоха, и что нет никаких гарантий, что мне что-то удастся сделать. Я вообще не понимал, почему сейчас это засвербило, и по-прежнему не понимал, почему мы должны этим заниматься.

Я поймал себя на том, что говорю, как трусливый солдат перед боем, не останавливаясь. Шеф посмотрел на меня искоса, не через свое дурацкое зеркальце.

– М-да, – озвучил он наконец свои размышления, – не думал, что у тебя это тоже бывает.

– Что?

– Нервы.

Даже и не подумаешь, что это выговор, а ведь выговор. Все-таки он интеллигент, приятно работать.

– Меня раздражает непонятность обстановки, – пояснил я.

– А я и не рассчитывал, что будет понятно.

С тем мы и доехали до моей очередной оперативной квартиры.

С квартирами у меня все обстояло очень непросто. Квартиру мне полагалось менять примерно раз в три месяца. Но последнее время Основной начал нервничать и меня перевозили с хаты на хату каждые два. Это могло значить, что за мной охотятся или меня готовят для чего-то очень крупного в ближайшем будущем. Извещать, конечно, никто не удосуживается, думай, что хочешь. От неправильных мыслей, как говорит мой инструктор по рукопашному бою, солдат только крепчает, потому что ничего другого ему не остается.

По моему глубокому мнению, он не прав. От неправильных мыслей только в спортзале получаешь удар и крепчаешь автоматически, а в деле из-за неправильных мыслей приходится кого-нибудь хоронить. И о ком-то начинают говорить в прошедшем времени. Интересно, о скольких таких вот дурачках, как я, Основной вспоминает в прошедшем времени? Убежден, их число составляет несколько десятков. А может, перевалило за сотню.

Конечно, квартиру снимает для меня каждый раз кто-то еще, чтобы меня не видели в лицо, и на каждой новой квартире стоит мобильная, совершенно невидимая глазу сигнализация, которая помогает определить, что происходит в помещении, своего рода «черный ящик». Разумеется, она будет эффективна только тогда, когда все для меня уже произойдет. Как каждый черный ящик.

Сначала, когда я не привык, а ситуация с Галей была и вовсе ненадежной, я не мог водить к себе подружек. Как представишь, что на пленке остаются охи, ахи, вопли и пожелания, произнесенные задыхающимся девичьим голоском, так с души воротит, чуть не насильником себя ощущаешь. А теперь ничего – привык. Впрочем, теперь мне и думать об этом хочется все реже, и все реже этим заниматься.

Как говорит психолог, опасность сказывается на оперативнике двояко – или он бросается во все тяжкие и не может пропустить юбку, чтобы ее не задрать, по крайней мере, чтобы не попробовать ее задрать, или у него как ножом отрезает. У меня, похоже, второе, чему я не рад, но – тут уж я могу свидетельствовать – синдромы не выбирают.

Пока я укладывал оружие в сумку, Шеф вообще-то мог уже и уезжать, но он сидел в кресле, делал вид, что вертит большой стеклянный кубок, который я обычно держу на столе, потому что он – первоклассное оружие, хотя это незаметно даже опытному глазу. Он следил за тем, как я хожу, не поворачивая головы, почти незаметно.

Я, должно быть, действительно разнервничался, потому что поймал себя на том, что укладываю в сумку второй бронежилет подряд. Потом опомнился, выбросил большой, оставил только маленький, но положил новую пластину, я ее даже не использовал ни разу, потом немного запасного белья, обязательно «узи» с подмышечной кобурой, любимый «ягуар» и кучу патронов. Еще всякие причиндалы, маску, две тоньфы, кучу ножиков и «астру». Хотя ее я взял уже и с некоторым сомнением.

«Ягуар» я люблю по двум причинам. Во-первых, ручка этого револьвера очень удобна для меня и очень неудобна почти для каждого другого стрелка. А кроме того, итальянцы выпустили довольно большую партию этих игрушек в исполнении для газового патрона. Встречались они и у нас. А это значило, что никто определенно не мог сказать – то ли у меня настоящий девятимиллиметровик, то ли пугало для не очень решительной шпаны.

Я чувствовал, что стрелять придется не понарошку.

– Паршивое дело, Шеф. Не знаю, почему, не понимаю ничего, но чувствую, что паршивое. – Он не дрогнул. – Ты бы хоть что-нибудь еще добавил о нем.

– Илюх, не могу. – Если ласкательные пошли вперед, значит, нужно думать о втором «узи». – Основной потребовал, чтобы ты работал абсолютно самостоятельно.

– Ну что-то сказать всегда можно.

Шеф посмотрел в окошко, поставил кубок на место.

– Вообще-то, я знаю ее уже скоро лет тридцать. Она жила в соседнем дворе, на Костомаровской набережной, в одном из маленьких таких дощатых домиков. Там даже второй этаж располагался так низко, что домушники могли без труда забираться, впрочем, тогда и домушников почти не было… Мы вместе ходили в Дом культуры Метростроя – богатое по тем временам заведение. В танцевальный кружок, как тогда говорили. Она была моей партнершей.

– И ты, конечно, в нее влюбился.

– Конечно. Очень. Иногда мне кажется, это до сих пор не прошло. Все-таки первая моя настоящая знакомая девчонка.

– А наш псих что говорит?

– Что я испытал гормональный и эмоциональный подъем, ощутив близость девичьего тела. Ты не особенно уважай всех этих экспертов. Они мир видят каким-то искаженным.

– Ну, не знаю, наш эксперт по оружию – толковый парень. Например, разрывные пули делает совсем неплохо.

Шеф хмыкнул:

– Этот эксперт никогда не танцевал всерьез. Там не то что близости не чувствуешь, там ненавидеть это тело начинаешь, потому что так его таскаешь, что потом ложку ко рту поднести не можешь.

– А мне показалось, сейчас ты ее уже простил.

Шеф подумал, снова посмотрел в окошко. Теперь я за ним наблюдал, а он это позволял. Нет, паршивое дело мне предстояло.

– Простил, и она это знает. Только теперь у нее не будет возможности ничего мне доказать. Как и у меня – что-то доказать ей.

Я в последний момент вспомнил про костюм, хоть один да мог пригодиться, поэтому я упаковал его в специальный кейсик, проверил газ, воду и сделал вид, что готов. Потом вспомнил, бросился к столу и быстро выволок катушку липкой ленты. Этой лентой следовало укреплять пушки в самых неожиданных местах, например, под сиденьем стула, на котором сидишь, или клеить пленных.

– Шеф, мне очень понравилось все, что ты рассказал, но я все равно не понимаю, как она взнуздала наш отдел, да еще так круто, что мы похожи скорее на пожарных, чем на особистов?

Он прошел к выходной двери, поставил квартиру на сигнализацию. Знал, как это делается, не хуже меня. Я решил на этот раз так легко не отставать.

– Шеф, что ты знаешь такого, что заставляет меня подсознательно всего сегодня бояться?

Он посмотрел на меня своими большими, зелеными, как бутылочное стекло, глазами. За такие глаза в Голливуде ему предложили бы ангажемент без знания актерского ремесла и даже без языка. И я уверен, для него специально писали бы роли – как он смотрит на героиню, а остальное она сама делает.

– Шеф, что в этом деле не так?

Он очень хотел что-то сказать, я прямо читал в его миллионодолларовых глазах волнение и почти дружеское участие. Но это длилось недолго, всего-то пару секунд. Он захлопнулся, как устрица, усмехнулся своей впечатлительности и открыл дверь. Момент был упущен.

– Работай самостоятельно. Я – только на подхвате.