Текст книги "Каин еще не родился"

16. Круг жухлой травы

А на другом берегу, между тем, произошла заминка. Многие животные, уже сумевшие благополучно преодолеть реку, бросались обратно в воду. С диким ржанием взвился на дыбы пегий жеребец. В шее его торчала стрела. Еще несколько стрел вонзилось в прибрежный песок. Из кустов, растянувшись редкой цепью, один за другим выходили люди в длинных балахонах. Почти каждая выпущенная стрела находила себе жертву. Подземники ножами добивали бьющихся в судорогах животных, выдергивали свои окровавленные стрелы и шли дальше, все теснее сжимая круг и отрезая нам единственный путь спасения.

Среди них я сразу узнал Авеля. Лохмотья, в которые он был одет, волочились по земле. Руки его сжимали все ту же злополучную, сделанную из моего брючного ремня пращу. На боку висел короткий меч без ножен. Авель жевал что-то на ходу и бессмысленно улыбался. Скорее всего он был пьян до бесчувствия. Ева, узнав его, слабо вскрикнула.

Подземники тоже заметили нас. Кто-то, возможно их предводитель, пальцем указал на Еву. В цепи визгливо захохотали. Весь правый фланг отряда – три или четыре человека – бегом бросились в нашу сторону.

Навстречу им метнулся волк. Ловко увернувшись от пущенных стрел, налетел на переднего подземника, каким-то чудом миновал подставленный нож, клацнул челюстями и отскочил обратно, оставив на лице подземника глубокие следы клыков. Остальные подземники тут же встали в круг и натянули луки. А волк тем временем продолжал свой отчаянный танец. Влево, вправо, вперед, назад, опять назад, вперед. Клацанье челюстей, вопль, звон тетивы. Уже три стрелы торчали в его теле. Очередной подземник взвыл, тряся прокушенной рукой, но это был последний успех старого бойца. Сразу два топора с разных сторон опустились на его череп.

И тут Ева повела себя очень странно. Она отошла к дубу и прижалась к нему спиной, постояла так немного, словно прислушиваясь к чему-то, а затем стала шагами мерить длинный толстый корень, торчащий из земли, словно хребет какого-то доисторического зверя. Уж не сошла ли она с ума от пережитого?

– Копать здесь! – сказала она и пяткой сделала углубление в земле, почти рядом с корнем.

– Зачем? – спросил я, не спуская глаз с подземников. Нас теперь разделяла только река.

– Не знаю. Так Дуб велел.

Она опустилась на колени и стала руками разгребать грунт. Я, все еще недоумевая, стал помогать ей. К счастью, копать глубоко не пришлось. Не прошло и минуты, как мы извлекли из земли увесистый продолговатый сверток.

– Эту вещь спрятал отец мужа, когда пришел сюда в первый раз, – сказала Ева, разворачивая черный, скользкий на ощупь пластик.

Тяжелая, аккуратно сработанная из хорошего металла штуковина имела довольно странный вид, и если бы не торчащая из нее короткая трубка с высокой, зловещего вида мушкой, я пожалуй бы и не догадался об истинном предназначении нашей находки. Смазка, покрывавшая металл, уже стала твердой, как лак. Приклад и рукоятка были отполированы чьими-то пальцами. Запасные магазины по виду напоминали банки с сардинами.

– Ты знаешь, что это? – спросила Ева.

– Оружие, – ответил я. – Машинка для убийства.

– Дуб сказал, что теперь она твоя.

– А больше он ничего не сказал?

– Он сказал, что все остальное ты знаешь сам.

– Но ведь я тоже человек. Я не хочу быть убийцей.

– Разве кто-нибудь заставляет тебя убивать? Ты должен принять решение сам.

Я вставил магазин, передернул затвор и, никуда специально не целясь, нажал на спуск. Автомат рявкнул и добрая половина магазина ушла в небо. Подземники сразу сыпанули обратно на берег и там залегли. Хоть сами они огнестрельным оружием и не пользовались (видно, давно все патроны расстреляли), но представление о нем имели. Поэтому и не паниковали. Понимали, что численное превосходство за ними, а я никуда не денусь – огонь вот-вот заставит меня сигануть с берега в речку.

– А что будет со мной потом, после всего этого?.. Если мы останемся целы?

– Тебе придется уйти. Ни один Дуб, ни одна человеческая семья не примет убийцу. Но изгнание все же лучше смерти. Люди жалеют таких, как ты, а волки не трогают.

– Круто!

Тучи клубились уже прямо у нас над головой. Все небо было мутно-желтым, тревожным, и эта муть во всем своем огромном объеме шевелилась, опалесцировала, тускло вспыхивала. В ней ощущалась дикая, почти космическая сила.

Уцелевшие животные давно разбежались. Подземники схоронились по ямам и за кустами. Один только Авель, как потерявший управление робот, бесцельно бродил по берегу.

Сзади меня треснуло так, будто рухнул небосвод. Пламя прорвало невидимую плотину и с трех сторон обрушилось на дуб. Вверх взлетел ревущий гейзер огня. Так, наверное, горят нефтяные вышки. Мне опалило спину. Волосы на затылке затрещали. Я схватил Еву за руку и потащил к воде. Подземники тоже вскочили, вскидывая навстречу нам луки, но я одной короткой очередью снова прижал их к земле.

– Плыви! – закричал я Еве. – А потом прячься и жди меня.

Она хотела что-то возразить, но я столкнул ее в воду и принялся поливать свинцом укрытия, в которых засели подземники. Пули рубили ветки, вздымали фонтанчики земли, впивались в тела мертвых животных. Я позволил Еве добежать до ближайших кустов и еще с минуту после этого не давал подземникам поднять голову. Я мог бы продержаться еще дольше, но от гибнущего дуба прямо на меня катился огненный вал.

Подняв над головой автомат с последним магазином, я ступил в воду, багровую от отблесков пожара. Пришлось плыть на боку, подгребая одной рукой. Автомат тянул на дно, и я, прежде чем добраться до берега, порядочно наглотался воды. Со всех сторон ко мне, пригибаясь, бежали подземники. Я вылил воду из ствола и нажал на спуск. Боек клацнул, но выстрела не последовало. Лапка затвора торчала в крайнем положении и не поддавалась моим усилиям. Это был конец.

И тут прямо в глаза мне блеснула молния. Почти одновременно с неба обрушился ледяной ливень. По земле запрыгали градины. Стало темно, как ночью. Дождь залеплял рот, глаза, стегал по лицу. Я совершенно потерял ориентировку, сделал несколько шагов по грудь в воде, и с головой провалился в какую-то яму. Выронив бесполезный уже автомат, я всплыл, судорожно хватая ртом воздух, и тут чьи-то руки ухватили меня поперек груди. Мокрые мягкие волосы коснулись моего лица. Помогая друг другу, мы с Евой выбрались на берег и побрели куда-то сквозь завесу дождя. Верхушки деревьев клонились к самой земле. Сыпались на траву «пьяные» ягоды. Казалось, лес превратился в дно реки, и мы как рыбы плывем сквозь ее тугие, холодные струи.

Что-то похожее на рваный черный флаг пребольно хлестануло меня по лицу. Я не сразу понял, что это мой собственный пиджак, болтающийся на сломанной ветке. Невольно я отыскал глазами круг жухлой травы – единственный, невзрачный памятник моего появления здесь. И странное дело – хотя дождевая вода доходила мне почти до щиколоток, все пространство внутри круга было совершенно сухим. Он был словно прикрыт колпаком, о который разбивались низвергавшиеся с неба потоки. Я сунулся было под этот невидимый зонтик, но сразу налетел грудью на холодную гладкую преграду.

Почти наощупь я отыскал в дожде Еву.

– Вот место, через которое я попал в ваш мир. Потрогай! Ты думаешь – это стена? Нет, это дверь. Хотя и закрытая. Еще вчера ее здесь не было. Она должна открыться. Если хочешь, пойдем со мной. Наша жизнь, конечно, не рай, но я думаю, ты сможешь понять и полюбить ее.

– Нет, – она покачала головой. – Это твоя жизнь. Иди один. А моя жизнь здесь. Я остаюсь. Не забывай, что у меня есть сын. Я должна спасти его. И еще я должна вырастить дерево. Взамен того, что сгорело. Это совсем непростое дело. Мне его хватит до конца дней.

– Пойми, это тупик! Деревья в конце концов погубят вас! Вы вырождаетесь! У вас уже исчезли желания. Скоро исчезнет и воля. Вы превратитесь в скот. Добрый, тихий, безобидный домашний скот!

– Тупик? – спокойно сказала она. – Нет… Я знаю, что такое тупик… Когда-то давным-давно на этом месте был огромный город. В нем жило много людей. Каждый владел массой вещей, но каждому хотелось еще больше. Из-за этого они постоянно враждовали друг с другом. И не только отдельные люди, но и целые народы. Как и ты, они старались переделать природу. То есть просто хапали все без разбора. А когда хапать стало нечего, вот тогда и получился тупик.

– Война, что ли?

– Может быть, – она пожала плечами. – Про те времена рассказывают много страшного. Сначала все горело. Даже то, что гореть не должно. Много дней за дымом не было видно неба. Потом стало холодно и пошел черный снег. Все реки и озера покрылись черным льдом. Целый год стояла ночь. Мало кто выжил после этого. А тот, кто выжил, стал хуже бешеного зверя. Людей убивали за кусок еды, за клочок шкуры. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не большие деревья. Вернее, если бы не тот человек, который вырастил первое такое дерево. Наверное, он был великим мудрецом. Сейчас уже никто не помнит его имени. Он сидел под своим деревом, голый, безоружный и пытался заговорить с каждым, кто проходил мимо. Много раз его пытались убить, но всякий раз что-то мешало этому. Никто не подозревал тогда, что причиной всему дерево. Каждый желающий мог получить семечко, чтобы вырастить такое же дерево для себя и своих детей. Ведь у него были такие вкусные плоды. Когда этот человек умер, по всей округе уже росли Дубы, возле которых жили бывшие подземники – голые, безоружные, но сильные своей верой в добро. Они научились понимать язык зверей и деревьев. Волки и птицы были им как братья. Постепенно деревья очистили воздух и воду от ядов и сажи. Пожарища заросли травой. Дубы защищают нас не только от врагов, но и от самих себя. Оберегают от черной тоски, злобы, чрезмерных желаний, себялюбия. Когда-нибудь Дубы будут расти везде-везде, от моря на закате, до гор на восходе. И тогда все живущие под ними люди объединятся. Но так, наверное, будет еще не скоро.

– Люди очень разные, – сказал я. – Одним нравится то, другим это… Кое-кого такая жизнь может и не устроить.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Муж был сыном подземника. Душа его еще не успела очиститься. Чтобы стать человеком, нужно прожить под деревом два-три поколения. Он не был тверд в мыслях и поступках. Потому и погиб. А сын… сын сейчас в таком возрасте, когда трудно отличить добро от зла. Тем более если это зло умеет ловко притворяться. Ты одурманил его лукавыми словами, и за это тебе никогда не будет прощения…

Сквозь мрак полыхнула длинная и прямая, словно по отвесу проведенная молния.

– Иди! – сказала Ева и слегка подтолкнула меня к краю желтого круга.

Тело мое на этот раз не встретило никакой преграды, и я, чтобы не упасть, был вынужден сделать несколько шагов назад.

Первое, что я ощутил, оказавшись в центре круга, – были запахи. Полузабытые запахи канифоли, горелой изоляции и почему-то, свежего кофе. Ярко-желтая пленка стала понемногу расползаться в моих глазах.

– Ева! – закричал я. – Ева! Подожди! Я с тобой!

Стены моей прозрачной клетки были прочны и упруги. В отчаянии я снова и снова бросался на их штурм, а Ева, не спуская с меня взгляда, медленно-медленно отступала назад – во мглу, в холод, в бесконечность…

Эпилог
Интервью с бездомным псом

– Ваша история не лишена интереса, – сказал профессор. – Жаль только, что эмоций в ней больше, чем фактов.

– Какие еще факты вам нужны? – спросил я устало.

Уже шесть часов я находился в своем родном мире, но никакой радости от этого почему-то не испытывал. Мне было очень неуютно в тесной комнате, залитой резким неживым светом и заполненной громоздкой, совершенно бесполезной мебелью. Рядом со мной находилась батарея центрального отопления. Поднимающийся от нее горячий, пахнущий пылью воздух, иссушал мои легкие. Ноги затекли – я никак не мог найти в кресле удобную позу.

– Какие факты? – переспросил профессор. – Гравитационная постоянная, скорость распространения электромагнитных волн, постоянная Планка. Остальные мировые константы смежного пространства. И еще многое-многое другое.

– Как-нибудь в следующий раз, – буркнул я, прекрасно понимая, что никакого следующего раза не будет.

– Вам по-прежнему не хочется одеться?

– Нет.

– И тем не менее – придется. Скоро сюда может зайти уборщица. Возьмите хотя бы это, – он бросил мне через стол белый халат. – Ничего другого, к сожалению, нет. Я не предполагал, что вы явитесь оттуда налегке.

Халат был примерно пятьдесят шестого размера, женский, с выточками на груди и пуговицами на левой стороне. Одев его, я ощутил огромное неудобство, словно халат был сшит не из сатина, а, по крайней мере, из кровельного железа. Ткань мешала свободно дышать, стесняла движения, от нее приторно пахло духами и чужим потом. Почти с ужасом я подумал, что мне придется еще и обуться.

Профессор стряхнул пепел с лацканов своего пиджака и склонился над аппаратом, в недрах которого уже добрые десять минут булькало примерно четверть стакана моей собственной крови.

– Чужеродных микроорганизмов у вас, кажется, не обнаружено, – сказал он как-будто с сожалением.

– Ничего удивительного. В каких только ядах вы не полоскали меня. До сих пор вся шкура зудит.

– Это как раз тот случай, когда излишняя предосторожность не помешает. Для полной гарантии вас не помешало бы обработать перегретым паром, а потом сутки-другие подержать в растворе сулемы.

– Может лучше сначала сулемой, а паром уже напоследок?

Профессор покосился на меня, но ничего не сказал. На его лысине, почти как в зеркале, отражались зеленые и красные блики индикаторных ламп. Внешность у профессора, надо сказать, была самая заурядная. Сотни таких кряжистых, багроволицых, закаленных в жизненных передрягах пенсионеров я ежедневно встречал на улице, в пивной, в приемной нашей редакции. Неопределенного цвета костюм за сто двадцать рублей, блекло-голубая рубашка, из тех, что обычно носят отставники, и войлочные ботинки «прощай молодость» неплохо дополняли общую картину. Так мог одеваться только человек совершенно равнодушный к жизненным благам. Не обремененное условностями аскетичное житье в смежном пространстве, наверное, вполне устроило бы его. Мудрому дубу нашелся бы, наконец, достойный собеседник.

За окнами кабинета была черная ночь. В открытую форточку залетали снежинки. Значит – еще зима. А может – уже зима. Новая.

– Скажите, сколько времени я провел там?

– Чуть больше суток. В десять вечера гардеробщик сообщил вахтеру, что кто-то из посетителей не забрал свою шапку и пальто. В двенадцать об этом уже знал я. В половине первого на моем столе был обнаружен ваш блокнот. Примерно в час вся картина стала мне ясна. Сразу включили установку. Вы лежали на контактной площадке голый и бездыханный, как только что родившийся ребенок.

– Сутки… А я думал полгода, не меньше. У меня вон какая борода выросла.

– Время в разных пространствах течет по-разному. Их миг может быть для нас целым веком и наоборот… А бороду придется убрать. В туалетной комнате найдется все, что для этого нужно.

– Бороду убрать нетрудно… А как же все остальное?

– Все остальное – забыть! – твердо сказал профессор.

– Забыть… – машинально повторил я. – Забыть…

– Да, забыть. А вы как думали? Оркестров не будет. Откуда я знаю, может вы залезли на контактную площадку голым и там уснули. А рассказ ваш – сон, или еще хуже того – вымысел. Я знал людей, которые с пеной у рта доказывали, что на летающих тарелочках посещали далекие планеты. Послушали б вы, как красочно и убедительно они говорили. Однако никто не поставил их в один ряд с Гагариным и Армстронгом. Для науки фактом является лишь то, что можно повторить в строгом эксперименте. А это – совершенно нереально. Человек, без скафандра покинувший космический корабль где-нибудь за орбитой Плутона, имел бы больше шансов благополучно вернуться на Землю, чем вы. Вероятность того, что ваш подвиг повторит еще кто-то, невероятно мала. Если говорить честно, я включил установку совсем не для того, чтобы спасти вас. Я просто хотел убедиться в ее исправности.

И на том спасибо.

– Нет никакого смысла поднимать ненужный шум. Нездоровая сенсация может только повредить делу. За одежду и обувь вам заплатят.

– Разумно, – сказал я. – Не было ничего и все тут. Соврем еще раз, не впервой.

– Умалчивание не есть ложь. Кроме того, я и молчать вас не заставляю. Можете рассказать обо всем друзьям, знакомым. В конце концов напишите фантастический рассказ. Я даже помогу его опубликовать. Хотя бы в вашем журнале… Запамятовал его название…

– «Эврика».

– Вот-вот!

– Сколько еще времени я пробуду здесь?

– Около часа. Я вызвал своего шофера. Он отвезет вас домой. Заодно и штаны одолжит.

– Можно пару вопросов напоследок?

– Это нужно журналу или лично вам?

– Лично мне.

– Хорошо. Но учтите, я не энциклопедия, а тем более не оракул.

Я взял со стола свой блокнот и, немного полистав страницы, отыскал нужный вопрос.

– «Что вы могли бы сказать о взаимоотношениях человека и природы?»

– Природа существовала задолго до нашего появления и будет существовать еще много-много времени после того, как воспоминания о землях сотрутся из памяти Вселенной. Она обойдется без нас, а мы – нет. Сохранение природы не самоцель. Это способ, и кстати, единственный – выжить нам всем.

– Мы же договорились, ответы нужны лично мне… А я не совсем понял вас. Это все общие рассуждения.

– Считается, что человек выделил себя из мира природы после того, как обрел сознание. Но еще очень долгое время он почти целиком зависел от нее. И поэтому любое ее проявление считал полным смысла и целесообразности. Мир раскололся после того, как наука оформилась в ее современном виде. То есть около двухсот лет назад.

– Значит, во всем виновата наука?

– Нет. Люди, которые используют ее в корыстных целях.

– По-вашему, двести лет назад все было по-другому? Лучше?

– Я не сказал так. Основной массе людей жилось несравненно труднее, чем сейчас. У них были свои проблемы. Но вопрос о гибели человечества – не какой-то его части, а всего человечества в целом – тогда еще не стоял.

– Выходит – назад?

– Нет. Только вперед. Но по-другому.

– Например?

– Рецептов существует масса. Могу поделиться, – он достал из письменного стола записную книжку и полистал ее. – Слушайте, цитирую: «Двигаться в будущее нужно бесконечно осторожно, обдумывая и взвешивая каждый шаг.» Это сказал один ученый, благодаря трудам которого многие наши болота превратились в пустыни, а степи – в солончаки. А вот еще одно откровение: «Необходимо, наконец, научиться благоговеть перед всем живым.» Думаете, кто это сказал? Альберт Швейцер? Нет, один мой знакомый. Бывший министр, кстати. Любимое его занятие – охотиться с вертолета на оленей. Всякой другой живностью он тоже не брезговал. А это уже переводы. С заграничного, так сказать: «Построение нового справедливого общества доступно лишь единому человечеству, избавленному от религиозных, расовых и социальных предрассудков.» Так в конце своей карьеры высказался человек, почти десятилетие направлявший внешнюю политику своей страны. За этот период не было такого религиозного, расового или социального конфликта, в который он не попытался бы вмешаться. Как видите, недостатка в советах нет. Вот только на практике они осуществляются туго.

– Ну, а как вам понравился мир, в котором я побывал?

– Конечно, было бы заблуждением считать нашу земную цивилизацию единственно возможным вариантом существования людей. Я имею ввиду цивилизацию машин, науки, технологии. Цивилизацию вещей. Цивилизацию, воздействующую главным образом на внешний мир. А ведь переустройство внешнего мира ничто по сравнению с переустройством человека. Мы часто забываем об этом. Нас преследуют материальные заботы. Духовные искания, духовное совершенствование все еще остается уделом одиночек. Но рано или поздно человеку придется заглянуть в самого себя, в свою душу. Уверен, он сможет найти там больше ценностей, чем во всей Галактике. Поэтому я могу представить себе цивилизацию, в которой науку заменяет искусство, где чувства и интуиция важнее знания, где вместо прогресса вещей существует прогресс человеческой личности.

– Такое возможно на Земле?

– Трудно сказать. Но в одном я уверен – ни боги, ни дубы, ни космические пришельцы не могут помочь нам. Спасти человечество можем только мы сами.

– Мы – очень широкое понятие. А что сделали для спасения человечества лично вы?

– Я? – он задумался. – Вчера утром по дороге сюда я подвязал сломанное деревце. А еще раньше я участвовал в создании оружия. Страшного оружия. В то время-оно уже существовало, но у нас его не было. Кто знает, возможно, если бы мы не успели тогда, мир давно бы уже лежал в развалинах.

– И последний вопрос – что с вашим лаборантом? Я не хотел бы, чтобы все случившееся как-то отразилось на нем. Виноват я один.

– Вопрос очень непростой… – профессор встал, подошел к книжной полке, взял какой-то объемистый том, полистал его и небрежно сунул обратно. – Очень непростой… Дело в том, что лаборант исчез. Сначала я думал, что он ушел в смежное пространство вместе с вами. Оказывается – нет. Куда же, спрашивается, он мог деться?

– Может просто сбежал?

– Исключено. Выйти из института незамеченным нельзя… Только что мне на ум пришла одна странная мысль… Во второй половине прошлого века, в одном из местечек под Могилевом, жил интересный и загадочный человек – школьный учитель Якутович. Систематического образования он по каким-то причинам не получил, экзамен на должность сдал экстерном. Ему приписывается авторство многих весьма интересных, но невыполнимых по тем временам проектов. Он изобретал летательные аппараты, самодвижущиеся повозки, подводные лодки. Пытался, правда, без особого успеха, предсказывать будущее. К несчастью, ни одна из бумаг, написанная его рукой, не сохранилась. Косвенным путем можно предполагать, что Якутович самостоятельно пришел к выводам, сходным с теми, что изложены в общей теории относительности. Кроме того, он неоднократно высказывался о многомерности Вселенной.

– Ну и что из этого?

– А то, что фамилия исчезнувшего лаборанта тоже была Якутович. И инициалы сходятся. Я проверил по справочнику. Почему бы не предположить, что это одно и то же лицо. Бросившись спасать вас, Якутович попал в энергетическое поле, образовавшееся на месте стыка смежных пространств. Процессы, происходящие в этот момент, изучены еще не до конца. Известно, что время там может превращаться в пространство, а пространство – во время. Якутович, таким образом, оказался отброшенным в прошлое. Хотя, это всего лишь мои предположения.

– Как вы считаете, он был счастлив в той жизни?

– Не думаю. На чужбине всегда не сладко. Будь то чужбина в пространстве или чужбина во времени. По крайней мере, в личном плане он был очень одинок.

– Ясно. Больше вопросов не имею. Скажите, чтобы меня отсюда выпустили. Пойду домой. Мне нужно побыть одному.

– А штаны?

– Наплевать. Все равно придется объясняться с женой. Скажу, что был у любовницы. Выйдет очень убедительно.

…Какая-то усатая рожа проводила меня до дверей вестибюля, накинула на плечи пальто, сунула в руки шапку и осклабилась на прощание. Возможно, меня приняли за знаменитого йога или наследного принца неведомой державы.

За ночь слегка подморозило. Тонкий ледок тихо похрустывал под ногами и приятно щекотал пятки. Где-то впереди над проспектом полыхало желтое зарево, брызгали искрами дуги первых троллейбусов.

Я совершенно разучился ориентироваться в мире голых бетонных вертикалей и скоро заблудился. Долго бродил по каким-то глухим переулкам, заходил в слабо освещенные дворы, натыкался на детские песочницы, пока не попал в узкий грязный тупик, забитый огромными жестяными ящиками. От них пахло кислятиной. Кто-то зашуршал бумагой и метнулся в сторону. Это был облезлый коротконогий пес. Поджав хвост, он забился в щель между мусорными контейнерами.

– Ну, здравствуй, – сказал я.

Пес заскулил и съежился, ожидая удара.

– Не бойся, – я подошел поближе. – Не трону. Сегодня странная ночь. Ночь вопросов и ответов. Хочешь, я возьму у тебя интервью?

Пес заскреб лапами по мерзлой земле и жалобно тявкнул.

– Я сочувствую тебе, псина. Ты тоже угодил в чужой мир. Тебе бы сейчас в поле за зайцами гоняться, а ты чужие объедки подбираешь. Как это вы докатились до жизни такой?

Пес молчал. Он не верил мне. Мой ласковый голос ничуть не успокоил его.

– Не хочешь отвечать? А может просто не знаешь? Конечно, откуда тебе знать. Ведь ты и родился, наверное, на помойке… А ведь в свое время вы нам крепко подсобили. Выручили. Помогли выйти в цари природы. Туго бы людям пришлось без ваших когтей и без вашего нюха. Без вашей преданности. Никому вы спуску не давали – ни лосю, ни мамонту, ни родному брату-волку. А теперь вот не нужны стали. Подыхаете под забором. Были друзьями, стали обузой… Хотя нет, шапки из вас неплохие получаются. Что рычишь? Не нравится?

Пес напрягся, выбирая момент, чтобы рвануть мимо меня в ближайший закоулок.

– Ладно, беги, – разрешил я. – Взял бы тебя с собой, да сам не знаю, где мой дом. И угостить тебя нечем. Так что, извини.

Я повернулся и пошел назад. В слепых глазницах окон уже зажигались огни. Хлопали двери подъездов. Ранние прохожие провожали меня удивленными взглядами.

Но ничего этого я не замечал. Не выбирая дороги, брел куда-то, стараясь не потерять, не вспугнуть смутный, неясный образ, вдруг проступивший передо мной сквозь тусклое и сырое декабрьское утро – светлые растрепанные волосы, темные печальные глаза…