Текст книги "Первые шаги по Тропе: Злой Котел"

– Скорее смешно. Гадалка ты, прямо скажем, аховая. Такого тумана любой дурак может напустить. То ты начала моей жизни не видишь, то у нее конца нет… Нашел себе бессмертное создание! Да я совсем недавно чуть не подох благодаря твоему коварству. Чудом выкарабкался… Ты мне лучше о простых вещах погадай. Что было, что будет, чем сердце успокоится. Долго ли мне еще странствовать? Сбудутся ли мои планы? Найду ли я себе друзей? Чего мне больше всего следует опасаться?

– А не много ли ты хочешь? – возмутился вещун. – Как я могу предсказать твое ближайшее будущее, если мы сейчас повязаны одной судьбой! А гадать про себя, сам знаешь, нельзя. Такие штучки потом боком выходят. Определенно можно сказать лишь одно: опасностей, подстерегающих тебя впереди, не счесть. Но ты каким-то загадочным образом сумеешь их преодолеть и в этой борьбе только окрепнешь.

– Наконец-то я дождался хороших новостей! Давай и дальше в том же духе.

– Сердце твое никогда не успокоится, а будет стремиться ко все новым и новым приключениям. Уж и не знаю, хорошо это или плохо. Но во всяком случае конца твоим странствиям не предвидится. Относительно планов я гадать не берусь. Все наши планы дым, можешь поверить мне на слово. Что касается друзей, тут я вынужден тебя огорчить. Ты переживешь почти всех, кто станет дорог тебе, а такие потери не проходят даром… Со временем у тебя даже наследник появится, но лучше бы этого не случилось.

– За что мне такое наказание?

– За дело, надо полагать. Но это уже не входит в круг рассматриваемых здесь вопросов… А опасаться тебе, как и любому из нас, следует двуличия и предательства.

– С какой стороны опасаться? – попытался уточнить я. – От высших созданий или от равных себе?

– От равных. Высшие создания, похоже, к тебе благоволят.

– Тоже неплохо.

– Если брать в общем, то тебя ожидает поистине необыкновенная судьба. Но я бы, например, не пожелал разделить ее с тобой. В отличие, скажем, от моего яйца, готового хоть сейчас составить тебе компанию. Похоже, что твой мешок устраивает его куда больше, чем моя паховая сумка, в которой он провел столько времени.

Сказав это, вещун приподнял котомку, горловина которой оказалась завязанной на узел. А ведь я мог бы поклясться, что после того, как яйцо закатилось внутрь, никто к ней не прикасался. Оставалось предположить, что это работа самого яйца. Почти как в загадке про инвалида – «без рук, без ног на бабу скок!».

– Стало быть, его мнение обо мне изменилось? Он уже не воспринимает меня как врага?

– Совершенно верно, – это признание, похоже, далось вещуну нелегко. – Оно умеет цепляться за жизнь, но совершенно не знает ее реальной подоплеки. Увы, это общий недостаток юных и еще несмышленых существ.

Дабы позлить вещуна, я пошутил:

– А может, оставить яйцо себе… Вот только боюсь, что в мешке оно не вызреет.

Однако вещун ответил вполне серьезно:

– Почему же… Яйцу нужно отнюдь не тепло моего тела, а, скорее, тепло души, та загадочная энергия, которая окружает любое разумное существо. Яйцо вызреет в твоем мешке, но на свет появится не вещун, характер и побуждения которого вполне предсказуемы, а некая химера, способная на все, что угодно. Уж лучше не рисковать.

– Но в любом случае память обо мне у яйца останется?

– Останется, если я не постараюсь вытравить ее.

От дальнейших разговоров с вещуном я уклонился, сославшись на усталость (так оно, кстати, и было).

Что можно было сказать по поводу его предсказаний? В чем-то они совпадали с напутствиями, которые я получил перед тем, как отправиться в путешествие по этому невероятному миру, составленному из осколков многих других миров. Особенно по части того, что каждое новое испытание должно изменить меня (будем надеяться, что в лучшую сторону). Тут уж, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Впрочем, опытная гадалка всегда сумеет придать своим измышлениям видимость правдоподобия. Вот почему эта профессия так востребована. Кто-то торгует сладкими пирожками, кто-то сладкими девочками, а кто-то еще сладкой ложью. Товар на все времена.

Вот только неожиданное пророчество о наследнике выглядит как-то мрачно. До сих пор я даже мысли о детях не допускал. Только их мне еще здесь не хватало! Оказывается, избегнуть этой участи нельзя. Но что тогда означает зловещая фраза: «Лучше бы этого не случилось?» От меня понесет горгона Медуза? Или Баба-Яга?

А если все намного проще, и вещун, озабоченный поведением яйца, вдруг воспылает симпатиями к чужаку, пытается запугать меня всякими недобрыми намеками?

Ладно, надо соснуть. Утро вряд ли мудренее вечера (тем более что в мирах, где отсутствуют суточные ритмы, это чисто условное понятие), но сон всегда освежает…

Первым, кто навестил меня после пробуждения, оказался рябой тенетник – тот самый, с которым я накануне повздорил. Таким образом, мои предчувствия сбылись.

Настроен он был на диво миролюбиво и даже, вопреки всем здешним традициям, доставил мне завтрак несколько весьма аппетитных на вид фруктов, насаженных прямо на иголки (на месте утраченных вчера уже выросли новые, почти такой же длины).

Используя язык бродяг и торговцев, на котором я общался с вещуном, он пояснил свой великодушный поступок следующим образом:

– Я видел, с каким отвращением ты жевал бабочек. Кстати, в этом не было никакой необходимости. Бабочки не еда, а случайное лакомство. Раздача пищи происходит позже, и очень жаль, что ты на нее не явился. Отведай другой снеди. Вполне вероятно, что она удовлетворит тебя.

При этом он всячески старался придать своему голосу тембр, приемлемый для моего слуха, но все равно получалось нечто похожее на рулады Соловья-разбойника, от которых, как известно, обмирали не только люди, но и кони.

Сон не только не унял, а наоборот, еще больше обострил голод, и я с жадностью набросился на предложенное угощение. Сочная мякоть фруктов слегка горчила, но в общем-то могла удовлетворить самого взыскательного гурмана. И где только тенетники добывают эту вкуснятину, ведь до сих пор я не видел в их стране ни единого дерева.

Кожуру, оставшуюся от фруктов, немедленно слопал вещун – не с голодухи, конечно, а дабы улестить хозяина, явившего вдруг столь неожиданное гостеприимство.

– Вкусно? – поинтересовался тенетник, когда с едой было покончено.

– Очень вкусно, – ответил я, на всякий случай благодарственно кивнув головой (в языке, на котором мы говорили, понятие «спасибо» отсутствовало). – Да и вчерашние бабочки были не так уж плохи. Если бы их еще слегка поджарить с душистой травкой…

– А вот про это советую забыть, – Рябой сразу нахмурился, вернее, добавил хмури на свое и без того достаточно мрачное лицо. – Огонь в нашей стране под запретом, по крайней мере рукотворный. В Ясмене может существовать только один источник огня и света – тот, который пылает в небе. Все остальное: костры, факелы, очаги, лучины – лишнее… Почему ты сразу не предупредил его об этом? – тенетник перевел взор на вещуна.

У того, похоже, душа сразу ушла если и не в пятки, то в пустующую паховую сумку. Съежившись, словно кролик под взглядом удава, он униженно забормотал:

– Не успел… Только собрался сказать, а тут ты появился.

– Это не ответ, – отрезал Рябой. – Мы встречаемся не первый раз, и ты знаешь, что ссылки на забывчивость и оплошность здесь не принимаются. Так и быть, пока я ограничусь словесным внушением, но учти, за тобой водится столько грешков, что каждый следующий может оказаться последним.

– Учту! – истовость, с которой вещун давал это обещание, превосходила все разумные пределы. – Обещаю впредь не допускать промахов! С этого момента никто из нас про огонь и не заикнется! Более того, даже воспоминания о нем исчезнут из нашей памяти!

С чего бы это тенетники так взъелись на огонь, подумал я. Ведь это величайшее достижение цивилизации, сопоставимое по своей значимости только с колесом, гончарным кругом, металлургией и виноделием. Многие народы без него просто жить не могут. Попробуй, отбери огонь у кочевников-оленеводов или таежных охотников!

Впрочем, свой резон, наверное, есть и у тенетников. Все их существование, простите за игру слов, держится на паутине, а та, как недавно выяснилось, достаточно уязвима перед огнем. Только самоубийца станет разводить огонь в домике, сотканном из паутины. А кроме того, огонь, пылающий в небе, действительно дает Ясменю достаточно тепла и света. Беспричинных табу не бывает, и в этом плане, надеюсь, тенетники ничем не отличаются от других примитивных народов, запрещающих кровосмесительные браки и употребление нечистой пищи.

Между тем разговор перешел на другую тему, что несказанно обрадовало вещуна.

– Вчера ты понравился мне, – Рябой слегка смягчился. – Не знаю пока, как ты себя покажешь на деле, но задатки лазутчика у тебя безусловно имеются.

Похвалил, называется. Это напоминает басню про Лису, которая, поймав Зайца, благодарит его за нерасторопность. Я ведь ни в какие лазутчики не набивался и попал сюда совершенно случайно! Для меня такой комплимент, может быть, хуже всякой хулы.

Да только как об этом скажешь тенетникам? У них интерес к чужакам чисто меркантильный. Либо верой и правдой служи Ясменю, либо погибай, как муха, в паутине.

Придется пока держать язык за зубами и по примеру вещуна всячески демонстрировать свою лояльность. А там посмотрим. Не вечно же мне оставаться под надзором тенетников. Лазутчик – почти то же самое, что почтовый голубь. Его для того и держат, чтобы время от времени отпускать на волю. Но голубя влечет назад инстинкт гнезда, а на мне, слава богу, никаких незримых цепей нет. Я птица совсем другого полета.

Тенетник тем временем бесцеремонно рассматривал меня со всех сторон, даром, что в зубы не заглядывал. При этом он и не думал скрывать своего профессионального интереса.

– Как вам привычнее драться? – спрашивал он, трогая мои бицепсы. – Руками?

– Чем придется. И руками, и ногами, и головой, – в подтверждение своих слов я боднул воображаемого противника. – Но предпочитаем пользоваться каким-либо орудием. Деревянной дубиной, каменным топором, железным мечом.

О ружьях, пушках, ракетах и атомных бомбах я решил не упоминать – все равно не поймет.

– А наше оружие, как видишь, есть часть нашего тела, – для наглядности он слегка шевельнул иголками. – Ничего лучшего и пожелать нельзя.

Сказано это было с таким высокомерием, что меня просто злость разобрала. Оружие быков и баранов тоже является частью их тела, а дикобраз умеет метать свои иголки не менее ловко, чем тенетники, но люди издревле употребляют этих грозных существ в пищу. Кичливость и самомнение еще никого не довели до добра. Самураи считали свои мечи порождением божественных молний, пока простые крестьяне, вооруженные португальскими мушкетами, не показали им на деле, что такое настоящие гром и молния.

– Тебя что-то опечалило? – поинтересовался Рябой (оказывается, он был еще и физиономистом).

– Да так… вспомнилось кое-что, – ответил я.

Однако тенетник воспринял перемену в моем настроении по-своему.

– Мне уже сообщили, что ты ничего не знаешь о своей истинной родине, – сочувствие, которое он, безусловно, хотел вложить в эту фразу, к сожалению, нельзя было передать визгливыми вскриками, свойственными тенетникам. – Прими мои соболезнования. Сорванная трава оставляет в земле свои корни, а безродный скиталец навсегда теряет часть души.

Я и на сей раз не стал спорить с ним. Патриотизм плодотворен, но лишь до тех пор, пока не становится квасным или, скажем, пепси-коловым. Ничего не поделаешь, для кого-то счастье возможно только в родной берлоге, а кому-то и целой вселенной мало. В конце концов бескрайние земные пространства освоили не домоседы, а космополиты.

Рябой между тем продолжал:

– Изгои без роду и племени вызывают у нас законную неприязнь, – он покосился на вещуна. – Надеюсь, ты стал бродягой не по своей воле, а в силу непреодолимых обстоятельств?

– Совершенно верно. В силу обстоятельств. Но иногда мне кажется, что на всем белом свете я лишь один такой. Один как перст… – после этих слов полагалось бы пустить слезу, но мне недоставало сноровки вещуна.

– Не горюй, – Рябой принял мое невинное притворство за чистую монету. – Иногда ветры заносят наших сестробратьев очень далеко от Ясменя, и по воле случая они открывают для себя новые страны. В одной из них, называемой, кажется, Острогом, обитают существа, весьма похожие на тебя (термин, обозначавший у тенетников родню, звучал, конечно, иначе, но «сестробратья» были самым адекватным переводом).

– Вот как! – тут уж моя радость была совершенно искренней. – Ты подал мне надежду. И как же отыскать эту страну?

– Пока рано думать об этом. Тебе предстоит очень многому научиться. С походами в дальние страны придется повременить.

– Как долго продлится мое ученичество?

– Прежде я бы сказал так: сколько надо, столько и продлится. Но безмятежные времена уходят в прошлое. Обитатели гнилых болот и глухих чащоб, свирепые вредоносцы, и прежде зарившиеся на нашу землю, готовят очередную вылазку. Дабы они не застали нас врасплох, одной бдительности недостаточно. Нужны еще преданные и ловкие лазутчики. И нужны срочно. Вот почему на твою подготовку отводятся наикратчайшие сроки.

– Позволь узнать, чем ваша страна так привлекательна для вредоносцев? – поинтересовался я. – Она славится плодородными пашнями, тучными стадами, богатыми рудниками?

– В этом смысле природа обделила Ясмень, – ответил Рябой. – Но вредоносцев влечет сюда совсем другое. Они почему-то уверены, что имеют на нашу страну столько же прав, сколько и мы сами.

– Ну так пустите их сюда, – я прикинулся простачком. – Пусть живут рядом с вами. Сверху я видел много пустующих земель.

Вещун застонал и принял положение, которое можно было назвать аналогом позы страуса – свернулся в калачик и обхватил голову руками. Тенетник, наоборот, вскочил и уставился на меня так, словно я из человека превратился в змею подколодную.

Визг, издаваемый им, нескоро сложился в разборчивые слова:

– Чужаку никогда не понять нас! Поэтому я прощаю тебе речи, которые не простил бы никому другому… Вредоносцы – дети ненависти и вражды. Их не усмирить никакими уступками. Добро они понимают как слабость. Проникнув сюда, они испоганят нашу землю, осквернят наши святыни, сделают нашу жизнь невыносимой. У нас нет с ними ничего общего. Мы едим разную пищу, поклоняемся разным богам, говорим на разных языках. Наше противоборство разрешится только кровью. Большой кровью. Ради истребления вредоносцев мы готовы на все. Пусть на свете останется один-единственный тенетник – нас устроит и эта цена.

– От одного-единственного тенетника будет мало проку, – посмел усомниться я. – Ваш род прервется на нем.

– О продолжении нашего рода есть кому позаботиться, – тенетник возвел очи горе. – Светоч – наша могила, но он же и наше лоно.

Говорить дальше не имело смысла. Прав Рябой или не прав, но он здесь хозяин, а я всего лишь пленник, оставленный в живых только по случаю срочной нужды в шпионских кадрах и, надо полагать, ненадолго. Уж если тенетники заранее готовы пожертвовать подавляющим большинством своего населения, то мне в этой заварухе не уцелеть.

Не настаивал на продолжении разговора и Рябой. Уже стоя возле выхода, он произнес:

– В самое ближайшее время мы встретимся снова. А пока пусть он, – последовал небрежный жест в сторону сразу ожившего вещуна, – обучает тебя языку вредоносцев. Причем упор следует делать на понимание, а не произношение. Догадываешься почему?

– Мое дело слушать, а не болтать, – ответил я.

– Не только. Щеголять перед вредоносцами знанием их языка весьма опрометчиво. Они сразу заподозрят в тебе лазутчика… Какие-нибудь вопросы ко мне имеются?

– Как вредоносцы поступают с разоблаченными лазутчиками?

– Упорствующих подвергают мучительной казни. Слабодушных переманивают на свою сторону. Но среди перебежчиков не было ни одного, кто впоследствии не позавидовал бы судьбе казненных товарищей. Только не подумай, что это голословное заявление, цель которого – напугать тебя. Позднее ты убедишься в моей правоте… Что еще?

– Как мне быть с питанием? – задавая этот вопрос, я преследовал чисто шкурный интерес: уж если угодил в неволю, так надо хотя бы откормиться на дармовщинку.

– Охотники каждый раз доставляют сюда вдоволь пищи. Приходи и бери.

– А тенетники не станут использовать меня как мишень для своих стрел?

– Не посмеют. Сейчас я оставлю знак, защищающий тебя. С ним можешь смело ходить повсюду.

Он ловко свил мои нечесаные волосы в замысловатую косичку, добавив для пышности несколько прядей пуха. Зеркала здесь, конечно, не сыскать, но на ощупь моя новая прическа напоминала хвост чистокровного английского рысака, с которым перед скачками конюхи проделывают аналогичные манипуляции.

– Не мешало бы и его как-то обезопасить, – я имел в виду конечно же вещуна. – Не хотелось бы еще до начала учебы остаться без учителя.

– Этого проходимца здесь знают все и без особой нужды не тронут, – презрительно поморщился тенетник. – Но на твоем месте я не стал бы заботиться о нем. Если ты окажешься в беде, он тебе не поможет.

– Как приятно услышать о себе что-то доброе, – хотя тенетника уже и след простыл, вещун по-прежнему говорил полушепотом.

– Что заслужил, то и услышал, – обронил я. – Здесь я с этим типом полностью согласен… Кстати, а кто он, собственно говоря, такой?

– Что ты хочешь знать?

– Хотя бы имя.

– Имя его ты все равно не запомнишь, ибо больше всего оно напоминает предсмертный визг зверька, которого перепиливают тупым ножом. А занимается он, как и все тут, борьбой с вредоносцами. Но, если одни тенетники охраняют границу или преследуют врага, проникшего в пределы Ясменя, он делает то же самое в странах, где таятся вредоносцы и где проживают их союзники. Раньше он сам участвовал в налетах на тайные поселения вредоносцев, но сильно пострадал в одной из схваток. Видел его рожу? Сейчас он почти ничего не видит и плетет нити заговоров, не покидая родную страну.

Все ясно, подумал я. Начальник внешней разведки. Должность при всех государственных устройствах немалая. Подразумевает недюжинные личные качества, широкие связи, знание иностранных языков и абсолютную беспринципность. Пример – Аллен Даллес. Нередко находится в неявной оппозиции к властям. Пример – адмирал Канарис.

Хотя какая власть может быть в этом громадном муравейнике, называемом Ясменем? Власть подразумевает наличие сильных и слабых, богатых и бедных, лидеров и маргиналов, а тенетники внешне и внутренне похожи друг на дружку, словно патроны, выщелкнутые из одной обоймы.

Выяснив статус Рябого, я продолжал расспросы:

– У вредоносцев, ты говорил, союзники есть. А у тенетников?

– Откуда? Очень уж заносчивый народ. Много о себе мнят… Да и вредоносцы уже всем изрядно надоели. Эти так называемые союзники просто хотят сплавить их куда-нибудь подальше от себя, желательно в Ясмень.

– Несладко покажется вредоносцам, сменившим привычные болота и чащобы на сухую степь.

– За них не беспокойся! Не пропадут. Или Ясмень превратят в болото, или сами сделаются другими. Здесь это запросто.

Понятно, подумал я. В смысле понятно, что ничего не понятно. Чем больше нового я узнавал об этом мире, тем в большее недоумение приходил. Нет, надо слегка проветриться.

– Ты посиди пока здесь, – сказал я вещуну. – Подумай над своим поведением. А я немного прогуляюсь. Поищу что-нибудь съестное.

– Рано. Охотники еще не вернулись.

– Вдруг что-нибудь со вчерашнего дня осталось…

В силе защитного знака, оставленного мне Рябым, я не сомневался, но на всякий случай опять соорудил себе пуховые бахилы – зачем лишний раз дергать тенетников, бдящих о безопасности своих соплеменников.

Там, где накануне кучами лежали бабочки, не осталось ничего, кроме пестрых крылышек, приклеившихся к сигнальным нитям. В других местах, где, судя по всему, также происходило пиршество, валялась лишь кожура фруктов да перья каких-то пташек.

Оказывается, тенетники не такие уж законченные вегетарианцы, как это мне показалось вначале. Но неужели они едят сырое мясо? Ведь его можно приготовить соответствующим образом и без огня. Например, провялить в лучах Светоча. Или сварить в воде горячих источников, дымы которых я видел, пролетая над Ясменем. Надо бы слить эту идею кому-нибудь в уши…

Ветер, не такой сильный, как в вышине, но по земным меркам едва ли не шквальный, толкал меня то в спину, то в грудь, однако это неудобство вполне компенсировалось тем наслаждением, которое я получал, наблюдая за вольной игрой трав и цветов, затеянной этим ветром.

Пышный луг, простиравшийся до самого горизонта и не истоптанный даже в пределах поселка, то покрывался серебристыми волнами, и тогда казалось, что на меня наступает бесчисленная рать, размахивающая сверкающими саблями, то шел завертью, и это походило на волшебный водоворот, в который все гадающие невесты мира разом бросили свои венки.

В небесах было пусто, если не принимать во внимание облаков самого разнообразного цвета и формы: синих башен, розовых знамен, фиолетовых стогов, седых лошадиных морд и нежно-палевых пеньюаров, как будто только что сорванных с исполинских дев, – все это перемешивалось, словно в калейдоскопе, тут же возникало вновь в совершенно иных вариациях и уносилось в сторону Светоча.

Ясмень, безусловно, являл зрелище грандиозное и прекрасное, но я не мог бы долго прожить в этом сплетении вечных бурь.

Тенетники, оставшиеся сегодня на земле, были заняты делом. Одни сооружали – вернее плели – особенно высокую башню, похожую на минарет. Другие таскали воду из озерца, расположенного на дне котловины (опять же в плетеных мешках). Третьи с помощью игл побуждали к труду громадного флегматичного зверя, чья черная шкура лоснилась, как самый лучший бархат, а длинное рыло с могучим кривым клювом напоминало рабочий орган трактора-корчевателя «Кировец».

Он уже успел вырыть в земле изрядную яму, попутно обнаружил гнездо каких-то жирненьких существ, похожих на сурков, и по этому поводу решил немного передохнуть, что весьма не устраивало строгих надсмотрщиков. Короче, ситуация выглядела довольно комично.

Никогда бы не подумал, что тенетники имеют рабочий скот. Или они на время позаимствовали это чудище в какой-то неведомой стране, где вот так запросто водятся землеройки величиной с мамонта?

Поселок был невелик – всего-то пять-шесть дюжин домов, – но с его околицы открывался вид на другие башни, являвшиеся как бы символом каждого форпоста тенетников. Если меня не подводило зрение, все они находились в стадии строительства.

Почему тенетников обуяла вдруг повальная гигантомания? Что это – маяки, капища? Но разве в них нуждается летающий народ, имеющий возможность постоянно созерцать свое немеркнущее божество?

А если башни предназначены для наблюдения за окрестностями, то зачем нужна сигнальная сеть, опутывающая все вокруг?

Вот вам еще несколько безответных вопросов.

Задерживаясь возле работающих тенетников, я внимательно прислушивался к звукам их речи и постепенно приходил в выводу, что освоить этот язык, одинаково чуждый и человеческому слуху и человеческому голосовому аппарату, в принципе возможно. Главное – побольше упорства и – что весьма немаловажно – веры в себя. Чем я, спрашивается, хуже того же самого вещуна? Даже его собственное яйцо воспылало симпатией ко мне. А ведь оно ни глаз, ни ушей не имеет. Подспудно все ощущает.

Вполне возможно, что когда-нибудь я даже освою язык запахов, на котором общаются и даже поют свои песни аборигены страны Горьких вод.

Вот только противогазом не мешало бы запастись. Уж если от самой простой фразы меня чуть не стошнило, то можно представить, как пахнут их ругательства…

Эти честолюбивые мечтания нарушил душераздирающий крик, запавший мне в память еще со вчерашнего дня, когда я имел неосторожность зацепить сигнальную нить. Неужели у меня опять вышла промашка!

Однако тенетник-стремщик (от крылатого выражения: стоять на стреме), выскочивший из своего дырявого домика, как чертик из табакерки, указывал совсем в другую сторону.

Все немедленно оставили работу и рассредоточились. Те, кто был вооружен иглами, выстроились цепью за крайними домиками поселка. Остальные с лихорадочной поспешностью занялись изготовлением сетей, нити которых превосходили толщиной обычные чуть ли не вдвое.

На сей раз это была не ложная, а реальная тревога. Даже меня пробрал озноб, предшествующий назревающей схватке.

Потекли минуты напряженного ожидания. Все тенетники смотрели в одну сторону – навстречу ветру, но из бушующих трав никто не появлялся. Тогда решено было послать вперед разведчика. Грудь этого молодца украшали три дюжины иголок – одна другой острее.

Он канул в травы, словно в морские волны, и, как я узнал впоследствии, живым его больше никто не видел (кроме неизвестного убийцы, конечно).

Гигантский землерой (женский род как-то не соответствовал этому довольно жутковатому на вид созданию), оставшийся без присмотра, отполз тем временем назад и, явив совершенно не свойственную ему энергию, несколькими ударами развалил башню, уже почти достроенную тенетниками. Ее необычайно прочные и эластичные стены, сотканные из многих слоев паутины, не могли устоять против могучего клюва, способного, наверное, сокрушить и гранитную скалу.

Так сонный и добродушный здоровяк превратился в разъяренного дьявола.

Тенетники со всех сторон бросились на взбесившегося зверя. Десятки стрел вонзились в бархатистую шкуру, но урона от них было не больше, чем мне, к примеру, от занозы.

Гораздо эффективнее оказались только что сделанные сети. При помощи одной даже удалось связать землерою пасть (заструнить, как говорят охотники-волчатники), но ведь он и до этого не кусался, а только долбил клювом налево и направо.

Когда тенетники наконец одержали верх (одна из стрел, вонзившись в глаз зверя, поразила мозг), половина поселка лежала в развалинах, а жертвы среди его защитников исчислялись десятками.

Но на этом военные действия не закончились. Несколько тенетников остались охранять землероя, чье тело еще подергивалось в предсмертных конвульсиях, а остальные устроили настоящую облаву – не только в поселке, но и по всей прилегающей к нему территории.

Тщательно страхуя друг друга (один идет вперед, двое других с иглами на изготовку – сзади), они заглядывали в каждый уцелевший домишко, разбирали развалины, очень похожие на растоптанные осиные гнезда, обшаривали заросли высокой травы, спускались в котловину и даже забрасывали сети в озеро. Кого именно они искали, оставалось для меня загадкой.

Тут кто-то тронул меня за руку. Я встрепенулся, словно птица, ощутившая вдруг холодное прикосновение змеи, но это был всего лишь вещун, покинувший наше общее жилище. Любопытство в нем все же пересилило страх.

Я кратко изложил свою версию случившегося, а потом спросил, указывая на мертвого зверя:

– Неужели это и есть вредоносец?

– Скажешь тоже! – ухмыльнулся вещун. – Неужели ты крюконоса никогда раньше не видел? Они водятся в стране Гигантов, да и сюда частенько забредают. В пищу не годятся, но легко приручаются и способны выполнять любые земляные работы. Хоть канал вырыть, хоть ловчую яму…

– Кто же натравил этого крюконоса на тенетников? Вредоносцы?

– Кто же еще!

– А кого сейчас ищут тенетники?

– Вредоносцев, понятное дело.

– И как же они должны выглядеть?

– Как обычно… А впрочем, я не знаю, – настроение вещуна вдруг резко изменилось в худшую сторону. – От вредоносцев всего можно ожидать. Только боюсь, что их здесь уже и в помине нет.

– Жаль. А я хотел на них хоть одним глазком глянуть.

– Этого счастья тебе еще хватит, – посулил вещун, поспешно удаляясь. – Вдоволь нахлебаешься… Но сегодня вредоносцы крепко насолили тенетникам!

Похоже, он был даже рад такому развитию событий.

Очень скоро я понял причину, заставившую вещуна ретироваться.

Все небо, словно в снегопад, покрылось танцующими по ветру пушинками, которые по мере приближения к земле быстро превращались в белые кляксы, а потом и в пышные султаны.

Тенетники, вылетевшие сегодня на охоту или по каким-то другим делам, наверное, уже прослышали о случившемся и теперь возвращались всем скопом. Можно было легко представить себе чувства, обуревавшие летунов, разом лишившихся и своего жилья и своих сестробратьев, а потому вещун решил потихонечку смыться, дабы не угодить кому-нибудь из них под горячую руку. Похвальная предусмотрительность.

Приземляющиеся тенетники на какое-то время даже затмили белый свет – казалось, что поселок накрыла огромная тюлевая штора. Сразу возник сумбурный многоголосый гам, неизбежный при любой большой беде. Уж если повседневный говор тенетников напоминал стенания, то стенания у них были – впору уши затыкать.

Многократно умноженные силы возобновили прочесывание местности, из соседних поселков вызвали подмогу, повсюду выставили дозоры, но и эти меры не дали никаких результатов. Враги, так и не явившие свой истинный лик, словно растворились.

Лишь в пятистах шагах от поселка нашлась иголка, по общему мнению, принадлежавшая прежде безвестно сгинувшему разведчику. Ее долго и внимательно рассматривали со всех сторон, а затем присоединили к зловещей куче, в которой лежали не только целиком сохранившиеся тела, но и их отдельные фрагменты (уж если страшный клюв зверюги попадал в кого-нибудь, то от бедняги только клочья летели).

Спустя какое-то время, потраченное на бурные дебаты, тенетники приступили к вскрытию злосчастного крюконоса, ставшего если и не зачинщиком, то главным исполнителем диверсии. В ход пошли иголки, которые, как оказалось, могли заменять не только стрелы, но и ножи.

Не дожидаясь, пока зловонная требуха зверя вывалится наружу, я поспешил прочь. Глумление над мертвым телом, будь то человек, скончавшийся по неясным причинам, или кабанчик, предназначенный на съедение, всегда вызывало у меня глубокое отвращение. Даже процесс потрошения курицы шокировал меня, что нередко служило поводом для насмешек сверстников.

И это при том, что крови я не боюсь. Мне знакомы ристалища, камеры пыток и эшафоты. Но вот бойни, живодерни, морги… Бр-р-р… То ли это какая-то неизвестная науке фобия, то ли за столько лет сумасшедшей жизни моя душа просто не успела в достаточной степени зачерстветь. Возможно, я еще не потерян для добра.

А впрочем, эти сантименты ничего не доказывают. Свои слабости есть у всех. История знает кровавых тиранов, которые обожали кошек и рыдали от музыки Вагнера…

Однако вернуться в жилище мне не позволил Рябой, возникший как из-под земли. Похоже, что у тенетников и вредоносцев есть одна общая черта – при каждом удобном случае устраивать засады.