Текст книги "Вам – задание"

До войны Купрейчик нередко играл в шашки и шахматы во время дежурства в составе оперативной группы, которая выезжала по вызову на места происшествий. Бывало, что за все время дежурства так и не случалось происшествий, так что времени хватало.

Разведчик играл неплохо, но командир оказался на высоте, и вскоре красноармеец под дружный веселый смех болельщиков уступил место следующему.

Купрейчику пришлось играть семь партий, и то, что он выигрывал, вызывало у разведчиков все большее уважение к нему. Наконец напротив него оказался Степаныч – лет двадцати семи – двадцати восьми крепыш, с тяжелым квадратным подбородком боксера. Смотрел он на собеседника как-то исподлобья, лицо было невозмутимо спокойным.

– Так вот, значит, кто гроза разрядников и чемпионов, – улыбаясь сказал Купрейчик, расставляя шашки. – Вы на каком ходу обычно заканчиваете партию?

– Обычно за ход до поражения, – невозмутимо ответил сержант, и стены блиндажа задрожали от хохота.

Игра началась. Уже через несколько ходов Купрейчик убедился, что Степаныч играет не лучше предыдущих и даже слабее большинства из них. Лейтенант понял, что миндальничать с таким противником нечего, и смело пошел вперед. Минут через пять все было ясно. У Купрейчика появилась сначала одна, затем вторая дамка, и противник практически был разгромлен. Но Степаныч с бесстрастным лицом продолжал игру. Он смело подставлял под разящие удары дамок свои пешки и, наконец, остался только с двумя. Купрейчик решил запереть их и начал готовить комбинацию, чтобы эффектно закончить партию. А «гроза разрядников и чемпионов» неожиданно спокойно и медленно сгреб на пол все шашки с доски и обыденным голосом объявил:

– Ладно, я согласен на ничью!

Снова раздался взрыв хохота, некоторые разведчики присели от смеха и уже не смеялись, а стонали. Смеялся и лейтенант. Теперь он понял, почему Степаныч никому не проигрывает.

Он протянул руку сержанту:

– Хорошо, Степаныч, я тоже согласен на ничью.

На следующий день Мухин с Купрейчиком снова пошли на рекогносцировку. Они ползком добрались до передних траншей, знакомились с командирами рот и взводов, изучали нейтральную полосу, подходы к вражеским позициям.

Уже было далеко за полдень, когда они возвратились в блиндаж к разведчикам. Сели обедать, а в дверях, как призрак, возникла фигура связного.

– Товарищ капитан, вас вместе с лейтенантом Купрейчиком командир полка вызывает.

– Хорошо, скажите, что сейчас будем, – ответил Мухин и положил руку на плечо пытавшегося встать Купрейчика. – Сиди. Пообедаем, а время наверстаем в пути. С пустым желудком к начальству лучше не ходить. Знаешь, когда бьют прямой наводкой по мозгам, то совсем неплохо, когда тылы обеспечены.

Они быстро пообедали и заторопились в путь.

Васильев был в блиндаже не один. У самодельного стола, склонившись над картой, пыхтел самокруткой начальник штаба майор Самойлов.

Мухин четко доложил о прибытии, а Васильев проворчал:

– Наконец-то изволили явиться. Полдня дожидаемся.

Мухин спокойно пояснил:

– Товарищ майор, мы полдня на животе проползали на передовой, и нам почему-то никто не сказал, что вы нас дожидаетесь.

Васильев бросил короткий взгляд на их грязные шинели и сказал:

– Снимайте шинели и подходите к столу.

Купрейчик на карте сразу же узнал участок фронта, который занимал полк.

Васильев без предисловий перешел к делу:

– Нам нужен язык. Немцы ведут себя подозрительно тихо, и мы обеспокоены. Но язык в лице рядового с их передней линии вряд ли что-нибудь нам объяснит. Если немцы готовят какую-нибудь пакость, то своему солдату, сидящему в окопе, конечно, ничего не скажут. Поэтому, братцы, вам предстоит пересечь их траншею и найти на той стороне подходящую кандидатуру.

Мухин и Купрейчик переглянулись. У них обоих появилась одна и та же мысль: значит, зря они потратили почти два дня, выбирая, с какой точки можно языка притащить. От внимания Васильева не ускользнуло это, и он спросил:

– Чего переглядываетесь?

– Да, ничего, – улыбнулся Мухин, – мы думали, языка с их обороны придется тащить, вот и изучали два дня подходы к траншеям.

– Ничего, – подал голос начальник штаба, – если хорошо подходы изучили, то это пригодится. Кстати, где вы считаете легче всего линию фронта пересечь?

Купрейчик пальцем показал место на карте:

– Вот здесь, на участке взвода лейтенанта Орешко.

– Почему именно здесь? – спросил Васильев.

– В этом месте расстояние до немецкой передней линии двести пятьдесят – триста метров. А вот в этом месте небольшая ложбинка, которая идет от наших траншей к немецким, она перегорожена двумя рядами проволочных заграждений. Ее контролируют две пулеметные точки, находящиеся здесь и здесь, на возвышенностях. Больше проволочных заграждений на этом участке нет.

– Так зачем же вам рисковать и лезть на колючку, может, лучше стороной обойти? – спросил начальник штаба.

Но Купрейчик уверенно заявил:

– Точно так же и немцы думают. Кто, мол, полезет по хорошо пристрелянной ложбине, да еще на колючку? Значит, в какой-то мере бдительность у пулеметчиков будет снижена.

Мухин с одобрением смотрел на лейтенанта и думал: «Молодец, Купрейчик, смотри, как получается: мы с ним еще об этом не говорили, а мысли о маршруте движения полностью совпали».

Васильев вдруг взглянул на капитана:

– Это и ваше мнение?

– Так точно, – Мухин посмотрел на Купрейчика и, хитро улыбнувшись, добавил: – Это мы с ним, прежде чем явиться к вам, оговорили.

– Хорошо. А назад этим же маршрутом пойдете?

– Никак нет, – ответил Мухин и пояснил: – Когда назад пойдем, то мы снимем пулеметный расчет, который находится слева от ложбины. Они же меньше всего будут ожидать нас со стороны своей траншеи. А затем мы параллельно ложбине доберемся к своим.

– Но там же минное поле! – возразил начальник штаба, указывая отточенным карандашом на знаки, обозначающие, что этот участок «засеян» минами.

Купрейчик тоже удивленно смотрел на Мухина, а тот спокойно пояснил:

– Дело в том, что с языком без шума нам очень трудно будет передвигаться, и немцы могут учуять, а если мы пойдем по минному полю, и даже с «музыкой», то они в первую очередь поведут огонь по ложбине, они же тоже знают, где минное поле. Ну, а когда начнется «музыка», то мы под ее шум безбоязненно можем двигаться вперед. Нам только надо, чтобы сегодня ночью наши, находящиеся в траншеях, немного постреляли, а саперы под шумок проделали проход в минном поле. Завтра же ночью, когда мы пересечем линию фронта, надо будет «концерт» повторить. Во время этой стрельбы саперы должны приблизиться к пулеметному гнезду и замереть до нашего прихода. Когда снимем пулеметный расчет, мы подадим знак, и они продолжат проделывать «коридор» до конца, встретят нас и проведут к нашим траншеям. О взаимной связи и опознании друг друга мы с саперами договоримся.

В блиндаже наступило молчание. Каждый еще раз обдумывал план. Купрейчику он понравился. Только одно его беспокоило, но он выжидал, пока заговорит командир полка или начальник штаба.

Васильев выпрямился и, словно размышляя вслух, сказал:

– План, конечно, дерзкий и смелый...

– И реальный, – добавил начальник штаба.

Купрейчик понял, что теперь и ему можно сказать:

– Я только считаю, что пойти туда должен я, а капитан Мухин пусть останется здесь. – И, увидев, что присутствующие готовятся возразить, торопливо добавил: – Согласитесь, товарищи, зачем нам полк оставлять, если вдруг что случится с группой, без командира взвода разведки и помощника начальника штаба по разведке. Люди во взводе у меня опытные, да и отберем для этой операции самых подходящих. – И, посмотрев прямо в глаза командиру полка, твердо сказал: – Я уверен, товарищ майор, что задание выполним.

Мухин на мгновение растерялся от такой дерзости человека, которого он всего только два дня, и того меньше, обучал. Только он хотел возразить, как Купрейчик сам обратился к нему:

– Вы, товарищ капитан, не обижайтесь на меня, но я исхожу из интересов всего полка. За науку – большое спасибо, за эти два дня вы многому меня научили и не беспокойтесь за меня. Я же на фронте не новичок.

Командир полка взглянул на Самойлова:

– Конечно, резон в его словах есть. Как ты считаешь, Леонтий Михайлович?

– Если он так уверен, то думаю, что рисковать сразу двумя ими нельзя и надо согласиться с лейтенантом.

Мухин молчал. Васильев улыбнулся:

– Ты что, Кузьма Андреевич, обиделся на молодого? Не обижайся, если подумать, то он прав. Ты только проследи, чтобы группу переодели в немецкую одежду, все-таки в тыл идут, да и лейтенанту помоги установить контакт с саперами. А ты, Леонтий Михайлович, организуй сегодня ночью «огонек» и «прополку» минного поля. Завтра ночью повтори «концерт» и организуй встречу разведки.

Было ясно, что решение принято и возражать было бесполезно.

Мухин и Купрейчик вышли из блиндажа и некоторое время шли молча. Первым не выдержал Купрейчик, он извиняющимся тоном заговорил:

– Не обижайтесь на меня, Кузьма Андреевич.

– Да не обижаюсь я. Меня только волнует одно: как ты там будешь без меня. Ну, да ладно, – решительно, словно отрубил, махнул он рукой, – решение принято, план утвержден, давай теперь думать, как его лучше выполнить. Пошли к твоим орлам. Только отбирать людей буду я. Они давно без дела сидят и рваться будут все, но ты меня поддерживай.

Когда они вошли в блиндаж, Купрейчик чуть не ахнул: все разведчики сидели и тщательно чистили оружие. «Знают, черти, что не зря командир полка вызвал», – подумал он.

Мухин сразу же перешел к делу. Он стал на середине блиндажа и спокойным, будничным голосом заговорил:

– Часть людей взвода завтра пойдет в тыл. Я назову тех, кто должен получить немецкое обмундирование и подогнать его.

Купрейчик подумал: «Хорошо, что автоматы у них немецкие, не надо оружие искать». Он подошел к кровати и взял список личного состава, который вчера ему вручил старшина.

Мухин помолчал немного, раздумывая, кого назвать, и заговорил:

– Вместе с лейтенантом Купрейчиком пойдут: Чижик, Громов, Зайцев, Головин, Щука, Тимоховец, Малина, Чернецкий, Зыбин и, конечно, Луговец. Не забыл, сержант, как по-немецки «руки вверх!»?

– Найн, герр гауптман, – «хенде хох!».

Луговец был высокого роста, мощного телосложения. Наверно, поэтому вчерашний противник Купрейчика – Степаныч, фамилия которого, как только что узнал лейтенант, – Зайцев, пошутил:

– А ты, Женя, не забыл, как будет по-русски «тащить на гору груз в виде визжащего фашиста»?

Все засмеялись. Мухин пояснил Купрейчику:

– Ты, Алексей Васильевич, тоже имей в виду, что если понадобиться, то Луговец на себе запросто языка любого веса дотащит.

– А если паршивеньких, то и двух ему можно загрузить, – весело заявил Громов.

Купрейчик понимал, что этим весельем люди хотят скрыть беспокойное волнение перед сложной операцией, и охотно стал поддерживать любую шутку. Перед лейтенантом остановился старшина Гончар:

– Товарищ лейтенант, сложите сюда документы, награды, фотографии, письма, если они, конечно, есть. Я все это буду хранить до вашего возвращения.

Купрейчик уже знал, что разведчики, уходя на операцию, с собой документов, наград, личных писем, фотографий не берут. Он взял протянутый ему кисет, подумал: «Смотри-ка, у каждого ордена и медали есть, а у меня что?» Он повернулся лицом к своей постели, вложил в кисет документы и с огорчением подумал: «Хоть бы фотография Надюши была».

Мухин выждал, пока соберет старшина обратно мешочки, и продолжил:

– В группу захвата вместе с лейтенантом войдут: Луговец, Малина, Чижик и Тимоховец. Группа обеспечения – сержант Щука, с ним еще четверо: Головин, Зайцев, Громов и Зыбин. Задача на сегодня: подготовить обмундирование, автоматы обмотать бинтом или белым материалом. Ну а мы, – он повернулся к лейтенанту, – пойдем налаживать контакты с саперами, а потом еще раз побываем на НП у артиллеристов.

Когда вышли из блиндажа, Мухин облегченно сказал:

– Ух ты, пронесло! Я боялся, что сейчас нас с тобой за грудки будут брать, но, слава богу, обошлось. Наверное, твое присутствие остановило. Сидят уже почти неделю без дела.

В подготовке к операции оба дня прошли незаметно. Вечером группа была в расположении взвода Орешко. Красноармейцы сразу же обступили знакомых «фрицев», но шуток над формой разведчиков не было. Все относились к ним с уважением, понимая, на какой риск идут люди. В офицерской форме был только Луговец. Это на случай, если разведчики неожиданно столкнуться нос к носу с немцами. Луговец несколькими фразами сможет задержать врагов и не дать им первыми применить оружие.

В полной темноте подошли трое саперов, они были одеты в белые маскхалаты, в руках – длинные ножницы. Мухин проверил, хорошо ли замаскированы автоматы, не торчит ли из-под белых маскхалатов форма, подошел к Купрейчику и протянул ракетницу:

– Если обнаружат, дай знать, мы постараемся при крыть вас огнем.

Он помолчал немного, а затем тихо произнес:

– Терзаться буду, ожидая вас, уж лучше бы я пошел. Ну да ладно, говорить об этом поздно. Давай, командир, трогай!

Купрейчик пожал капитану руку и подошел к сидящим на дне траншеи разведчикам:

– Головин и Тимоховец вместе с саперами впереди, за ними – я, остальные – за мной. Пошли.

Они вылезли на бруствер и, пригибаясь, пошли в сторону вражеских позиций. Еще днем Купрейчик, инструктируя разведчиков, предупредил, что от своих окопов они будут идти только пятьдесят метров, а дальше – ползком. Купрейчик считал шаги: «Сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят. Пора», – и он лег на снег. Оглянулся и увидел, что все остальные сделали то же самое. «А где же Головин и Тимоховец с саперами? – Он пошарил по снегу руками и понял, что в этом месте тоже начали ползти. – Ишь ты, тоже считали шаги», – подумал он удовлетворенно и пополз.

Бесшумно ползти по сыпучему снегу нелегко, но еще труднее ползти по образовавшейся ледяной корке и не издавать ни одного звука. Неожиданно раздался четкий щелчок, и в небо взвилась ракета. Все замерли и, казалось, даже не дышали. Лейтенант представил себе, как немецкие дозорные в этот миг до боли в глазах осматривают «свою» зону наблюдения. Хотелось поглубже спрятать лицо в снег, но нельзя: любое движение будет замечено.

Наконец ракета погасла. Купрейчик дал глазам немного привыкнуть к темноте и двинулся вперед. Вскоре он разглядел несколько белых призраков и догадался, что они достигли проволочных заграждений.

Когда он подполз к своим, то увидел, что саперы уже проделали проход и теперь двое из них лежали на спине и держали в руках концы проволоки. Третий сапер сделал знак рукой – за мной, мол, – и пополз вперед. За ним, чуть слышно поскрипывая снегом, двинулись Головин и Тимоховец, потом повел за собой остальных Купрейчик.

Вскоре все оказались у второго ряда заграждений. Подождали, пока подползут оба оставшихся сзади сапера. Потом они втроем снова бесшумно проделали проход. Первым нырнул под проволоку Головин, за ним, легонько оттеснив чуть в сторону Тимоховца, лейтенант и остальные разведчики.

Саперы остались у заграждений. Им надо заделать проходы, а затем возвратиться назад. Сзади ударил пулемет, за ним чуть левей – второй. Это Орешко, как и было договорено, устраивает немцам маленький «концерт». Купрейчик думал: «Опоздали малость, мы уже заграждение преодолели». Но все равно эти очереди прозвучали как привет от своих, и на душе стало приятнее. Ползли еще долго. Купрейчик даже стал сомневаться, не отклонились ли они от маршрута, но впереди в нескольких метрах разглядел бруствер немецкой траншеи. Ее надо было пересечь. На мгновение стало страшно – а вдруг их там ждут немцы, которые давно заметили приближающихся разведчиков и сейчас подпускают поближе, чтобы в упор расстрелять.

Лейтенант чуть замешкался, приготавливая на всякий случай гранату, и тут заметил, что слева и справа от него к траншее двинулись его товарищи. «Меня прикрывают», – подумал он и усиленно заработал локтями и ногами, стремясь не отстать от своих. Вот и траншея. Они перепрыгнули ее и поползли. Где-то впереди должен быть небольшой лесок, Купрейчик помнил, что Мухин несколько раз напоминал ему: лес обойти слева. Капитан был уверен, что в нем наверняка прячутся фашисты, а может, даже их техника, а это значит, что можно легко напороться на засаду.

Лейтенант дернул за ногу впереди ползущего. Тот остановился. Купрейчик узнал Луговца и тихонько прошептал:

– Где-то впереди лес должен быть, нам надо левее держать.

– Мы помним, впереди ползет Зайцев, он тоже знает.

«Неопытный я еще командир», – невесело подумал Купрейчик. В то же время он понимал, что разведчики не хотят дать ему почувствовать это. Его успокаивало еще и то, что разведчики действовали без команд, как единый хорошо слаженный механизм. Вот и сейчас они начали забирать все левее и левее, а когда справа на фоне снега зачернел лес, поднялись, и, пригибаясь, держась строго в затылок друг другу, побежали вперед. Купрейчик только диву давался: откуда у этих людей столько сил? Ползли долго, теперь вот уже отмахали бегом километр, и ни громкого дыхания, ни кашля, бегут, как тени, бесшумно и легко. А он уже давно начал задыхаться. От нервного напряжения дышал неглубоко, а от этого было еще труднее. Не выдержав, Алексей перешел на шаг и снова удивился своим подчиненным, они все как один: и те, что впереди, и те, что бежали сзади, сразу же тоже перешли на шаг.

Впереди чернел небольшой кустарник. Вошли в него и остановились.

Луговец чуть слышно сказал:

– Может быть, передохнем немного, товарищ лейтенант? – и чтобы командир не подумал, что остановку делают ради него, добавил: – Перекурим, заодно по карте определимся.

Купрейчик по достоинству оценил тактичность и, подумав для видимости несколько секунд, согласился:

– Давайте на пару минут остановимся. Надо только на карту посветить.

– А это мы вмиг сделаем, – быстро сказал Чижик и обратился к друзьям: – А ну, ребята, приготовим блиндаж для командира.

Разведчики принялись за работу. Они быстро выкопали в снегу яму, все, за исключением двоих, забрались в нее, а сверху укрылись в два слоя маскхалатами.

В руках Громова вспыхнул фонарик, он прикрыл отражатель рукой и сделал узкий луч. После этого он негромко спросил:

– Ну, как, Степаныч, не видно?

Снаружи сразу же ответил Зайцев:

– На полный свет не включай.

– А этот свет виден?

– Нет, работайте.

Лейтенант развернул карту и вместе с Луговцом склонился над ней. Они быстро определили точку, где сейчас находятся. Получалось, что в километре должна была быть небольшая деревушка, а от нее, чуть левее к линии фронта, шла дорога.

Купрейчик предложил:

– Что, если нам к этой деревушке махнуть? Мухин, кстати, тоже советовал. Там же наверняка какой-нибудь штабишко имеется. У въезда, может, прихватим кого-нибудь.

– Нет, товарищ лейтенант, у въезда нельзя. Вряд ли немцы тут по одному ходят. Если поднимается шум, то в поле, когда уходить будем, нас обнаружат и как куропаток перещелкают. Может быть, лучше в деревню огородами прокрасться и там попытаться одного фашиста прихватить?

Алексей понимал, что Луговец прав и спрашивает у него только для того, чтобы не обидеть командира. Делать было нечего, и Купрейчик согласился, только добавил:

– Как бы на собак не напороться.

– Если они остались в деревне, то наверняка на всех лают, и немцы к ним уже привыкли.

К деревне подходили по целине друг за другом. Вот и плетень. За ним – крайний дом. Разведчики замерли за плетнем, наблюдая за домом. Луговец, обдавая горячим дыханием лицо Алексея, прошептал на ухо:

– Надо к центру деревушки. Офицеры обычно в крайних домах не размещаются.

Купрейчик не отвечая продолжал наблюдать, а сам подумал: «Да, хреново разведка работает, даже не знают, что в деревне размещается. – Но тут же упрекнул себя: – Хотя это моя обязанность – знать, что и где имеется у врага».

Он повернулся и пошел вдоль плетня. Все молча двинулись следом. Алексей думал: «С этой стороны немцы могут ждать нас. Надо идти дальше и попасть в деревню с другой стороны». Разведчики, кажется, поняли его замысел и спокойно шли за ним.

Шли долго, отсчитывая слева за плетнем дома. Прошли шестой, седьмой и как раз на полпути к восьмому остановились. Купрейчик начал шепотом инструктировать:

– Делаем так: перелазим через плетень и ползком между этими двумя домами доберемся в другой конец огорода.

Первым к плетню подошел Луговец. Он согнулся, подставляя широкую спину своим товарищам. А те, становясь на нее, легко перепрыгивали на другую сторону. Когда все оказались в огороде, очередь наступила за Луговцом. Но тут случилось непредвиденное. Стоило Луговцу прикоснуться к плетню, как он оглушительно затрещал. Все замерли. Если сейчас залает собака или даже раздастся автоматная очередь – удивляться нечего. Треск, казалось, раздался на всю деревню. Но прошла минута, другая, а вокруг стояла тишина. Разведчики облегченно вздохнули: «Пронесло». Но что делать с Луговцом, не оставлять же его там, за плетнем. Лейтенант вытащил финку и начал резать прутья, из которых был сделан плетень. Рядом стоявшие Степаныч, Щука и Чернецкий достали свои ножи и принялись за дело. Таким образом они за считанные минуты вырезали большой кусок, и Луговец наконец оказался в огороде. Степаныч даже пошутил:

– Не можешь по-человечески через забор перелезть. Прешь, как на буфет.

Его одернул командир:

– Прекратить болтовню! Не на базаре же.

Они прикрыли образовавшуюся дыру вырезанным куском плетня и поползли по огороду.

Вскоре наткнулись на новый плетень. «Кончился огород», – догадался Купрейчик и, поднявшись на ноги, выглянул поверх забора – пусто. Но даже в темноте он увидел хорошо протоптанную дорожку. Стало ясно, что это деревенская улочка. В этот момент слева послышались громкие голоса. Купрейчик бросился в снег и замер. Разведчики вели себя тихо, даже дыхания не услышишь. А голоса все громче и громче. «Немцы!» – понял лейтенант, определив это по резкому говору. А шаги все ближе и ближе. И вот мимо замерших разведчиков прошло несколько человек. Купрейчик выждал несколько секунд и, поднявшись, выглянул им вслед. Немцев было трое. Они остановились недалеко, продолжая свой разговор, а затем один направился к дому, расположенному напротив, а двое пошли по улице дальше. Тот, который остался один, включил карманный фонарик и, подсвечивая себе под ноги, вошел во двор. Остановился у дверей и громко постучал. Разведчики услышали, как кто-то из-за дверей подал голос и тут же загремели запоры. Дверь открылась, и из коридора ударил яркий свет фонаря. Немец вошел. У Купрейчика екнуло сердце: он ясно увидел, что дверь осталась не запертой, потому что в образовавшейся щели был виден свет. Лейтенант вскочил на ноги и шепотом приказал:

– За мной! – Они двинулись вдоль плетня и вскоре оказались у калитки. Она была открыта. Разведчики тенью промелькнули по улице и остановились у калитки на противоположной стороне, в которую вошел немец. Купрейчик сказал коротко:

– Раз дверь не закрыл, значит, сейчас по своим делам перед сном выйдет. Я, Луговец и Тимоховец будем брать во дворе. Головин и Зайцев остаются здесь. Щука и Чижик блокируют дверь. Остальные должны быть готовы прикрыть нас.

Все, кроме группы захвата, быстро встали по своим местам. Луговец успел шепнуть командиру:

– Первым я на него брошусь, у меня опыт, а вы – за мной.

Лейтенант не спорил. Они прошли на цыпочках мимо двери и залегли сразу же за домом.

В голове Купрейчика была одна мысль: «Только бы вышел! Только бы вышел!» И немец, словно повинуясь зову, вскоре появился во дворе. Он был уже без шинели и, подсвечивая себе фонариком, прошел мимо разведчиков к сараю. Лейтенант был поражен: почему сержант пропустил фрица? Он уже хотел приподняться и броситься вдогонку, но тут же почувствовал тяжелую руку Луговца. Она успокаивающе похлопала по спине. «Черт знает что! – возмущался в душе лейтенант. – Пропустили фрица, а теперь гадай, как дело дальше пойдет». Казалось, прошла целая вечность, пока снова не показался немец. Вот луч его фонаря прополз по тропинке мимо разведчиков, и в этот миг как пружина рванулся на него Луговец. Послышался глухой удар, и немец скрылся в снегу под огромным телом сержанта. Купрейчик и Тимоховец бросились на помощь. Первым делом заткнули в рот фрицу кляп, а затем куском веревки, которую припас Тимоховец, связали ему руки. Поставили на ноги, а немец падает. То ли удар Луговца лишил его сознания, то ли страх сковал тело. Не теряя ни секунды, Луговец взвалил его на плечи и понес к калитке. Они перебежали улицу и оказались в уже знакомом огороде. Здесь разведчики с автоматами наизготовку окружили Луговца с немцем на плече и бросились к плетню. Они готовы были немедленно открыть огонь, драться, но не отдавать свою добычу. Вот и плетень. Ранее проделанную дыру искать не пришлось, они бежали по своему старому следу и выскочили на вырезанный плетень. Оказавшись на той стороне плетня, Купрейчик побежал не вдоль его, а прямо в поле, все время забирая правее, чтобы выйти на свой след, который они оставили, приближаясь к деревне.

Пока все было спокойно, но лейтенант не верил в удачу. Казалось, что вот-вот что-то должно случиться. Но время шло, и их по-прежнему окружала тишина. Луговец остановился. «Устал, бедняга», – подумал лейтенант и уже хотел приказать нести немца двум разведчикам. Но Луговец, оказывается, почуял, что немец пришел в себя. Поставил его на ноги, достал из кармана кусок веревки, привязал ее к связанным рукам пленного, вытащил у него изо рта кляп и неожиданно поднес к его лицу свой огромный кулак и что-то сказал по-немецки. Пленный испуганно пролепетал: «Яволь! Яволь!» Луговец снова заткнул немцу кляп, и они пошли по уже проложенному следу. Вскоре разведчики добрались к тому месту, где смотрели, карту, но не останавливались. Даже не стали ползти, когда слева показался лес, который сравнительно недавно огибали стороной. Низко пригибаясь, они продолжали бежать. Близко передовая. Разведчики залегли, чтобы хоть немного перевести дух и приготовиться к последнему броску.

Купрейчик до боли в глазах вглядывался в темноту. Он уже успел сориентироваться и сейчас прикидывал, как добраться до пулеметного гнезда. Его уже меньше беспокоил предстоящий переход через вражеские окопы. Сейчас все помыслы были направлены на то, как добраться до пулемета. В такой тишине рассчитывать на то, что пулеметчики не услышат хруста снега, было нереально. Надо что-то предпринять.

«Да, надо вызывать огонь, но откуда выпускать ракету? Отсюда нельзя, немцы в окопах могут догадаться, что мы здесь, и тогда не пройти. Когда подползем к пулемету, то стрелять из ракетницы будет поздно».

Постепенно у него появился план. Он чуть слышно позвал:

– Чижик, Громов!

Подождал, пока они подползут, сказал:

– Когда пересечем траншею, ты, Чижик, останешься у бруствера, на, держи, – Купрейчик протянул ему ракетницу. – Прикинешь по времени, чтобы мы приблизились к пулемету, выждешь, когда немцы запустят ракету, и выстрелишь – здесь красная. Они ночью только белыми пуляют. После этого вместе с Громовым – к нам, к пулеметному гнезду. Дальше вместе пойдем. Ясно?

– Как в божий день при свете фар.

– Ну и хорошо, – Купрейчик приблизился к Громову, – твоя задача: с гранатами и автоматом быть готовым прикрыть Чижика. Ясно?

– Конечно.

Лейтенант обратился к остальным разведчикам:

– Я, Тимоховец, Чернецкий и Зыбин пойдем впереди. За нами – Луговец и Малина с немцем, прикрывают – Зайцев, Головин, Щука. Первый пункт остановки – пулеметное гнездо. Вопросы есть?

Все молчали.

– Тогда вперед. – И Алексей первым пополз к траншее. Сейчас он был уверен, что там будет пусто. Он даже с трудом заставил себя взять в руку гранату. Подполз совсем близко – и замер. Секундное замешательство, и Алексей рывком приблизился к траншее. Он приподнялся и перепрыгнул ее. По легкому шуму понял, что все последовали его примеру. Сделал несколько шагов, лег, начал искать глазами немца. Наконец увидел на снегу чернеющую фигуру. «Казалось, все предусмотрели, а о маскхалате для языка не догадались, – подумал он и решил: – Ну, ничего, главное до своих добраться, в следующий раз по два комплекта про запас брать будем».

Все пока было спокойно, и разведчики поползли вперед.

Луговец и Малина ползли по обе стороны от немца. Каждый считал, что им повезло с языком: попался офицер, да еще понятливый, двигался сам и не шумел. Надо отдать должное и немцу. Он беспрекословно выполнял все команды разведчиков, понимая, что сейчас его жизнь в их руках. Стоило Луговцу дотронуться до его плеча, как немец замер. Вперед поползли только командир, Чернецкий, Тимоховец и Зыбин.

В этот момент над немецкими позициями вспыхнула белая ракета, а за ней, словно вдогонку, – красная.

Сразу же длинными очередями ударили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы. Это были свои, теперь уже можно было не опасаться, что хруст замерзшей корки снега будет слышен пулеметчикам. Ощерились вспышками и немецкие позиции. Купрейчик еще быстрее заработал локтями и ногами. Вот он, окоп. Из него злобно выплевывал огненные очереди трассирующих пуль пулемет.

«По заграждениям бьют», – злорадно подумал лейтенант и вспомнил Мухина. Это он предложил, чтобы группа возвращалась обратно не через ложбину. И вот теперь вражеские пулеметчики, не жалея патронов, поливали, как им казалось, самое уязвимое место.

Неожиданно у Купрейчика возникла мысль: «А что, если попытаться захватить в плен еще одного языка? – И тут же решил: – Эх, была не была, попытаемся!» Он тут же остановился и жестом подозвал своих, коротко объяснил: он и Зыбин берут языка, а Чернецкий и Тимоховец уничтожают другого немца. Если же в окопе фашистов больше, то действуют автоматами, так как взрывы гранат обратят на себя внимание. Быстро поползли дальше. Вот и пулеметное гнездо. Немцев было двое. Чернецкий с финкой в руке бросился на первого номера, а Купрейчик на его помощника. Но тут случилось непредвиденное. Второй номер пулеметного расчета неожиданно оглянулся и увидел бросившихся вперед разведчиков. Не предупреждая своего напарника, он выскочил из окопа и кованым сапогом так ударил Алексею в лицо, что тот, потеряв сознание, упал в окоп. Не видел лейтенант, как Чернецкий всадил финку в спину продолжавшему вести огонь пулеметчику и как Зыбин, вскинув автомат, сразил короткой очередью уже убегавшего в ложбину второго немца. К окопу начали подползать остальные. Последними приползли Чижик и Громов. Вытащили на бруствер лейтенанта и снегом привели его в чувство.

Луговец, чуть приподнявшись, свистнул. Сразу же раздался ответный свист и вскоре к ним подползли саперы.