Текст книги "Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты"

На борту «Святого Георгия»

Февральская революция грянула в разгар последних приготовлений к поездке в Италию. Ризнич полагал, что теперь все отменят дробь походу, но, несмотря на эйфорию «великой и бескровной», его небольшой экипаж, облаченный в бушлаты первого срока и новенькие ботинки (выдали для заграничного вояжа все новенькое), сел в Романове-на-Мурмане на борт английского парохода и 1 марта 1917 отбыли в Англию. В Ливерпуль прибыли ровно через неделю. А на следующий день – 10 марта – русских моряков отвезли в Лондон, где российские эмигранты и сочувствующие им англичане устроили митинг в поддержку революции в Петрограде. Русских моряков, только что прибывших из эпицентра событий, встретили в Альберт-холле восторженно. Унтера-офицера Ильяшенко, как имевшего революционный опыт в мятежах 1905 года, посадили в президиум, и он сидел рядом с Максимом Литвиновым, будущим министром иностранных дел СССР.

А старший лейтенант Ризнич, пока шел митинг, прогуливался со своими офицерами по Пикадилли. Они еще не догадывались, чем обернутся для них все эти революционные восторги. Однако война продолжалась, и Россия под эгидой Керенского продолжала вести бои на суше и на море.

«14 марта 1917 года из Лондона в Генмор.

Старший лейтенант Ризнич прибыл в Лондон в пятницу вечером. Просит перевести из команды “Пересвета” на подводную лодку одного телеграфиста и двух минных машинистов.

Морской агент контр-адмирал Волков».

15 марта русские подводники пересекли Ла-Манш и через Амьен прибыли в Париж, затем в Лион, а оттуда поездом – в Милан и далее электропоездом прибыли ночью 22 марта в Специю, где их поджидала новая подводная лодка.

Итальянские власти встретили моряков из мятежной России настороженно. Только что за революционные выступления им пришлось удалить из Специи экипаж ремонтирующегося русского парохода «Млада». Но подводники дружно занялись делом – изучением механизмов нового корабля и доводкой их до рабочего состояния. Старшина машинной команды унтер-офицер Ильяшенко уехал вместе с Ризничем в Турин принимать на заводе «Фиат» двигатели для своей субмарины, которая пока еще носила итальянское имя «Сцилла». Ризнич доверял толковому 32-летнему старшине-машинисту. Два года назад он вручил ему в Вологде серебрянные именные часы с дарственной надписью: «За спускъ лодокъ въ Вологде. От Старш. Лейтен. Ризнич и Лейт. Шмидт». С этими часами Ильяшенко не расставался до конца жизни.

Была у унтер-офицера Ильяшенко одна страсть – скрипка. Он захватил с собой в Италию свой простецкий инструмент и скрашивал часы досуга команды весьма неплохой игрой. Слушали русского скрипача в морской форме и итальянцы. Однажды один из них, отозвав старшину в сторонку, предложил «маэстро» приобрести скрипку работы самого Страдивари. По случаю и по сходной цене. Ильяшенко не поверил в такой подарок судьбы. Но под потемневшим лаком явно старинной скрипки проступал фирменный знак – «Antonius Stradiuarius. Cremonsis. Faciebat Anno 1723». И сердце у Ильяшенко дрогнуло, отдал за драгоценный инструмент все свое заграничное жалованье за все месяцы вперед.

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Кузьма Александрович Ильяшенко родился в 1885 году в Курской губернии, селе Глушково Рыльского уезда. Работал в Николаевском военном порту. Рассчитан в 1905 году за участие в забастовках. В 1907 году безработный Ильяшенко поступил на военную службу в Балтийский флот. Служил в Учебном отряде подводного плавания мотористом. Совершил поход на подводной лодке «Святой Георгий» из Специи в Архангельск. В 1918 году вернулся в родной Николаев, откуда вскоре ушел с отрядом моряков-черноморцев воевать с белыми. После Гражданской работал на Черноморском судостроительном заводе. Попал под немецкую оккупацию. Был сбит немецким мотоциклистом, тяжело повредил ногу, долго болел. Скончался в послевоенные годы.

Все это открылось самым неожиданным образом. В начале 90-х грянула так называемая «перестройка» с приватизацией, ваучеризацией и прочей чертовщиной. И без того небогатый российский народ обнищал враз и надолго. Люди, как после «перестройки» 1917 года, понесли продавать вещи, чтобы свести концы с концами. У ворот того же Преображенского рынка, где когда-то на складе макулатуры я наткнулся на старые газеты с заметкой об угоне «русской подводной лодки», вытянулись предлинные шпалеры торговцев поневоле. Слезы наворачивались на глаза при виде бабулек, которые выставляли на продажу кто горшочек с геранью и пузырек валокордина, кто давно вышедшие из моды дочкины туфли, пластмассовые расчески, чашки, ложки, поварешки… Ложки отнюдь не серебряные, как в послецарские времена, а из нержавейки, а то и вовсе алюминиевые. Деды продавали старые армейские ремни, стираные гимнастерки, болты, гвозди, молотки, долота и прочий «струмент». На меня, как, впрочем, наверное, и на других москвичей, которые слыли состоятельными, как-никак, писатель, обрушился поток самых неожиданных предложений. Мне предлагали купить лунный глобус и старинный фотоаппарат с пневматическим спуском – от резиновой груши, собрание сочинений Гарина-Михайловского и коллекцию армейских пуговиц времен Крымской войны, дозиметр и действующий полевой телефон… На такой волне всплыла передо мной и скрипка Страдивари, та самая, которую доставил из Италии в Россию унтер-офицер Ильяшенко на подводной лодке «Святой Георгий». Привез ее в Москву на продажу кто-то из потомков старшины машинной команды и вышел на меня. Денег на приобретение столь дорогого и к тому же не нужного мне инструмента (разве что как реликвию, связанную со «Святым Георгием») у меня не было. К тому же накануне знакомства с продавцом шедевра Страдивари в газете «Советская Россия» вышла статья «Фальшивый автограф», где директор государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов В. Куликов рассказывал:

«…После показа телевизионного фильма “Визит к Минотавру” к нам в госколлекцию ежедневно приходят по 10–15 писем с сообщениями о находках ценных инструментов. Без преувеличения могу сказать, что за это время мы осмотрели не менее тысячи скрипок, но, увы, подлинных изделий Страдивари не обнаружили… Массовое, поточное производство подделок было налажено, кроме Италии, во Франции, Англии, Польше, в ряде других стран. Причем некоторые фирмы даже не стремились нарочно ввести в заблуждение потомков, для них клееная этикетка с именем Страдивари – знак признания и уважения к мастерству великого мастера из Кремоны. Но вместе с тем было немало фирм, которые, копируя автографы, хотели подороже сбыть свою продукцию…»

… Во время нашей беседы Владимир Михайлович несколько раз брал телефонную трубку. Звонили из разных городов страны, сообщали: «Найдена скрипка Страдивари!»

Короче, я так и не стал счастливым владельцем раритетной скрипки, но зато познакомился с родственниками бывшего механика «Святого Георгия» (по существу, Ильяшенко выполнял на лодке обязанности инженера-механика) и узнал, во-первых, точный маршрут и точную хронологию командировки Ризнича с экипажем из Мурмана в Италию, а во-вторых, познакомился с замечательными потомками машинного старшины. Его сын стал видным конструктором подводных лодок в питерском бюро «Малахит», а дочь Ирина Кузьминична служила военным врачом в медсанбате той самой 150-й Идрицкой стрелковой дивизии, чей флаг был водружен над поверженным Рейхстагом в победном мае 1945 года. Но это уже другая история.

Ирина Кузьминична написала мне несколько писем, куда включила и отрывки и из писем отца времен Первой мировой войны. В них – живые штрихи быта российских перводподводников в Либаве:

«…Вот сейчас пишу, а рядом в комнате граммофон вовсю орет, а братва в домино на квас, колбасу и конфеты очки зажимает, шары по биллиарду катает да друг над другом подтрунивают – кому уши приделают или лопухи (они же уши) обобьют. А как обобьют, тогда и запевают: “Ой, вы уши, мои уши, уши длинные мои” на мотив “Солнце всходит”…

…Сегодня был в городе в театре, смотрел “Фауста”, хотя опера и на итальянском языке, но все-таки понял…

Новостей особенных нет, разве что у нас в отряде теперь живет медведь, а имя ему Машка. Это “Сигу” (подводной лодке. – Н.Ч.) подарок.

В четверг мы ходили в море, и в тот же день как раз пришло одно судно из-за границы, а на нем есть и бывшие подводники-офицеры. И вот они в Норвегии купили медведицу “Сигу” в подарок. И когда вели ее с “Сига” в отряд, она как испугалась музыки да бежать в лес. А мы за ней и никак не возьмем ее в руки, все выворачивалась, если удавалось схватить. А мне палец порядочно укусила. И теперь Машка ходит ночью по роте – то одеяло с кого-нибудь стащит, то одежду посбрасывает, то по шкафчикам лазает. А наш командир оставил ее ночевать в своей каюте, так за ночь она у него все там побила и по полу раскидала. А днем по роте целая толпа матросов за ней ходит, борются с ней, валяют ее, перекидывают, покамест не удерет…»

Из письма от 5.09.1914 года:

«…У нас задержали шведские и германские коммерческие суда, за которыми мы смотрим, и вот на одном из шведских пароходов пишу это письмо… У нас в Либаве вокзал переполнен выезжающими жителями и запасными.

…Теперь вот опишу, как я уходил из Либавы на войну. В последние часы перед уходом вышли мы все во двор, составили ружья и ожидаем приказаний. Между тем я все придумывал, как захватить с собой скрипку. В последний раз сыграли кто на чем. Потом приказали строиться и уходить. Гармонии и гитары так и оставили во дворе, старьевщики еще при нас собирали их в свои мешки. Был слух, что мы уходим на передовые сухопутные позиции. И вот сверх прочего всего вооружения прицепил я и скрипку свою за спину. Ребята тоже говорят: “Бери!” Нашли в отряде кусок канифоли и вышли. Васе (это Шершову) я говорил дорогой к вокзалу: “Буду нести, пока не надоест, а потом брошу или отдам кому-нибудь”. А он говорит: “Неси, неси, если тяжело будет нести, я буду подсменять!” В вагоне, конечно, скрипка послужила. И Сережа Косолапов даже про свою молодую жинку забыл на время. Все “Псковскую” под скрипку напевал. Приехали в Петроград, и там меня один нечаянно штыком под глазом оцарапнул. Фельдшер постарался и всю голову мне забинтовал. От строя отстал и поехал с лазаретом на подводе с ружьем. Бабы как увидали: “Раненый, раненый!” А с другой стороны посмотрели, увидели скрипку – смеются. И на самом деле смешно: несмотря на то, что за пазухой патроны, табак, трубка, сверху тоже патроны, сумка с сухарями, ружье, шинель и… скрипка со смычком. Только вот не знаю, как улажусь с нею (со скрипкой. – Н.Ч.) на подводной лодке…

Теперь две наших лодки заканчивают, и скоро уйдем в Ладожское озеро на пробное погружение».

Ирина Кузьминична писала: «К сожалению, здесь мало о “Святом Георгии”, но это все равно из морской жизни… А из Италии было только одно письмо – из Турина. Может быть, где-нибудь осталось в Ленинграде? Но, кажется, взяла все. Из писем узнала, что папа за 10 лет службы плавал на учебном судне “Океан”, на подлодках № 1, № 2, № 3, на “Сиге” (наверное, там была очень дружная команда, так как в письмах – “наш «Сиг»”, наш “Сиговский”) и закончил службу на “Святом Георгии”.

Цыганка в Специи нагадала ему долгую жизнь и избавление от смертельной опасности. “Святой Георгий” был послан на боевое задание, но был отозван, вместо него погибла другая (итальянская) лодка. Отец жил, не веря, что доживет до 70 лет. Но дожил.

Остались у нас: 1. Папины карманные часы “За спускъ подводныхъ лодокъ в Вологде от ст. лт. Ризнич”. 2. Медаль “За храбрость” 3 ст. (кажется, за спасение итальянского судна). 3. Ленточка с бескозырки “Сигъ”. 4. Портсигар с надписью “Лучшему стахановцу завода Марти т. Ильяшенко К.А. в день трехлетия стахановского движения. 29 авг. 1938 г.”. (Папа все время работал на судостроительном заводе, теперь он называется ЧСЗ – Черноморский судостроительный завод – машинистом на плавдоке.)

Остались и путеводители тех лет по Лондону, Лиону, Турину, Генуе, а также по кладбищу Стальено (Staglieno) в Генуе, где был потом во Вторую мировую войну похоронен Федор Полетаев.

Папин младший брат (моложе папы почти на 20 лет) 35 лет прослужил на Тихоокеанском флоте на гражданских судах механиком. Он плавал на т/х “Смоленск”, когда они ходили за челюскинцами. Запомнился мне один его рассказ. Во время Великой отечественной войны пришли они в Сан-Франциско. Дядя Петя с товарищами зашел в ресторан, и сели они за столик, где сидели два негра. К ним подошел официант и сказал, что есть свободные столики, почему сели с неграми? Наши, конечно, не пересели. А когда официант ушел, негры под столом пожимали им руки. Я это иногда студентам своим рассказывала.

Всего доброго! Ирина Кузьминична Ильяшенко».

Такая вот история со скрипкой Страдивари, и не только с ней.

Но вернемся в Италию 1917 года, на подводную лодку под Андреевским флагом.

Морской министр приказал назвать подлодку «Ф-1» («Фиат-1»), однако подводники запротестовали. Морской агент капитан 1-го ранга Врангель доносил в генмор:

«Нашей подводной лодке заводом перед спуском было дано имя “Святой Георгий”. Командиру и команде весьма желательно было бы, если возможно, оставить название, тем более что данное ей – “Ф-1” – по-немецки означает «скот», “скотина”…»

Просьбу команды уважили. За подводным кораблем утвердили гордое и победное имя. Кстати, Ризничу уже довелось служить на «Георгии Победоносце» – эскадренном броненосце. Это было 15 лет тому назад. И вот – новый «Георгий»…

19 апреля 1917 года Лондон наконец раскошелился и перевел заводу «Фиат» обещанный России кредит – 2 251 628 лир.

Путь в Россию был открыт.

Поход

У похода «Святого Георгия» была своя очень важная предыстория.

В сентябре 1916 года германское командование направило в Северный Ледовитый океан флотилию подводных лодок. Восемь субмарин развернули самый настоящий террор: за десять дней они пустили ко дну четырнадцать русских и союзных транспортов.

Но уже собирала свои силы флотилия Северного Ледовитого океана. И уже шли из далекого Владивостока через три океана в четвертый выкупленные у японцев эскадренные броненосцы «Полтава», «Пересвет», крейсер «Варяг»… Спешил из Средиземного моря крейсер «Аскольд». Дымились буксы у железнодорожной платформы под тяжестью подводной лодки «Дельфин», которую сопровождал из Владивостока в Архангельск будущий вахтенный начальник «Святого Георгия» подпоручик по адмиралтейству Михаил Мычелкин.

Флотилия стягивала свое боевое ядро. Ни одна страна не собирала свои корабли к бою на таком пространстве. Долог и опасен был путь на север. Не всем удалось дойти до скалистых берегов Мурмана. На выходе из Порт-Саида взорвался по неизвестной причине «Пересвет».

Самым малым кораблем, добиравшимся на север, была подводная лодка «Святой Георгий».

…Старый вахтенный журнал. Пожелтевшие разграфленные страницы, каллиграфический бег пера и следы от капель соленой морской влаги:

«7-го мая 1917 г. Воскресенье, г. Специя.

11.30. На строившейся в Италии в городе Специя на заводе “Фиат – Сан-Джорджио” лодке подняты флаг, гюйс и вымпел. Лодка начала кампанию.

Освящение лодки и Флага произвел приехавший из Рима священник при Российском в Италии посольстве архимандрит Симеон в присутствии Российских консулов из Флоренции и Сицилии, главного командира гавани Специя вице-адмирала Кани, администрации завода и офицеров строящихся лодок для Испании и Португалии».

«Из Специи. Вторник 13/20 июня.

7.00. Погрузили на конвоир, итальянский вооруженный пароход “Равенна”, офицерский багаж; команда окончательно перешла из занимаемого на заводе помещения на лодку.

8.25. Вышли в бухту на погружение и дальнейшее следование с конвоиром “Равенна” в Геную.

16.30. Стали на правый якорь в порту г. Генуя около завода “Ансальдо”, пришвартовались кормой к стенке.

Лейтенант барон Ропп-1-й».

Записи в вахтенном журнале вел старший офицер подводной лодки лейтенант барон Ропп-1-й. Несмотря на отрывочность заносимых в журнал сведений о походе, обстоятельства опасного плавания прорисовываются весьма отчетливо.

В Генуе «Святой Георгий» получил первое боевое задание: отконвоировать в Гибралтар вместе с французским эсминцем и подводной лодкой восемь союзных транспортов. 18 июня 1917 года Ризнич вышел из Генуи в охранении каравана. Этим рейсом начинался долгий путь домой…

О том, в каких условиях протекало четырехмесячное океанское плавание, можно судить по свидетельству одного из подводников той поры:

«Даже в холодные зимние дни в отсеках не могло быть искусственной теплоты, так как драгоценное электричество не могло быть выделено для обогрева и температура внутри лодки была температурой воды, в которой она плавала. Спертый воздух, насыщенный маслом от работающих машин, запахом камбуза, необходимость хода целые дни без ванны и даже без умывания – все это было слишком неудобно.

Корабль постоянно качало, и некоторое число команды, даже испытанных людей, часто болело морской болезнью. Постоянная качка делала почти невозможным стоять или спать, и хотя бедный моряк мог бы выспаться, но качка выбрасывала его из койки на палубу. Едва можно было писать (слишком холодно) и читать, так как было мало света и главным образом потому, что от качки глаза не могли держать в фокусе написанное.

Но наиболее раздражающим явлением в жизни подводной лодки была сырость. Над матросом, лежавшим в койке, зачастую капала вода, подобно дождю.

Несколько часов плавания под водой приводили к тому, что умственное состояние определялось как “обалдевание”. Но физические страдания почти ничто в сравнении с мыслью, что лодка в любую минуту могла натолкнуться на германские мины».

«Святой Георгий» отправился в плавание в самый разгар подводной войны. В феврале 1917 года Гинденбург и Людендорф настояли на том, чтобы Германия начала неограниченные действия подводных лодок. Атлантика кишела немецкими субмаринами. То была последняя и потому особенно яростная попытка задушить Англию кольцом морской блокады.

Караван, который сопровождал «Святой Георгий», вошел в Гибралтар, прижимаясь к побережью Франции, держась подальше от некогда бойких главных морских трасс Средиземноморья.

Справа по борту оставались роскошнейшие европейские курорты – Ривьера, Ницца… Немыслимо голубое летнее море меньше всего походило на «театр военных действий».

Вечером 21 июня моряки каравана наблюдали лунное затмение. Штурман Ропп записал в вахтенный журнал с прилежностью астронома: «19.16. Началось лунное затмение.

Четверг. 1.30. Луна очистилась».

Подводники, люди, склонные к поиску предзнаменований, толковали – добро или беду сулит затмение светила. На другой день выяснилось, что беду. Неподалеку от Картахены на «Святой Георгий» вдруг ринулся испанский крейсер с явным намерением протаранить лодку. Пришлось срочно погружаться и уходить на безопасную глубину. То ли испанец ошибся, то ли имел злой умысел – гадать было некогда…

25 июня караван благополучно добрался до Гибралтарской скалы. Оттуда «Святой Георгий», не обремененный конвойной службой, двинулся налегке. Однако едва они миновали пролив и вышли в Атлантику, как на лодку обрушилась беда за бедой. Сначала вышел, из строя мотор-генератор гирокомпаса. Затем налетел шторм, да такой, что нечего было и думать о починке путеводного прибора.

«4/17 июля 1917 г. Вышли из Гибралтара.

Зайдя за мыс Сан-Винсент, встретили свежий nord, зыбь крупная, сильно заливает. Подводная лодка принимает много воды».

Можно себе только представить, сколько драматизма скрыто за этой скупой строкой. Ведь именно так, «принимая много воды», погиб в осенний шторм броненосец «Русалка». Имя этого корабля, затонувшего на Балтике в 1893 году, прогремело на всю Россию. Из ста семидесяти семи матросов и офицеров не спасся никто. В ревельском парке Кадриорг на пожертвования народа был сооружен прекрасный памятник. Всякий раз, когда погибал в море корабль, к подножию монумента приносили венки.

Незадолго перед выходом «Святого Георгия» в свое отчаянное плавание постамент «Русалки» был снова завален живыми цветами. На траурных лентах поблескивало имя подводной лодки «Барс», без вести пропавшей в боевом походе. «Барсом» командовал опытнейший подводник, однокашник Ризнича по Морскому корпусу и отряду подплава старший лейтенант Н. Ильинский. Большая, новейшая по тому времени подводная лодка исчезла в глубинах Балтики. Малая, прибрежного плавания субмарина штурмовала океан. Легко могло статься, что рядом с венками экипажу «Барса» положили бы свежие погребальные гирлянды. Но Ризнич вывел «Святой Георгий» из штормовой полосы и благополучно привел его в Лиссабон.

«6/19 июля 1917 г. Стали на бочку на рейде г. Лиссабон. Перебирали и сушили моторы, перископы, залитые соленой водой».

В Лиссабоне команду ждал отдых перед самым опасным участком маршрута – переходом в Англию. Пути к Британским островам были густо усеяны германскими минами, перекрыты кайзеровскими подводными лодками. Число их на позициях превышало порой три десятка.

Португальцы приняли русских подводников радушно: приготовили баню, сводили на бой быков. Коррида Ризничу и его спутникам не понравилась. И без того много крови лилось на полях Европы.

Пять суток прорывался «Святой Георгий» через коварный Бискай в Англию. Сто тревожнейших бессонных часов. И в любую секунду под бортом мог грянуть взрыв мины, торпеды…

Им везло. Командир немецкой подлодки промахнулся. Торпеда, выпущенная им по «Святому Георгию», прошла по корме. Ризнич записал в вахтенный журнал: «20-го августа 1917 года. Вышли из Плимута в Скапа-Флоу. Около мыса Уред мина прошла между тральщиком с запасными вещами, шедшим сзади нас, и нами, причем ее видели шкипер тральщика, рулевой и командир».

Англичане тепло приняли русских подводников. Помимо всего прочего им грело душу и название корабля. Легендарный адмирал Нельсон держал свой флаг на фрегате «Святой Георгий».

24 августа, оставив Скапа-Флоу – главную базу британского флота, «Святой Георгий» двинулся вдоль Скандинавии к родным берегам. Но Северный Ледовитый океан уже вздымал осенние штормы.

Мне довелось видеть подводную лодку, попавшую в хороший циклон. Стальные листы легкого корпуса были смяты в гармошку, из прорех торчали вывернутые волнами баллоны воздуха высокого давления…

У мыса Нордкап «Святой Георгий» попал в шторм похлеще, чем на выходе из Гибралтара. Стоять на мостике было невозможно – валы перекатывались через рубку, – и Ризнич приказал задраить все люки. Дизель остановили, ему не хватало воздуха. Всю ночь лодка держалась против волны, выгребая на малых оборотах под электромотором. Потом, в Архангельске, подводники отмечали эту ночь как свое второе рождение. А тогда, в бушующем Норвежском море, кое-кто из команды уже начал переодеваться в чистое – смертное белье.

Конструктор лодки немало бы удивился, узнав, что его маленький «Фиат» выдержал океанские шквалы. Наверное, он с удовольствием пожал бы руку отважному командиру. Но это сделали за него соотечественники Ризнича, архангелогородцы, высыпавшие ясным сентябрьским утром встречать «Святой Георгий» под марши духового оркестра и перезвон соборных колоколов.

9 сентября 1917 года командир лодки доносил командующему флотилией Северного Ледовитого океана:

«Рапорт

Доношу Вам, г. Адмирал, что сего числа с вверенной мне командой прибыл из Специи и ходатайствую о зачислении ее в дивизион подводных лодок особого назначения с I.IX. 1917 г.

При сем доношу, что нам пришлось все время прорывать блокируемые подводными лодками зоны и проходить вблизи минных полей неприятеля, выдерживать жесточайшие погоды, как-то у Сан-Винсента и Норд-Капа, конвоировать суда, не потеряв ни одного, что в настоящее время считается чрезвычайно редким в Средиземном море.

Список личного состава лодки на обороте сего прилагается.

Старший лейтенант Ризнич».

В списке, прилагаемом Ризничем, были указаны:

1. Старший офицер, лейтенант А.Э. фон дер Ропп-1-й.

2. Подпоручик по адмиралтейству М.А. Мычелкин.

3. Боцман Гусев, старший унтер-офицер.

4. Охотник, младший унтер-офицер Семенов.

5. Старший унтер-офицер Юдин.

6. Младший унтер-офицер Доданов.

7. Младший унтер-офицер Никитин.

Мотористы:

8. Младший унтер-офицер Столяров.

9. Старший уитер-офицер Кузьмичев.

10. Минный машинист, младший унтер-офицер Русинов.

Электрики:

11. Младший унтер-офицер Лапшин.

12. Младший унтер-офицер Тимофеев.

13. Комендор, младший унтер-офицер Туликов.

14. Старший радиотелеграфист Кистень.

В приказе по флоту и Морскому ведомству морской министр контр-адмирал Д.Н. Вердеревский отмечал:

«Этот блестящий, исключительный по условиям плавания переход лодкою малого водоизмещения в осеннее время свыше 5000 миль через ряд зон расположения германских подводных лодок, минных заграждений и т. п. наглядно показывает, что офицерам и матросам, сплоченным взаимным уважением и преданным своему делу, не страшны не только поставленные врагом всевозможные преграды, но и сама стихия… Родина вправе будет гордиться беспримерным в истории подводного плавания переходом подводной лодки малого водоизмещения из Италии в Архангельск».

Старший лейтенант Ризнич был произведен в капитаны 2-го ранга и награжден орденом Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Так он поставил великолепную точку в своем давнем споре с Колчаком и Энгельманом.

Вахтенный журнал «Святого Георгия» обрывается в ноябре 1917 года. Из последней записи можно понять, что лодка стоит на ремонте в Архангельске, что запчасти в портовых амбарах Соловецкого монастыря растащены, что обогревный пар на корабль подавать перестали… А через три месяца «Святой Георгий» вступил в самый бурный период своей жизни. 17 февраля 1918 года его экипаж перешел на сторону советской власти.

Моторный старший унтер-офицер Илларион Кузьмичев был выдвинут членом Центрального комитета флотилии Северного Ледовитого океана. А моторист Яков Ужакло стал в годы Гражданской войны комиссаром службы связи Белого моря в Совете комиссаров флотилии.

…Всего лишь полгода развевался над кораблем Андреевский флаг. Семь лет «Святой Георгий», переименованный в «Коммунар», нес службу в Красном флоте.

В августе 1918 года в Архангельск вступили английские интервенты. Многие корабли флотилии Северного Ледовитого океана были захвачены и уведены в Англию. Но «Коммунар» оставался верным присяге пролетарской республике. Экипаж увел подводную лодку вверх по Северной Двине, а затем, приведя ее в негодность, выбросил на отмель. Лишь с возвращением советской власти в Беломорье «Коммунар» снова вступил в строй. Правда, на этот раз как учебное судно.

5 июля 1924 года потрепанную в боях Гражданской войны подводную лодку разобрали в Архангельске на металл. Имя «Святого Георгия» – «Коммунара» было исключено из корабельного списка. Из списка, но не из истории.

А вот следы кавторанга Ризнича безнадежно терялись в дореволюционном Архангельске. Можно только предполагать, что он погиб в февральские дни 1918 года. Никаких сведений о нем в последующие годы нет.