Текст книги "Бог не играет в кости"

Глава шестая. Прием по личным вопросам

По вторникам в 15 часов командующий 10-й армии, он же начальник Белостокского гарнизона, вел прием населения по личным вопросам. Он принимал и горожан, и представителей советской власти, если у тех возникали вопросы, связанные с жизнью на белостокской земле военных людей. Первым встречал их адъютант капитан Василий Горохов и, уяснив суть дела, подобно британскому мажордому распахивал дверь:

– К вам генерал-майор Ахлюстин! – доложил адъютант.

– Зови!

Петра Ахлюстина Голубцов уважал, как профессионал уважает профессионала. Да, он, конечно, из корпуса «генералов-унтеров», но Голубцов готов был «простить» ему это только за один эпизод ахлюстинской боевой жизни. Шла финская война… В январе 1940 года в Москве решили ускорить падение Финляндии с помощью кавалерии. Идея абсолютно бредовая, но только не для тех, кто сидел в кабинетах наркомата. «Им бы кресла в снег вморозить!» – иронизировал Голубцов, когда этот случай изучался у него на кафедре армейских операций. Совершенно невозможно было представить, как будет наступать конница по льду или глубокому снегу – коню под брюхо – да еще в сильные морозы с ветром. В истории военной науки такого не было. Исполнять это безумие поручили бывалому коннику генерал-майору Ахлюстину. К четырем конным полкам его 24-й кавалерийской дивизии добавили танковый полк, назвали дивизию моторизованной, и отправили в самые февральские метели на север от Ладожского озера. Разумеется, ни о какой лаве о двух крылах, ни о какой конной атаке и речи быть не могло: какой кавалерийский налет среди финского мелколесья, заваленным сугробами и валунами?

– Спешились, – а коней от ветра где укрыть? – рассказывал потом Ахлюстин. – С озерного льда так поддувает, что в небо унесет. А у меня в дивизии большинство южан, настоящего снега не видели. Мне же велят их на лыжи поставить и в бой: захватите нам Лоймолу, пожалуйста. Сейчас захвачу, покажите только, где она? «Да вот же, в глубоком тылу финской армии, важный стратегический центр. Вы ведь совершали рейды в гражданскую? Это то же самое». Твою дивизию! Сравнили украинскую степь с финским заболотьем! А что делать – приказ! Сам встал на лыжи и повел своих бойцов в эту долбанную Лоймолу. Поморозились все, но эту Лоймолу взяли… Двести своих бойцов там схоронил…

И все же Ахлюстин наступал и в конном строю. Даже в рейд ходил по финским тылам – лично вел за собой почти тридцать эскадронов. Дали ему орден, но рот не заткнули. В марте войну прикрыли. Вернулся Ахлюстин в Москву, молчать не стал, высказал в наркомате все, что думал о паркетных горе-полководцах. Обиделись. «Ах, вы там, бедные, замерзли? Ну, мы вас, товарищ Ахлюстин, согреем!» И отправили служить в солнечный Туркестан – в знойную Кушку.

В кабинет не вошел – ввалился командир 13-го механизированного корпуса, кряжистый, как настоящий танкист.

– С чем пожаловал, Петр Николаевич? – Голубцов крепко пожал отнюдь не генеральскую широкую заскорузлую ладонь своего «нукера». Ахлюстин никогда не улыбался и никогда не шутил. Был всегда деловит, собран, сух. И как всегда был чем-то озабочен, чем-то недоволен.

– Вот три месяца назад получили новейшие танки КВ-1 и КВ-2. Их тут же засекретили, поставили в глухие боксы, опечатали. Влезать в них допущены только штатные механики-водители. Им разрешено два раза в неделю прогревать моторы. И все. Остальные члены экипажей отрабатывают боевую подготовку на танкетках. Но это все равно, что кавалеристам учиться ходить в атаки на ишаках, а не на конях.

– Очень хорошо тебя понимаю. Но что ты предлагаешь?

– Предлагаю дать возможность всем членам экипажа изучать эти машины и отрабатывать нормальную боевую подготовку.

Голубцов задумался…

– За режим секретности отвечает у нас начальник третьего отдела. Ты его знаешь – полковой комиссар Семен Львович Лось. Сейчас его приглашу, порешаем вместе.

Начальник третьего отдела вошел, как и полагается чекисту, стремительно и бесшумно. На груди его френча сияли два ордена – Красная Звезда и «Знак почета» – За Халхин-Гол и за Финляндию. Для 33-летнего службиста неплохой «иконостас». Да и звание майора госбезопасности приравнивалось к генеральскому званию «комбрига», хотя и носил он четыре «шпалы» полкового комиссара.

Лось внимательно выслушал Ахлюстина. Озаботился. Надо было четко решать – «да» или «нет». А вот этого как раз полковой комиссар, он же майор госбезопасности, не любил. Однако быстро нашелся.

– Без участия представителя партии такое дело решать нельзя. Нас неправильно поймут…

– А ведь ты прав, Семен Львович, надо позвать Дубровского.

Пришел Дубровский, очень серьезный чернобровый дядя с двумя рубиновыми ромбами дивизионного комиссара в петлицах. Как и Ахлюстин, он не понимал никаких шуток, на лице его навсегда застыла гримаса хмурой озадаченности. Узнав, в чем дело, Дубровский поиграл полудужьями черных бровей и изрек:

– А как же это мы решаем такой вопрос без главного нашего танкиста?

– И то правда! – Голубцов кивнул адъютанту:

– Начальника автобронетанковой службы ко мне!

И обращаясь к Ахлюстину усмехнулся:

– Будет нашим пятым подельником. Если всем нам дадут срок, то поделим на пять. Как раз по пять лет выйдет на брата.

Но ни Ахлюстин, ни Лось, ни тем более Дубровский шутку не оценили.

– Мы не имеем права снимать режим секретности, если его определили в Москве, – мрачно заметил Лось.

– А мы его и не снимаем. Мы понижаем уровень режима секретности, исходя из реальных обстоятельств. Верно, Петр Николаевич?

– Так точно!

– И делаем это коллегиально, а не самовольно. А посему объявляю всех присутствующих членами комиссии по снижению уровня режима секретности.

Лось нервно передернул плечами. Ему очень не хотелось участвовать в этом сомнительном деле. Но тут пришел «главный танкист» 10-й армии начальник АБТУ (автобронетанкового управления) полковник Антонов, который, уже зная суть дела, с ходу поддержал генерала Ахлюстина:

– Как же мы будем воевать на этих танках, если экипажи их не знают?! Дайте людям хоть внутри посидеть, рычагами подвигать!

– Не сепети! – остановил его Голубцов. – Запиши формулировки и подготовь проект нашего решения… Значит, так, «в целях освоения новой бронетанковой техники разрешить штатным экипажам занимать свои места в танках, а также совершать краткие тренировочные поездки…».

– Но только в ночное время! – добавил Лось. – Чтобы никто их не увидел.

– И чтобы на директрису не выезжали, а двигались только в расположении своих полков, – уточнил Дубровский.

– А как же огневые упражнения выполнять? – Взвился Ахлюстин. – Из карабинов через ствол стрелять?!

– Не надо с нами торговаться! – вскрикнул начальник особого отдела и расстегнул душивший его воротник френча. – Мы и так идем на должностное преступление.

– Ну, уж, ты и хватил, Львович! – вспылил Голубцов. – Преступления совершаются в целях личной выгоды. А мы о боеготовности вверенных войск печемся! Если тебе так боязно, можешь своей подписи не ставить. Достаточно того, что мы поставили тебя в известность. Значит, так, Антонов, с завтрашнего дня начать подготовку экипажей тяжелых танков. Приказ будет готов к вечеру.

* * *

Покончив с непростым делом, Голубцов расположился в широком кожаном кресле, дабы перевести дух, потрепал Бутона по мохнатой башке и только-только пригубил чай из стакана, обрамленного в бронзовый подстаканник, как вошел капитан Горохов.

– Товарищ, командующий. К вам батюшка!

– Ктоооо?

– Грубо говоря – поп.

– Это что за явление?! Приглашай.

В кабинет вошел широкобородый отец Николай в сером летнем подряснике с золотым – протоиерейским – наперсным крестом на красной – «анненской» – ленте. Голубцов встал, и совершенно неожиданно для себя подошел, сложил ладони, как положено – правая поверх левой – и попросил:

– Благословите, батюшка!

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – благословил его протоиерей, весьма удивленный таким началом приема в советском учреждении. Но Голубцов с детства был приучен подходить к священнику именно так. Хорошо, что в кабинете не было дивизионного комиссара Дубровского. Вот уж тот удивился бы и цидулю потом настрочил.

– Чем могу быть полезен, батюшка? Почему именно ко мне? Бойцы набедокурили?

– Никак нет. С бойцами все хорошо. Почему к вам? Как военный человек к военному человеку. Я ведь тоже армейскую службу знаю: был полковым священником забайкальского казачьего полка. За Порт-Артур вот анненскую ленту на крест получил. Потому к вам и пришел…

– Откуда пришли-то, издалече?

– Я к вам из Зельвы прибыл. Хоть уже и на покое, а все еще служу в тамошнем храме.

Настоятель Свято-Троицкой церкви в Зельве отец Николай был фигурой в здешних краях весьма приметной и колоритной. Добрая слава о нем шла от Сморгони до Волковыска, от Гродно до Белостока…

Перемещался он по окрестным весям преимущественно верхом на коне, держа в переметных сумах и дароносицу с запасными святыми дарами, и потир, и серебряную лжицу для причастия, и походные складни, и кадило, и многое чего еще, что требуется для выполнения треб. Посещал немощных, разбитых недугом, крестил, причащал, исповедовал, а случалось и отпевал. Его знали и любили, и всегда были рады и батюшку к столу пригласить, и коня его накормить. Давал отец Николай и добрые врачебные советы, поскольку прошел в Порт-Артуре неплохую практику у полкового врача, и при случае вполне мог заменить фельдшера или брата милосердия.

– Так вот, значит, какое дело…

– Виноват, перебью. Может, чайку попьем?

– А чего ж нет-то? Под чаек все дела ладятся.

– Василий, два чая в комнату отдыха. – Распорядился Голубцов. – Теперь слушаю внимательно.

– У нас в Зельве посреди города крутая гора. Видели, наверное? Это самая высокая точка над уровнем моря в Белоруссии. И на ней когда-то, еще в прошлом веке, был построен храм. Не буду пересказывать всю его историю, храмом владели то местные католики, то православная община. Место завидное, горнее, храм виден за десятки верст… Ну и шла борьба за него. В Первую мировую он был освящен, как православная церковь. А при Пилсудском стал костелом. Сейчас в храме живут красноармейцы. Казарма в нем.

– Да, там у меня стоит артиллерийский полк.

– Нельзя ли переселить бойцов в более удобное для жизни место? Например, у нас пустует мельница на Зельвянке. Хорошее здание из кирпича, четыре этажа. Вода рядом. Купаться можно. Дорога хорошая, мост рядом. Железнодорожная станция рядом…

– Ну, а что? Может вы и правы. Буду в Зельве, посмотрю все, решим вашу проблему. Храм, конечно, должен быть храмом, а не казармой. Тут я с вами полностью согласен…

Батюшка ушел премного довольный своим визитом.

Следующий посетитель, точнее посетительница, также весьма удивила генерала: в сопровождении капитана Горохова в кабинет вошла… Агнесса, лучший зубной врач Белостока. Голубцов самолично придвинул ей стул. Посетительница присела и сразу же приступила к делу.

– У меня не совсем личный вопрос. Я бы хотела внести деловое предложение. Дело в том, что моя зубоврачебная методика основана на самых передовых европейских технологиях. И я бы хотела ознакомить с ними своих коллег в низовых госпиталях – корпусных, дивизионных и так далее.

– То есть провести практические занятия? Вроде обмена опытом?

– Ну да. В целях повышения квалификации.

– Очень хорошая мысль! От души поддерживаю. Начальнику медслужбы говорили об этом?

– Нет. Где он и где я…

– То есть вы считаете, что он по должностному положению выше меня? – усмехнулся Голубцов.

– Нет, ради Бога, я так не считаю! – смутилась Агнесса. – Просто ваше одобрение сразу же станет для него руководством к действию.

– Могу его пригласить, сразу и обсудим.

– Ну, что вы! Зачем его беспокоить? Я простой врач, а у него таких, как я…

– Ага, его вы беспокоить не хотите… А я очень рад, что вы побеспокоили меня. Так и надо! Трясти этих больших начальников, чтобы не засиживались в своих креслах, чтобы на инициативу снизу реагировали…

* * *

В середине июня на прием к командарму Голубцову пришел начальник Управления НКГБ по Белостокской области майор госбезопасности Сергей Саввич Бельченко, моложавый, уверенный в себе чекист с комбриговскими ромбами в петлицах.

– Константин Дмитриевич, по государственному делу! – заявил он сразу с порога.

– Ну, здорово, «слово и дело»! – усмехнулся Голубцов, протягивая руку представителю грозного наркомата.

– Получил вот такое неподписанное письмо. На мой взгляд, тут есть о чем подумать.

– Ну и подумаем. Обкашляем это дело вместе, если оно того стоит.

Голубцов пробежал глазами по фиолетовым чернильным строчкам:

«… Всю артиллерию ПВО по недоразумению, а скорее всего по злонамеренному вредительству, отозвали из дивизий 10-й армии и отправили в тыл, на восток Минской области под предлогом проведения учебных стрельб. Если такая необходимость есть, то можно было бы отправлять зенитные подразделения поэтапно, не оставляя войска без противовоздушного прикрытия в тот момент, когда обстановка на наших границах приобретает угрожаемый характер и все говорят о скором начале войны. Сигнализирую об этом в органы с надеждой, что будут приняты надлежащие меры по укреплению боеспособности…»

– Н-да… Интересный сигнал… – Голубцов прошелся по кабинету и посмотрел в окно на июньское небо пронзительной голубизны. – Ну, насчет угрожаемого периода, автор хватил лишку. Видимо, не читал заявление ТАСС. Насчет злонамеренного вредительства я бы тоже не согласился. У нас тут целая бригада ПВО стоит.

А вот по поводу поэтапного отстрела упражнений на полигоне, может быть, он и прав. Беда в том, что полигон в Крупках один на весь округ. Все торопятся закрыть планы БэПэ (боевой подготовки). А зенитная стрельба дело дорогое – там авиацию привлекать надо, самолеты тащат воздушные мишени на буксире… Вот начали с приграничных войск, а войск у нас тут хватает, ну, и затянулась учеба.

– Так те, которые уже отстрелялись, могли бы и вернуться, чего их там держать?

– Разберусь, Саввич, разберусь. Наведем порядок. А за сигнал спасибо. Сам видишь, руки до всего не доходят. Тут и танки, и самолеты, и кони, и все есть хотят, кому овес подавай, кому соляр, кому бензин…

Голубцов снял телефонную трубку и попросил соединить с начальником зенитного полигона. Бельченко прислушивался к разговору, благо мембрана громко воспроизводила далекий голос:

– Только сегодня отработку начали, – оправдывались на том конце провода. – Все дни погода нелетная была. Вот затор и вышел.

Бельченко кивнул головой. Все было понятно. Голубцов проводил его шуткой:

– Молодцы у нас зенитчики – сами не летают и другим не дают.

– Сами не стреляют и другим не дают, – невесело откликнулся Бельченко.

* * *

Однажды, выгуливая в парке Бутона, Голубцов встретил садовника, который отсекал у деревьев сухие ветки. В руках у него был артиллерийский тесак дореволюционного образца, а на груди серебрился Георгиевский крест.

– За что «Георгий», отец? – спросил Голубцов.

– За дело под Лыком.

– Всяко лыко в строку!.. Что за дело?

– На бомбежку летали.

– Летчик, что ли?

– Никак нет. Старший унтер-офицер Третьей воздухоплавательной роты Романов. Про «Астру» слышали?

– Цветы астра знаю.

Садовник усмехнулся.

– «Астра» – это наш дирижабль был. И командовал поручик Голубов. А всего у нас в экипаже шесть человек и все добровольцы… Во-он крышу черную видите? – Показал старик тесаком вдаль. – Это наш эллинг был. Там свою «астрочку» держали…

Голубцов достал портсигар, садовник неловко ухватил мозолистыми пальцами папироску, закурили на парковой скамейке.

– И много у вас таких дирижаблей было?

– Много не скажу. Но воздухоплавательные роты были и здесь, в Белостоке, и в Бресте, и в Лиде, и в Гродно, и в Ковно… Сейчас вспоминаешь, диву даешься – лихие же мы ребята были! На воздушной колбасе на немца летать! Огромная такая дура, газом накаченная, аж на два километра поднималась. Два мотора у нас было, но слабенькие, едва против ветра выгребали и то не шибко сильного. При хорошей погоде до шестидесяти километров ходили. А отсюда до Лыка за три часа долетали при попутном ветре-то.

– И что вы там, в Лыке, делали?

– Да что ж там делать-то, как не бомбить? Там станция большая, немецкие эшелоны стояли. Вот мы по ним и врезали. Как раз этой вот рукой, – потряс садовник десницей, – сам бомбы сбрасывал. По пуду штука. А всего двадцать бомб несли. Вот за это дело и Георгия дали.

– Сам в германскую воевал, а про такое не слышал.

– Летали… И немцы нас с «цепеллинов» бомбили, и мы их… Слыхал, в Лыке опять немцы стоят, войной грозятся. Так что, если надо – зовите. Слетаем по старой памяти. Воздушную тропку проложили туда.

– Позовем! – улыбнулся командарм. – Обязательно позовем!

Пожал старику руку и вернулся к делам.

СПРАВКА ИСТОРИКА

«21 мая 1915 года дирижабль „Астра“ вывели из белостокского эллинга около 21 час. Облачность средняя, ветер северо-западный, 2–3 метра в секунду. Команда заняла свои места по расписанию, и дирижабль, отделившись от земли, взял курс правее Осовца на линию озер, имея на борту 21 пудовую бомбу и пулеметы для обороны. К 24 часам набрали высоту 700 метров, а на подходе к Лыку имели уже 1200 метров. С этой высоты и были сброшены на железнодорожную станцию бомбы, сначала для пристрелки, а потом все остальные. Освободившись от груза, дирижабль подскочил до 1600 метров, и в это время по нему открыли огонь зенитные орудия. Несколько снарядов разорвались в опасной близости от корабля, и после приземления в его носовой части были обнаружены несколько пробоин. Пользуясь темнотой и попутным ветром, „Астра“ быстро вышла из зоны обстрела и в 5.30 благополучно возвратилась в Белосток».

Глава седьмая. Свадьба старшины

Не поехал Миша Бараш со своим прежним начальником в Харьков. Хотя и привык к своему генералу, да и тот жаловал его от души. Причина тому была проста – Лана, статная златовласая хозяйка военторговской столовой; она вдруг ответила на ухаживания бравого старшины, и они стали жить вместе в ее собственном доме на Зеленой Взгуже. Оба ровесники – по тридцать лет каждому, оба бездетны, оба заняты одним делом – кормлением военных людей. «Война войной, а обед по распорядку», и этот распорядок никогда не нарушался, благодаря доброму содружеству старшины Михаила Бараша, командира хозвзвода при батальоне охраны штаба армии, и Ланиты Полубинской, заведующей столовой для высшего начсостава. Ланита, пышущая здоровьем деваха из окрестного белорусского села, прилежная и старательная, покорила Бараша и своими лепными формами, и незлобливым веселым нравом, и кулинарным мастерством, и прекрасным голосом. Природа очертила рельефы ее тела по самым сокровенным лекалам. Свою крутую грудь Лана обуздывала с помощью тесного, явно старинного корсета, и это безумно нравилось Барашу. Да, впрочем, не только ему одному. Сам начмед – моложавый бригврач Гришин, тоже заглядывался на белостокскую пригожуню и лично проверял санитарное состояние столовой намного чаще, чем положено.

Гришин вообще смотрел на всех хорошеньких женщин с радостным изумлением и даже с некоторым беспокойством, с каким султан разглядывает незнакомку, сбежавшую из его гарема. Несколько раз его разбирали на партсобрании «за неумеренное пристрастие к женскому полу», даже понизили однажды в звании – из бригврачей стал просто военврачом 1-го ранга, но всякий раз его спасало редкостное хирургическое искусство, с которым он проводил весьма сложные операции. В Минске коллеги не решались, а он решался, и все у него получалось, за что и ценило его строгое целомудренное начальство.

Однако Лана предпочла ветренного эскулапа «провиантмейстеру», как в шутку называл себя Бараш, и дала согласие стать его женой. Теперь надо было готовиться к свадьбе, составлять список гостей и продуктов, обдумывать меню. Тут уж Лане не было равных: драники с семгой, колдуны, рулеты… И венец стола – жареный поросенок. Над яствами трудился весь небольшой, но дружный коллектив поварих, подружек невесты.

В гости были приглашены сам командарм, начальник штаба Ляпин, сводный брат Ланы Стефан Полубинский, он же свидетель со стороны невесты, командир батальона охраны штаба – свидетель со стороны жениха, начальник продовольственной службы армии, и даже начмед Гришин. Столь серьезный состав гостей говорил о том, что Бараш был не совсем обычный старшина. Во-первых, он прекрасно знал коптильное дело и замечательно коптил самодельные белорусские колбасы, а также рыбу, которую добывал сам на Нареве. Во-вторых, он организовывал всегда удачные рыбалки. В-третьих, был настоящим охотником и привозил из Беловежской Пущи дичь к генеральскому столу. Голубцов же обожал всевозможные копчености. Начальник штаба был завзятый рыбак, а начмед Гришин несколько раз ездил с Барашом на охоту и возвращался в полном восторге от девственной природы, от охотничьего фарта старшины, от его умения всюду заводить полезные знакомства и варить суп из топора. А так же из бобра, глухаря, перепелок…

Лана очень настаивала на венчании в костеле, но Михаил сказал, что с этим придется подождать. Как только уйдет в запас, сразу же обвенчаются.

Играл баян, в паузах – патефон, желали молодым много счастья, добра, детей… Жених обомлел от восторга, когда к крыльцу столовой подкатили подарок от Голубцова – видавший виды, но все еще крепкий мотоцикл с коляской, списанный в свое время как утопленный в болоте. Невесте вручили фарфоровый сервиз с монограммами князя Браницкого.

Голубцов с Ляпиным после первых трех тостов вернулись в штаб, остальные гуляли раздольно, весело, шало, как и положено гулять на свадьбах вокруг изобильного стола.

Лишь один гость молчал, мало пил, сумрачно поглядывал по сторонам. Это был сводный брат невесты Стефан. Два года назад он носил погоны подхорунжего Волковысского полка конных стрельцов. Два года назад он воевал в Гродно, но не с немцами, а с передовым отрядом РККА. Потом, когда все было кончено, и над Старым Замком был поднят красный флаг, он ушел из города с группой студентов, взявшихся за оружие. Они назвали себя «батальоном смерти» и разбили лагерь неподалеку от глухоманного села в Беловежской Пуще. Оружия было много, продовольствия хватало, а если не хватало – били кабанов и ловили в Зельвянке рыбу. «Смертники» благополучно перезимовали, изучая военное дело. Стефан обучал несостоявшихся юристов и экономистов стрелять из всех видов прихваченного оружия, метать гранаты – польские, немецкие, советские, закладывать взрывчатку, устраивать схроны… Стефан принял у них клятву на верность Польше, и они давали ее, положив одну руку на библию, другую на конституцию Речи Посполитой. Они готовы были отдать свои молодые жизни, изгоняя с родной земли оккупантов всех мастей – и коричневых, и красных. А главное, они верили в своего командира, который хоть и был подхорунжим, но зато происходил из древнего княжеского рода Полубинских, Стефан не зря носил серебряный перстень с фамильным гербом.

С весны 1940 года «смертбатовцы» открыли боевой счет, подкараулив под Видомлей одиночный грузовик, который вез сапоги, обмундирование, белье на вещевой склад. Водителя и сержанта, сопровождавшего груз, убили, а трофеи оказались весьма полезными в дальнейших делах…

Стефан никак не ожидал, что на свадьбу его сестры придут такие важные персоны. Жалел, что пришел без оружия, пил водку, вглядывался в лица врагов, запоминал их, и строил планы дерзких диверсий…