Текст книги "Бог не играет в кости"

– Спасибо! Приезжайте к нам почаще.

– Постараюсь… Но, полагаю, слишком частые визиты не обрадуют ваше начальство.

Удивительная вещь – вальс. При всем честном народе заключаешь в объятия незнакомую женщину, и кружишься с ней, ощущая ее тело, испытывая радостное волнение, и все это в рамках светского приличия. Когда он вел ее вперед, колено натягивало полотнище ее юбки, невольно попадая в нежный охват ее бедер.

Голубцов с сожалением выпустил девушку, когда прозвучал последний аккорд вальса.

– Спасибо! – с грустью выдохнула Черничкина. Танцы продолжались. Но Ахлюстин увел гостей на «братский ужин». Голубцов увидел напоследок, как начальник голубиной станции танцует со старшиной Кукурой.

Концерт закончился «Маршем танкистов», который подхватили и за накрытым столом:

 
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны:
В строю стоят советские танкисты —
Своей великой Родины сыны.
 

Все дружно отбивали ритм ладонями и под столом – каблуками сапог.

 
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
 

На ужин была дичь – жареное седло косули с барбарисом и травами. Косулю еще вчера добыл в Беловежской Пуще полковник Никифоров. И опять пошли охотничьи разговоры о волках, медведях, тетеревах, бекасах и вальдшнепах…

– А голубей ты часом в детстве не гонял? – как бы ненароком спросил Голубцов у Ахлюстина.

– Еще как гонял! У меня такие турманы были, все Касли завидовали.

– Какие-такие Касли?

– Да город такой на Урале есть. Там литье знаменитое – каслинское.

– Как же… Слышал, слышал. У меня в Петровске тоже голубятня была.

– А у меня и сейчас есть. Положено по штату. Для скрытной связи со штабом армии и даже дивизиями.

– Интересно. Сколько служу, никогда не видел.

– Так пойдем, покажу. Тут рядом.

Они вышли покурить, а потом двинулись по аллее в глубину парка, где стояло нечто вроде двухэтажной резной беседки.

– Вот наша станция. А вот ее начальник!

Навстречу генералам вышла Черничкина, уже успевшая переодеться в служебное платье. В ее черных петлицах темными рубинами горели по «кубарю». Она приложила ладонь к пилотке, представилась, как положено:

– Товарищ командующий, начальник станции голубиной связи младший лейтенант Черничкина!

– Есть, – кивнул ей Голубцов, как будто они и не кружились час назад в танце. – А покажите-ка нам свое хозяйство.

– С удовольствием! Станция второго разряда, подвижная. В наличии сто двадцать голубей. Распределены на восемь направлений. Средняя дальность доставки депеш сто пятьдесят-двести километров. Средняя скорость доставки шестьдесят километров в час.

– До Москвы не достанут? – пошутил Голубцов.

– Достанут. Как раз до Москвы и достанут, вон те, сизари, что в боковой клетке сидят. Я их из нашей спецшколы в Сокольниках привезла.

– Так вы москвичка?

– Никак нет. Я из Кишинева. С детства птицами увлекалась. Потом на биофаке училась. Орнитолог. Поступила в Центральную военную школу собаководства и почтово-голубиной связи. В прошлом году выпустили младшим лейтенантом.

– А зовут-то вас как, товарищ младший лейтенант?

– Ой, имя у меня тоже птичье – Галина.

– Что же в нем птичьего?

– Скажу – смеяться будете. Галина с итальянского – «курица».

– Ну, уж на курицу вы никак не похожи. Я бы сказал «голубка», «голубушка».

– Зато по-гречески я «тишина», «морская гладь».

– Ну, это совсем другое дело. Хотя на тишину вы тоже не похожи.

Черничкина вытянула руку, и на нее тотчас же слетел голубь.

– А это мой любимец. Мормоша. Самый быстролетный. Мормошенька, красавчик!..

Голубь довольно заурчал.

– Все понимает! А знаете что, товарищ генерал. Возьмите его с собой, напишите что-нибудь и отправьте с ним. Для проверки связи. Сами убедитесь.

– Что же я напишу?

– Да что-нибудь служебное. А я нашему командиру передам.

– А если неслужебное? – пошутил Голубцов.

– Тогда буду сама хранить, – улыбнулась Галина. – Вот вам поддепешник. Сюда и положите.

Галина поместила почтаря в небольшую ивовую корзинку.

– Я вам его к машине принесу.

– Добро! – согласился Голубцов.

Право, поездка в 25-ю дивизию ему очень понравилась. На обратном пути корзинку с голубем держал на коленях Дубровский. Ему тоже очень понравилась эта поездка – и маневры тяжелого танка, и концерт, и седло косули… Он воодушевленно напевал:

 
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
 

* * *

В кабинете Голубцова радостно встретил Бутон, он жадно внюхивался в его ладони, хранившие аромат жареного седла косули… Командарм оторвал от бумажной ленточки с аппарата Бодо небольшой клочок, и долго думал, что написать Галине в депеше. Наконец, начертал красным карандашом, которым писал резолюции: «Спасибо за приглашение. Желаю счастья!» Положил в алюминиевую трубочку поддепешника и выпустил голубя в окно. Сизарь взмыл и тут же исчез.

– Интересное кино! – покачал головой Голубцов. – Лети с приветом, вернись с ответом.

Впрочем, об ответе и речи быть не могло – «почтари» летают только в одну сторону. Он постоял еще немного у распахнутого окна: из старинного парка наплывали теплые волны жасмина, смешанного с ароматом цветущих лип. Лето набирало силу… Вздохнул и засел за вечерние бумаги.

Бумаг, как всегда накопилось немерено. Чего тут только не было. И запросы из Минска, и счет-фактуры от начальника финслужбы, и служебные записки от комендантов укрепрайонов… И самое препротивное – извещение, что во второй декаде июня запланирована смотровая фронтовая полевая поездка от Генштаба. Принимать москвичей-генштабистов – это особая головная боль… Суета сует, а толку от таких визитов – мизер. Как не было плана боевых действий в приграничных сражениях, так и нет…

* * *

Утром после совещания он подозвал начальника связи полковника Хватова.

– Подготовь мне справочку по всем нашим станциям голубиной связи. Кстати, сколько их у нас?

– В каждом корпусе есть своя станция. Плюс наша штармовская. Всего семь.

– У тебя сборы начальников станций запланированы?

– Никак нет.

– Запланируй.

– Есть. Но я полагаю, станции эти скоро расформируют.

– Что так?

– Начальник связи округа товарищ Григорьев считает, что голуби в современной войне неприменимы.

– Ну, это личное мнение товарища Григорьева. Радио, конечно, хорошо, быстро, но ведь не мгновенно. Пока зашифруют, пока расшифруют. Да и радиоперехваты немцы, наверняка, читают. А тут полная скрытность… В общем, планируй. Я у вас сам выступлю.

В кабинете его уже ждал поднос с чашечкой чая, с шекер-чуреком и розеткой айвового варенья. Адъютант великолепно знал вкусы своего шефа.

Через полчаса на столе командарма лежала кадровая справка:

«Черничкина Галина Александровна, 1919 года рождения, русская, место рождения Кишинев. Член ВЛКСМ. Не замужем. Адрес родителей: Кишинев, улица Пушкина, дом 17.

Воинское звание: младший лейтенант. Дата присвоения 11 июня 1940 г.

Должность: начальник станции голубиной связи в в/ч…»

«Эх, Галина Александровна!.. Зря вас, женщин, в армию призывают. От вас душевная смута идет, рассредоточение служебного внимания, а значит понижение боевой готовности тех подразделений, в которых вы служите». Он разорвал справку и выбросил в урну. Однако все цифры, из которых складывалась биография начальника станции, в памяти осели…

* * *

Это письмо попало в папку «На доклад» случайно, но Голубцов прочитал его очень внимательно. То был крик души начальника связи Западного Особого военного округа полковника А. Григорьева, посланый из Минска в Москву – начальнику Управления связи РККА генерал-майору войск связи Н. Гапичу (датировано 21 августа 1940 года):

«Начиная с 1937 г. по совершенно непонятным причинам служба связи пошла по кривой на снижение своей роли и значимости в армии. Началось ничем не объяснимое сокращение штатов. Дошло до такого состояния, что у начальника связи фронта и армии не оказалось ни в мирное, ни в военное время ни одного помощника или заместителя… Мы потеряли понятие о руководстве нижестоящими начальниками связи, т. к. ни инспекторов, ни вообще командиров связи у меня нет. Это привело к тому, что вместо плана связи и планирования операций начальник связи „висит“ буквально на аппарате и отдает распоряжения. Такая „метода“ работы приводит к совершенно нетерпимому положению, при котором стерлось понятие о службе связи в округе и армии, а остался только начальник связи, который находится в тысячу раз в худших условиях работы, чем это было в период Гражданской войны… Мы, связисты, тогда и обеспечивали управление войсками. Руководить могли нижестоящими начальниками связи… Сейчас у нас этого ничего нет. В то же время работа стала во много раз сложнее. Думаю, что дальше так продолжаться не может. Нельзя под видом борьбы с едоками уничтожать систему управления в Красной армии и всю службу связи…

Настоящим я высказал Вам те, с моей точки зрения, недочеты, которые требуют настоятельного изменения.

Так дальше ни работать, ни руководить нельзя, ибо это будет только ухудшать дело связи. В противном случае мы окажемся не способными обеспечить эти решения на поле боя. Время не ждет».

Полковник Григорьев сделал две копии этого письма. Одну передал командующему Западным Особым военным округом, другую переслал своему боевому сотоварищу по Гражданской войне начальнику связи 10-й армии полковнику Хватову, а тот в числе прочих документов «нечаянно» вложил ее в папку «На подпись» и передал Голубцову. Пусть подумает.

В самом деле, было о чем подумать…

* * *

Понедельник начался с визита члена военного совета Дубровского. Как и полагается представителю партии в войсках, он был строго официальным:

– Товарищ командующий, согласно плану партполитработы у вас сегодня доклад перед личным составом штаба о международном положении.

Голубцов совсем забыл об этом докладе, завертелся-закрутился, но виду не подал.

Понадеялся на преподавательский опыт выступать без особой подготовки – с ходу, без тезисов.

– Дмитрий Григорьевич, а можно страшное слово «доклад» заменить на «беседу»?

– Можно. Но только в отчете все равно останется как «доклад»…

– Да ради Бога! Идем?

Командиры штаба – человек сорок – собрались в бывшей спальне князя Браницкого, переделанной в зал совещаний. Знакомые все лица – начштаба Ляпин, начальник разведки Смоляков, главный интендант Лубоцкий, начмед Гришин, начальник связи Хватов, начарт Барсуков и даже старшина Бараш пристроился, хотя ему по чину было и не положено. Но пусть послушает. На лицах штабистов читался искренний интерес: что там с этой мировой войной, с этой Европой – уж очень близко все от здешних границ, дымком попахивает… Голубцов привычно встал за красную трибунку с гербом СССР.

– Товарищи, международное положение в Европе характеризуется сегодня… Я бы сказал так – не «характеризуется», а накаляется сегодня отношениями трех хищников, которые не могут поделить ни европейский континент, ни зарубежные колонии. Назову этих «хищников». С одной стороны – Германия и Италия, с другой – Англия и Франция. Собственно, эта «другая» сторона – Англия и Франция – тоже оказалась по разную линию фронта. Кто бы мог подумать, что еще год назад они были боевыми союзниками, а потом Франция объявила войну Англии. Предвижу вопрос: что случилось? Почему вчерашние друзья превратились во врагов?

Отвечаю: их разъединило общее поражение под Дюнкерком прошлым летом, когда Франция сепаратно вышла из войны. Англичан волновала не столько судьба Франции, сколько судьба ее флота – не достался бы он Германии. И Лондон предложил главе французского правительства увести боевые корабли под прикрытие Англии. А когда французы не согласились, то британский флот подошел к гавани Мерс-Кебир, где стояли французские корабли и нанес по ним мощный артиллерийский удар. Многие корабли затонули, погибли моряки, и Франция объявила войну Британии. Вот так они довоевались. Теперь Англия осталась наедине с Германией. Морской флот у Британии сильнее, а вот воздушный флот уступает германскому. Уступает Британия и в сухопутных войсках, особенно в количестве и качестве танков. Так что если высадка немцев на Британские острова состоится, то у англичан вся надежда на свой флот, который может сорвать высадку морского десанта. А если десант будет воздушный, как на Крите или как в Бельгии?

Из зала, кто-то не выдержал и задал вопрос, хотя о вопросах договаривались после беседы:

– А почему вы считаете, что сухопутные силы Британии слабее вермахта?

– Во-первых, потому, что вермахт имеет реальный боевой опыт, его солдаты обстрелены и сплочены. И они доказали свою выучку, разбив британский экспедиционный корпус под Дюнкерком.

Во-вторых, на островах сухопутные силы довольно малочисленны, поскольку британская армия разбросана по всему свету – от Индии до Северной Африки.

В-третьих, после Версальского мира Британия решила, что войны, подобной Первой мировой, больше не повторится. Германия была повержена, разбита в пух и прах. И поэтому британский парламент резко снизил расходы на разработку новой военной техники – танков и самолетов. И теперь пожинают то, что посеяли. И теперь очень уповают на нас, что мы вступим в войну с Гитлером и оттянем на себя большую часть вермахта, а это значит, что высадка немцев на острова либо не состоится, либо будет отложена на отдаленное время. А это значит, – еще раз повторил Голубцов, как привык это делать в аудиториях академии, – что Британия может организовать любую провокацию, чтобы столкнуть СССР с Германией. И именно поэтому мы, как призывает нас наша партия, должны быть предельно бдительны и не поддаваться ни на какие провокации.

Дивизионный комиссар Дубровский одобрительно закивал. Доклад состоялся. Он поставил в своем плане большую галку.

Голубцовский доклад продолжился вечером для одного единственного слушателя – Анны Герасимовны. Подавая на стол любимое блюдо мужа – чахохбили, она сказала.

– Слушала сегодня какую-то английскую станцию. И диктор все время говорил, что Германия находится под угрозой нападения СССР. Это возможно?

Голубцов чуть не подавился аппетитным кусочком.

– Что за чушь? Да мне нужно минимум полгода, чтобы пойти на такую авантюру. У меня есть стрелковые дивизии, в которых нет пулеметов, и танковые – в которых нет танков. Они еще только формируются, пополняются, вооружаются.

Анна Герасимовна нечаянно задела больное место, и Константин Дмитриевич уже не мог остановиться:

– Дай Бог нам к ноябрьским праздникам закончить элементарную боевую учебу, боевое сколачивание частей и соединений! Куда там на Германию идти! Уж я то знаю – с вермахтом нам сейчас никак не тягаться… Откуда у тебя такая информация?

– Да из Лондона какая-та станция вещает. Случайно услышала.

– Ну, если из Лондона, то все понятно. Черчилль сейчас спит и видит, чтобы стравить нас с Германией. Им сразу легче дышать станет. И ведь стравят же черти, не зря Альбион коварным прозвали!

– Эх, Костя…

– Что так грустно?

Анна Герасимовна в коротком домашнем халатике присела ему на колени.

– Когда-то ты мне говорил совсем другие слова. А теперь все о дивизиях да корпусах… Об Англии да о Германии…

– Прости, дорогая! Ты абсолютно права… Служба заморочила. Прости! Помнишь, как в Алуште мы ночью на пляж пошли?

– Как такое забыть? Во всех подробностях…

И Голубцов, приобняв Анну покрепче, распахнул незавязанный халатик…

– Подожди, подожди… А еще я помню какими глазами ты смотрел на эту зубную врачиху… Зря я тебя к ней привела.

– Да что ты придумываешь?! Я смотрел на нее сначала со страхом, а потом с благодарностью. Она, действительно, великолепный мастер!

– Ты тоже – великолепный мастер…

Константин Дмитриевич прервал дискуссию долгим поцелуем, и, легко подхватив жену на руки, отнес ее на семейное ложе.

Глава двенадцатая. Голубеграмма

Начальникам служб разрешено было входить в кабинет командарма без предварительного предупреждения адъютанта. Начальник службы связи полковник Хватов так и сделал.

– Товарищ командующий, в ваш адрес – голубеграмма!

– А? Что? Какая такая грамма? Голубеграмма? Давай сюда.

Голубцов распечатал алюминиевую трубочку портдепешника и извлек из нее крохотную записку: «Сердечно благодарю за добрые слова. Галина».

– Согласно вашему распоряжению сборы начальников станций голубиной связи намечены на 3 июня, – напомнил начальник связи.

Голубцов полистал календарь.

– На 3 июня? Вторник… Годится.

Потом разгладил листок письма Григорьева.

– Это ваше? Заберите.

Полковник Хватов, забрал листок.

– Простите, товарищ командующий, не в ту папку вложил.

– Ну и что, изменилось ли после этого письма что-нибудь к лучшему?

– Никак нет, товарищ командующий. Только хуже стало.

– Напиши мне свои соображения. Подумаем вместе, что тут можно сделать.

– Есть!

* * *

3 июня, несмотря на обилие дел и поездок, командующий армией нашел время, чтобы посетить сборы начальников станций голубиной связи. Он вошел в актовый зал, и полковник Хватов скомандовал:

– Товарищи командиры!

Пять младших лейтенантов и один лейтенант встали и вытянулись при появлении Голубцова. Он бегло оглядел участников сборов. Галины среди них не было.

– А что же у нас Бельск не представлен? – спросил Голубцов.

– Младший лейтенант Черничкина в госпитале.

– Что за ЧП?

– Никаких ЧП, товарищ командующий, острое респираторное заболевание на почве орнитоза. У нее аллергия на птичий пух, перья и все такое.

– Н-да… Опасная у вас профессия… – Садитесь, товарищи… Непростая у вас профессия, но очень нужная.

Голубцов сказал какие-то общие слова, выразил уверенность в укреплении боевой готовности службы связи. Пожелал связистам успехов в службе, попрощался и направился к выходу. Его догнал полковник Хватов.

– Товарищ командующий, я прошу посмотреть служебную записку от младшего лейтенанта Черничкиной.

Голубцов взял конверт с листком и развернул его в кабинете. Красивым женским почерком были выведены ровные строчки:

«Товарищ командующий! Прошу вашего содействия в получении специального фотоаппарата для разведывательной съемки с воздуха. Такая сверхоблегченная камера прикрепляется на грудь голубя, и он совершает полеты над вражескими позициями или иной закрытой территорией. Такие камеры в нашей Центральной спецшколе были. У меня две птицы, натренированные для таких съемок, но самой камеры нет. Я подавала рапорты в довольствующие органы, однако ответа не получила. Прошу Вас помочь получить такую аппаратуру. Она сослужит хорошую службу нашим разведчикам. Прилагаю рисунок камеры и все ее технические параметры.

С уважением начальник станции голубиной связи № 7 младший лейтенант Черничкина».

– Интересное кино!

Провести скрытую аэрофоторазведку приграничной зоны да еще на низкой высоте да это же просто подарок судьбы! Молодец, Черничкина! По государственному мыслит! Когда у нее звание-то выходит? Через месяц.

Он позвонил начальнику службы связи:

– Подготовьте мне представление на досрочное присвоение звание «лейтенант» Черничкиной.

Потом пригласил к себе бригврача Гришина.

– Михаил Григорьевич, что такое орнитоз?

– Орнитоз, от латинского пситтакоз – «попугай», попугайная болезнь.

– Это что, человек начинает попугайничать, слова повторять?

– Никак нет, – улыбнулся Гришин. – Это острое инфекционное заболевание, характеризуется лихорадкой, общей интоксикацией, поражением легких, центральной нервной системы, увеличением печени и селезенки. Чаще всего люди заражаются от домашних птиц – кур, попугаев, голубей…

– Ах ты, египетская сила! И чем это чревато?

– Ничего страшного. Иногда болезнь протекает как обычная пневмония.

– Ясно. А то тут у нас в Бельске появился случай орнитоза. Уточни, пожалуйста, состояние больного.

– Есть.

Через десять минут Гришин доложил:

– Больная младший лейтенант Черничкина находится на излечении в корпусном госпитале Бельска. Состояние удовлетворительное. Завтра будет готовиться к выписке.

– Благодарю. Начальника разведки ко мне.

Начальник разведки 10-й армии полковник Смоляков, ознакомившись со служебной запиской, пришел в восторг:

– Да, это то, что нам так надо! Хоть увидим, как там немцы копошатся. Даже не знал, что такая техника существует. Вытребуем по своим каналам, товарищ командующий.

– Что там нового у наших заграничных друзей?

– Стягивают тяжелую технику в полосе Остроленка – Седльце. Как раз против фронта нашей 86-й стрелковой дивизии.

– Под Зашибалова подбираются…

– Так точно. Отмечено большее скопление войск и на северо-западном фасе. По последним разведданым и сводке из разведупра Генштаба за последние пятнадцать дней германская армия увеличила свое присутствие в нашем районе на три пехотных и две моторизованные дивизии. Прибыли также семнадцать тысяч вооруженных украинских националистов и полк парашютистов.

– Бендеровцев привезли?

– Так точно. И еще распределили по всему берегу Буга понтонные парки и части деревянных мостов. Насчет бендеровцев. Полагаю, переправят их на нашу сторону в первую очередь, возможно и в советской форме.

– Здоровеньки булы!

– Отмечено усиленное движение войск в Восточной Пруссии в нашу сторону – из района Летцен на Лик. Причем передвижения совершаются только в пешем порядке и только в ночное время… С 12 апреля запрещен проезд гражданских лиц по железной дороге по территории генерал-губернаторства. Агентура сообщает, что на всех приграничных станциях перроны и вокзальные двери помечены белой краской, чтобы в случае ночного затемнения пассажиры не создавали пробок, а могли бы быстро ориентироваться… Это самые последние сообщения.

– Понятно… Спасибо, Александр Васильевич. Жену-то в тыл не отправил?

– Никак нет. Со мной служит.

Нина Николаевна Смолякова, тихая милая женщина, бывшая гимназистка, закончила романо-германское отделение филфака МГУ и, зная в совершенстве немецкий язык, активно помогала мужу работать с добытыми документами, с данными радиоперехвата. В принципе ее можно было бы зачислить в штат разведотдела в качестве вольнонаемной переводчицы, Дима и Лариса, сын и дочь, ходили в старшие классы, и она вполне могла бы работать, но Смоляков, по своей великой скромности, никогда не поднимал этот вопрос. После великого кочевья по смоленским, витебским и прочим гарнизонам, Нина Николаевна была счастлива, что муж получил в Белостоке большую просторную квартиру, всячески обихаживала и украшала ее, моля Бога, чтобы он продлил это благоденствие. Голубцов побывал у Смоляковых на новоселье.

– Передай Нине Николаевне поклон от меня.

С гимназисткой Ниной Зиневич бывший прапорщик Смоляков познакомился на Украине. Бывалый краском, донской казак, дважды раненный, прошедший бои Германской и Гражданской войн, влюбился в 17-летнюю девицу и тут же сделал ей предложение. Родители были в шоке. Они видели единственную дочь высокообразованной дамой, а тут… Но Александр Смоляков недаром был полным тезкой Суворова, он взял семейную твердыню – штурмом ли, измором ли, но взял, убедив родителей, что если их дочь поедет с ним в Москву, то будет учиться там в… университете. С тем и благословили. Молодая чета отбыла по служебному направлению мужа в Москву. Но прежде завернули в станицу Харцизская под Ростовом, где молодая супруга была представлена свекру и свекрови. Выбор сына получил полное родительское одобрение.

В 1933 году Смоляков руководил курсами по тактике разведывательной работы в военной академии имени Фрунзе.

А Нина Николаевна и в самом деле поступила в МГУ на факультет иностранных языков. По провидческому совету мужа она выбрала романо-германское направление. Он и сам неплохо знал немецкий, помогал ей, она делилась с ним свежими знаниями… Так они нашли «общий язык», столь важный в семейном взаимопонимании. Учиться Нине было чрезывычайно сложно: один за другим родились дочь и сын. Но, тем не менее, она защитила диплом. А дальше пошли переезды, гарнизон за гарнизоном – Витебск, Смоленск, Белосток… Будучи женой разведчика Нина привыкла сама и научила детей особой осторожности в общении с незнакомыми да и знакомыми людьми, приучала их к готовности быстро сменить место жизни. На этот случай, где бы не жили, всегда были заполнены два «тревожных» чемодана – один с детскими вещами, другой со взрослыми.

Здесь, в Белостоке, полковник Смоляков был назначен начальником разведывательного отдела 10-й армии. Вести разведку приходилось, что называется, со связанными руками. Московское руководство разведупра требовало особой осторожности в агентурной деятельности, дабы не разозлить немецких «камерадов». Практически ее и не было, настоящей закордонной армейской разведки. Но Смоляков ухищрялся добывать сведения о вероятном противнике всеми мыслимыми и немыслимыми путями. Запрещалось допрашивать немецких летчиков, которые нарушили советское воздушное пространство и которых принуждали совершать посадку на наших аэродромах. Разрешалось только беседовать с ними безо всякого нажима и без протоколов. Смоляков, хорошо зная немецкий сленг (специально изучал сверх программы), умел разговорить воздушных разведчиков и кое-что выуживать у них. Перебежчиков, а их было немало, допрашивать разрешалось, и Смоляков часами вел с ними беседы. Перебегали в основном поляки, которых призвали в вермахт на той стороне, в «генерал-губернаторстве», и они при первой возможности пересекали еще толком не устоявшуюся границу. Случалось, перебегали и немецкие солдаты. Все они, и поляки, и немцы, пытались сказать самое главное: Германия собирается напасть первой («Герман хцэн заатаковть Россию!» – «Hitler soll Sowjetisches Russland angreifen!»)

Голубцов к такой информации относился скептически:

– Как им верить? Может быть, они работают по заданию абвера?

– Вряд ли, – возражал Смоляков. – Разве абверу выгодно срывать прикрытие? Они же всячески стараются напускать нам пыли в глаза насчет своего вынужденного присутствия здесь…

– А может, они хотят, чтобы мы повелись на эти предупреждения и первыми начали?

– У них разведка лучше нашей поставлена, и они прекрасно знают, что нам первыми начинать пока что не с руки.

– Ну, бабушка надвое сказала – с руки, не с руки, – вмешивался в разговор Лось. Начальник армейской контрразведки частенько присутствовал на докладах Смолякова. – Им как раз с руки, чтобы мы первые начали.

Лось всегда оспаривал данные Смолякова. Возможно, это была чисто придворная ревность, каждому хотелось быть ближе к сюзерену, заручиться его особым доверием. У Лося в этом плане было одно преимущество: он, пользуясь правом контрразведчика, мог завести дело на Смолякова, а тот на него нет.

– Не очень-то я верю в искренность польских перебежчиков, – замечал Голубцов. – Не любят они нас, и потому пойдут на любую подлянку, чтобы нам досадить.

– Но среди перебежчиков есть и белорусы, – уточнял Смоляков.

– Белорусы – другое дело. Я им верю. Но что они могут знать о планах немецкого генштаба?

– Они видят то, что у них перед глазами, и то, что не можем видеть мы. Они видят скопление немецкой техники и войск. И чем бы Геббельс не объяснял эту концентрацию, даже простому обывателю ясно – это к нападению.

– А может они оборону против нас строят?

– Немцы даже против англичан оборону не выстроили. Не любят они обороняться. Только в наступлении их сила. В наглом, авантюрном натиске… Построились «свиньей» и вперед!

– Ну, Александр Васильевич, вам из погреба виднее. Тем более, что вы единственный из нас, кто побывал в Германии, – примирялся Голубцов, давая понять Лосю, что не намерен продолжать полемику.

Смолякову и в самом деле удалось побывать в Германии. Полтора года назад московское начальство включило его в состав государственной комиссии, которая ездила в Берлин заключать какое-то торгово-промышленное соглашение по обмену советского сырья на немецкую технику. Ездил он туда, конечно, не во френче, а в штатском, под чужим именем. О том, что увидел, узнал, выведал – особо не распространялся, доложил по команде своему начальству в Разведупре. Привез Нине Николаевне флакон французских духов.

– Теперь будешь благоухать, как буржуйка, – пошутил он.

Этот красивый фигурный флакон, даже когда опустел, Нина Николаевна не выбросила, сберегала всю жизнь.

Голубцов благоволил Смолякову, как благоволил ко всем «фрунзакам», кто прошел его альма-матер – Военную академию РККА имени Фрунзе. Тем паче, что Смоляков не просто там обучался, а обучал сам, как и Голубцов, как и Никитин, как и Гарнов… Он доверял его сведениям, потому что знал – Смоляков липу не подсунет. Честен и очень щепетилен в делах разведки. Единственное, что ему не нравилось в нем, – так это его усы «щеточкой».

– Я бы такие усы носить никогда не стал – только потому, что их носит Гитлер.

– Я ношу такие же усы, как товарищи Жданов или Павлов.

– У Ягоды тоже были такие усы. Они же его и погубили.

– Каким образом?

– Сталин сказал, что он подражает Гитлеру.

Смоляков был младше Голубцова на четыре года. Мальчишка! Но этого «мальчишку» удостаивал дружбой сам Дмитрий Михайлович Карбышев, а это дорого стоило не только в глазах командарма. Светоч военно-инженерной науки запросто захаживал в гости к полковнику Смолякову, и Нина Николаевна всегда сердечно привечала его в большой уютной квартире. Иногда они вместе выезжали в укрепрайоны – на рекогносцировку.

* * *

После обеда Голубцов сам сел за руль своей «эмки» и отправился в Бельск. По дороге прикупил коробку конфет и бутылку легкого вина, упаковал все это в плотный пакет. Без особого труда нашел госпиталь. Меньше всего ему хотелось сверкать там своими петлицами. Попросил у пожилой санитарки вынести белый халат, надел его и к великой своей удаче заметил в госпитальном саду Черничкину. В синей госпитальной хламиде она прогуливалась вдоль цветущих кустов сирени, припадая то к одной грозди, то к другой. Она очень удивилась, увидев Голубцова в госпитальном саду да еще в белом халате, да еще с пакетом в руках – даже дар речи потеряла.

– Вот, решил проведать болящую! Это вам, как положено в таких случаях… – передал он ей пакет.

– Ой, да что вы! Спасибо! Я уже почти выздоровела! Завтра на службу.

– Не торопитесь. Служба никуда не денется… Хочу поговорить с вами по поводу докладной записки. Она получила одобрение наших разведчиков. Насколько реально, что голуби будут совершать полет по заданному маршруту?

– Реально! Мы это отрабатывали в школе. Съемка с высоты сто-двести метров самая точная.

Они вели исключительно служебный разговор. Но за каждой фразой стояло нечто иное, невысказанное, недосказанное…

Они шагали мимо кустов турецкой сирени; оба были в халатах, Галина в синем, Голубцов в белом, это заставляло забыть на время о субординации. Но странное дело, теперь Константин Дмитриевич ощущал некое тайное превосходство младшего лейтенанта Черничкиной над генерал-майором Голубцовым. По какой-то особенной «табели о рангах» она была выше его. Она молодая красивая женщина, а он – сорокапятилетний не бог весть каких статей мужлан, да чего уж там про стати – полнеющий и лысеющий, далеко не красавец, с тяжелой нижней челюстью. К тому же она ему и в дочери годится. Не пара! Ну, собственно, в ухажеры он и не набивается. Так, доброе знакомство на служебной почве.