Текст книги "Легендарные разведчики-3"

При нем разведка знала всё: Павел Михайлович Фитин

Дело начальника внешней разведки Павла Михайловича Фитина, возглавлявшего службу в военные годы, долго ждало своего часа. Все или почти все его подчиненные были рассекречены, стали известными, несколько человек даже успели получить звания Героев Советского Союза, присвоенные в середине 1990-х, а Фитин так и оставался под грифом «Сов. секретно».

Успехи внешней разведки в годы Великой Отечественной войны феноменальны. А в 1953 году генерал-лейтенанта Фитина уволили из органов «по служебному несоответствию». Причина в том, что ему часто приходилось идти против течения.

Роковой день в истории

Днем тяжелого испытания для Фитина стало 17 июня 1941 года. 33-летний начальник внешней разведки докладывал Сталину о предстоящем нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. К вождю он прибыл вместе с наркомом госбезопасности Всеволодом Меркуловым.

Фитин представил Иосифу Виссарионовичу подробный доклад с главным выводом: война на пороге. Начальник разведки лично и полностью ручался, что нападение Германии на СССР в ближайшие несколько дней неминуемо. Сведения получены от вернейших источников из Германии – «Корсиканца» и «Старшины». 16 июня 1941 года группа, рискуя быть выданной, направила это сообщение на имя начальника разведки. Сообщение подтверждалось и множеством других донесений, оперативных сводок и сообщений, четко изложенных Фитиным.

Сталин даже не предложил подчиненным сесть. Правда, и сам не присел, а расхаживал по кабинету, куря трубку. Воспринял доклад болезненно. После его окончания внимательно посмотрел на Фитина и вынес вердикт. Он был трагичен не только для Павла Михайловича, но и для нашей армии, и, как оказалось уже через несколько дней, для всей полностью подчинявшейся его воле страны.

Почему не поверил разведке? Да потому, что привык больше доверять себе. Доклад противоречил твердо сформировавшимся в его упрямой голове стратегическим планам и потому раздражал. Не мог предположить, что его обманет какой-то там Гитлер. Ведь пакт с ним был заключен, и как раз накануне доклада Фитина, 14 июня ТАСС выступило с заявлением, в котором опровергались все слухи «о близости возможной войны между СССР и Германией» и подчеркивалось, что «по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и СССР».

Чья это была ошибка? Только не Фитина. Да, немцы не раз меняли дату нападения на СССР. И поэтому разведка, следуя за событиями, тоже сообщала о том, что Гитлер начнет войну то 15 мая, то в первой декаде июня, а в последних шифровках из Берлина и Токио значилась совсем иная дата – 22 июня.

Для недавнего назначенца Фитина такая реакция Иосифа Виссарионовича могла закончиться потерей не только должности, но и гораздо хуже – головы. Меркулов человек опытный, мог бы доложить и сам. Но предпочел предоставить это Фитину.

О сигналах, поступивших в нашу разведку и предупреждавших, что война с Германией совсем близко, можно написать целую книгу. Сталин их упорно, сознательно игнорировал. Били тревогу и «Кембриджская пятерка» во главе с Кимом Филби, и Рихард Зорге.

Держу в руках уникальнейший документ: шифровку «Красной капеллы». Я бы назвал ее показательной. Не поверить приведенным данным, переданным в Центр, мог лишь человек, маниакально веривший, что Гитлер на обман не способен. Таким убежденным в честности фюрера оказался Иосиф Сталин. Строгим, недовольным голосом Иосиф Виссарионович спросил: что это такое? И Павел Фитин взял на себя не только труднейшую, но и опаснейшую миссию – возразил вождю. В то время мало кто мог решиться на такое. Фитин решился.

Сам Павел Михайлович так описывал последовавшее объяснение:

«Не без большого внутреннего волнения я сказал, что материалы надежные, получены от надежных источников и что информация их, которую получали раньше, подтверждается. Сталин закурил трубку и заявил: “Никому из немцев, кроме Вильгельма Пика (один из руководителей немецких коммунистов. – Н. Д.), верить нельзя. Но если вы считаете надежными, перепроверьте”. Направили запрос о подтверждении. За время, что продолжалась вся эта волокита, из Финляндии, Италии и Польши поступили три телеграммы от наших нелегалов: война начнется 22 июня! В некоторых шифровках время указывалось уже с точностью до часа».

Спустя 30 лет Фитин писал:

«Благодаря наличию агентуры с большими разведывательными возможностями в таких странах, как Германия, Англия, США, Чехословакия, Болгария, Франция и некоторых других, с конца 1940 года и до нападения Германии на Советский Союз в Управление поступали данные, которые говорили о том, что Германия, захватив тринадцать европейских стран, готовится к нападению на СССР. Например, наш резидент в Праге сообщал о перебросках немецких воинских частей, техники и другого военного снаряжения к границам Советского Союза. Аналогичные сведения поступали и от других резидентов. Естественно, наиболее важная информация направлялась нами в три адреса: И. В. Сталину, В. М. Молотову, К. Е. Ворошилову…»

Знаменитая детская писательница Зоя Ивановна Воскресенская, а в то время лейтенант госбезопасности Зоя Рыбкина, так вспоминала день 17 июня 1941 года:

«Нашей группе было поручено проанализировать информацию всех зарубежных резидентур, касающуюся военных планов гитлеровского командования, и подготовить докладную записку. Из многих источников мы получали сведения о том, что гитлеровцы вот-вот развяжут войну. Даты начала военных действий фашистской Германией назывались разные, но все сходились в одном: война против Советского Союза начнется в самое ближайшее время. 17 июня 1941 года я с волнением завершила этот документ. Обзор агентурных данных с приведенным выше выводом начальник разведки Павел Михайлович Фитин повез в тот день лично Сталину».

Следующие четыре дня прошли в напряженном ожидании неминуемого. В ночь на 22 июня 1941 года Павел Михайлович не спал, мучился, ждал. И не предчувствие, а точная оценка обстановки не обманула: разбуженный ранним воскресным утром телефонным звонком из Кремля, он знал, о чем ему сообщит дежурный: напали немцы. Да, Гитлер начал войну.

Через несколько часов он уже подписывал задания-шифровки, направленные во все легальные и нелегальные резидентуры советской разведки. Это был первый из 1418 дней Великой Отечественной войны.

Из Сельхозакадемии в разведку

А ведь еще за несколько лет до войны трудно было представить более далекого от разведки человека, чем Павел Фитин из села Ожогина, мало кем слышанной Шатровской волости Шороховского района Ялуторовского уезда Тобольской губернии. Крестьянский сын 1907 года рождения пошел, что естественно, в земледельцы.

Он всегда и во всем следовал примеру отца, Михаила Илларионовича. Прямо генерал-фельдмаршал Кутузов. Фитин-старший верил в советскую власть безгранично, сомнений в ее правоте не ведал. Был готов положить жизнь за Советы и чуть не положил, когда ему, организатору одного из первых на тобольской земле колхозов, пришлось схлестнуться в 1921 году с кулацкой бандой. Его отряд комбеда – коммунистической бедноты – был разгромлен, Фитина взяли в плен. Он едва спасся от расстрела.

Ну а сын Павел вступил в комсомольцы. Он нравился сверстникам: всегда отстаивал своих, если считал, что поступают с ними несправедливо. Вскоре двадцатилетний вожак – уже один из руководителей волостного комсомола. Помогал сельским комсомолятам получать образование. Выбивал для них места в институтах, куда крестьян брали не слишком охотно.

Да и сам отправился в 1928 году по комсомольской путевке, и не куда-нибудь, сразу в Москву, в гремевшую на весь Союз Сельскохозяйственную академию имени Тимирязева. Конечно, собирался после учебы вернуться домой.

С практикой выпускнику Паше Фитину повезло. Инженера-конструктора сельхозмашин отправили на новенький Сталинградский тракторный завод, построенный по последнему слову не советской, а американской техники.

Можно считать, что здесь впервые практикант-дипломник пусть и косвенно, однако столкнулся с будущей чекистской профессией. По просьбе трудящихся города Сталинграда завод был назван в честь Ф. Дзержинского. Так состоялось знакомство, понятно заочное, с Феликсом Эдмундовичем. И второе. Американцы, помогавшие в строительстве, никак не могли понять, почему эти русские так настаивают на избыточной прочности кранов, которые смогут поднимать не пять тонн – вес обычного трактора, а все 40. Но каприз удовлетворили, чем помогли уже в 1932 году (год запуска завода) перейти к секретному производству танка «Т-26», о чем Фитин, конечно, был в курсе. В самые суровые дни Сталинградской битвы танки выезжали из ворот тракторного завода и сразу вступали в бой с немцами.

Вернувшись в Москву, Фитин узнает о неожиданном для себя распределении. Выпускника Сельхозакадемии направляют не на производство, а в «Сельхозгиз» – Всесоюзное сельскохозяйственное издательство. Надо было срочно наладить выпуск не только журналов о сельском хозяйстве, но и брошюр о последних новинках советской сельскохозяйственной техники. А они пошли в колхозы конвейером. Надо же кому-то пропагандировать наше родное советское сельское хозяйство. Да и зарубежный опыт изучать, выпуская продукцию на заданную сельхозтему в переводе с иностранного.

И, как пишет в своей статье в «Российской газете» директор Службы внешней разведки России Сергей Нарышкин, «Павел Фитин в редкие свободные часы усердно учил английский и немецкий языки». Очень важная ремарка.

Пять лет размеренно шагал Фитин по карьерной лестнице, добравшись до должности заместителя главного редактора «Сельхозгиза». Он, как всегда, многое успевал. Ему доверяли, избрав секретарем партийной организации. Надо было расти, одного технического образования, это Фитин и сам чувствовал, стало не хватать. И в 1937 году, по-прежнему вкалывая в издательстве, Павел Фитин поступил в Московский институт востоковедения. Однако долго там поучиться не довелось.

Вдруг крутое, вроде бы совершенно нелогичное, изменение места работы: Фитина приглашают в органы НКВД. Почему? Кому конкретно он приглянулся? Чем заслужил такое доверие? Точных ответов на эти вопросы нет. Можно лишь констатировать, что Павел Фитин из того комсомольского призыва, объявленного в органы после безжалостных расстрелов, чисток и разжалований, которым подверглась ЧК в середине 1930-х. Многое в биографии самого молодого в истории начальника внешней разведки так и останется загадкой.

Но, как бы то ни было, взлет Фитина выглядит фантастически.

28 марта 1938 года он уже работник госбезопасности. За два года учебы в Центральной школе НКВД в Москве он в числе восьмисот «призывников» должен был получить все навыки разведчика. Но приближающаяся война, это в разведке чувствовали острее, чем во всяких ЦК, торопила.

А работать в органах было некому. И 50 слушателей, лучше всех зарекомендовавших себя за полгода учебы, были в октябре того же 1938-го откомандированы в ШОН – Школу особого назначения – на спецподготовку.

Но парторгу курса Центральной школы НКВД Фитину было уготовано перескочить и через этот служебный порог: он сразу назначается оперативным уполномоченным 5-го разведывательного отдела НКВД.

Два с половиной месяца – и в январе 1939-го он уже не младший лейтенант запаса, а майор государственной безопасности и заместитель начальника отдела, в котором только что приступил к работе.

И время для майора помчалось еще быстрее. Вскоре Политбюро ЦК утвердило Павла Фитина начальником 5-го отдела.

13 мая 1939 года последовало невиданное назначение: Павел Михайлович Фитин в 31 год становится начальником уже всего отдела ИНО. По-теперешнему говоря – Службы внешней разведки.

Почему? Да потому, что к тому времени после ежовских и других чисток личный состав Наркомата внутренних дел уменьшился неимоверно. Нужны были новые люди. Часть прежней когорты действительно запятнала себя преступлениями против невинных, другая лежала в земле, некоторые отбывали срок по тяжелейшей 58-й статье в лагерях, кое-кто из уволенных пересиживали опасное время на дачах. Наступил в истории разведки период, когда опустошенные репрессиями иностранные резидентуры в течение 121 дня не передали в Центр ни единой информации. Работать и в Центре, и за кордоном было некому.

И на первые роли выдвигались молодые ребята, как Павел Фитин. Он почти сразу вызвал доверие у многих ровесников, пришедших в органы вместе с ним, и недоверие нескольких выживших и еще остававшихся в рядах старых чекистов: не был он своим в этой среде. Но шаг за шагом, операция за операцией пропадало, исчезало недоверие, уступая место глубочайшему уважению.

Знаменитый Павел Судоплатов, «уложивший» украинского националиста Коновальца, а затем разработавший покушение на Троцкого, недовольно качал головой, глядя на Фитина. Но только до того самого партийного собрания, на котором «новая метла» товарищ Берия предложил исключить его из партии. Все сотрудники – старые и новички – мгновенно проголосовали «за».

– Значит, воздержавшихся нет? – переспросил ведущий собрание.

– Есть, – раздался спокойный голос, и все увидели поднятую руку нового начальника управления Фитина.

Вступиться за человека, которого вот-вот объявят врагом народа? Фитин совершенно спокойно ответил: о товарище Судоплатове слышал много, лично не знаю, о проступках, в которых его обвиняют, мне судить сложно. И легендарный Павел Анатольевич остался в заветных рядах всего лишь с выговором, качая головой на этот раз не в знак осуждения, а удивленно. Такой птенчик и сразу против Лаврентия Берии?

Может быть, даже нарком, тасовавший чекистские кадры как карточную колоду, задумался, надо ли увольнять вот такого энергичного, смелого и принципиального.

В этой неброской смелости и был весь Фитин. Спокойный, рассудительный, никогда не теряющий самообладания, с искренним уважением относящийся к людям и пытающийся понять каждого, даже тех, кого и понять-то было сложно. По понятным причинам он не принадлежал ни к одной профессиональной группировке чекистов, невольно складывавшихся на протяжении многих лет совместной работы. И в ИНО НКВД поняли: пришел настоящий начальник.

Фитин против Гитлера

Наследство, полученное новичком, скудно. Из более чем четырехсот разведчиков в рядах НКВД осталось 285 человек. Зарубежные резидентуры практически парализованы. Вызванные из них в Москву опытные разведчики в лучшем случае уволены из органов, в худшем – и в большинстве – расстреляны.

В фашистской Германии прервана связь с ценнейшим и единственным нашим агентом в гестапо Вилли Леманом (оперативный псевдоним «Брайтенбах»). Война на пороге, и немец не понимает, куда внезапно исчезли русские. На какое-то время иссяк поток сообщений из Великобритании от «Кембриджской пятерки». Откуда знать Леману и Филби, что их советские кураторы арестованы или расстреляны. И так – во всех странах потенциальных союзников и явных противников.

И все-таки молодой руководитель Павел Фитин начинает не с нуля. Выжившие, в разведке оставшиеся, его принимают. И дело не в привычной дисциплине. Прошедшие тяжелые испытания люди понимают: ими руководит душевный, болеющий не только за дело, но и за них человек. Его принципиальность и вера в своих поражают.

Да, пришел новичок. Но он хочет учиться. Работает по 16 часов в сутки, но каждое утро перед работой к нему приходит преподаватель немецкого языка.

Фитин правильно определяет первейшую угрозу. Война придет из гитлеровской Германии. Основное внимание ИНО уделяет Третьему рейху. И Павел Михайлович учит язык будущего противника не зря. Из статьи директора СВР Нарышкина, на которую я уже ссылался в этой главе, стало известно, «что в мае – июне 1940 года Фитин ездил в спецкомандировку в Германию. Результаты этой поездки до сих пор остаются засекречены».

Зато известно иное. В стране главного противника действует уже не один разведчик, как это было до Фитина, а 13. Осенью 1940 года возобновлена связь с антифашистами. Сообщения руководителей «Красной капеллы», действовавших под псевдонимами «Корсиканец» и «Старшина», бесценны. Это заслуга заместителя резидента в Берлине Александра Короткова. Будущий руководитель советской нелегальной разведки, а тогда, незадолго до прихода Фитина, из рядов уволенный и лишь благодаря собственной настойчивости на Лубянку вернувшийся, посылается в Берлин. И картина чужих военных приготовлений будто на ладони. Ее дополняет Вилли Леман, на которого в сентябре вышел тот же Коротков, на отправке которого в Германию с особыми функциями настоял Фитин.

По инициативе Фитина возрождаются прервавшиеся отношения с Филби, Маклином, Кернкроссом, Бёрджессом, Блантом… Они информируют Советы о закулисных маневрах Черчилля, об истинных намерениях Великобритании, пересылают письма Гитлера.

Умелая агентура приступает к работе в США, Болгарии, Турции, Иране. В этих не захваченных Гитлером странах разведка действует особенно эффективно. Это и по ее инициативе советские войска входят в Иран прямо накануне планировавшегося там профашистского переворота.

Руководят резидентурами и опытнейшие асы разведки, и новые молодые кадры, пришедшие вместе с Фитиным. Подбор людей практически безошибочен. И вскоре закордонная разведка заработала на полную мощь. За рубежом в четырех десятках стран трудятся более двухсот разведчиков, и это не считая нелегалов. К прежним агентам, застывшим было в бездействии, добавляются новые – пришедшие добровольно «инициативники» и завербованные в основном на идеологической основе.

Всего год пролетает с назначения Фитина, а сколько сделано. И даже подозрительно относившийся к работавшим в зарубежье Сталин сменил гнев на милость: группе чекистов в мае 1940 года присуждены государственные награды.

А Фитин получает орден Красного Знамени месяцем раньше, как и Павел Судоплатов, представление на которого готовит сам Фитин. До прихода Павла Михайловича героя разведки едва не записали во враги народа, а теперь прикрепляют к груди орден Красной Звезды и назначают заместителем Фитина. Сложился тандем, слаженно работавший по разным направлениям до конца войны.

Как это получилось? Великие способности? Стечение обстоятельств? Удачливость? Да! И все слилось воедино в нужном человеке в тяжелейший для страны момент. Надвигалась большая война, разведка требовалась – что воздух. Некогда было размышлять, как он будет управлять новичками и опытными чекистами. Надо было создавать, руководить.

В этом человеке, вышедшем из села Ожогина, чувствовалась некая терпеливая крестьянская мудрость. Иногда Сталин ставил грозные, порой оскорбительные резолюции на фитинских докладах. В пору всеобщего послушания, когда любое слово не то что «против», а просто не «за» могло закончиться лагерем или чем похуже, Павел Михайлович терпеливо собирал новые данные, тщательно изучал донесения разведчиков и агентов. И смело, нет, не перечил, а подтверждал правоту разведки и свою.

А 5-й отдел (внешняя разведка) теперь называется 1-е Управление, прообраз будущего Первого главного управления (ПГУ) и Службы внешней разведки (СВР). Дело не в смене названия. Фитин укрепляет Управление новыми кадрами, его подчиненные получают гораздо больше возможностей для самостоятельного свободного маневра.

И все это не стихийные придумки Павла Михайловича. Он действует четко по разработанному им и опытными соратниками плану, который представил за два месяца и два дня до начала войны наркому Лаврентию Берии.

Он не был мягким и податливым, но, превратившись быстрее быстрого в опытного руководителя, четко руководил разраставшимся секретным хозяйством.

Информации в 1-е Управление поступает все больше. Некоторые подчиненные Фитина полагают, что создание им информационной аналитической группы связано с тем, что начальнику не под силу проанализировать все донесения и на их основе принять верные решения. Ничего подобного. Похожий сектор без названия работал и в середине 1930-х, однако исчез. После чисток сотрудников в нем не осталось. Действительно, одному Фитину, пусть и с опытнейшими заместителями, иногда было сложно отделить зерна от плевел. Поток информации возрастал. Сведения подчас поступали противоречивые, не совпадали с переданными из других источников. Это особенно касалось стратегических планов рейха и мало кому понятной позиции Великобритании. Новая, с каждым днем усложнявшаяся ситуация требовала работы аналитиков. Такими и были возглавивший группу опытный разведчик Павел Журавлев, руководитель отдела, работавшего по Германии, и Зоя Рыбкина.

Позже, в 1943 году, когда усилий горстки людей становится недостаточно, группа преобразовывается в аналитический отдел. Первым руководителем, точнее исполняющей обязанности, становится Елена Модржинская (оперативный псевдоним «Марья»), за несколько дней до нападения Гитлера на СССР точно передававшая информацию из Варшавы о планах немцев.

Кстати, с майором госбезопасности Модржинской, потомственной дворянкой, Фитину порой приходилось жестко спорить. До конца жизни своей она была уверена, что «Кембриджская пятерка» – подстава британской разведки. Свои донесения об этом с суровыми выводами и предложениями Елена Дмитриевна вкладывала в личное дело Филби. Киму окончательно поверили только после победы на Курской дуге. Его с Кернкроссом информация о планах вермахта полностью подтвердилась. Фитин с облегчением вынул листочки с обвинениями из папки Филби. И аналитики могут ошибаться. А их начальник Фитин права на ошибку не имел.

Перед битвой на Курской дуге его разведчикам, не только из Британии, но и из других стран, удается сообщить в Центр с точностью до часа о начале планировавшейся гитлеровцами операции.

В первые месяцы работы Фитин почувствовал: молодой разведке нужны опытные кадры. Трудно было без них, работавших за кордоном, знавших языки, умевших находить нужные источники, а также выход из сложнейших ситуаций. Но только не из той, в которой они оказались сами. Сколько невинных, оклеветанных ушли безвозвратно. Многие, осужденные по страшной 58-й статье, мучились в тюрьмах и лагерях. Некоторым, непонятно за что из ЧК выброшенным, «посчастливилось» не сложить голову, работая инженерами, переводчиками, стрелками охраны. Их, выживших, требовалось срочно возвращать в разведку.

Существует несколько версий их чудесного возвращения. Будущий Герой Советского Союза и легендарный партизан Дмитрий Медведев на второй день войны написал об этом Берии. И друг Медведева, имевший доступ к наркому, положил переданное письмо прямо на стол Лаврентия Павловича.

Павел Судоплатов полагал, что решающую роль здесь сыграл именно он. Лично доложил Берии о необходимости привлечения в военное время к работе уволенных и осужденных. Циник Берия даже не расспрашивал, виновны ли те, за кого хлопочет ставший его любимцем Судоплатов. Лишь осведомился, действительно ли они нужны. И проситель ответил твердым «да».

Мне же ближе иное объяснение. Наверное, и письмо Медведева, и просьба Судоплатова свою роль сыграли. Однако настоящим инициатором возвращения посаженных и оклеветанных стал Фитин. Без его убедительной настойчивости, веры в искреннюю честность чекистов старшего поколения вернуть их было бы невозможно. Решающее слово в обращении к Берии осталось за ним – начальником разведки.

Первым из старой когорты появился на седьмом этаже Лубянки Яков Серебрянский. За ним не пришлось идти далеко. Приговоренный 7 июля 1941 года к расстрелу «английский и французский шпион» был помилован и в августе доставлен на руках прямо из лубянского подвала на рабочее место. Сам, избитый, тяжело болевший, идти не мог. Вернули с подмосковной дачи строптивого Медведева. Отозвали с завода инженера, а до этого лучшего радиста НКВД Вильяма Фишера, в будущем известного под псевдонимом Абель. «Простили» настоящего Рудольфа Абеля, подрабатывавшего охранником на складе. Оказали доверие блестящему вербовщику Арнольду Дейчу…

А тех, что не освободили, расстреляли осенью 1941-го, когда сдача Москвы казалась вероятной.

Был у Фитина дар предвидения. До войны и в первые ее месяцы советское руководство было убеждено, что фашисты обязательно применят химическое оружие. Возможно, эти намерения сорвались как раз потому, что разведка заранее о них узнала. И поднятая по всему мира волна остановила Гитлера.

Но Фитин каким-то шестым чувством почуял по обрывочным донесениям, что и немцы, и союзники взялись за изготовление чего-то совсем нового, разрушительного. И уже осенью 1941 года, когда вермахт стоял в одном танковом броске от Москвы, во все резидентуры ушла шифровка: немедленно сообщать любую информацию обо всем, связанном с работой над созданием разрушительного оружия – атомной бомбы. Первыми почти одновременно отозвались Дональд Маклин и Джон Кернкросс из «Кембриджской пятерки». Да, такая работа ведется в США и Великобритании, а Кернкросс даже прислал полный текст доклада специально созданного в Англии «Уранового комитета».

Тогда о том, что при изготовлении атомной бомбы применяется уран, никоим образом не могли догадываться даже специалисты из разведки. И поэтому некоторые сообщения, например о добыче в Норвегии каких-то странных ископаемых для чудо-оружия, были восприняты в Москве с определенным недоверием. Думали, что дезинформация: запугивают немцы, стращают. Но Фитин понял, что дело серьезное. Разведка всю свою мощь сосредоточила на добыче атомных секретов.

Фитин создает группу научно-технической разведки. Ее возглавляет Леонид Квасников. Бывший инженер, он пришел в разведку в 1938 году. И Павел Михайлович понимает: знания этого специалиста из его 5-го отдела могут, должны пригодиться. 1 мая 1940 года Квасников назначается начальником 16-го отделения. Не все даже из близкого Фитину круга поняли, чем будет заниматься небольшая группа, каждый из членов которой получил инженерное образование. Так по собственной инициативе Фитин создал научно-техническую разведку, которой потом выпадет задача провести вместе с оперативными сотрудниками одну из удачнейших (а я считаю – самую удачную) в истории мировой разведки операцию «Энормоз»: добыть из разных стран сведения об атомном оружии.

Фитин доверял Квасникову, считавшему, что создание бомбы может завершиться не через двадцать лет, как его убеждали многие, а уже через два-три года. Первому управлению удалось получить точнейшую информацию: немцы работу свертывают, зато союзники, не ставя СССР в известность, предпринимают громадные и успешные усилия в этом направлении. В 1943 году Квасников – заместитель резидента в Нью-Йорке по научно-технической разведке. Не счесть материалов, добытых в США по атомной тематике. И первое советское «изделие», так называли для конспирации атомную бомбу, успешно испытано не в 1955-м, как предсказывали американцы, а в августе 1949 года. Не расставляя разведку и науку по призовым местам, можно сказать, что их совместная деятельность спасла нашу страну от возможного поражения в грядущей Третьей мировой, которой, благодаря и Фитину, не последовало.

Его роль в операции «Энормоз» до конца не признана. Даже когда в первой половине 1990-х корифеям атомной разведки присвоили звания Героев России, о Фитине как-то не вспомнили.

Ну а в феврале 1943 года Павлу Фитину присвоено звание «комиссар государственной безопасности 3-го ранга». То есть, служи он в армии, к нему бы обращались как к генерал-лейтенанту.

В конце войны почуял он неладное в отношениях с американцами и англичанами. И контакты фашистских бонз, задумавших после заключения сепаратного мира пойти вместе с США и Англией против СССР, были сорваны. Тут сыграли свою роль и донесения из Швейцарии, и развившийся профессиональный нюх, позволявший не ждать, не отбиваться от наседавших англосаксов, а предотвращать удары. Любопытно, что в «Семнадцати мгновениях весны» роль Фитина играет не молодой человек, которым Павел Михайлович и был в войну, а солидный грузноватый актер. Кстати, и отчество, непонятно зачем, персонажу поменяли.

Нельзя недооценивать роль Сталина, Молотова, всей советской дипломатии в успешном проведении Тегеранской, Ялтинской, Потсдамской конференций. Союзники, с которыми велись переговоры об открытии Второго фронта, о будущем Германии и Европы, о вступлении СССР в войну с Японией, дивились провидческому дару советских переговорщиков. Черчилль с Рузвельтом только раскрывали рты, а наши уже знали, о чем пойдет речь, и были готовы к ответу. Затрагивался вопрос, от решения которого зависела судьба СССР, Великобритании, США, а также всего мира, и советские дипломаты со скрупулезным знанием деталей выдвигали свои собственные тезисы по любой проблеме, которая должна была бы застать их врасплох.

Но сейчас-то, не умаляя ничьей гениальности, давайте признаем: Сталину и его ближнему окружению разведка преподносила не чуть ли, а буквально на блюдечке горы добытой информации, сообщала о скрытных намерениях союзников. Сценарии переговоров были заранее составлены, действие и наше противодействие разыгрывались не как, а именно по нотам.

Фитин, которому в начале войны было немногим за тридцать, вырос к концу Великой Отечественной не просто в высокопрофессионального разведчика, а в стратега. Он очень многое умел, а сколько всего и обо всех знал и должен был знать по роду своей сугубо засекреченной деятельности!

По-моему, Фитин и занял высшую ступень в разведывательной иерархии во многом благодаря своему скромному, не показному упорству. Будь он кадровым военным, прошедшим суровую школу, сил, а может и мужества, не хватило бы. Муштра выбила бы из него самостоятельность. А так ему верили и разведчики, и генералиссимус с маршалами. Почему не верить, если ошибался он крайне редко? Да, вероятно, Фитин был исключительно удачлив. Без этого разведчику не обойтись. Недаром существует выражение: сильный, а вот не фартовый. Фарта хватало. Но это был именно тот самый фарт, завоеванный на ходу приобретаемыми профессиональными знаниями, умением общаться с людьми, находящимися как в верху, так и в самом низу служебной лестницы. Фитин никого не предавал и никого не отдавал, даже тех, кто совершал ошибки. И это ценили.

Кстати, Фитин, работая в Центре с зарубежными резидентурами, подписывал задания оперативными псевдонимами «Виктор» и «Старик». А «Старику»-то к началу войны исполнилось всего 33 года. Павел Михайлович успешно возглавлял внешнюю разведку все годы войны. Генерал-лейтенант встретил День Победы в полном и заслуженном фаворе у командования.

Тем неожиданнее было отстранение П. М. Фитина от должности начальника Первого главного управления Министерства государственной безопасности СССР. Приказ датирован 15 июня 1946 года.