Текст книги "Последний философ-«мыслитель»"

Николай Федорович Федоров
Последний философ-«мыслитель»

«У Гегеля, – говорит Соловьев, – само сущее старается стать философией, превратиться в чистое мышление», в познание сущего, в знание: почему сущее существует. Это равносильно превращению сущего (реального) в мыслимое или мнимое.

Гегель – самый искренний, высший и последний философ, мыслитель по преимуществу, воистину – именно мыслитель. Дальше в области отвлеченного, всепоглощающего мышления, идеализирования реального идти уже некуда. После него мысль должна [или замереть или] переходить в дело; мыслители должны заменяться деятелями, и «велий» в царстве мысли (в философии) будет «мний» в царстве дела.

Переход сущего в мыслимое, во мнимое означает переход в не-сущее; тогда как в царстве дела уже не-сущее, ставшее лишь мыслимым, лишь представляемым, должно стать вновь сущим.

Для Гегеля вся философия превращается в логику, в мысль о мысли. Для него и сам Бог – не Создатель, а лишь «философствующий ум», как замечает Соловьев.

Удивительно, что Соловьев, так верно определивший эту существенную черту в Гегеле, не понял сам, что роль философии сыграна, кончена, что [отныне] она – явление отживающее, конец несовершеннолетия человечества! Между Мыслимым [только] и [уже] Сущим, как и между Субъективным и Объективным [отныне] должно быть помещено Проективное.

«Логика» Гегеля потому и иллогична, что она есть именно движение в Неизвестное без всякого предположения о том, что произойдет из этого движения, которое (почему-то) принимается за истину всего предыдущего.

Все богатства, приобретенные на длинном пути [жизни человечества], извлеченные из опыта всей всемирно-мещанской истории, [все эти богатства,] приведенные к отвлеченной форме, оказываются мнимыми.

Всемирный Дух, воплотившийся в немецком профессоре Шеллинге в несвойственной этому духу форме созерцания, недостаточно отвлеченного, но зато очень произвольного, достиг, наконец, в Гегеле неотъемлемо философии принадлежащей формы отвлеченнейшей пустоты, диалектического исцеления [искупления?]. Этот конечный пункт должен стать для нас исходным пунктом. Философия, по Гегелю, есть та же религия, но в форме мысли, только не в высшей, а самой низшей, тогда как религия, по его выражению, – та же философия в форме представления, а искусство – та же религия в форме художественного выражения, что, конечно, верно, но верно только по-немецки. Но если мы перед Логикою вместо мыслителя поставим деятеля, но не единоличного, а в виде совокупности всех разумных существ, тогда философия в самой ее высшей форме мысли будет лишь субъективною, не тождественною с субстанцией. А чтобы из субъективной стать тождественною с субстанцией, она должна управлять субстанциею. Тогда и религия станет не представлением, а проектом управления природою, то есть рождающею силою для возвращения жизни. Искусство же, сделавшись орудием религий, перейдет от творения мертвых подобий к действительному воссозданию и оживлению.

Если «Логика» Гегеля есть голос или мысль ученого сословия, обреченного на созерцание или мышление и осужденного на бездействие, то она будет образом Бога не Творца, а Бога, каким Он будто бы был до создания мира и духа конечного, ограниченного, т. е., вернее, духа до проявления его в мире. А еще вернее было бы сказать, что «Логика» Гегеля есть не изображение Бога, а отображение слепой природы. Будет понятным также, что она отпускает от себя (от разума) на волю природу, то есть допускает ее обращаться в слепую, неразумную силу, рождающую, чтобы умерщвлять, допускает ее стать не бытием разумным, а инобытием без разума.