Текст книги "Корона Российской империи. Слава, честь и доблесть династии Романовых"

Ни следствия, ни суда как таковых не было. На следующий день после ареста Государь специальным указом лишил «батюшку» всех титулов, орденов, чинов, званий, прав состояния и имущества. В ранге «государственного преступника, мздоимца и казнокрада» Александр Данилович был отправлен в глухой сибирский городок Березов на простой крестьянской подводе. Вместе с Меншиковым уехали восемь слуг, не пожелавших оставить барина в беде, и все его дети.

Среди них была и восемнадцатилетняя Мария, невеста Петра II. Не стоит и говорить, что сразу же после падения Александра Даниловича помолвка Государя с этой ни в чем не повинной девушкой была расторгнута. Забегая вперед, стоит упомянуть, что Мария умерла спустя десять месяцев, а сам Александр Данилович пережил ее лишь на год.

Вскоре после падения Меншикова молодой император необычайно сблизился с младшим из князей Долгоруковых, хитрым, развратным и беспринципным Иваном. Тот был старше Государя на целых семь лет и в силу куда большего жизненного опыта быстро завоевал в глазах Петра ІІ небывалый авторитет. Влияние этого фаворита на молодого императора было воистину губительным. Именно Иван Долгоруков пристрастил тринадцатилетнего Петра ІІ к алкоголю. С его подачи молодой император все меньше времени проводил за учебой, предпочитая карты, пирушки, охоты и общество девиц скандальной репутации. За свои более чем сомнительные заслуги двадцатилетний наперсник императора стал генералом от инфантерии, обер-камергером и вдобавок получил титул «ваша светлость».

После падения Меншикова помолвка Государя с его ни в чем не повинной дочерью Марией была расторгнута. Десять месяцев спустя она умерла

Так коварные князья Долгоруковы вскоре заняли ту самую нишу, которую недавно освободил опальный Меншиков. Поборы, злоупотребления и повальное взяточничество процветали повсеместно. Иностранные послы, регулярно писавшие домой о текущих делах в Санкт-Петербурге, отмечали, что «держава вся в страшном беспорядке», «ежедневное казнокрадство в норме теперь».

Лишь два человека в царской семье осознавали, к чему может привести такое положение дел: родная сестра императора Наталья Алексеевна и его тетка, будущая Государыня Елизавета Петровна. Обе они умоляли самодержца прогнать от себя Долгоруковых и взяться за ум, однако у молодого Петра ІІ, к сожалению, не обнаружилось должной силы воли, чтобы внять голосу разума.

Елизавета Петровна понимала, что образумить племянника ей вряд ли удастся, но решила его хоть как-то контролировать. В качестве одной из официально назначенных регентш она регулярно ездила с ним на охоту, сопровождала в поездках по столице и даже принимала участие в застольях. Вскоре для придворных стало очевидно, что Петр ІІ явно неравнодушен к своей привлекательной и незаурядной тетке.

Несомненно, это была юношеская влюбленность подростка, рано оставшегося без родителей. Его чувства носили исключительно платонический характер. Долгоруковы, однако, сочли, что теряют влияние на Государя, и потому решили срочно обручить его с княжной Екатериной Алексеевной, симпатичной, но недалекой сестрой распутного Ивана.

Портрет дочерей Петра I и Екатерины I – царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны (Л. Каравак, 1717)

Стараниями тех же Долгоруковых Елизавету Петровну почти полностью отрешили от двора. Ей было отказано в праве сопровождать племянника куда бы то ни было, а также присутствовать в любых местах, где юный император мог появляться.

Кстати говоря, сама Екатерина Долгорукова совершенно не хотела идти под венец с молодым императором. Она была страстно влюблена в австрийского посла графа Мелиссимо, жившего в Санкт-Петребурге, и чувство оказалось взаимным. Однако и родной брат Иван, и многочисленные дядья видели в девушке лишь орудие достижения своих целей.

Екатерина Долгорукова была официально провозглашена невестой Государя, которому в то время было четырнадцать, 19 ноября 1729 года. При этом она получила странный титул, никогда не употребляемый ни прежде, ни потом: «ея высочество государыня невеста». На следующий день состоялась церемония обручения. Сама же свадьба была запланирована на 19 января 1730 года.

Торжества проходили в Головинском дворце. Жених, принимавший поздравления в парадном камзоле, в орденских лентах, выглядел уставшим и подавленным. По всему было заметно, что и невеста ему не по нраву, и праздник не в радость. Не лучше его смотрелась и Екатерина. Она выискивала глазами среди гостей графа Мелиссимо и не находила его. Что, впрочем, неудивительно. Долгоруковы припугнули австрийского посланника и выслали его из столицы, повелев никогда тут больше не появляться.

Когда к юному жениху подошла Елизавета Петровна с поздравлениями и по традиции приложилась к руке Екатерины Долгоруковой, молодой Государь не выдержал и невольно оттолкнул нежеланную невесту от любимой тети. По толпе придворных прокатился неодобрительный шепот. Это было дурным предзнаменованием, которое означало, что свадьба наверняка не состоится.

Пока же Долгоруковы торжествовали. Эти родовитые аристократы получали теперь не только новые назначения, чины, звания и привилегии, но и практически ничем не ограниченную власть. Возвышение этих деспотичных, коварных и беспринципных людей могло означать лишь одно: скорый крах государства Российского.

Это понимали многие, но лишь один человек нашел в себе силы к противодействию. Таковым оказался граф Андрей Иванович Остерман, воспитатель императора. Петр ІІ очень любил его и не подвергнул опале, несмотря на все требования Долгоруковых, хотя и отдалил от себя.

Вскоре состоялась тайная встреча Государя, Остермана и Елизаветы Петровны. Говорил в основном Остерман. Он предъявил императору неопровержимые доказательства чудовищного казнокрадства Долгоруковых и их баснословных злоупотреблений, после чего дал понять главное: в случае церковного брака, назначенного на 19 января 1730 года, Екатерина Долгорукова получит титул императрицы, а вместе с ним и законные права на наследование российского престола в случае смерти мужа.

Невеста Петра II Екатерина Алексеевна Долгорукова получила странный титул «ея высочество государыня невеста» (неизв. худ., 1729)

Монолог графа Андрея Ивановича то и дело перебивался тихими рыданиями Елизаветы Петровны. Ведь эта несомненно умная женщина понимала, что вскоре после церковного брака с Долгоруковой и ее последующей коронации молодой Государь станет обузой для опытных интриганов. Его просто могут тихо убрать.

Разговор был долгим. Петр ІІ выслушал доводы Остермана и произнес не по-детски серьезно: «Скоро я отыщу средства порвать все мои цепи!»

Теперь, по прошествии почти трехсот лет, нам тяжело представить, что чувствовал юный Государь, буквально загнанный в капкан. С одной стороны, Петр ІІ был абсолютным монархом, повелителем одной шестой части суши от Смоленска до Камчатки. С другой, этот четырнадцатилетний подросток наверняка ощущал себя растерянным, угнетенным и очень одиноким. Ведь среди миллионов подданных у него было лишь несколько человек, которым он мог довериться!

Неизвестно, узнали ли Долгоруковы о тайной встрече императора с Елизаветой Петровной и графом Остерманом. Однако было очевидным, что коварные царедворцы наверняка попытаются окончательно подчинить Государя своей воле или навсегда убрать его с российского престола сразу же после брака с «ея высочеством государыней невестой».

Портрет императрицы Елизаветы Петровны (Ж. А. Беннер, 1821)

Существует любопытная версия умерщвления четырнадцатилетнего императора своеобразным «биологическим оружием». В то время в Санкт-Петербурге свирепствовала черная оспа. Тогдашним докторам уже было известно, что болезнь эта – инфекционная. Поэтому всем, у кого в доме были оспенные больные, даже людям самого высокого происхождения, было категорически запрещено появляться на государственных приемах. Историк российской медицины В. Рихтер, живший в XVIII веке и имевший доступ к правительственным архивам, свидетельствует, что в доме князя Сергея Петровича Долгорукова как раз и были такие больные среди его дальних родственников. Тот, невзирая на запрет, регулярно отправлял их к Государю, притом требовал, чтобы они обязательно прикладывались к его руке.

7 января 1730 года четырнадцатилетний император неожиданно для всех объявил смотр гвардии. Выглядел он чрезвычайно угрюмо и, по свидетельствам очевидцев, полностью игнорировал многочисленных Долгоруковых, его сопровождавших. Петр ІІ даже отказался сесть в карету с невестой Екатериной и отправился во дворец в сопровождении фельдмаршала Миниха и графа Остермана. Что он замышлял накануне свадьбы, о чем беседовал – осталось загадкой. Однако спустя лишь несколько часов после возвращения во дворец у Государя начался сильный жар. Врачи тут же обнаружили у него черную оспу. Однако прогнозы выглядели вполне обнадеживающе. Доктора посчитали, что молодой организм справится с кризисом и вскоре все образуется.

Долгоруковы поняли: пришло время решительных действий. Никто, правда, не знал, что именно следует предпринять, пока молодой князь Иван не предложил сфальсифицировать завещание императора. В свое время он уже практиковал нечто подобное: мастерски подделывал подписи Петра ІІ на требованиях прислать из дворца денег – и всякий раз это сходило ему с рук. Завещание было составлено за несколько часов. Поддельную подпись больного Государя князь Иван Долгоруков поставил собственноручно.

Однако оставалось одна формальность. Это завещание должны были заверить духовник императора и его доверенное лицо граф Андрей Иванович Остерман. Если первого еще можно было попытаться запугать или подкупить, то с Остерманом действовать подобным образом было бесполезно. К тому же Андрей Иванович неотступно находился у постели больного Государя.

Ночью 19 января Петру ІІ вроде бы стало значительно лучше. Он потребовал, чтобы ему заложили карету, и повелел срочно отвезти себя к любимой сестре Наталье. Это были его последние слова. Уже одеваясь, император неожиданно упал на кровать и скончался. Произошло это буквально за несколько часов до его намеченной свадьбы с Екатериной Долгоруковой.

Первым сориентировался Иван. Он выхватил шпагу и закричал: «Да здравствует императрица Екатерина Алексеевна!» Однако стараниями Остермана этот проходимец был немедленно арестован.

Вскоре из покоев, где лежал умерший император, вышла и сама Екатерина Алексеевна. Она тут же подняла руку с перстнем, снятым с пальца покойного монарха, и с безумным видом закричала: «Император перед смертью объявил меня законной наследницей трона!» Это было очевидное вранье. Ведь Государь скончался за полчаса до того, как Екатерина Долгорукова зашла в его спальню попрощаться, и это видели все придворные! После этих слов Екатерины Долгоруковой граф Остерман хладнокровно распорядился арестовать и ее.

«Ея высочество государыня невеста» была заключена под домашний арест, откуда через некоторое время отправилась во все тот же Березов, по стопам предыдущей невесты Петра ІІ Екатерины Александровны Меншиковой. Спустя несколько лет ее заточили в Томске, в самом бедном сибирском монастыре, где она наряду с остальными монахинями питалась исключительно подаянием. При этом, однако, «государыня невеста» категорически отказывалась снимать обручальное кольцо. На требование офицера, присланного за ним из Санкт-Петербурга, Екатерина Долгорукова протянула ему руку и молвила: «Отрежь мне палец!»

Забегая немного вперед, стоит заметить, что почти все князья Долгоруковы закончили очень плачевно: лишением званий, чинов, орденов, прав состояния, ссылкой и каторгой. Самого же Ивана Долгорукова, уличенного в подделке завещания покойного императора, публично колесовали в Новгороде.

4 февраля 1730 года в Санкт-Петербурге был оглашен «Манифест от имени Верховного тайного совета», в котором говорилось: «По воле Всемогущего Бога, Всепресветлейший, Державнейший, Великий Государь Петр Второй, Император и Самодержец Всероссийский, болезнуя оспою Января от 7 дня, от временного в вечное блаженство того же Января 18 числа, в 1-м часу пополуночи отыде».

Со смертью Петра II пресекся старинный род первого русского царя Михаила Романова по мужской линии. Это положило начало нескончаемой веренице дворцовых переворотов, появлению череды самозванцев и подковерной грызне властных кланов. К императорскому двору потянулись целые толпы никчемных людишек, поднявшихся из безвестности на волне Петровских реформ. Эта моль, попавшая во власть за подкладкой петровского кафтана, вскоре размножилась и принялась безжалостно пожирать национальные богатства страны.

Все это принесло государству Российскому нескончаемые беды.

Петр II был последним прямым потомком Михаила Романова по мужской линии (худ. И. Г. Ведекинд, ок. 1730)

Анна Иоанновна

Смерть Петра ІІ положила начало очередным спорам о престолонаследии. Однако теперь они шли не в Сенате, как при определении наследника Екатерины І, а в Верховном тайном совете. Вопрос о том, кому достанется корона Российской империи, решался в узком кругу царедворцев.

Верховники собрались спустя час после кончины императора Петра ІІ. Протоколы того заседания дошли до нашего времени безо всяких купюр. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что главной целью собравшихся было сохранение выгодных для себя порядков, позволявших заниматься казнокрадством, взяточничеством и вымогательствами без всякой оглядки на закон. Примечательно, что петровский «Устав о наследии престола» был проигнорирован и на этот раз.

Всего в том историческом заседании Верховного тайного совета участвовали семь человек: канцлер Головкин, четверо князей Долгоруковых и двое – Голицыных. Граф Андрей Иванович Остерман, появившийся последним, предусмотрительно уклонился от обсуждения столь деликатного вопроса, присутствовал лишь в качестве наблюдателя.

Как и положено, заседание началось с выдвижения всех возможных кандидатур. Таковых оказалось пятеро.

Еще была жива Евдокия Федоровна Лопухина, первая жена Петра Великого, которой к тому времени исполнился шестьдесят один год. Большую часть жизни она провела в далеком монастыре, куда была сослана Петром Алексеевичем. Лишь стараниями внука, покойного Государя Петра II, ее вернули в Москву, где определили небольшой двор и приличествующее содержание. Кандидатура этой пожилой, суеверной и совершенно необразованной женщины устраивала всех. Ведь Евдокия Федоровна вряд ли стала бы вмешиваться в деятельность верховников! Однако выяснилось, что еще с началом болезни Петра II она категорически отказалась наследовать корону в случае смерти венценосного внука.

Второй кандидаткой на трон была Елизавета Петровна, дочь Петра І и Екатерины І. Эта претендентка категорически не устраивала князей Долгоруковых. Ведь еще недавно они отрешили Елизавету Петровну ото всех государственных дел, всячески ее унижали и даже запрещали видеться с малолетним Государем, регентшей при котором она официально считалась. Не стоит и говорить, чем закончилось бы для этого клана временщиков воцарение Елизаветы Петровны! К тому же родовитые Долгоруковы и столь же знатные Голицыны относились к ней довольно пренебрежительно. Она была дочерью простолюдинки Екатерины, лишь волей случая вознесенной до положения жены Петра Великого.

Третий возможный претендент, Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский, герцог Шлезвига, также имел все права на титул императора всероссийского. Он был женат на дочери Петра І Анне. В брачном контракте отсутствовал пункт, по которому супруг отказывался бы от прав на российский престол. Однако эта кандидатура сразу же была отвергнута всеми. В свое время Карл Фридрих уже пожил в Петербурге. Будучи членом Верховного тайного совета, он проявил себя слишком уж принципиальным относительно злоупотреблений, что очень не понравилось остальным верховникам.

Четвертая кандидатка не была прямой наследницей Петра Великого. Екатерина, дочь Ивана, брата и соправителя первого императора, оказалась классической «соломенной вдовой». В свое время она вопреки своей воле была выдана замуж за герцога Мекленбурга Карла Леопольда. Он оказался грубым и невыдержанным человеком, регулярно избивал Екатерину, всячески ее унижал, отказывал даже в карманных деньгах. Екатерина Ивановна не выдержала побоев и издевательств и сбежала в Санкт-Петербург. Не получив формального развода, она жила в российской столице в полной неопределенности. Кандидатура Екатерины вроде бы выглядела подходящей, однако у верховников возникли опасения, что деспотичный герцог Карл Леопольд в случае коронации супруги, сбежавшей от него, выдвинет права и на нее, и на российский престол.

Заседание Верховного тайного совета длилось седьмой час. Лакеи без устали носили в зал блюда с едой и штофы с водкой. Расплавленный воск капал со свечей на стол, заваленный ворохом бумаг. Из длинных голландских трубок валил серый дым. Под взлохмаченными париками лоснились потные лбы верховников.

Когда за окнами забрезжил серый зимний рассвет, князь Дмитрий Михайлович Голицын случайно вспомнил о пятой кандидатуре, младшей дочери Иоанна Алексеевича, брата царя Петра.

Идея предложить российскую корону Анне Иоанновне стала для собравшихся настоящей находкой.

В семнадцатилетнем возрасте Анна по требованию своего дяди Петра Великого вышла замуж за курляндского герцога Фридриха Вильгельма. Это был обычный династический брак. Петр Алексеевич собирался таким вот образом укрепить свое влияние в Прибалтике. Однако герцог Фридрих Вильгельм скоропостижно скончался спустя несколько месяцев после свадьбы. Молодая вдова отправилась в Митаву (теперешняя Елгава в Латвии), где и провела долгих тринадцать лет в похвальной бедности.

В Митаве Анна Иоанновна обитала в мрачном средневековом замке. Как латыши, так и немцы очень не любили русскую царевну, навязанную им в качестве герцогини. Кстати, никакой реальной властью она не обладала. Курляндией от ее имени управлял Петр Михайлович Бестужев, резидент русского Государя, имевший официальный чин гофмаршала вдовствующей герцогини.

Однако в 1718 году в канцелярию Анны Иоанновны поступил местный дворянин Эрнест Иоганн Бирон. По-немецки педантичный, скромный, исполнительный, он очень скоро возвысился, стал управляющим государственными имениями и полностью отрешил от власти Петра Михайловича Бестужева. Этому умному, обстоятельному и честолюбивому человеку удалось даже обольстить будущую императрицу, и вскоре та полностью доверилась Бирону.

Императрица скакала на лошади не хуже мужчин и прекрасно стреляла из ружья, любила охоту (худ. В. И. Суриков, 1900)

Доходы Анны Иоанновны были весьма незначительными. По воспоминаниям современников, она спала на штопаном белье, ела непритязательные бюргерские блюда и регулярно занимала деньги у придворных дам. Жила Анна Иоанновна тихо, не демонстрируя ни притязаний на власть, ни особых политических амбиций. Можно было не сомневаться в том, что власть верховников наверняка сохранится в существующем формате, окажись эта скромная вдова на российском престоле.

Члены Верховного тайного совета, однако, решили на всякий случай подстраховаться, чтобы обезопасить себя от любых неожиданностей. По предложению князей Долгоруковых будущая императрица должна была подписать так называемые кондиции, то есть документ, ограничивающий ее права в пользу верховников.

Вот главное из этого документа:

«Того ради, чрез сие наикрепчайше обещаемся, что и наиглавнейшее мое попечение и старание будет не только о содержании, но и крайнем и всевозможном распространении православные нашея веры греческого исповедания, такожде, по приятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся… ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:

1. Ни с кем войны не всчинять.

2. Миру не заключать.

3. Верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать.

4. В знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета.

5. У шляхетства живота и имения и чести без суда не отымать.

6. Вотчины и деревни не жаловать.

7. В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного тайного совета не производить.

8. Государственные доходы в расход не употреблять – и всех верных своих поданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».

Будущая императрица подписала так называемые кондиции, ограничивающие ее права (неизв. худ, 1730-е)

Последние слова члены Верховного тайного совета считали самыми главными. Любопытная деталь: все пункты кондиций были представлены Анне Иоанновне так, будто бы их прочитали, обсудили и одобрили представители Сената, Синода и армии. Это, однако, оказалось наглым обманом. Ни у кого из верховников и в мыслях не было посоветоваться с духовными и светскими чинами. Спустя несколько месяцев этот подлог и сыграл роковую роль в судьбе Верховного тайного совета.

Таким образом, подпиши Анна Иоанновна эти кондиции, в России окончательно установилось бы классическое олигархическое правление, причем на вполне законных основаниях. Кучка богатейших людей получала возможность безнаказанно грабить огромную страну за спиной Государыни, которой отныне отводилась исключительно декоративная роль.

Когда полный текст кондиций был составлен, в Митаву отправилась полномочная делегация. Предложение стать императрицей всероссийской, неожиданно свалившееся на всеми забытую племянницу Петра Великого, выглядело совершенно фантастически. О таком повороте событий Анна Иоанновна не могла подумать даже в самых смелых мечтах! А потому размышляла она недолго. Уже 1 февраля делегаты верховников получили ее утвердительный ответ. Герцогиня Курляндская безропотно соглашалась подписать все пункты предлагаемого документа. Анну Иоанновну не смущал даже запрет выходить замуж и рожать детей, неприемлемый для любой нормальной женщины.

Вскоре о кондициях стало известно в Санкт-Петербурге и в Москве. Среди высшего духовенства, чиновного дворянства, небогатых помещиков и особенно гвардейских офицеров начался ропот. Перспективы стать фактическими холопами опостылевших верховников не радовали никого. Когда известия о массовом недовольстве дворянства и армии дошли до Верховного тайного совета, князья Долгоруковы распорядились оградить будущую императрицу от любых контактов с внешним миром. 10 февраля Анна Иоанновна прибыла в село Всесвятское недалеко от Москвы (теперь – столичный район Сокол). Ее дом стараниями князей Долгоруковых сразу же оцепили солдаты, не пуская туда никого без письменного соизволения членов Верховного тайного совета.

Переговоры с верховниками длились целых четыре дня. Будущая императрица безропотно соглашалась со всем, что ей предлагалось. За эти дни был выработан окончательный текст присяги матушке-императрице, которую должны были произнести высшие чины государства. Она значительно ограничивала самодержавную власть.

Ни Долгоруковым, ни Голицыным было, однако, невдомек, что Анна Иоанновна уже начала тайные переговоры с противниками кондиций. В число самых активных заговорщиков против всесилия Верховного тайного совета вошли Павел Ягужинский, сподвижник Петра Великого, князь Антиох Кантемир, известный всем любителям русской словесности как выдающийся поэт-силлабист, а также Феофан Прокопович. Этот волевой и харизматичный украинский священник стал первенствующим членом Синода, фактическим главой тогдашней Русской православной церкви.

Торжественная коронация императрицы состоялась в Успенском соборе (худ. Ф. Я. Алексеев, нач. XIX

Он и наладил переписку заговорщиков с Анной Иоанновной. Вся корреспонденция от врагов Верховного тайного совета доставлялась ей в личных часах церковного иерарха. Начало заговора против верховников и его дальнейшее развитие необычайно напоминают сюжет захватывающего шпионского триллера. Классическая вербовка сторонников и агентов, головокружительные погони, коварные соглядатаи, отчаянные драки на шпагах – хватало всего! Достаточно сказать, что во избежание неприятностей послания к будущей Государыне писались так называемыми симпатическими чернилами, рецепт проявления каковых был известен лишь Прокоповичу и Анне Иоанновне.

Торжественная коронация императрицы состоялась 20 февраля в Успенском соборе. Она была помазана на царство в полном соответствии с традициями древнего благочестия, в присутствии высших церковных иерархов, с получением традиционных регалий верховной власти: золотой цепи с крестом, барм и скипетра.

Правда, вместо традиционной шапки Мономаха на голову Анны Иоанновны водрузили корону европейского образца, изготовленную специально для этого события. Знак императорской власти, выполненный из золота и серебра, украшали бриллианты в количестве 2605 штук. На дуге, разделявшей половинки короны, светился огромный рубин, купленный в свое время царем Алексеем Михайловичем у китайского богдыхана. Рядом с ним сиял рубин чуть поменьше, снятый с короны Петра ІІ. Согласно традиции, главный державный символ православного монарха венчал огромный крест, усыпанный множеством мелких бриллиантов.

Новая императрица выглядела величественно и державно. Необычайно высокая, полная, но не отяжелевшая, со строгим взглядом темных очей, она напоминала сказочную царицу из золотого терема и европейскую принцессу.

Все люди, присутствующие в Успенском соборе, немедленно присягнули Анне Иоанновне на верность, после чего та, согласно древним правилам, вышла на ступеньки, к народу. Москвичи и многочисленные делегации, прибывшие со всех концов России, приветствовали матушку-императрицу с искренним энтузиазмом. Многие надеялись, что Анна Иоанновна положит конец всем беззакониям последних лет.

Казалось, все шло именно так, как задумали верховники. Горожане, купечество, помещики средней руки, армейские офицеры, даже гвардия – все были довольны.

Однако уже спустя пять дней после коронации к новоиспеченной самодержице явилась целая делегация дворян и гвардейцев, возглавляемая князем Александром Черкасским. По одним свидетельствам, тут было около трехсот человек, по другим – почти тысяча. В любом случае они представляли серьезную силу, с которой нельзя не считаться. Князь Черкасский подал императрице петицию с требованием немедленно восстановить самодержавие и ограничить власть Верховного тайного совета.

К гостям тут же выбежал старый Василий Лукич Долгоруков, главный идеолог верховников, и набросился на Черкасского. Мол, кто дал тебе право указывать императрице и присваивать себе роль законодателя?

У делегатов от дворян и гвардейцев, однако, нашелся железный аргумент. Черкасский тут же заявил, что верховники, подсунувшие императрице кондиции, ограничивавшие ее власть, действовали не по воле всех духовных и светских чинов государства, как указывалось. Они имели в виду исключительно свои шкурные интересы и тем самым преступно вовлекли государыню в обман.

Князь Черкасский говорил с таким напором и столь убедительно, что у опешившего Долгорукова не нашлось ни единого возражения.

Феофан Прокопович стал первенствующим членом Синода, фактическим главой Русской православной церкви (парсуна, сер. XVIII в.)

К тому же за Черкасским стояла реальная сила: гвардейские и армейские офицеры, а верховников в случае конфликта поддержали бы разве что их дворовые холопы.

Анна Иоанновна тут же приняла петицию и, даже не читая, начертала внизу собственноручно: «Быть по сему!» После чего она порвала кондиции. Этот исторический документ, тщательно склеенный, до сих пор хранится в одном из кремлевских архивов.

Неограниченная власть олигархов-верховников, существовавшая в Российской империи целых четыре года, рухнула в одночасье, словно доминошная пирамида. Спустя несколько недель Верховный тайный совет распустили монаршим указом. Самодержавие в России было восстановлено в полном объеме.

Для управления огромным бюрократическим аппаратом был создан Кабинет министров, куда кроме графа Андрея Ивановича Остермана и канцлера Гавриила Ивановича Головкина вошел и князь Алексей Михайлович Черкасский, имевший завидную репутацию «человека вовсе неподкупного».

Первое время Анна Иоанновна аккуратно посещала все заседания нового органа власти, старалась детально вникать в дела. Однако вскоре она охладела к государственному управлению и перепоручила его доверенным лицам.

Главным из них стал Эрнест Иоганн Бирон, управляющий имениями Анны Иоанновны еще в бытность ее герцогиней Курляндии. Кроме Бирона в Санкт-Петербург приехало еще немало людей из немецкой Прибалтики, которые надеялись сделать тут карьеру.

Еще при жизни императрицы многие российские дворяне ставили ей в вину засилье немцев. Она, мол, не доверяет своим, приглашает на ключевые государственные посты «разных нерусских». Особенно досталось Эрнесту Иоганну Бирону. В трудах всех без исключения российских историков XIX века этот человек представлен едва ли не злым гением Анны Иоанновны, эдаким коварным Мефистофелем, фактически отстранившим Государыню от власти и творившим за ее спиной немыслимые беззакония. Слово «бироновщина», вошедшее в широкий обиход с легкой руки недобросовестных историков, надолго стало синонимом бессмысленной кровожадности, невероятной жестокости и засилья иностранцев во всех государственных институтах.

В трудах историков XIX века Эрнест Иоганн Бирон представлен злым гением Анны Иоанновны (неизв. худ, XVIII в.)

Однако все эти обвинения Эрнеста Иоганна Бирона в значительной степени преувеличены. Большинство немцев, а также французов, голландцев, австрийцев на русскую службу привлек еще Петр Великий. Некоторые иностранцы «петровского призыва» – к примеру, тот же Андрей Иванович Остерман или Христофор Антонович (он же Бурхард Кристоф) Миних – занимали в Российской империи ключевые роли еще до воцарения Анны Иоанновны и появления Бирона. Многие государственные деятели иноземного происхождения сделали для становления Российской империи куда больше, чем иные представители старомосковской знати.

К тому же не следует забывать, что новая императрица во многом стала заложницей той ситуации, в которую она попала. Да, положение было тяжелейшим. Верховники за четыре года своего фактического правления почти полностью дискредитировали авторитет государственной власти. Глядя на безобразия, чинимые членами Верховного тайного совета, так же вели себя и многочисленные чиновники на местах, от губернаторов до письмоводителей. Чудовищная коррупция губила Российскую империю.