Текст книги "Рыцарь зеркального отражения"

***

Когда все закончилось, я посмотрел на часы. Запомнил время. Медленно подошел к телефону.

– У нас тут человеку плохо.

– Адрес?

Я назвал адрес и стал ждать скорую. Если сказать о смерти, то они приедут только завтра. Я запомнил это, когда мы с ним обсуждали что-то про медицинскую службу.

Казалось, что он еще здесь. Тело лежало на двух сдвинутых друг к другу кроватях. Я сделал это, когда его парализовало. Но сейчас это было неважно. Я лег на соседнюю кровать и положил свою голову ему на грудь. Поправил одеяло. Не хотелось смотреть на вздувшийся от отека живот. Мы лежали в темноте. Одни.

Врач приехал примерно через час. Его глаза округлились, когда я сообщил о смерти.

– Как так? – спросил он.

– Так. Он умер, – холодно ответ я.

Часом позже появился похоронный агент. Это была полная женщина в черном деловом костюме. Она достала бумаги и калькулятор. Что-то считала. Я только кивал головой. Потом в комнате появился участковый. Он спросил мое имя и имя умершего. Я назвал. Год рождения. Место регистрации. Причина смерти. Несильно отвлекаясь от работы, участковый и похоронный агент успевали отвешивать друг другу комплименты. Женщина флиртовала весьма агрессивно. Говорила что-то про широкие плечи участкового. Тот только и успевал, что улыбаться. Затем появились люди с большим черным пакетом. Они небрежно погрузили тело внутрь, как будто это была туша животного. В коридоре пришлось помочь им пронести тело до лифта. Дверной проем был очень узким. Справились с большим трудом. Врач вежливо попрощался и ушел. Вскоре его примеру последовала и похоронный агент. Несколькими днями позже нам придется еще видеться, я буду заполнять бумаги и отдавать деньги. Много денег. Квартира тоже исчезнет. Выгодное предложение. Сразу и быстро. Денег хватит совсем ненадолго. Но это не главное. Главное уже исчезло. Его больше не было.

В ту ночь я спал на сдвинутых друг к другу кроватях.

***

Снова яркое утро. Солнце. Кухня. Полина рассержена. Она повёрнута ко мне спиной, плечи то поднимаются, то опускаются. Дышит тяжело и громко, как будто хочет забрать весь воздух на планете Земля себе лично, а потом резко выпустить струю углекислого газа и смести всё живое вокруг. На ней домашнее сине-зелёное платье. Волосы аккуратно расчесаны. Поворот глаз чуть сторону – вижу, что торт превратился в бесформенную кашу, прозрачный колпак исчез, тарелка разбита. За столом сидит Максим. Кожа на правой щеке его покраснела. Он смотрит куда-то сквозь стену, не замечая моего присутствия. В отличие от Полины он почти не дышит. То ли боится рассердить свою сестру, то ли потерял желание ощущать динамическое движение своих лёгких. Рядом с ним лежит кусок торта. Видимо, пытался его съесть. Не удалось.

– Доброе утро, – сказал я и прислонился к стене. Мне не хотелось улыбаться. Страшно болела голова и немного тошнило. Так всегда бывает, когда много плачешь.

– Ты не хочешь нам кое-что объяснить? – ровным голосом произнёс Максим. Взгляд его всё также был обращён куда-то в пустоту.

– Не начинай, – злобно сказала Полина.

– Ты чего-то боишься? – продолжил Максим. – У каждого в прошлом есть свои истории. Они бывают плохими и хорошими только для людей не любопытных. Нам ты можешь рассказать всё. Осуждать тебя мы не будем.

– Что мне нужно рассказать? – в недоумении ответил я.

– Это тебе самому решать. Но факт – кое-что ты от нас утаил.

– Это абсолютно неважно! – громко и злобно произнесла Полина. – Он будет с нами. Что с ним было раньше – это его прошлая жизнь.

– Нет, сестрица, это как раз очень важно. Нет никакой прошлой жизни, – произнёс Максим. – Если ты, конечно, не буддист.

– Смешно, – фыркнула она и села на табуретку, всё также вглядываясь в оконное стекло.

– Я вас всё равно не понимаю, – сказал я. – Что я должен рассказать? Я, кажется, уже всё объяснил.

– А это тогда что? – Максим достал из-за спины нэтбук, быстро включил его и обратил дисплей ко мне. Вскоре на чёрном экране появилось видео. «Соревнование Сверхновых. Искусство – это спорт», – гласила ровная пульсирующая надпись. «Ассоциация специалистов в сфере арт-программирования и Фонд Искусство будущего представляет», – гласила вторая. «Четверть финала. Два художника. Одно пространство. Один начальный элемент. В поединке побеждает тот, чья вселенная уничтожит вселенную противника. Время боя – 20 минут».

Далее весьма хаотическая видеосъемка с место события – несколько рядов зрителей, их лица размываются от скорости проносящейся мимо них вебкамеры. Жёлто-синие цвета световых лучей и чёрные пятна человеческих силуэтов – общее представление о том, что было. Оператор, видимо, производил любительскую съёмку, так сказать, для домашнего архива. Несколько комментариев в сторону. Далее кадр остановился на сцене.

Огромный прямоугольник, покрытый мягким чёрным ковролином. Человеческие тени бегают туда-сюда. Видимо, техники настраивают оборудование. Ещё минута и начинает звучать торжественная музыка.

Несмотря на плохое качество записи, становится очевидно, что на сцену выхожу я…

***

Стенки шлема, как тиски, сжимали мою голову. Виски ныли, и кипела кровь в жилах. Хотелось много дышать, но я знал, что много кислорода будет мне только во вред. Я просто зайду на арену и сделаю всё, как собирался. Быстро и неожиданно. Плана толком не было. Я сидел около 2-х часов в тёмном помещении, чтобы глаза привыкли к полутьме. Так делали астрономы, я читал. Но, как показала практика, и мне так гораздо легче работать, если некоторое время зрачок привыкнет к интенсивности светового потока. Я был лучшим на курсе из тех, кто мог ориентироваться в вирт-пространстве. Сегодня очередной бой. Мне сказали, что это будет парень из США. Что ж, повоюем и с ним.

– Это Стэн, – сказал мне тихий, знакомый и добрый голос. – Он очень быстр, будь осторожен.

– Чего мне бояться?

– На что, по-твоему, в ближайшее время, нам с тобой придётся жить, – после хриплого кашля голос продолжил. – Каждая твоя победа – это месяц жизни, как минимум.

– Ну, если ради жизни, то я постараюсь.

– Шутник, – я почувствовал, как крепкая дружеская рука опустилась мне на плечо. – Я буду сидеть в зале.

– Лучше бы уж организовал столик!

– Планируешь разделаться с ним быстро?

– Да, не хочу тратить своё время.

Мы оба долго смеёмся. Я слышу обратный отсчёт. Скоро Вирт-пространство будет сгенерировано.

– В качестве исходного элемента, как говорят, будет ветряная мельница, – сообщил приятный и добрый голос.

– Странно как-то…

– Мне кажется, тебе это только на пользу. Стэн наверняка будет идти по принципу достраивания, деструкция – не его стиль. Учитывая твою любовь к реструктуризации отдельных элементов, ты сэкономишь время, потому что парню придётся тратить кучу сил на фон и перспективу.

– Думаешь?

– Да, я уже успел осилить приличное количество контента. Его стиль мне понятен. Думаю, ты будешь для него неожиданностью.

– Прямо скажешь…

– Вот увидишь, – ответил он. – Всё, я ухожу. Сколько бутылок сегодня брать?

– Возьми пять, – произнёс я, наслаждаясь гладкостью надетых на мои руки инфо-перчаток. – Не зови тех, что в прошлый раз! Они мне не понравились! – слова исчезли где-то в темноте.

***

Когда никого нет, когда действительно никого нет. Достаточно одной минуты, как глоток, вода вдоль горла, вниз, пищевод. Мне нужна одна минута и глубокий вздох. Яростная волна фантазмов в моей голове разливается единым существом, и вот целый океан в моей голове, бурлящий белой пеной и зелеными водорослями. Я готов увидеть и сделать, что угодно. Победить кого угодно. В отдаленной части темного пространства находился первичный элемент – то, из чего участники сражения должны сделать свой мир, который по условиям игры, должен уничтожить мир противника. Это была хрупкая статичная мельница. Серый хром ее лопастей и медно-желтый корпус отливали блеском метала. В один шаг я преодолел дистанцию и оказался рядом. Подняв голову, я увидел перед собой чужие руки. Вероятно, это Стэн. Он прикоснулись к основанию мельницы и сделали жест, будто в его руках находится связка ключей и он подбрасывает ее в воздух. Его неуловимый взгляду силуэт скрылся из виду. Вскоре часть вирт-пространства стала приобретать краски. Мерцающий синий и тускнеющий желтый. Ночное Небо. Скучно. «Не удивишь», – подумал я. Тем временем Стэн был неумолим – голова и тело его слились в единую бесформенную массу. «Быстрый, зараза», – пронеслось у меня в голове. Вскоре стали зеленеть откуда-то неожиданно появившиеся листья деревьев. Кислотно-зеленый цвет их раздражал глаза и непроизвольно заставлял дергаться лицевые мышцы возле губ. Внезапно, как это всегда со мной случалось, стала болеть голова. Кровь в висках разрывала кожу. Я знал, что нужно потерпеть всего лишь минуту, потом все станет лучше.

Лучше. И это произошло.

Вообще это, как всплеск. Яркие краски стекают по обратной стороне зрачка, и тогда кажется, что глазное яблоко – это сочный фрукт. Слюна перемешивается с желудочным соком, начинает тянуть живот, а потом резкий удар крови по венам и все уходит из-под контроля. Есть только руки и непонятный мне инстинкт вирт-манипуляций. Сознание в эти мгновения находится где-то в бэкграунде. В стороне от хитросплетений импульсивных актов воли, оно лишь бесстрастно наблюдает за происходящим. Я оторвал одну из лопастей мельницы, скрутил ее в конус и вытянул по вектору в небо. Острый угол пронзил небосвод и разорвал сине-желтое покрывало ночи. Основание конуса я разделил на две части, одна из которых лентой Мебиуса скручивалась в ползучую змею. Животное тотчас же стало издавать шипящие звуки и высовывать язык. Другая часть предназначалась для острых, как нож, блесток. В несколько движений мне удалось разорвать материю на сотни мельчайших частей и подбросить их вверх. Свет от тускнеющих звезд отразился с многократным усилием. Желтые прямые вспыхнули холодным январским морозом. Они стали заполнять Вирт-пространство в геометрической прогрессии. Змея не подпускала противника к тому, что было раньше мельницей. Я не видел Стэна. Но от чего-то мне казалось, что он был напуган. И почему-то мне хотелось видеть этот испуг и в глазах зрителей. Я был счастлив. И это было двадцать минут.

***

Мы были в комнате Максима. Здесь было очень душно и тесно. Всё завалено бесчисленным количеством вещей. В отличие от просторной комнаты Полины, комната Максима была заполнена различным хламом – от книг и журналов до коробок со спичками и плотной упаковочной бумагой. Свет в комнате практически отсутствовал. Книги Максим складывал в пять стопок напротив занавешенного окна. «Как же он их достаёт», – подумал я тогда. Возле левой стены лежал голый матрас, на котором располагалась простыня – белый невзрачный комок ткани. Голые стены были исписаны лозунгами и выдержками из книг.

Маленькие дружины – это объединения детей, настолько утонченных в области хорошего тона, как может быть утончённым только лучшее общество в Париже и Лондоне.

Любовь к грязи – это необходимый импульс, чтобы вовлечь детей в Маленькие орды, помочь им весело преодолевать отвращение, связанное с грязными работами, и открыть в «свинской карьере» широкое поле трудовой славы и единого человеколюбия…

– Это Фурье, – гордо произнёс Максим, поймав мой взгляд. – Он был очень умён.

– Не сомневаюсь, – пожал плечами. – Зачем мы здесь?

– Мы здесь за тем, чтобы начать твоё обучение, – ответил он и опустил свою руку мне на плечо. – Теперь мы вместе. И ты должен кое-чему научится, чтобы…

– Чтобы спать со мной, – услышал я голос Полины.

– Полина, ты не могла бы… – Максим злится очень медленно, наверное, поэтому Полина позволяет себе такие шалости.

– Хорошо-хорошо, – ответил он. – Я просто проходила мимо и услышала. Больше не буду, мальчики, обещаю…

Максим тяжело вздохнул и уверенно посмотрел на меня.

– Ты хочешь быть с нами?

– Да, – машинально ответил я.

– Ты согласен с тем, что мы должны друг другу помогать, – его голос звучал, подобно натянутой тетиве.

– Да.

– И ты, наверное, также согласен, что для необходимой помощи ты должен нас больше понимать, – Максим отчего-то нервничал.

– Вероятно, – сказал я и прочитал на одной из стен надпись: «Кто, если не ты?»

– Вот и отлично, – ответил Максим и громко хлопнул в ладоши. Тревога исчезла, будто её и не было совсем. – Можешь пока осмотреться, а я подберу для тебя первое, с чем ты должен ознакомиться.

Максим подошёл к стопкам книг, встал на одно колено и, уставившись на корешки, стал о чём-то думать. Мне не хотелось его отвлекать, а ещё больше не хотелось потерять возможность получше ознакомиться с его комнатой. Как и в комнате Полины, на полу стояла настольная лампа. Рядом с матрасом лежала отдельная стопка книг. Я подошёл к ней и стал рассматривать обложки. Достоевский, Толстой, Сервантес, Шекспир…

– Максим, можно мне что-нибудь почитать художественное?

– Смотря что, – вид его был озадачен. – Что тебя заинтересовало?

– Вот это, – я показал на всю стопку книг. – Можно?

– Нет, – сухо ответил он.

– Почему?

– Большинство из них только считается чем-то гениальным, а на самом деле – бацилла. Читаешь и чувствуешь, что силы уходят, это как болезнь. А нам нужны силы, понимаешь? Силы!

– Неужели ничего из этого не пригодно для меня? – я был расстроен. Мне хотелось развлечь себя сюжетом. За последние дни моя жизнь сама стала, как книга. Жить в книге было тяжело. Быть может, сюжет, который расскажет мне автор, отвлечёт меня? Я был в смятении. С большой надеждой смотрел на Максима.

– Разве что эта, – ответил он и протянул мне книгу Сервантеса. – «Дон Кихот». Я ничего в нём не понял. Некоторые моменты смешные, некоторые – грустные. В целом сойдёт для чтения на ночь.

Я крепко схватил книгу и с жаром прижал её к себе.

– Про это не забудь! – Максим вручил мне ещё несколько томов какого-то собрания сочинений. – Читай внимательно.

– Хорошо, Максим.

Ещё через минуту я оказался в коридоре. Дверь моментально захлопнулась. Теплый ветер нёс запах вечерних приготовлений. Тусклый свет за дверью грел, подобному человеческому теплу. Мне хотелось как можно скорее отойти от захлопнувшейся двери. Она мне была неприятна. Звук. На кухне было слышно, как Полина раскладывает еду по тарелкам.

– Пора ужинать!

Я счастливо улыбнулся и прямо с книгами шагнул в сторону кухни. Там всё хорошо.

***

Совершенно не помню, почему я согласился. Странное чувство, охватившее меня в тот момент, заставило моё «Я» отказаться от попытки подумать над всем случившимся. Мне хотелось сделать приятное этому человеку – единственное, что сопровождало меня в минуту поступка. Войдя в эту комнату, я ощущал невыносимую тяжесть долга перед Максимом. Согласившись, я избавился от неминуемого страдания и отдался воле другого человека. Это произошло так легко.

– Ты согласен с тем, что мы должны друг другу помогать?

– Да.

– Ты согласен с тем, что мы должны друг другу помогать?

– Да.

Это так легко и просто. Слово «да» сорвалось с моих губ, и я стал свободен от долга и несвободен от Максима.

***

Одна мысль. Одна только мысль, что я смогу встать по ту сторону развернувшегося сюжета давала мне силы. Процесс чтения – это процесс твоей жизни по сторону текста. За текстом можно спрятаться. Я радовался этому. Я прекрасно понимал, что то, что я буду читать – это моя жизнь в образах, созданных автором. Но то, во что превратилась моя жизнь – в текст, в сюжет – волновало меня. Отчего-то я был уверен, что за словами в книге лежит моя реальная жизнь, трезвая и очищенная от рассеянности и безумия. Я прекрасно понимал, что по своей внутренней конституции я очень далёк от намеченной мной ясности мыслей. Но мыслить ясно очень хотелось. Я только не понимал, почему я не могу быть из тех, которые могут… Я просто хотел быть, но не мог.

***

Острие копья в моём предплечье. Как же это больно! Никогда не было так больно. Странно, болит только один фрагмент твоего тела, а кажется, будто в агонии страданий весь окружающий тебя мир. Как же больно! Почему проезжающие мимо крестьяне не хотят видеть своей боли. Моей боли. Нашей боли? Солнце печёт голову. Это просто что-то невозможное.

– Сеньор, вы же хотите нам помочь? – спросил меня молодой парень, отдалённо напоминающий Максима. – Тогда прочитайте вот это! – продолжил он, не дождавшись моего ответа и стал совать мне в нос переплёт книги.

– Мне больно!! И тебе больно! – кричал я.

– Прочитайте! Вам станет легче! Прочитайте!! – продолжал человек. – Вы просто не стараетесь

– Что там?! Посмотри, откуда это копьё? Мне больно! Тебе больно!

– Там нет никакого копья, сеньор, – ответил он. – Прочитайте, прочитайте, хватит лениться!

***

Звук, звон, страх, вспышка. Так заканчивается мой еженощный кошмар. Смутные силуэты, фигуры размытых, как вода и дождь, много капель и одна, потом, снова. Я в ужасе открываю глаза. Сердце замерло. Ничего не видно. Мягкие руки Полины снова сживают мою голову.

– Я снова, – пытаюсь прохрипеть. – Я снова был там.

– Не волнуйся, – уверенно говорит Полина. – Тебе станет легче, надо потерпеть.

– Что потерпеть? – её голос приводит моё сердце в движение. – Ничего не проходит. Снова это мычание. Я не могу так.

– Ты сильный. У тебя всё получится.

– Оно не проходит, Полина! Оно не проходит!

– Ну что с тобой делать? – ласково произносит она и расслабляет захват.

Мы лежим молча. Я чувствую, как что-то тяжелое оседает в моём горле. Пищевод сдавлен. Сложно дышать.

– Я знаю, забывать сложно, но так нужно!

– Полина, не могу.

– Прекрати! Прекрати! – она сдавила моё горло. Несколько секунд воздух не проходит в мои лёгкие. Я слышу, как льётся кровь по её венам. А в голове бьётся шум дождя и пылает запах древесной коры.

– Успокоился?

– Не знаю, – слегка кашляя, ответил я.

– Я тоже не знаю, – её губы коснулись моего затылка. – Пахнет лесом?

– Да, – удивился я. – Откуда ты знаешь, что… Как?

– О! Так я угадала! – голос Полины наполнился звонкими нотами. Я обожаю, когда это происходит. – Мне кажется, если немного сдавить горло, то почувствуешь запах коры.

– Уже пыталась пробовать на ком-то ещё?

– Разумеется! – она облокотилась левой рукой на подушку, а правой стала гладить мои волосы. – Но пока безрезультатно. Мне казалось, что когда-нибудь должен появится в моей жизни человек, который будет испытывать нечто подобное. Не знаю, как это физиологически связано… Иногда я душу себя, запах дерева приходит сам собой. Ты любишь лес?

– Да, очень люблю.

– Расскажи мне о нём.

– Ну… – я сглотнул воздух. – Очень давно мы как-то ходили в лес. Вернее, это был даже лесопарк. Дорожки покрыты гравием, много скамеек вдоль аллеи.

– Что там были за деревья?

– Клён. Много клёна, – я стал говорить о его листьях и чувствовал, как каждая жилка моего тела покрывается причудливым узором растения. – Он был такой красивый.

– Это была осень?

– Да, жёлто-красные листья под ногами, это так приятно…

– Ты собирал их?

– Да, наверное, как и все…

– Как и все… – задумчиво проговорила Полина.

– А ты не собирала?

Я повернулся к Полине, но она уже отвернулась от меня, легла на правый бок и замерла. На мгновение мне показалось, что она мертва. Но уже спустя секунду она глубоко вздохнула и стала зевать.

– Спокойной ночи, – резко произнесла она.

– Я обидел тебя? – моё сердце стало биться очень быстро.

– Нет. Просто нужно спать, – она ещё раз зевнула и выключила свет. Я остался в темноте. Один. Полина больше не хотела со мной говорить.

***

Утром сильно болела голова. Я проснулся от ощущения, что одеяло прилипло к моему телу. Влажное, холодное, как будто недавно постиранное. Руки были связаны. Сложно было говорить. Я издал несколько нечленораздельных звуков с желанием сказать «Доброе утро!»

– Тише ты! – услышал я голос Полины. – Тебе нужно отдохнуть, ну и сил у тебя! – продолжила она, протягивая мне чайную ложку мёда.

Я слегка нахмурился и безоговорочно проглотил мёд. Желтоватая масса медленно стекала вдоль пищевода, пока сгусток сладости не остался в желудке.

– Рано утром ты стал неуправляемый, – вздохнула она. – Пришлось связать тебе руки. Ты знал, что с тобой такое бывает? И кричал ты так, что горло сорвал.

Я отрицательно покачал головой. Запах пота пропитал постельное бельё.

– Вот и я не знала, – задумчиво произнесла Полина. – Ты такой хороший, – она слегка улыбнулась. – Жалко будет, если что-то пойдёт не так. Ты такой молодой… Прости, что я… – её голос дрогнул.

– Что? – прохрипел я. – За что мне тебя прощать? – вопрос снова исчез в кашле.

– Тебе нельзя говорить. Не сегодня! – её рука коснулась ладонью моей щеки. – Потом у нас будет время поговорить. Ты ведь такой замечательный! Я не должна была трогать твои руки, прости меня.

За окном гудел ветер. Я ждал капли дождя, но они так и не зазвучали. Углы в помещении находились на своих местах, и я успокоился. Полина молча развязала мои руки, с подозрением посмотрела мне в глаза и очаровательно улыбнулась.

– Тебе сегодня ещё учиться!

Я слегка приоткрыл рот, вспомнив про задания, которые мне оставил Максим.

– Да, так что давай вставай! Иди на кухню. Я уже приготовила завтрак! Ты любишь яичницу?

Моя голова утвердительно закивала в ожидании скорого лакомства.

– Ну и отлично! Сегодня у тебя Герцен, «С того берега»… Кстати, твой Сервантес тоже тебя ждёт. Я узнала, что Максим разрешил тебе читать. Странный у тебя выбор, – она пожала плечами и ушла из комнаты.

Я пару минут лежал неподвижно, сел на кровать, протёр глаза освободившимися руками и стал думать. «Нужно поесть, умыться, найти бумагу в комнате у Максима, – мысли бегущей строкой проносились мимо глаз, – Где конспектировать? Он наверняка весь стол завалил очередными социалистическими газетами.»

В тот день я слушал ветер и много читал. Полина разрешила мне заниматься на кухне. Она мне не мешала. Знала, что завтра меня ждёт зачёт. У Максима будет много вопросов. Вероятно, не только по теории социализма.

***

– Так что же ты? – произнёс Максим. – Ты вот так и будешь конспектировать дальше?

Мы сидели на кухне. Полина отлучилась по каким-то делам, не желая нам мешать. За окном шел холодный дождь. Максим очень долго разбирал мои записи и остался очень недоволен ими.

– Это не конспект, это примитивное перечисление фактов.

– Что ты от меня хочешь?

– Я хочу от тебя, – он снял очки и небрежно протёр тыльной стороной ладони. Кажется, стёкла стали ещё более мутными. – Вдумчивого прочтения классиков социализма, – он сделал ударение на последнее слово и глубоко вздохнул.

– Максим, я стараюсь читать так, как это у меня получается, – в растерянности произнёс я. – Я не знаю, чего ты от меня хочешь.

– Я хочу понимания! – резко сказал он и сломал двумя руками желтый карандаш, который он не выпускал из рук уже около часа. – А ты просто пишешь, как будто тебе это неинтересно!

– Герцен и правда не очень интересный, – признался я и сфокусировал свой взгляд на жёлтой карандашной крошке. Мелкие крупицы стержня превратились в однородный порошок. Мне хотелось растереть его по бумаге. Воображение требовало больше красок.

– А ты знаешь, что Герцен всю свою жизнь отдал на борьбу с эксплуатацией?

– Знаю, – пробубнил я. Что-то подсказывало мне, что когда мы дойдём до Фурье, то нотации Максима мне придётся слушать, стоя на коленях и вымаливая у него прощение за своё хладнокровие по отношению к классикам социализма.

– … Социализма! – крикнул ещё раз он. Я не разобрал, что он говорил перед этим. Отвлёкся. – Социализм создавался усилениями многих. Все они были честными людьми, они хотели единства человечества! Они хотели равенства и свободы для народа! Мы с тобой даже представить не можем, чего им этого стоило.

– Видимо, много стоило, – безразлично ответил я.

Максим нервничал. Всё утро он, как заведённый, ходил из угла в угол и не мог остановить себя в своём возмущении. Мне становилось скучно. Резкие движения его тела тоже стали утомлять. Я ждал, когда вернётся Полина. Она мне должна помочь. Она в самом начале была на моей стороне. Я верил в это. Но она всё никак не приходила. Мне даже казалось, что с ней могло что-то случиться. Максим сообщил мне, что ей нужно поехать в город, что-то передать одному из его друзей. От этой мысли я волновался ещё больше. Сейчас Максим создавал вокруг себя лишь страх и неуверенность. Я боялся что-то возражать ему, хотя некоторая доля протеста в моих словах с каждым часом увеличивалась.

***

Слова Максима сплетались в единый комок негодования. Он говорил много. Говорил страстно, и в какой-то момент речь его была обращена явно не ко мне. Острый нос его, как клюв неизвестной мне птицы, пугал меня. В Максиме было что-то невозможное. Он то и дело чертил в воздухе какие-то фигуры и щёлкал пальцами в такт моему пульсу.

– Ты понимаешь меня? – сказал он неожиданно ещё громче обычного. – Вот это, – он схватил тетрадь с моими конспектами. – Обман! Ты хочешь врать мне и дальше?

– Нет, Максим, – спокойной проговорил я.

– Ты будешь меня слушаться?

– Да, Максим

– Ты не обманешь меня? – спросил сон и с презрением схватил мою тетрадь большим и указательным пальцем. – Не будешь больше так делать?

– Не буду, – пробубнил я в ответ.

Шквал ветра ударил в окно. Я услышал, как за стенами дома раздалось чуть слышное карканье вороны.

– Так лучше, – Максим опустил на моё плечо свою руку. – Так лучше, – повторил он. – Возьми вот это!

– Законспектировать? – спросил я, увидев стопку плохо распечатанных листов.

– Нет, просто почитай. Это Роберт Оуэн. Отрывки из его сочинения «Книга о новом нравственно мире».

– Спрашивать по ней будешь? – с замиранием сердца спросил я.

– Разумеется.

***

Я бежал впереди. Дождь не мог остановить меня. Все беззвучно пропадало в немом восхищении моих чувств. Я прыгал с крыши на крышу. Ржавые листы автомобильных скелетов.

Холодная влага заливала глаза, уши, шумом капель проникала в сознание и разрывала остатки мыслей. И все было позади. Совсем скоро я уже не был никому должен.

– Где ты?! – громкий голос Полины. – Возвращайся домой! Ты простудишься!

А мне отчего-то было смешно и весело. Я скрылся за бетонным корпусом бывшего электроблока и испачкал свою спину ржавчиной. Медно-желтые следы на куртке не смогли расстроить меня. Я был очарован моментом. Через плечо висела моя черная сумка с томом Сервантеса внутри. Недолго думая, я залез в один из автомобильных скелетов, где сидение еще не было вырвано. Присел и задумчиво стал слушать стук капель по поверхности металлического листа. Казалось, что кто-то кидает в меня шурупы, гайки, но не может попасть. Я прижался щекой к прогнившему сидению, опустил голову и почувствовал, как состояние сна медленно карабкается по моему телу, огибая вздувшиеся на шее вены. И вот уже жаркая Испания. Полина в седле. На ней старые рыцарские доспехи, в руке она изысканно держит копье. Росинант устало качает своей головой, как будто что-то мне хочет сказать. А я чувствую только пыль и жару. Еще что-то натирает в области шеи. Еще момент, и я понимаю, что на мне сидит Максим. В зубах у меня стремя, которое разрывает мои щеки. Полина и Максим говорят на непонятном мне языке. От этого мне неприятно. Холодное солнце продолжает гнать пыль мне в глаза. Мы топчемся на одном месте. Но почему? Никого вокруг нет. Только одинокие скалы и едва заметная дорога вдоль ущелья. Я рассеян, беспомощен и хочу проснуться. Отчего-то очень холодно. Слишком холодно. Мне одиноко. Они не хотят со мной говорить, поэтому и холодно. Никто. Росинант, мой милый Росинант, мы с тобой одни. Дай же нам проснуться, КТО-ТО!

– Вот ты где? – Полина повернула свою голову резко в мою сторону. Ее взгляд был высокомерен. Она осуждающе смотрела не меня сверху вниз. Рыцарский шлем куда-то исчез.

Я хотел спросить ее об этом, но боялся разозлить. Она слезла с Росинанта и, взяв меня за нос, повела куда-то по дороге к ущелью. «А как же Максим?! Как же он! Мы оставили его там!!» – думал я в тот момент.

– Ты можешь простудиться!! Сколько раз тебе можно говорить, что надо идти домой сразу, как только начинается дождь! – продолжала она. Почему она на забыла про Максима?

А как же Росинант? Она их всех оставит там. Это неправильно. Я чувствовал, как моя кожа покрывается каплями дождя. Но дождя не было. Только холодное солнце. Его лучи – это ветер. Они сметают все. И пейзаж от этого дрожит. Он на грани исчезновения. Как она этого не понимает?

***

Мне согрели горячую ванну. Потерли спину. Заставили выпить чай. Пока я его пил, Полина грела простыню утюгом. Потом она завернула меня в нее и заставила спать на правом боку. Я слишком устал и поэтому уснул быстро. Тревога не успела меня догнать. Сегодня я был быстрее своих эмоций.

***

Капли воды били стекло, подобно майским мотылькам, нашедшим источник электрического света. Дождь лил меланхолию. Жидкость сквозь двойные окна казалась чем-то чужеродным и враждебным. Порывистый ветер превращал отдельные капли в небольшие лужицы на поверхности стекол. Кажется, будто смотришь на дождь под водой. Как будто недавно нырнул в реку, а теперь всплываешь наверх.

– Так, наверное, лучше? – спросила Полина. Она красовалась перед зеркалом в одних трусиках. – Или лучше с чулками?

– Лучше с чулками, – ответил я, обернувшись. Небольшая пятиминутка перед очередным штурмом Прудона. Максим оставил мне на сегодня книгу со сборниками статей «Что такое собственность?» и «Порнократия». К концу дня я должен представить ему свой конспект с развернутыми комментариями.

– Нет, ты все-таки скажи точнее, – еще раз спросила Полина. – Я для кого стараюсь?

– Не знаю.

– Для тебя стараюсь, дурачок!

– Спасибо.

– Опять за свое… – сказала она, вздохнув. – Ну какое еще «спасибо»?! За что «спасибо»? – она повернулась ко мне. Ее обнаженное тело покрывал серый свет, отчего ее смуглая кожа становилась еще темнее.

– Спасибо, что стараешься для меня, – буркнул я в ответ.

– Так, давай разберем этот вопрос более наглядно!

– Давай.

– Подойди сюда, – сказала она, сделав поваливающий жест рукой. Я медленно подошел к ней, наблюдая, как ее соски на вид становились все более упругими.

– Что ты сейчас читаешь? – спросила Полина, положив одну свою руку себе на бедро, а другой схватила меня за воротник рубашки.

– Прудона читаю, – ответил я. – Про собственность.

– Отлично! Это как раз в тему, – она оттянула резинку своих черных трусиков и спустила их чуть ниже, обнажая татуировку, которую мне приходилось видеть и раньше. – Что здесь написано?

– Собственность – это кража.

– Вот именно. Любая собственность – это кража. Даже индивидуальная, личная собственность.

– Ты хочешь сказать, что Прудон просто не пошел дальше, – задумавшись стал рассуждать я. – Он решил, что индивидуальное владение, некоторая личная собственность, не противоречит социализму…